Мой дед, Колюхин-Дорушин Трофим Федорович, призывался в июне 1941 года в Волхове. У него было 9 детей, в том числе моя мама. Сначала дед в 1940 году призывался на Финскую, но не успел — война закончилась. Когда Трофима Колюхина призвали на Великую Отечественную, в деревне шутили: «Ну, Трофим, раз тебя призвали, значит, война быстро закончится». Но нет, эта война была долгой и кровопролитной.
Дед должен был служить в составе экипажа на военном корабле Балтийского флота, но, видимо, из-за неразберихи начала войны не смог туда прибыть. В итоге прибился к береговому прожекторному батальону. Об этом семья узнала из первого и единственного письма, полученного в 41-ом. В 54-ом розыски Трофима Колюхина были прекращены. Дед пропал без вести, даже не успев зарегистрироваться в своей части. Но я уверена, что его гибель не была напрасной. Гибель каждого бойца помогала тем, кто шел за ним.
Из 9 детей в живых остались четверо. Через деревню, где жила семья Колюхиных, проходила линия фронта. Шли то отступающие, то отбившиеся от части красноармейцы, бомбежки тоже были где-то рядом. Детям было голодно и страшно. Их мать не справлялась: нужно было не только прокормить детей и обеспечить им безопасность, но и сдать государству какую-то часть продуктов (насчет сдачи продуктов я могла спутать с послевоенным годом). И тогда государство позаботилось о детях морячка Трофима Колюхина. Маму и ее старшую сестру определили в Ленинград в детский дом для детей военнослужащих, где они были по крайней мере накормлены, хотя они потом вспоминали, что все крошки со стола сгребали. А потом сестры Колюхины были отобраны в специализированную школу для музыкально одаренных детей, после чего закончили ленинградское музыкальное училище.
Мой дядя Аркаша (Авгурт Арвид Эдвинович), муж маминой сестры, рос в г. Пушкине и был немцем по национальности. Со времен войны он помнил счет по-испански — у них в Пушкине стоял гарнизон испанцев, воюющих в составе вермахта. Дядина национальность не спасла его от концлагеря. В девятилетнем возрасте он вместе со своей мамой попал в Майданек. Дядя Аркаша не любил вспоминать то, что там видел, рассказывал, что у него была дистрофия и водянка живота. И что содержали их, немцев, не так строго, как остальных заключенных. Старшую дядину сестру Татьяну угнали на работу в Германию. Она после войны несколько раз ездила в Югославию к друзьям, с которыми в войну вместе работала.
Отец мой, Романенко Григорий Васильевич, был намного старше моей мамы. Он сам успел застать конец войны, и даже получил медаль. А рос он в детском доме в Одессе, куда попал в 4 года примерно в 30-м году. Тогда на многих степных территориях СССР был голод, и мы в семье предполагаем, что он из-за этого потерял родителей. Но государство наше и ему помогло встать на ноги. В итоге он после детского дома закончил Рязанское музыкальное училище и Московскую консерваторию. И родители мои встретились в Новосибирске, куда приехали работать в конце 50-х. Папа — в молодой оперный театр (а открылся театр 12 мая 1945 года «Иваном Сусаниным»), а мама — в открывающийся театр музкомедии.
Вот такая история. История одной семьи на фоне истории страны.