Найти тему
Николай Стародымов

Николай Новиков желал приучить людей к чтению, и к тому, чтобы размышлять над прочитанным. За что и поплатился

Иллюстрацию позаимствовал в интернете
Иллюстрацию позаимствовал в интернете

Рассказывать о военных деятелях, или даже о политических, не так уж сложно: уже сам по себе пересказ сражений или социальных катаклизмов привлекают внимание читателей. А вот как поведать о судьбе издателя – какими бы ни остались в истории его деяния?.. И всё же так хочется поделиться сведениями об одном человеке, имя которого слышали все без исключения любители отечественной истории и литературы, в то время как о его злоключениях известно куда меньше.

Николай Новиков (в фамилии ударение на последний слог) – совершенно несправедливо малоизвестный нынче издатель и общественный деятель, родился 280 лет назад, 8 мая 1744 года. Как-то очень уж судьба оказалась к Николаю Ивановичу немилостивой.

Впрочем, поначалу Фортуна в лице Екатерины Великой к нему вроде как благоволила. Николай Новиков входил в число избранных дворян, которые работали над Новым Уложением императрицы, пусть даже на положении секретаря, который вёл протоколы заседаний – и с тех пор стал лично известен царице.

Николай Иванович вошёл в историю отечественной словесности как предприниматель, поднявший книгоиздательское дело на новую высоту, а также как автор и общественный деятель, стремившийся содействовать просвещению народа и повышению общей культуры, да не только не преуспевший в реализации своих благих помыслов.

Он издавал сатирический журнал «Трутень», а затем несколько других, в которых обличались порядки в государстве, в первую очередь связанные с крепостным правом. На этом поприще он сотрудничал с Иваном Тургеневым, Александром Радищевым и другими известными авторами той поры.

Николай Иванович также пытался через подставных лиц издавать журнал «Пустомеля», однако вышло всего два номера, после чего издание цензура закрыла. На страницах журнала остро высмеивались «петиметры» - так в ту пору называли щёголей и вертопрахов, преклонявшиеся перед всем заграничным. Бил тревогу издатель и по поводу падения нравственности в обществе, по поводу растления молодёжи в екатерининскую эпоху… Так что не удивительно, что журнал просуществовал недолго, наверное, многие сильные мира сего увидели в нём себя или своих близких.

Всего же на разных этапах своей деятельности Николай Иванович финансировал несколько изданий. Сатирические: «Трутень», «Пустомеля», «Живописец», «Кошелёк». «Санкт-Петербургские учёные ведомости» - первый отечественный журнал учёной и литературной критики. «Утренний свет» - первый отечественный философский журнал. «Модное ежемесячное издание, или Библиотека для дамского туалета» - первый отечественный женский журнал (удивительно, но он закрылся из-за отсутствия спроса, наверное, опередил своё время)…

У Николая Новикова, по утверждению Михаила Пыляева (автор книги «Старая Москва»), имелось три официальных типографии, и кроме того, по меньшей мере одна неофициальная, читай – незаконная. Кто знает, быть может, именно этот факт со временем сыграл в его судьбе роковую роль.

Николай Иванович боролся против низкопоклонства значительной части российского общества перед иностранщиной. Именно он начал издавать письменные памятники отечественной истории, в том числе знаменитую «Древнюю Русскую Вивлиофику», «Древнюю Российскую Идрографию» (названия которых, впрочем, тоже не так чтобы очень уж славянские), а также знаменитейшую «Бархатную книгу», которая по сей день остаётся ценнейшим источником для изучения биографий родовитого дворянства.

О предпринимательской жилке Николая Ивановича говорит хотя бы тот факт, что когда он взял на себя издание газеты «Московские ведомости», её формат и периодичность выхода резко возросли, а тираж подскочил до четырёх тысяч экз. А обсуждать издание собирался интеллектуальный цвет Первопрестольной. В их числе: Василий Долгоруков-Крымский, князь и московский главнокомандующий; Захарий Чернышёв, граф, московский генерал-губернатор; Никита Панин, граф и дипломат; Михаил Херасков, поэт и куратор Московского университета…

Не миновал Николай Иванович и модного в какой-то период увлечения российского общества: он являлся видным отечественным масоном, поначалу состоял в ложе «Астрея», затем перешёл в другую. Состоял в одной из них казначеем – что, в общем-то, неудивительно, при его деловой хватке; между тем, «вольные каменщики», хоть и декларировали духовность, но не чуждались и земных благ. О деятельности масонских структур много говорить не стану – специально изучением предмета не занимался, и о том, чем реально занимались масоны, могу судить из источников, которые заметно противоречат друг другу.

Однако факт состоит в том, что когда Екатерина запретила деятельность масонов, все руководители и активисты отечественных лож понесли весьма щадящее наказание, и едва ли не один лишь Новиков оказался в заточении в Шлиссельбургской крепости, где провёл несколько лет. За что?.. Существуют только догадки; например, Екатерина столь сурово с ним обошлась за то, что он поддерживал отношения с царевичем Павлом Петровичем.

Павел Петрович и освободил его, едва только взошёл на престол.

Вот как описывает эти события московский губернатор той поры Фёдор Ростопчин, на книгу которого «Ах, французы!» я неоднократно уже ссылался:

«Это мартинистское общество образовалось в 1780 году. Некто Шварц, профессор немецкого происхождения, поло­жил первые ему основания и не замедлил приобрести мно­гих прозелитов. После его смерти некий г. Новиков, ген.- майор в отставке, человек умный, образованный, но совер­шенно расстроенный в своих делах, сделался главою секты. Он увеличил число посвященных, расширил свои связи, ку­пил большой дом, где поместил; типографию для печатания книг мистического содержания, написанных на русском языке или переводных. Он избрал нескольких студентов университета, чтобы сделать их прозёлитами, и послал их на счет общества кончать образование в чужих краях. Историограф Карамзин, бывший тогда еще очень молодым человеком, находился в их числе; но по возвращении оттуда он по благоразумию и вследствие своих романиче­ских наклонностей отрешился от этого общества, где очень на него за то негодовали. На общество мартинистов не обращали большого внимания, так как они отличались от других лишь раздачей милостыни и делами милосердия, что вместо подозрения навлекало на них благословение и уважение. Но одно из писем известного Вейсгаупта, не знаю каким случаем, дошло до императрицы Екатерины. Оно адресовано было на имя Новикова и заключало в себе несколько фраз, смысл коих был скрыт. Так как планы и цели иллюмината Вейсгаупта стали уже в то время изве­стны, то письмо это возбудило тревогу и заставило прибегнуть к мерам строгости. Послали приказ тогдашнему московскому ген.-губернатору кн. Прозоровскому. Соглас­но смыслу этого приказа, один из советников правления отправлен был, при конвое, в деревню Новикова для того, чтобы арестовать его, привезти в Москву и забрать все его бумаги. Советнику не стоило никакого труда исполнить данное ему поручение. Приехав в полночь, он нашел Но­викова в кругу нескольких молодых людей, с почтением слушавших его слова. Перед отъездом своим он давал им наставления, как вести себя, и оставил их, обливаясь сле­зами. Так как он не хотел давать кн. Прозоровскому ни­каких объяснений, то был отправлен в Петербург и заклю­чен в Шлиссельбургскую крепость, где оставался до вос­шествия на престол Павла I.»

Отметим, что Фёдор Фёдорович описал ситуацию в пересказе со слов третьих лиц, так что не станем принимать этот фрагмент как абсолютно бесспорный.

Кирилл Разумовский по этому поводу проворчал в адрес Разумовского:

- Расхвастался – будто город взял. Старичонку, скрюченного геморроями, взял под караул!.. Да одного бы десятского или будочника за ним послать!..

Подоплёка происшедшего мне представляется следующей: в какой-то момент Екатерина начала с подозрением относиться к деятельности Новикова и его единомышленников. В какой-то степени императрицу можно понять – она боялась проникновения в российское общество идей Великой французской революции. Ну а в таких случаях всегда первый удар приходится на свободномыслящих литераторов и других деятелей культуры.

Удар в данном случае оказался жестокий. В день ареста, 11 февраля 1793 года, по приказу Екатерины и при участии князя Прозоровского огню предали 18.656 книг, хранившихся на складах книготорговой империи Новикова. И всё его имущество пошло с молотка. Сурово обошлась «матушка» с подданным, вина которого всего-то в том и заключалась, что он хотел содействовать ей же в просвещении народа.

Дети Новикова впоследствии рассказывали, что на протяжении нескольких ночей перед арестом на крышу дома прилетал ворон и зловеще каркал, предрекая надвигавшуюся беду. Она и случилась.

Допрашивал Новикова лично обер-кат государыни Шешковский; впрочем, без применения каких-либо орудий. Как уже сказано выше, Николая Ивановича отправили в суровую Шлиссельбургскую крепость, разрешив взять единственную книгу – человеку, который опубликовал их тысячи!.. Новиков взял Библию, и к концу заключения выучил её наизусть.

Что ещё сказать о его деятельности?..

Николай Новиков организовал два училища для мальчиков, которые существовали несколько лет, пока на их отца-основателя не обрушились беды. Он организовал благотворительное Дружеское учёное общество для популяризации идей Просвещения. Он организовал первую в Москве бесплатную библиотеку, в которой мог взять книгу любой желающий. При непосредственном участии Новикова количество книжных магазинов в Москве увеличилось с двух до двух десятков. Он отпускал продукцию своих типографий в книготорговые лавки ниже себестоимости и в кредит, рассчитывая компенсировать убытки за счёт оборота средств и (главное) в расчёте на будущие доходы, когда народ приучится читать. Он считал своей миссией не извлекать из книготорговли прибыль, а приучить народ к чтению.

Он издавал книги для бедных, спасал людей от голода, строил для бедняков дома… А в результате оказался в заточении и разорился. И умер в нищете… Случилось это 12 августа 1818 года.

В заключение приведу слова Екатерины Дашковой, которая видела Новикова уже после возвращения из заключения. Екатерина Романовна писала: «Лицо его открыто; но не знаю, я как-то боюсь его; в его прекрасном лице есть что-то тайное»… Наверное, не сломили его казематы, коль так…

В общем – не судьба, а основа для трагедии пера Шекспира.