... В доисторических обществах подростковый возраст считался «критическим периодом для обретения статуса», подобно тому как в раннем детстве существует критический период для освоения языка. Вступление во взрослую жизнь часто было связано с мучительными церемониями инициации: подросткам выдергивали зубы, отрезали мизинцы, заставляли их глотать галлюциногены или яд, хлестали, резали или прижигали кожу, делали татуировки. Мальчикам племени бимин-кускусмин из Папуа – Новой Гвинеи во время инициации протыкали нос колышком из кости казуара и лили им на руки горячий жир, они «боролись и кричали, покуда на руках надувались огромные волдыри». Антрополог профессор Алан Фиске пишет, что проходящие инициацию «могут испытывать ужас, но, как правило, гордятся тем, что достигли статуса будущих членов племени… обычно они проходили инициацию добровольно или даже настойчиво просили провести ее». Такие пытки предназначались для того, чтобы пометить тело молодого человека знаком племени, таким образом «изувеченный юноша выделялся из общей массы людей».
Инициации происходят не только в традиционных обществах и не всегда бывают связаны с жестокостью. Некоторые религиозные группы требуют, чтобы подросток официально принял или отверг игру сообщества, в котором вырос. Католики и протестанты называют это конфирмацией, амиши – румспрингой. Такие обряды проводятся примерно в 14 лет. Еврейские мицвы в 12 или 13 лет знаменуют переход к полной ответственности в соответствии с правилами игры.
Но есть и современные группы, в которых инициации по-прежнему жестоки. Юноши, вступающие в уличные банды или идущие в армию, иногда подвергаются избиению в качестве «посвящения» («Когда вас при этом бьют палками, в вас вбивают другую идеологию», – заметил один новобранец из племени майи-майи в Восточном Конго). В США, несмотря на строгие запреты, по-прежнему существуют ритуалы «прописки» – неуставных испытаний при вступлении в студенческие братства элитных колледжей или спортивные команды. Студентов могут пнуть во сне, заставить сделать татуировку, ударить веслом, помочиться на них или подвергнуть сексуальному унижению. Фиске приводит рассуждения одного из членов такого общества: «У претензий на принадлежность к „элите“ должны быть какие-то обоснования, и это их часть. Такие ритуалы отделяют тех, кто их прошел, от более многочисленных групп – это свидетельство превосходства над остальными, непосвященными».
Даже когда от нас не требуют, чтобы мы унижались или переступали через себя, мы все равно гордо демонстрируем свое членство в играх с помощью одежды, культурных предпочтений, взглядов и отношения к разным вещам. У игры, в которую мы вступаем, есть правила и символы, и мы признаем их как свои собственные (часто к ужасу родителей). Сделав это, мы оказываемся заперты на нейронной территории. Другие игроки становятся нашим народом, нашим племенем, родней, они – источник нашего, а мы – их статуса.
Такое направляемое мозгом вступление во взрослые игры обычно происходит примерно в то время, когда мы переходим в среднюю школу. Подросткам предстоит усвоить жестокий урок человеческой жизни: иерархии статусов существуют не только внутри игр, сами игры формируют иерархии, и некоторые из них считаются ближе к вершине, а другие дальше от нее. Элитные группировки формируются игроками, которые лучше умеют заводить друзей. «Социальным животным свойственно стремиться к статусу, то есть они заинтересованы в дружбе с могущественными, привлекательными или популярными особями, – пишет профессор Николас Христакис, эксперт по социальному взаимодействию. – Желательные партнеры часто бывают связаны с другими, подобными им, поскольку они выбирают, с кем дружить. Отчасти в результате этого непопулярные особи оказываются друзьями других непопулярных особей». В результате такого рода отбора возникает наше «общество, основанное на статусе».
... По мере взросления эта система и эта игра обретают огромную власть над нашим развитием. Мы приспосабливаемся к ее правилам и символам. На протяжении жизни наша индивидуальность меняется в зависимости от того, в какую игру нам приходится играть. Можно быть архитектором на работе, матерью семейства дома, активисткой онлайн, знатоком произведений Шарлотты Бронте в книжном клубе, реставратором гранатометов в гараже – и надеяться в любой из этих ролей чувствовать себя хорошо: компетентной, разбирающейся в деле лучше тех, кто вокруг, и продолжающей совершенствоваться. Наше самоощущение присасывается к каждой игре, как некий паразит, впивающийся в организм и вытягивающий оттуда то, что ему нужно. Наша индивидуальность сливается с игрой, становится размытой, а наши нравственность и восприятие реальности приспосабливаются к ее особенностям. Вот к чему сводится наша взрослая жизнь. Мы – сумма игр, в которые играем. ....
Уилл Сторр 🌿