Из цикла очерков «Граждане отхожих мест»
Булату Окуджаве исполнилось сто лет. Надо бы славословить его, да как-то разум не кипит. Слишком много отложилось в нём, разуме, такого знания о нём, Окуджаве, которое гнетёт доброе слово, не даёт ему выхода.
С годик назад для некоторых своих нужд я задался целью узнать поглубже зловещую фигуру Льва Троцкого. И попробовать узнать подлинную личность его и объяснить вполне ощутимое присутствие его в нынешней нашей жизни. Мне кажется, что многие несуразности сегодняшнего дня можно вполне доходчиво объяснить его наследием. Из Троцкого всеми мерами нужно ныне создать невинную жертву, растерзанного агнца, а не убийцу-маньяка. Это насущная задача наступившей в России диктатуры либерализма, которая сплошь и рядом прорастает из троцкизма. Даже главные действующие лица либеральной нынешней тусовки сплошь из потомков активных прежде троцкистов. Проигравших когда-то в первом колене и потому живущих ненавистью единой и жаждой реванша.
И вот с некоторых пор в моём исследовании нашего недавнего прошлого и настоящего всё чаще стало попадаться и без того набившее оскомину имя Окуджавы. Откуда берётся этот тошнотворный осадок в душе от этого имени, я анализировать не пытался. Полагал, что это от местечково неумеренной рекламы ему, которая перешла все границы здравого и в ящике, и на бумаге. Настырнее рекламируют только таблетки от запоров.
Но не то оказалось. Это была, как я теперь понимаю, реакция на его тайную духовную гниль. Я теперь точно знаю, что здоровая душа человеческая способна угадать разложившуюся личность, даже если умом и знаниями своими мы ещё ничего не ведаем об этом её разложении. Здравый человек умеет угадать тлетворный мерзкий дух нравственного гниения на расстоянии — временном и пространственном.
У меня в планах, если успею написать эту книжку, проследить родословие некоторых нынешних столпов литературоведения и культуртрегерства. Любопытно мне, не упрутся ли их корни в чекистские, пролеткультовские, РАППовские и прочие смертоносные подвальные, андеграундные нечистые притоны дьявольской власти, где обитали в жутком всесилии страшные их предки. Ну, например, кто такой тот Владимир Окуджава, которого Ленин привёз с собой в Россию в «пломбированном вагоне» и не по внушению ли того инфернального своего родича вдруг стал вещать Булат Шалвович такие, к примеру, гадости о России и русском народе: «Патриотизм чувство не сложное, оно есть даже у кошки… Поэтому холопская психология остаётся… Гены (у русского) уже нафаршированы этим. Менталитет таков. Раб не мечтает о свободе, он говорит: “Да на хрена мне ваша свобода”. А что такое свобода — не знает. Европа освободилась от рабства очень давно, а Россия — нет».
И кого травил тот ленинский гвардеец, отец прославленного барда, Шалва Окуджава, а ведь он обязательно травил, нельзя было в те времена без травли с человеческими жертвами добиться тех высот в партийной иерархии, где обитал этот Шалва…
Еврейское имя его отца, Шалва, на иврите означает «беззаботность, благополучие». Слово «шалва» встречается в книге Теилим (псалмы), Притчах царя Шломо и других ветхозаветных текстах. Свою автобиографическую книгу «Упразднённый театр. Семейная хроника» (Москва, 1995 г.) Булат Окуджава начинает такими словами: «В середине прошлого века Павел Перемушев, отслужив солдатиком свои двадцать пять лет, появился в Грузии, в Кутаисе, получил участок земли за службу, построил дом и принялся портняжить. Кто он был — то ли исконный русак, то ли мордвин, то ли еврей из кантонистов — сведений не сохранилось, дагерротипов тоже». Какую ясность относительно своей национальности хотел просигналить сам Булат Шалвович, может дать совсем неслучайно употреблённое им понятие и слово «кантонист». Институт кантонистов просуществовал в царской России 130 лет, вплоть до 1856-го года. С 1827-го года в кантонисты забирали еврейских мальчиков с 12-ти лет (иногда и раньше). Как правило, дети больше никогда не видели своих родителей, тем более что их сразу отправляли подальше от родных мест. Мальчиков насильно обращали в православную веру и присваивали им русские имена, чаще имена крестных отцов. Были случаи, когда такие дети попадали даже в Персию. Там им присваивали персидские имена. Так возникла, например, фамилия Сапгир. Казалось бы, какая разница — русским родился очередной даровитый человек, евреем или армянином, так ведь нет же! Известный Дмитрий Быков на протяжении целой книги настаивает на том, что Булат Окуджава исключительно еврей, потому как никакая другая нация не может родить столь бесподобного, родниковой чистоты гения. А для матери его изобрёл этот Быков специальное даже национальное ответвление — «еврейские армяне».
Есть эпизоды в жизни его отца, которые могли бы смутить и начинающего Гитлера. Он, этот Шалва Окуджава, как и его братья, был видным грузинским национал-сепаратистом. Грузия исключительно для грузин — это была их цель, которая возродилась сегодня. После прихода к власти грузинские большевики перекрыли границы республики, запретив въезд не грузинам. Уже в марте 1922-го года рассылается телеграмма-манифест (за подписями Махарадзе и Окуджавы), в которой сообщается, что грузинки, вышедшие замуж за мужчин других национальностей, лишаются грузинского гражданства. Началась массовая депортация армян, например, которых под конвоем вели на вокзал, сажали в вагоны для перевозки скота, вывозили за пределы Грузии и выбрасывали там из вагонов...
Булат Шалвович нигде не упоминает, хотя написал целую автобиографическую книжку, о том, что же питало его лютую нелюбовь к России и русским.
А началось всё с того, что тот же Шалва не угадал однажды своей выгоды в сложившихся исторических обстоятельствах и не на ту поставил лошадь.
Дело было так. Однажды, а именно 8 октября 1923-го года Троцкий написал программное письмо ко всем членам Политбюро ЦК ВКП(б), в котором изложил дальнейший смысл решительных действий оппозиции. Была объявлена окончательная война за власть. Момент был отчаянный и бесповоротный. Ленин уже дышал на ладан.
Вслед за письмом Троцкого в ЦК РКП (б) поступило известное «заявление 46-ти», подписанное группой руководителей объединённой оппозиции. Это был лихой наскок политической кавалерии, разведка боем. Подписанты — Преображенский, Серебряков, И. Смирнов, Пятаков, Белобородов, В. Косиор, Осинский, Дробнис, Рафиил, Богуславский и прочие. Среди прочих было имя Шалвы Окуджавы, у которого через год родится известный нам стихотворец и менестрель.
Каменев, оценивая значение этого «заявления 46-ти», скажет так: «ЦК был посажен на скамью подсудимых» («Известия ЦК КПСС», 1990. — № 7. — С. 174–175). За это, конечно, со временем нужно будет ответить. Таковой была тогда цена политических заскоков. Тут уж кто кого...
О зверствах родителей Окуджавы в стране не забыли.
Впрочем, до ареста отец Окуджавы ещё успел походить в «начальниках Нижнего Тагила» — став первым секретарём горкома партии этого уральского города, куда он и выписал семью.
Одноклассница Булата вспоминала, «как появился в классе красивый, заметный Булат — “он ходил в вельветовой курточке”». С тех пор он и чувствует себя на особом положении. И вот уже двенадцатилетний Булат звонит из школы в горком партии, требуя к подъезду сани, чтобы добраться до дома, до которого всего триста метров расстояния. Тогда же он стрелял из пистолета в своего сверстника, но, как сыну первого секретаря горкома партии ему это сошло с рук. Пробив грудь, пуля прошла навылет, не затронув жизненно важных органов, мальчик выжил. Дед, братья отца, отец, брат, сын — у всех в роду Окуджавы были серьезные проблемы с психикой. В наказание за выстрел Булата отправят на лето отдыхать в Грузию.
Так что безнаказанность и вседозволенность в семье высшей номенклатуры появилась не теперь...
И как тут ни вспомнить с некоторым мистическим содроганием, что Булат Шалвович Окуджава при рождении назван был родителями Дорианом, в честь известного персонажа романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» — романа о превращении талантливого и прекрасного отрока в порочное чудовище, продавшее душу дьяволу.
Ах какой крутой тут непридуманный сюжет вырисовывается. Между прочим, многие эпизоды и поступки его жизни без дьявольского внушения и объяснить трудно. Потустороннее влияние на себя он и сам ощущал, наверное, объяснял частые свои кощунства и необъяснимые выверты сознания тем, что его «бес попутал».
И ведь и стихи его некоторые похоже были внушены кем-то не совсем чистым. Например, считающееся лучшим его стихотворение и речитатив про «капли датского короля».
Суть и появление этих капель пояснил ещё Николай Лесков в небольшой повестушке своей «Жидовская кувырколлегия», из которой я взял этот эпизод, написана ещё в 1882-ом году. Местечковое население тогда, чтобы избежать армейского призыва изобрело вот такой способ: «Во многих польских аптеках продавалось какое-то жестокое снадобье под невинным и притом исковерканным названием "капель с датского корабля". От этих капель человек надолго, чуть ли не на целые полгода, терял владение всеми членами и выдерживал самое тщательное испытание в госпиталях. (О таком же способе рассказывает в одном месте известный знаток солдатской жизни А.Ф. Погосский. Секрет этот знали и русские знахарки и обманывали им врачей с блистательным успехом — прим. Н. Лескова). Всё это покупали и употребляли, предпочитая, кажется, самые ужасные увечья служебной неволе».
То, что эти чудодейственные капли, позволяющие избежать призыва на фронт, прославлялись в фильме о Великой Отечественной войне ведь никак кроме неумной и кощунственной провокации не воспринимается нормальным человеком...
Есенин, не понимая, откуда берутся у него в таком изобилии чудесные неповторимые и чистые слова, объяснял это тем, что Господь выбрал его своей дудкой, чтобы пропеть людям свои небесные песни. Чьей дудкой считал себя Окуджава? Убеждённый безбожник, он вряд ли о том задумывался...
Бог, опора на которого является необходимым условием нравственного совершенства души, никогда не интересен был ему...
В 1937-ом году отец Окуджавы был арестован в связи с троцкистским делом на Уралвагонстрое и вместе с двумя братьями был расстрелян как участник заговора Троцкого. Юный Булат именно с этого времени пишет стихи и вполне понимает, что происходит. Он отрекается от отца, но не от его духовного наследия. Он теперь исподтишка, а то и явно начинает мстить России.
— Учился я плохо. Курить начал, пить, девки появились. Московский двор, матери нет, арестована, одна бабушка в отчаянии. Я стал дома деньги подворовывать на папиросы. Связался с тёмными ребятами. Образцом молодого человека у меня был московско-арбатский жулик, блатной. Сапоги в гармошку, тельняшка, пиджачок, фуражечка, чёлочка и фикса золотая, — бравирует Булат Шалвович в своей автобиографической книжке.
В августе 1995-го года Окуджава был гостем программы «Поверх барьеров», выходящей на радио «Свобода», где сказал о Шамиле Басаеве:
— Я думаю, что когда-нибудь ему поставят большой памятник. Потому что он единственный, кто смог остановить бойню.
— Но погибли в больнице мирные люди.
— Вы судите Шамиля Басаева или говорите об этом конкретном поступке? Если говорить о Шамиле Басаеве вообще, я не юрист, я недостаточно информирован. Если говорить о том, что случилось в Будённовске, — это печально и трагично, но война трагичнее, чем этот поступок. И поэтому я думаю, что когда-нибудь ему памятник поставят.
Напомню, что Будённовск — это русский город, убиты в нём были русские люди. Их Окуджаве, конечно, не жаль. И памятника они не заслуживают.
Если вспомнить, что по плану большевистской монументальной пропаганды первый памятник, установленный в 1918-ом году в Свияжске был памятник Иуде Искариоту, первому богоборцу (этот памятник открывал лично Троцкий), то и тут логика Окуджавы окажется вполне безупречной...
После разгрома российского парламента в 1993-м году, где погибли десятки, а по другим данным — сотни мирных невинных людей, Булат Шалвович заявил: «Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было» (из интервью газете «Подмосковные известия», 11.12.1993 года).
После этого интервью актёр Гостюхин пришёл к Окуджаве на концерт в Минске, сломал на глазах публики и швырнул в лицо Окуджаве его пластинки…
И очень как-то вписывается в это восторженное отношение Булата Шалвовича к убийству просочившиеся потом свидетельства, что убивали защитников законной власти (убито их было до полутора тысяч) небезызвестные «бейтаровцы». Под этим названием во многих странах действуют экспортируемые в нужный момент военизированные молодёжные отряды еврейской самообороны, организованные лидером сионизма В. Жаботинским ещё в 1920-е годы. Название происходит от крепости Бетар — последнего оплота антиримского восстания еврейского местечкового «мессии» Бар-Кохбы. В литературе встречается и другое название этих отрядов — БОСя — «боевая организация сионистов». Похоже, что отряды эти попытались устроить тогда реконкисту, вернувшую бы контроль евреев над жизнью России, отнятый у них Сталиным. Что, впрочем, и удалось сделать. И власть и богатства России опять с той поры перешли в их руки. Завоевания революции семнадцатого года были восстановлены в полной мере. Любопытно было бы узнать, в этих диких восторгах Окуджавы была задействована только интуиция, или он, по дружбе с чубайсами-гайдарами, мог знать уже о подлинных целях очередной российской катастрофы?
Дальше в этом его интервью есть такое продолжение. Его спросили о войне, он числился в ветеранах второй мировой. Величайшее презрение к нашей истории в его ответе: «Я тоже был фашист, но только красный».
Здесь Окуджава являет себя истинным троцкистом.
Тут надо, конечно, кое-что растолковать. В нескольких словах Булат Окуджава прояснил для себя и для нас всю суть главной доктрины Троцкого. Это, конечно, он мог слышать от отца. История тут такая. Имя первого героя Троцкого было Жорж Клемансо. По Троцкому этот Клемансо совершил свой годный для подражания подвиг именно в то время, когда враг стоял в восьмидесяти километрах от Парижа. Это было в конце Первой мировой войны. Троцкий особо поясняет тогдашнюю тактику Клемансо и причины захвата им власти. По Троцкому следует, что этот решительный политик отобрал бразды правления у тогдашнего безвольного правительства в исключительных интересах нации и истории. Сплотив весь народ — от клошаров до аристократии, он Парижа не отдал и вывел Францию в победители. В действительности всё это было не совсем так, но Троцкий как мог раскрасил лик Клемансо, чтобы и себя почистить под этим героическим портретом. Примерив на себя этот романтический образ и напомнив о том, что Жоржа Клемансо за его порывы народная молва окрестила «Тигром», а он, Троцкий, и без того носит имя Льва, вот с каким бесстрашием он обратился к Сталину и его сторонникам ещё в 1922-ом году: «Вы — группа бездарных бюрократов. Если станет вопрос о судьбе советской страны, если произойдёт война, вы будете совершенно бессильны организовать оборону страны и добиться победы. Тогда, когда враг будет в ста километрах от Москвы, мы сделаем то, что сделал в своё время Клемансо, — мы свергнем бездарное правительство; но с той разницей, что Клемансо удовлетворился взятием власти, а мы, кроме того, расстреляем эту тупую банду ничтожных бюрократов, предавших революцию. Да, мы это сделаем. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но вы не смеете. А мы посмеем, так как это будет совершенно необходимым условием победы».
Так что Троцкий самым ясным образом подсказал Сталину, жалкому тогда ещё какому-то подобию себя будущего, верный повод для грядущей расправы над собой и троцкизмом, столь решительно уже настроенным. Но запомним и то непременное условие, необходимое для победы Троцкого. Враг должен обязательно стоять уже в ста километрах от Москвы. Это у Троцкого выскочило вовсе не случайно. Это было не следствием полемического задора, а, как мы увидим, далеко идущим замыслом, который, как я полагаю, и стал причиной его жуткого и бесславного конца. Последователи Троцкого все готовы был стать к концу ожидаемой войны фашистами, перейти на сторону Гитлера, а потом получить от него власть над Россией. На определённых условиях, конечно. С этой идеей некоторые настолько сроднились, что это стало единственным смыслом их жизни. Был такой, например, перебежчик-троцкист Фёдор Раскольников. Узнав из французских газет о пакте Молотова-Риббентропа и поняв, что война откладывается на некоторое время, он выбросился из окна.
Жаль, не узнаем мы теперь — возглавил ли бы гитлеровскую Российскую освободительную армию вместо Власова Троцкий. Ледоруб Рамона Меркадера окончательно похоронил все эти планы 20 августа 1940 года.
Тут кстати было бы сказать, что мечта Троцкого посодействовать победе Гитлера почти-таки осуществилась. Западногерманский военный историк И. Гофман в своей книге «История армии Власова» (издательство «Ромбах», Оренбург, 1984) приводит список перешедших в 1941 г. советских военных на сторону немцев. Все они — бывшие троцкисты, ставшие ярыми пропагандистами в армии Власова идей Троцкого.
Призванный на войну Окуджава и ведёт там себя как истый троцкист-власовец. Главная задача — не помешать фашистам поближе подойти к Москве. Вот фрагмент одного из его многочисленных интервью. Опять до тошноты доводит тут Окуджава своей циничной откровенностью:
— Меня ранило весьма прозаически из крупнокалиберного пулемета, с самолета. «Рама» летала и постреливала. Случайно какая-то пуля раздробила кость и застряла в бедре. Я долго её потом носил на веревочке…
— Вы так и не успели повоевать толком?
— Нет. Месяца полтора. Я вообще в чистом виде на фронте очень мало воевал. В основном скитался из части в часть.
— То есть романтизм, с которым вы рвались на фронт, уже был разрушен?
— Никакого романтизма. Пожрать, поспать и ничего не делать — это главное. Один офицер набирает людей в артиллерию большой мощности, резерв главного командования. Часть стояла где-то в Закавказье, в горах. Не воевала с первого дня. И не предполагается, что будет воевать. Подумал: что там-то может быть трудного? Снаряды подносить — эта работа мне не страшна. А что еще? Думаю: такая лафа. И я завербовался. Большинство ребят на фронт рвались. А я пошёл в эту часть…
А ведь и тут троцкизмом пованивает. Троцкий ещё в 1909-ом году напечатал в журнале «Киевская мысль» небольшую статью под заголовком «Слабость как источник силы». Есть там вот какой пассаж: «Теория естественного отбора учит, что в борьбе побеждает наиболее приспособленный.
Это не значит: ни лучший, ни сильнейший, ни совершеннейший, — только приспособленный».
Этому самодельному тезису прикладного дарвинизма и будет всю жизнь следовать в своих делах Булат Шалвович Окуджава.
Напомню — отца его, партийного функционера, расстреляли в 1938-ом, мать отсидела в лагерях десять лет. А Булат, по душевному зову, разумеется, вступает в КПСС как раз перед эпохой шестидесятничества. На шестидесятые годы приходится пик его творчества. Его, как и Евтушенку начинает активно опекать известная в интеллигентских приспособленческих кругах Контора Глубокого Бурения.
И даже в сугубо личной жизни его прикладной практический дарвинизм сказывается в полную меру. Вот как пишет известный Владимир Войнович об одной из нравственных граней безмерной натуры Булата Шалвовича: «Насколько я знаю, Булат Окуджава и Галя Смольянинова (первая жена Окуджавы) познакомились, когда оба работали учителями в Калуге. Вместе приехали в Москву и казались очень хорошей парой. Но с Булатом произошло то, что случилось с большинством писателей, достигших известности. Сначала они живут, преодолевая с помощью своих самоотверженных жён серьёзные материальные трудности, невзгоды, недоедание и непризнание. А потом приходят известность и деньги, к ним начинают липнуть другие женщины — молодые, красивые, начитанные, не уставшие от тяжёлой жизни, от кухни и стирки, знающие толк в белье и косметике, умеющие изящно польстить, поддакнуть, изобразить тонкость понимания и искушённые в интригах. Старые жёны неизбежно проигрывают конкуренцию и выбраковываются, как отслужившие своё походные лошади». Именно по этой причине Окуджава и отбраковал ставшую вдруг ненужной, проигравшей конкуренцию Галину Смольянинову. Она умрёт через год после развода от разрыва сердца. А у Булата новая жена — молодая, красивая, из верхов — Ольга Арцимович, дочь известного физика-ядерщика. С ней-то, в качестве прекрасной и богато оснащённой пристяжной, скакать дальше Окуджаве показалось сподручней.
Сын Окуджавы от первого брака Игорь с раннего детства показывал яркие задатки таланта. Однако реализовать их не смог. Спился, пристрастился к наркотиком, скитался по тюрьмам. Увяла бесславно на корню жизнь, много обещавшая. Не стану говорить тут о чьей либо вине. Это и так ясно.
А вот ещё. После расстрела законно избранного Российского парламента было опубликовано «письмо сорока двух» видных деятелей культуры с полным одобрением всего совершившегося.
Знаменателен был сам заголовок письма — «Раздавить гадину». В своё время этот призыв, обращенный против церкви, провозгласил «дьявол во плоти» Вольтер, и, вняв ему, революционная Франция в годы террора казнила тысячи священников и десятки тысяч простых мирян. Позднее этот лозунг звучал и в 1917-м году, и в 1937-м, когда расстреливали «врагов народа». Среди прочих упомянутое выше «расстрельное письмо» подписал Булат Окуджава, ставший уже иконой времени. Впрочем, каково время, таковы и иконы. К очередному величайшему падению Россию подтолкнула её интеллигенция. После того слово это и стало бранным, равным матерному...
Какую мораль можно вывести из того, что я узнал о жизни Дориана-Булата Окуджавы? Человеку, если он настоящий, надо оставаться порядочным, это осуществимо в любых условиях при любой власти. Героических усилий тут не надо, порядочность предполагает всего лишь неучастие в подлости. А, если твоя подлость одолела тебя, не стоит оправдывать это обстоятельствами. Обстоятельства лишь обнаружили и показали твою суть. Это и сейчас происходит сплошь и рядом.
У меня нет пока документов, которые ясно подтвердили бы прочную связь Окуджавы с КГБ, но косвенные свидетельства ведь у всех на виду. Не надо особо объяснять, знающему о всесилии тогдашнего Комитета с его председателем Андроповым, почему в 1967-м году, в разгар Холодной войны, профессиональный уже антисоветчик Окуджава, «ни с того ни сего» поехавший в Париж, записал там аж два десятка песен на знаменитейшей студии «Le Chant du Monde», а в 1968-ом году на основе этих записей во Франции на деньги недоброжелателей России вышла первая пластинка его песен — Le Soldat en Papier... В том же году уже в Польше вышла пластинка его песен в исполнении польских артистов, а песня «Прощание с Польшей» в нём была представлена в исполнении самого автора.
Концерты Окуджавы проходили в Болгарии, Австрии, Великобритании, Венгрии, Австралии, Израиле, Испании, Италии, Канаде, Франции, Германии, Польше, США, Финляндии, Швеции, Югославии и Японии. Опальному поэту такие подарки? Даже заслуженный гебист Евтушенко такого авторитета в этом ведомстве не умел заслужить.
Объяснение простое. Комитету он нужен был, во-первых, чтобы знать через него о настроениях зарубежной интеллигенции, это было обычной задачей тогда для наших избранных гастролёров по Западу. А во вторых, в недрах этого же Комитета вызревали силы частью провокационные и предательские, разрушительные для остатков бывшей великой России. Из него, Окуджавы, эти силы готовили уже, в числе прочих предателей, ударную силу для окончательного развала страны. В одном строю с Окуджавой были тогда все эти так называемые шестидесятники-диссиденты и полудиссиденты: высоцкие, ростроповичи, вишневские, солженицыны и прочие ненавистники России. Так что шестидесятничество выросло под присмотром жутких нянек.
Прежде, чем написать дальнейшее, я консультировался с некоторыми ветеранами и начальниками компетентных органов, много и глубоко знающих о предмете моего интереса, много буривших в этом направлении. Дело, скорее всего происходило так. В период хрущёвской оттепели советы решили начать фабрикацию официальных диссидентов. Это нужно стало Хрущёву по многим причинам. Надо было чем-то наполнить и населить ту свободу, которая вдруг пришла в страну после страшных сталинских времён. И показать население этой свободы западному миру. И диссиденты стали расти, как грибы после тёплого дождичка. Кто был первым их этих довольно таки поганых грибов сказать трудно. Некоторые утверждали, что это был небезызвестный Роберт Рождественский. Данный эталонный экземпляр нового времени объявился в самом начале шестидесятых, первый оказался шестидесятник. После взошла целая орава: Вознесенский, Евтушенко, Высоцкий, Окуджава, Юлий Ким, Виктор Луи, Эрнст Неизвестный, Юрий Любимов, Илья Глазунов, Лев Гумилев и т.д. Все эти деятели были призваны КГБ, чтобы, с одной стороны, выявлять недовольных продолжившейся диктатурой, с другой — направлять мнение недовольных в нужное для диктатуры русло, с третьей — показывать Западу, что, мол, в Совдепии есть оппозиция, есть! Рождественский начал тут же издавать свои более чем посредственные произведения миллионными тиражами. Немедленно подтянулся Вознесенский. Провокатор Евтушенко — по гебистской кличке Женька-Гапон — начал также активно публиковаться такими тиражами, что пожалуй только «малая земля» Брежнева могла сравниться. Окуджава тут же и запел под гитару свои псевдо-романсы и стал писать графоманские «романы» — о поручиках, эполетах, дуэлях, прекрасных дамах, поместьях, банкетах, манеже, флигель-адъютантах, царе, дворянах — хотя сам-то потомственно принадлежал к совдеповской номенклатуре, коя, как известно, флигель-адъютантов, царя, дворян и т.п. уничтожала с дикой жестокостью. Юлий Ким также опробовал свой голос под гитару. Спекулянт и стукач Виктор Луи начал публиковаться в западной прессе, ему разрешили — вот, мол, какая в Советах свобода слова! Скульптор Эрнст Неизвестный моментально начал ваять статуи абы кого. Юрий Любимов начал ставить более чем нелепые «новаторские» спектакли, которые на официальном фоне дикой советской скуки смотрелись, впрочем, весьма презентабельно. Академик Борис Рыбаков также начал кропать песевдонаучную муру под маркой этакого «свободомыслящего». Художник Илья Глазунов немедленно начал писать кучи кичевых картин. Всё это, конечно, под строгим чутким наблюдением КГБ. Так на белый свет явились «шестидесятники», знаменем которых вскоре и станет Булат Окуджава. Хочу опять же предупредить тут тех, кому некоторые из перечисленных имён покажутся неуместно употреблёнными в таком контексте, вот о чём. В данном конкретном отрывке я составил только некое попурри из того, что мне удалось выудить у конкретных специалистов известных компетентных органов, занимавшихся созданием той прослойки в советском обществе, которая известна теперь под именем «шестидесятников». Некоторые имена в этом перечислении у меня тоже вызвали недоумение... Но, может, те компетентные органы компетентнее меня, подумал я...
Если бы Окуджава был жив, скорей всего и сегодня он не отказался бы ещё от одного залпа по нынешней России, вместе с Ахеджаковой, Макаревичем, Познером, Зильбертрудом и подобными гражданами отхожих мест моего Отечества.
В конце жизни он покинул вконец опостылевшую Россию и умер где-то во Франции.
Его перед лицом неясной вечности охватил вдруг жуткий страх. Душа смутилась. Воплотившийся в жизни сюжет Оскара Уайльда требовал логического завершения. И оно последовало. Дориан Окуджава и тут, видимо, как во фронтовых ловких проделках когда-то, некой окончательной и вечной лафы опять захотел себе. За несколько минут до смерти он сказал жене, что хочет на всякий случай окреститься. Мало ли что. Звать священника было уже поздно, но жена знала откуда-то, что в таких случаях умирающего может окрестить любой мирянин. Она лишь спросила мужа: «Как тебя назвать?». Он подумал и ответил: «Иваном». И жена сама в качестве крёстной, сделала его христианином по имени Иоанн.
И жил он фальшивой жизнью — фальшивый грузин, фальшивый русский, фальшивый коммунист, фальшивый либерал. И умирал фальшивой смертью — фальшивым христианином, фальшивым Иваном, с ярко проявившейся к концу жизни духовной сутью инфернального Дориана.
Соглашусь с окончательным выводом, который сделал один из знатоков его жизни, вникших в неё глубже моего: в конце концов русский народ Окуджаву отверг. Окуджава стал мерзким символом некоего интеллигентски изощрённого межнационального словоблудия, доведшего, в числе много прочего, страну до катастрофы девяностых прошлых годов. Поздно расчухавшиеся русаки из числа более-менее образованных и окультуренных стали ненавидеть в Окуджаве прежнюю частицу самих себя, стадных и доверчивых. Через отторжение Окуджавы они освобождались от всей этой бредятины шестидесятых годов, от разлагающего влияния всей этой злокозненной оравы шестидесятников.
Последним стихотворением Окуджавы было поздравление Чубайса с днём рождения. Это самая великолепная и беспощадная в истории поэзии демонстрация того, как нелепо может проститься со своим духовным Божьим (Божьим ли?) даром тот, кто его не достоин...