В День Победы мы с мамой, обычно ходим на Амурское кладбище (Лисихинское), где лежит бабушкин брат. Сколько себя помню. Ему было двадцать шесть лет, и он прошёл всю войну, но погиб на Дальневосточном фронте... он не был женат, у него не было детей. Он умер в иркутском госпитале, но поскольку он умер дома, то хоронили его родные. Прабабушка поставила простой деревянный крест, т.к. у неё не было денег, ну, а я в 14-ом году ему и прапрабабушке (рядышком лежит - умерла в 41-ом) поменяла, но тоже уже разваливаются и рассыпаются на части, к сожалению...
Старый крест:
Вообще из всей семьи выжила только моя бабушка, благодаря тому, что выжила - мы здесь.
Сейчас он мне кажется таким юным, - как мои ученики примерно:
на старом довоенном фото
мой двадцатитрёхлетний дед
он смотрит строго и печально
в глаза сорокалетней мне...
(автора не помню)
Когда я прихожу на кладбище, то понимаю, как это "те, кто приняли смертный бой, стали просто землей и травой…" - потому что от 40-ых годов одни безымянные холмики... и очень мало тех, кто сюда ещё ходит. И только шум машин близкого города, ибо город давно взял старое кладбище в кольцо. И совсем нет ощущения ликования, весны и жизни, как утром, когда улыбаешься всем, бежишь к танку - только проснувшись - из дома... выбежав за десять минут до начала... и все улыбаются. И даже из нашего двора восточные девушки надели золотистые тюбетейки, заплели длинные чёрные косы и... всё как на фонтане "дружба народов" с ВДНХ... и все бегут, никто ни на кого не сердится, а кто-то ласково и насмешливо сказал за моей спиной, когда одна женщина пела фальшиво и совсем не то, что пели вокруг: "каждый сегодня доволен как может!".
А здесь тихо и печально. И единственное, что жаль - что многие не дожили до того дня, когда солнце, лето, клейкие тополя, запах хлеба над площадью, колокола, песни, шары, цветы и сплошное счастье...
Потом, когда всё приберём, ходим по кладбищу, разглядываем памятники тридцатых-сороковых годов... можно пойти в дальнюю часть кладбища, где есть дореволюционные памятники, еврейское кладбище и... современное - до 60-ых годов примерно. Очень нравится фото этой довоенной девочки...
Иногда в мае погода не радует:
Но чаще всё уже подёрнуто майской зелёной дымкой - как сейчас:
"А ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой... вставай, вставай, однополчанин":
Неприметная тропинка, по которой мы ходим к своим:
В такие дни приходят на ум только стихи и песни... одно из любимых - Иосифа Уткина:
На улице полночь. Свет догорает.
Высокие звезды видны.
Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,
В пылающий адрес войны.
Как долго ты пишешь его, дорогая,
Окончишь и примешься вновь.
Зато я уверен: к переднему краю
Прорвется такая любовь!
…Давно мы из дома.Огни наших комнат
За дымом войны не видны.
Но тот, кого любят,
Но тот, кого помнят,
Как дома — и в дыме войны!
Теплее на фронте от ласковых писем.
Читая, за каждой строкой
Любимую видишь
И родину слышишь,
Как голос за тонкой стеной…
Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.
И время такое придёт:
Останутся грусть и разлука за дверью
И в дом только радость войдёт.
Нет, вру. Есть ещё более любимое. Шуточное:
Подари мне на прощанье
Пару милых пустяков:
Папирос хороших, чайник,
Томик пушкинских стихов…
Жизнь армейца не балует,
Что ты там ни говори!..
Я б хотел и поцелуи
Захватить, как сухари.
Может, очень заскучаю,
Так вот было бы в пути
И приятно вместо чаю
Губы теплые найти.
Или свалит смерть под дубом.
Все равно приятно, чтоб
Отогрели твои губы
Холодеющий мой лоб.
Подари… авось случайно
Пощадят еще в бою,
Я тогда тебе и чайник,
И любовь верну свою!
Иосиф Уткин, который до конца войны не дожил, как и многие-многие...
А напоследок сам мемориал, который мне кажется очень красивым:
И стихи любимого иркутянина Джека Алтаузена:
На войну уходил я из дома,
Плыл над городом день голубой.
Переулком, где все нам знакомо,
Шли мы рядом, родная, с тобой.
На прощанье ты твердо сказала:
- Надо край наш любимый спасти, -
И сама помогла до вокзала
Вещевой мой мешок донести.
Помню я, на углу возле сквера
Чья-то девочка к нам подошла,
Улыбнулась: - Зовут меня Вера, -
И на память кисет поднесла.
А потом поглядела построже,
Детский взгляд мне ее не забыть:
- Я хотела бы, дяденька, тоже
До вокзала тебя проводить!
И пошли вы, меня провожая,
Обе полные думой одной,
Ты и девочка эта чужая,
Что навеки мне стала родной.
Помню лица, мелькнувшие мимо,
Голубей на киосках цветных,
Чей-то возглас: - Соколик родимый,
Там, на фронте, постой за своих!
И старушка, что даже не знала
Чей я, кто я и как меня звать,
Вместе с вами пошла до вокзала,
Словно сына, меня провожать.
И когда на ступеньках вагона
Мы безмолвно с тобой обнялись,
Посмотрела она умиленно
И сказала: - Сынок, оглянись!
Оглянулся я молча и замер:
На перроне, средь ясного дня,
Сотни женщин махали платками,
На войну провожая меня.
И успел я прочесть в каждом взоре:
"Милый, будь беспощаден в борьбе,
Пусть великое русское горе
Гневом сердце наполнит тебе..."
И потом, вспоминая об этом,
Через лес, оглашенный пальбой,
Озаренный январским рассветом,
С автоматом я ринулся в бой,
Я фашистской не кланялся пуле,
Не робел, не терялся в дыму,
В грозном грохоте, в огненном гуле
Нес я гибель врагу своему,
И рука у меня не дрожала,
Потому что в тот день голубой
Вся Отчизна меня провожала,
Весь народ провожал меня в бой.
1942 год
Джек Алтаузен попал в окружение под Харьковом, где был ранен, а после его переехал фашистский танк. Там же, в братской могиле, он и похоронен. Почему Джек? - в юности плавал бэлл-боем на кораблях из Владивостока в Сингапур, в Японию, Китай, - там такое имя и прилипло... а потом стало псевдонимом. В Иркутске раньше 6-ая Советская была улицей Джека Алтаузена, но когда-то кому-то показалось, что имя "западное" и... с тех пор тишина. Мне он особенно симпатичен тем, что после войны собирался жениться на своей девушке-учительнице, которая его ждала...
В общем... как поёт мой любимый иркутский бард Олег Медведев: - "Один лишь праздник есть, который и вправду нужен...". Спасибо, что прогулялись со мной.
— Дорогие мои, бедные, добрые, полуживые...
Все мы немного мертвы, все мы бессмертны и лживы.
Так что постарайтесь жить — по возможности — радостно,
будьте, пожалуйста, счастливы и ничего не бойтесь
(кроме унижения, дряхлости и собачьей смерти,
но и этого тоже не бойтесь).
Потому что всех тех, кто не выдержал главную битву,
кто остался в Париже, в больнице, в землянке, в стихах под Москвой,
все равно соберут, как рассыпанную землянику,
а потом унесут — на зеленых ладонях — домой.
Дмитрий Воденников