Зима в тот год выдалась лютой. Снега намело по самые крыши. И лишь поднимающийся серый дым из труб оповещал о жизни в маленьком селе. Мороз крепчал день ото дня. Отчего даже кошки носу на улицу не казали, а дворовые псы, ютясь в холодных будках, поглубже зарывались в сено и тихо скулили.
Впрочем, Люба и не замечала всего этого. Звонкие удары лопат о промёрзшую землю эхом разносились по кладбищу. Пятилетняя дочка Машенька, крепко вцепившись в мамину юбку, тихо хныкала. Происходящее вокруг пугало дитя. Люба чувствовала, как важна поддержка для дочери, но сил не осталось. Её сердце рвалось от тоски о покойном муже. Жалела она и себя, в одночасье ставшую вдовой.
... Николай мужик видный был. Статный, красивый и руки золотые. Всех дел мастер. Последнее особо ценилось в селе. Любила Люба мужа. Ещё юной девочкой бегала за парнем хвостиком. Тот был старше её на десять, а всё же, спустя время не устоял. Сыграли свадьбу, и скоро молодая жена отяжелела. Родился мальчик, да шибко слабенький. Умер, не прожив и неделю. Похоронили. Затем десять лет прожили, а детей не получалось. Уж не ждали радости.
И вдруг небеса сжалились. Снова отяжелела Люба. И на радость семье появилась на свет Машенька. Счастливые родители души в ребенке не чаяли. Пять лет как один миг.
А беда ждала своего часа.
В один зимний день припозднился Николай на работе и возвращался с колхоза поздним вечером. Откуда не возьмись, поднявшийся буран сбил с пути. Затерялся мужчина в густом омуте снежных вихрей. Нашли окоченевшее тело Николая рано утром...
«Какая нелепая смерть!» — запричитали на кладбище плакальщицы. И одновременно взвыли, утирая слёзы краешками чёрных платков. Три седовласых старушки заунывными криками и воплями словно бы подчеркнули трагизм происходящего.
«На кого же ты нас покинул, сынок?!» — раздался голос свекрови.
На ватных ногах Люба опустилась к гробу и, поглаживая крышку дрожащими руками, неистово закричала не своим голосом. В этом крике переплелись и боль, и отчаяние, и непередаваемая тоска. Вдову едва смогли оттащить.
Люба смотрела, как мужики опускают гроб в чёрную яму, и внезапно проговорила: «Коленька, забери меня с собой!»
Плакальщицы смолкли и перекрестились. Присутствующие оглянулись на вдову. В их глазах застыл испуг. Послышался треск, и в тот же миг гроб рухнул в яму. Крышка сорвалась. И ропот пронесся в толпе: «Глядит! Точно на жену свою глядит! Знать, беды не миновать. Плохая примета!»
Мутные, затянутые серой пеленой, распахнутые глаза мертвеца смотрели на Любу. Ноги женщины подкосились, лицо побелело.
«Держи её!» — раздался крик.
Крепкие руки подхватили потерявшую сознание вдову.
Очнулась женщина в избе. Поднялась с кровати и опустила ноги. Металлические пружины прогнулись и звонко задрожали под весом, чем привлекли внимание свекрови. Поднявшись из-за поминального стола, Зоя под тихий ропот родни, тяжело передвигая ногами, направилась в комнату снохи.
— Очнулась, дочка? Ох и напугала ты нас! — заглянув между шторами, проговорила старушка и, шаркая ногами, подошла к кровати.
Присев рядом, обняла Любу и устало вздохнула:
— Крепись, милая. Время лечит. Я когда Фёдора схоронила, — говоря о покойном свёкре, продолжила Зоя, — Именно наши дети помереть не позволили. Сейчас уж внуков прекрасных народили. Ради себя, ради дочери жить надо. А я помогу, слышишь? В стороне не останусь!
— А ежели я не хочу жить? — вскинув голову, посмотрела Люба в глаза свекрови. — Пусть Коленька меня с собой заберёт! Как о том люди на погосте шептались.
— Что ты, глупая! — отпрянула в сторону свекровь. Не ведаешь, о чём говоришь!
Люба, отвернувшись к стене, не обмолвилась более ни словом.
Дни пролетали один за другим. С раннего утра до позднего вечера сидела тоскующая по мужу вдова у окна и не сводила глаз с погоста. Там, на холме, в обледеневшей земле лежал её покойный муж. Чудилось Любаше, что милый её не один, а, должно быть, теперь с рожденным некогда сыном. Каким он стал, названный Стёпкой сын? Ждут ли они её? И чем чаще она об этом размышляла, тем сильнее нарастала печаль.
«Лечь бы рядышком, упокоиться с ними,» — вздыхала Люба.
И даже постоянно снующая рядом дочь не могла вырвать мать из тяжёлых раздумий.
Вот уже и сорок дней минуло. Нагрянули в дом родственники. По причитали, чуть всплакнули. Вскоре и вовсе думать забыли о прискорбном поводе, приведшем их сюда. Обсуждали личные невзгоды, делились новостями, вели беседы о работе в колхозе. Чем неимоверно раздражали вдову. С трудом дождавшись заката, хозяйка принялась убирать со стола, тем самым намекая гостям, что пора и честь знать. Те же, осуждающе поглядывая на вдову, спешно удалились прочь.
— Нельзя так, Любаша! Обидела людей почём зря, — попыталась вразумить оставшаяся в доме свекровь.
— Мама, ступайте к себе. Я очень устала! — едва сдерживая охватывающий её гнев, проговорила Люба.
Свекровь жила через дорогу, и дом её хорошо просматривался в окна.
— Как скажешь, как скажешь, —понуро ответила она и отправилась домой.
На следующий день Зоя, как обычно, явилась проведать сноху и внучку. Любаша, не отрывая головы от подушки, крепко спала. Машенька обрадовалась бабушке и, спрыгнув с печи, протянула вперёд сжатый кулачок.
— Что у тебя там, милая? — поинтересовалась Зоя.
— Мама дала, говорит, конфеты. Да какие же это конфеты, бабушка?!—обиженно шмыгнула носом внучка и разжала ладонь, в которой оказались козьи кавляшки.
— Да чтоб тебя! — ахнула старушка и швырнула содержимое в форточку.
Умыв дитя, усадила за стол, а сама направилась к Любаше. Прикрыв за собой шторы, чтобы внучка не могла видеть, крепко схватила спящую женщину за плечи и принялась трясти:
— А ну, вставай и отвечай! Наведывался к тебе ночью Коленька?
Сноха бубнила себе под нос нечто невразумительное и отмахивалась от старушки, как от назойливой мухи. Не выдержала Зоя, налила в чашу студёной воды и плеснула на лицо Любы.
Та, наконец, пришла в себя и с вызовом прошипела:
— Приходил иль не приходил? Что с того?
— Неужто в избу пустила? — всполошилась Зоя.
— А как же я муженька любимого за дверью оставлю? — точно забыв о его смерти, пробормотал сноха.
— Что же ты натворила, Любаша? Опомнись, глупая! Нет Коленьки нашего в мире живых, упокоился он в земле сырой. Приходила к тебе нечистая сила в облике мужа. Сам чёрт за тобой явился! Ох, накликала таки беду! — испуганно воскликнула Зоя и продолжила: — Слушай меня внимательно! Как пожалует к тебе чёрт, не пускай в избу, молись. Он просить будет, умолять, а ты стой на своём. Три ночи пройдет и вернётся обратно в ад!
Любаша окинула свекровь гневным взглядом. И вдруг вскочила с кровати на холодный пол.
Метнулась в сени и оттуда завопила:
— Шли бы вы, матушка, домой и не совали нос в чужие дела! Чёрствое у вас сердце! Не желаете порадоваться за нас с Коленькой!
Зоя было хотела забрать внучку, только Любаша словно остервенела и бросилась выталкивать старушку прочь. В следующий миг дверь захлопнулась перед её лицом.
Некоторое время старушка колотила в дверь, но сноха не отвечала.
— Не веришь, значит! Тогда запомни. Как вновь явится, обойди его два раза, а на третий взгляни со спины. И увидишь истинное лицо нечистой силы! — не унималась Зоя и голосила под окнами снохи.
После побежала просить о помощи старосту села. Вразумить сноху непутёвую. Тот, внимательно выслушав гостью, неохотно отправился к дому Любаши. Пытался убедить обезумевшую вдову открыть двери и поговорить. Тщетно.
Загудели жители. Пугающая весть о нечистой силе быстро разлетелась по селу. Ополчились люди и стали избу Любаши стороной обходить. Сыпать проклятиями и угрожать расправой, ежели та не одумается.
«Где же это видано, чтобы нечистая сила меж людей бродила?!» — лютовали жители.
В ту ночь старая Зоя не находила покоя. Чуяло сердце грядущую беду. Весь вечер провела старушка, сидя у окна и вглядываясь в избу снохи.
Сотни мелких снежинок, подгоняемых усиливающимся с каждой минутой ветром, кружили в воздухе. Внезапно дремавшие в будках собаки подняли неистовый лай. В одночасье переросший в леденящий душу вой. Часы пробили три часа ночи. Зоя прильнула к окну и заметила вышедших на улицу сноху и внучку. Дитя, утопая в сугробах, пробиралась вслед за матерью. Наскоро одевшись, старушка выскочила за ними.
— Ты что удумала, Люба? — прокричала она, пытаясь остановить сноху. — Стой! Немедленно воротись домой. Замёрзнете насмерть! Погубишь себя и дочь!
Крики старухи уносил пронизывающий ветер.
Любаша взглянула застывшими стеклянными глазами на Зою и вдруг проговорила:
— Коленька позвал. Переезжаем мы!
И снова ринулась вперед, таща за собой дочь сквозь набирающий силу буран. Старушка не могла совладать с молодой женщиной. И тогда она упала на колени перед Любой и взмолилась:
— Оставь Машеньку со мной. Не губи дитя невинное. Прошу тебя, дочка!
Зоя на мгновение оцепенела, окинула тоскливым взглядом стоящую на коленях свекровь и напуганную дочь. Её ладонь разжалось и выпустила руку девочки. На коленях Зоя добралась до плачущей внучки и крепко прижала к себе. А когда она обернулась, то успела разглядеть в белом облаке снега две удаляющиеся фигуры.
В одной из них старушка признала Любашу. Тоненькая хрупкая женщина, преодолевая снежный перемет, следовала за высоким силуэтом.
«Чёрт проклятый, забрал таки девку!» — зарыдала Зоя.
Ветер гулом пронесся по селу, поднимая клубы снега, и запорошил глаза старухи. Повернув к дому, она едва смогла разглядеть огонек лампадки в окне, ставший для них лучиком спасения. И лишь бабушка и внучка очутились в избе, как буран взвыл диким зверем, и всё вокруг исчезло в его снежном плену. Точь в точь подобный тому, что сгубил Николая.
На рассвете, когда ветер стих, а буран ослабил свою силу, старушка смогла добраться до старосты села. Вскоре мужики бросились на поиски несчастной Любаши.
Окоченевшее тело обнаружили на кладбище у могилы Николая. И видавшие разное жители не смогли сдержать страха от представшей картины. Некоторые бранились, другие, сняв шапки, крестились в надежде защитить себя от нечистой силы.
Обледеневшее лицо Любаши переполнял ужас. Распахнутые, навсегда застывшие глаза покойницы будто смотрели на пришедших. В миг поседевшие от пережитого ужаса волосы развевал ветер. Её рот исказило, и казалось, она вот-вот наполнит погост душераздирающим криком.
Знать, в последние минуты жизни спал морок с глаз Любаши. И сделала она, как велела свекровь. Распознала таки чёрта. Увы, слишком поздно. Не выдержало истосковавшееся сердце и разорвалось от ужаса на куски.
Любашу похоронили, а осиротевшую Машу бабушка забрала к себе.
Дом покойницы некоторое время пустовал. Болтали люди, мол, по ночам из трубы сам чёрт вылазит, да на крыше сидит, глазами сверкает. Высматривает, кого бы за собой в ад утащить. И однажды сгорела изба до тла. То ли случайность, то ли кто-либо из местных жителей руку приложил. Однако сразу после пожара вздохнули люди с облегчением, успокоились и зажили, как и прежде.
