Лев Рыжков решил ознакомиться с новым сборником прозы Романа Сенчина и делится впечатлением.
(Роман Сенчин. Девяностые. М., АСТ, Редакция Елены Шубиной. 2024)
Давайте для разнообразия начнём с инфоповода. Есть такая премия для молодых литераторов — «Лицей». А кто распределяет плюшки? А вот есть у этой премии Экспертный совет. А председателем совета VIII сезона премии стал прозаик Роман Сенчин.
«Молодых нынче не маринуют, не держат в резерве — на их произведения буквально охотятся издательства, журналы, их ищут читатели», — приводятся в пресс-релизе премии слова Сенчина.
Также он во множественном числе (видимо, от лица всех экспертов) заверяет, что ни одно стоящее произведение не проскочит мимо.
Ну, ОК. То есть, давайте скажем без шелухи официоза — вот этот дядечка Сенчин будет определять лицо будущей российской литературы. Будут ли на этом лице прорастать клыки Гузель Я., расцветёт ли на нём пресыщенная ироничная усмешка Дмитрия Б., или вдруг, паче чаяния, откроет Роман Сенчин вентиль, и обжигающим кипятком хлынет на нас хорошая, честная проза (и поэзия!) молодых и талантливых?
Надо, я считаю, посмотреть, что это за Роман Сенчин такой. Он, вроде, при титулах — шорт-листер самых престижных цацкораздаточных церемониалов, имеет бронзу «Большой книги», лауреат Премии Правительства РФ. В 2017 году Сенчин официально признан «Писателем XXI века» — тоже премия такая. Помощник (на общественных началах) депутата Государственной Думы от КПРФ Сергея Шаргунова. Вокалист групп «Гаражные мелодии» и «Свободные радикалы».
Послужной список — приличный. Но меня смущает, например, вот что. Не так давно мы разбирали роман Ивана Шипнигова, и там вдруг выяснилась сущая дикость — автор, как оказалось, не умеет писать от слова «вообще». Так, заполнил дитятя словами страницы совершенно наобум. А Роман Сенчин усмотрел в бессвязном наборе букв и лихой сюжет, и чуть ли не неповторимый стиль. Прозрел незримое. Прямо какая-то удивительная оптика у мэтра оказалась. Читали, вроде, одно и то же, но какие разные мнения!
Поэтому, конечно, есть вопрос по критериям отбора. Вдруг председателю Экспертного совета по душе, действительно, буквонаборы с эфемерной видимостью смысловой нагрузки? Но нет, нет, не может быть такого!
Для того, чтобы понять критерии вершителя литературных судеб, надо, наверное, заглянуть ему в голову. А как это сделать? О, очень просто! Познакомиться с новым сборником сенчинской прозы, который называется «Девяностые» и вышел в Редакции Елены Шубиной.
Давайте же, очертя голову, посмотрим
ЧТО ЖЕ ВНУТРИ?
Открывает книгу предисловие ещё одного шубинского автора Андрея Подшибякина «Дорога ярости Романа Сенчина».
Появление этого арт-объекта на старте буквопродукта для меня, честно сказать, с трудом объяснимо. Вот смотрите: Сенчин — мэтр, лауреат, председатель Экспертного совета. Подшибякин — дебютант. Сможет ли он привлечь сколько-нибудь значимую читательскую аудиторию? Не знаю. По логике — скорее, исчезающе малую, стремящуюся к нулю.
Думаю, что Подшибякин просто написал то, что понравилось мэтру настолько, что решено было включить это в буквопродукт. О чём же рассказывает нам Подшибякин? О традициях Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина? Нет.
Подшибякин, если вы не знали, — ещё один российский Стивен Кинг. Ну, и система его координат пролегает в плоскости трэш-хоррора. Роман Сенчин последовательно сравнивается с создателем «Безумного Макса» Джорджем Миллером, группой «Кровосток», автором «Ада каннибалов» Лючио Фульчи.
Неплохо, согласитесь? На мгновение представился маэстро Сенчин на постапокалиптическом мотоцикле с человеческой ногой под мышкой. Да ещё и «Кровосток». Неужели всё так круто? Ого!
Под занавес Подшибякин приглашает нас к чтению вот какими словами:
«Дорога перед нами кривая и засранная, но мы из чистого упрямства продолжим по ней идти: шаг за шагом, верста за верстой».
Ну, что за радость критику! Что ж, давайте посмотрим, насколько всё
«КРИВО И ЗАСРАНО»
Структура сборника — десять текстов. По одному на каждый год десятилетия, с 1991 по 2000. Автор не без сдержанного апломба делает вот какую вольтижировку. Писал он, по всей видимости, уже тогда, и вот иллюстрирует каждый год из 90-х текстом, написанный в тот же год.
Про 1991 год нам рассказывает повесть «Обратный путь». Судя по датировке, она пережила три редакции: 1991-1992, 1998 и 2020 годов.
Собственно, сказать что-то негативное про эту повесть у нас не получится. Это история о том, как герой, которого, как и автора, зовут Романом, возвращается со срочной службы. Уходил в армию из одной страны, вернулся — в другую. Current mood: «Сектор Газа», песня «Домой», гимн всех дембелей. В общем-то, чувствуется, что всё, что происходит с героем, пережито лично автором. Боль, эмоции, — всё достоверно.
Написано ровно, не матом. Изредка царапает глаз что-то вроде:
«Говорить шепотом просто не могу, сами собой рвутся восклицания, строки песен».
Или там:
«Но вот мелькнуло знакомое. Мелькнуло и заслонилось чьим-то туловищем».
Но в целом — не критично.
Впрочем, из этой повести можно вычленить как минимум две ключевые особенности поэтики Сенчина.
Особенность первая: он глубоко целомудрен. Даже — особенно! — описывая секс.
«Недели через две она снова пригласила, и он снова приехал. Тогда и случилось…
Потом, понимая, что совершил, быстро собрался и убежал».
Нет, ну, а вы что хотели? Всё правильно лауреат делает. Если сиськи и пиписьки описывать, то можно влипнуть в сюсюканье или угрюмое косноязычие. Умный в гору не пойдёт. Вот Сенчин в сторону «нефритовых посохов страсти» и не ходит.
В прочих текстах буквопродукта герои тоже нет-нет, а мнут койки. Примерно с той же степенью откровенности.
Какой-то нелепостью выглядит маркировка «18+» на обложке. Тексты настолько невинны, что даже и 16+ — много. Завернули Сенчина в целлофан, видимо, из-за подшибякинского предисловия — с каннибалами и «засранной» дорогой. А больше не за что.
И вторая особенность поэтики Сенчина — на старте очень многих текстов сборника герой валяется на какой-нибудь горизонтальной поверхности. В первой повести очень близко к началу герой «третьи сутки» лежит на верхней полке, в поезде. Разновидности этого валяния мы увидим далее.
А пока два коротких промежуточных вывода. Первый — валяние для Сенчина, по-видимому, сакрально. Как для Обломова.
А второй вывод ещё интереснее. Мы-то с вами читали много самодеятельных произведений молодых и не очень авторов. Многие ведь, по классике, начинаются стандартно, когда герой просыпается с бодуна, во рту, будто кошки... Ну, вы поняли. В рамках премии «Лицей» такие тексты, по всей видимости, имеют шанс на путь в шорт-лист. Ну, а почему нет? Издательства ведь — гоняются.
Давайте-ка перейдём ко тексту 1992 года «Остров потерянного лета». Здесь нас ждёт
ВСТРЕЧА С КАННИБАЛАМИ
Ну, а что удивляться? Подшибякин же обещал.
Рассказ выполнен в жанре антиутопии. Не самая большая редкость в начале 90-х. Тогда порядком нашумели и «Невозвращенец» Кабакова, и «Лаз» Маканина. Сейчас их уже и не помнят, но они были. Вот и рассказ юного Сенчина — ровно в той же традиции.
Начинается он с того, что герой — правильно, валяется:
«Я лежал в куче колотых кирпичей и смотрел вверх. (…)
Кто-то прошел неподалеку. Я затаился. Людей надо бояться, они поедают друг друга».
Вот так всё, в общем-то, несложно. Правда, возникает вопрос: как так удалось затаиться герою, который, поскольку «смотрел вверх», явно лежал, что называется, кверху брюхом?
Впрочем, не будем строги. Автору 21 год. Для этого возраста многое можно простить. Например, это:
«Сел и принялся есть, отрывая листья пластинками и пихая их в ротовое отверстие».
Или вот такое:
«Я вглотнул слюну внутрь…»
Ну, понятно, что не вовне герой «вглотнул». Но, повторюсь, автор молод. Может, и правильно не стал себя, молодого, править.
Миром, в котором погасло солнце, верховодят каннибалы. Их банды терроризируют пришедший в запустение город. А вот герой-рассказчик — людоед-одиночка. Он признаётся:
«Я давно отказался от глупых рамок брезгливости и не раз ел подобных себе даже сырыми».
Впрочем, зловещие каннибалы постапокалиптического мира, наверное, слишком сыты. Уж очень они нерасторопны. Они подпускают героя-одиночку к своим кострам. Когда же решают его, наконец, сожрать, герой убегает от них с минимальными усилиями:
«Бежал долго, по узким улочкам, через дворы, не слушая звуков погони».
До этой погони — в принципе, рассказ неплох. Для автора двадцати-с-небольшим лет. Но вот герой укрывается от преследования в случайном подвале. А там стоит кукольная кроватка, а в — ней маленькая потерявшаяся девочка. И каннибал-одиночка, который ел людей даже сырыми, даже не думает сожрать эту девочку. Он ложится с ней в кроватку. И спит. В смысле дрыхнет.
Нет, я понимаю, что, может быть, это и иллюстрация человечности в жестокие времена. Но просто ход этих событий нарочито бессмыслен и слащав. Вот тут кимвалы фальши, конечно, воздребезжали. Сразу видно, что серьёзный автор готовил рукопись рассказа к отправке в журнал.
Но давайте перейдём к третьему рассказу, 1993 года, который называется «В новых реалиях».
Как вы думаете, с чего он начинается?
ПРАВИЛЬНО!
Герой – валяется:
«Лежал на диване, не спал».
Герой — бедолага, не получавший зарплату уже несколько месяцев. Но вдруг его приглашает в гости приятель, хорошо поднявшийся в новые времена, бизнесмен. У него есть купленная у немецкого телевизионщика плёнка «со всей перестроечкой». Есть на этих кадрах и нищий гость, на демонстрации, с плакатом. Герой смотрит на глупого себя на экране, идёт домой и вешается.
Тут, несомненно, много натяжек. Этому вот миллионеру делать нечего, кроме как видеоархив с «перестроечкой» смотреть? Оконфузить глупого нищеброда, наверное, стоило бы диалогом. Но, по всей видимости, 22-летний автор диалога потянуть не смог, и призвал на помощь высокие технологии 1993 года.
Четвёртый, 1994 года, рассказ называется «Кайф».
Валяющийся на старте герой попадает в приключение:
«Я вот от души напился у Андрюхи и пошел. Несколько раз падал. Около магазина «Кедр» меня взяли».
Которое уже подряд валяние на старте, друзья, убедило меня, что это, возможно — не баг, а фича. Форсил, наверное, молодой Сенчин, героев заставлял стартовать с горизонтального положения.
Герой — поэт по имени Роман Сенчин — попадает в вытрезвитель. В принципе, ругаться тут не на что. Потому что — опять же, личный опыт. Его не скроешь. И для авторских 23 лет описано достаточно достоверно.
По стихотворным вкраплениям можно составить представление о поэзии раннего Сенчина:
«Мама хочет, чтоб я был!
Папа хочет, чтоб я знал!
Я прожил почти сто лет!
Я сто лет на все срал!»
Поэтические работы на «Лицее», по-моему, тоже участвуют в конкурсе.
К недостаткам можно причислить, разве что, сгущение ужасов. Вытрезвитель, по Сенчину, это как такая американская тюряга с открытыми решётками, выходящими в коридор. Где-то неподалеку — женская камера. И там у молодой девушки-алкашки происходит выкидыш. Дичь какая-то, согласитесь. Хотя кто его знает, может, и было.
На пятом тексте 1995 года, который называется «Малая жизнь», нас подстерегает сюрприз:
ГЕРОЙ НЕ ВАЛЯЕТСЯ
А вот представьте себе! Он — в вертикальном положении! Переселяется из города в деревню.
Ну, что ж, и такое бывает. Впрочем, «Малая жизнь» отличается от других текстов сборника. В первую очередь, объёмом. Это фактически роман, занимающий без малого половину страниц буквопродукта.
Герой — художник Сергей — решает переселиться в деревню. Друг даёт ему ключи от дома. Сергей знакомится с жуликоватым соседом, а ещё с соседкой-молочницей, матерью-одиночкой. Его зовут работать в сельскую школу. Но герой не может решиться. Он чувствует свою чужеродность деревне, не принимает она его.
24-летний Сенчин в момент написания этого opus magnum работал, очевидно, в районной газете. Это явствует и его явление в тексте в качестве как раз корреспондента районки и местами прорывающийся характерный газетный стиль:
«Есть в Минусинске театр, открытый в конце прошлого века, когда город был столицей огромного процветающего округа; музей (самый старый и большой в южной Сибири), музыкальная и художественные школы. Все они если и не знамениты, то известны далеко вокруг. Драматический театр с удовольствием приглашают на гастроли в Кемерово, Иркутск, Красноярск, в музее хранится богатейшее собрание экспонатов и документов по истории Сибири».
Вместе с тем, что понравилось, — это описания минусинских художников:
«В маленьком Минусинске с десяток их, подобных Сергею; ходят грязные и заросшие, их путают с алкашами, и зачастую эти слова используют как синонимы — алкаш и художник».
В принципе, всё описано достоверно — и подготовка к выставкам, и пьянство в мастерских. Мой отец тоже был художником — и как раз вот одним из таких, которых Сенчин и описывает. Так что узнавание — случилось.
В процессе чтения чувствуется — что? Что кого-то это всё очень сильно напоминает. А конкретно — не буду интриговать — Виктора Астафьева. «Печальный детектив», например. В общем-то, по его лекалам и сделана повесть. Достаточно старательно сделана. С пиететом к образцу. Видимо, молодому Сенчину кто-то в толстом журнале посоветовал почитать Астафьева. Что и было выполнено со всей серьёзностью.
Но есть и отличие. Астафьев-то, как ни крути, инсайдер сельской жизни, плоть от плоти. А вот Сенчин (вместе со своим героем) — нет. Героя-художника среда отторгает. Да он и сам её не очень-то жалует:
«Да и что он здесь хочет найти, в деревне? Каким станет? Близость людей к скоту постепенно превращает и людей в нечто подобное».
Дальше следует пространное описание корявой внешности негламурных селян. Цитировать не стану, ввиду пространности (а рецензия у нас — не резиновая).
Также и автор — он не чувствует своей соприродности этим людям, честно пытается их понять, но не может. Ну, и становится понятно, что Сенчин (по крайней мере образца 1995 года) — писатель не народный. Зато некая салонность (приведшая его в итоге в объятия Редакции Елены Шубиной) чувствовалась уже тогда. Такая, знаете, бородатая похмельная гламурность.
Сенчин честно пытается исправиться. В сборнике есть ещё один текст про деревню — «Прогноз погоды» 1998 года. Там тоже — очередная попытка переастафьить Астафьева. Более удачная, но сути дела не меняющая.
Впрочем, это не всё. Есть ещё более печалящее обстоятельство. Это такая, знаете,
ТРАНСХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ФИГА В КАРМАНЕ
Сейчас поймёте.
Повесть «Малая жизнь» написана в 1995 году. В эти годы у нас в стране было — что? Война в Чечне.
Герой попадает на празднование Дня Победы в сельском клубе. И вот Сенчин высказывается со всей, наверное, смелостью:
«На протяжении всего торжества Сергей не мог отвязаться от чувства неловкости и стыда за себя и за собравшихся в этом клубе людей — ветеранов, детей, молодежь, которая часто гоготала, громко переговаривалась и катала по полу пустые бутылки; за управляющего, который не знал, что сказать; за старушек, то и дело утирающих глаза и гордых, что вот и их не забыли, и им вручили медали за спасение Родины… И в каждом городе, в каждом сельце России проходили сегодня концерты, встречи, собрания, и над всем этим (Сергей сейчас ясно это почувствовал) висел полог лживости — «самый главный праздник», как его стали называть с недавних пор, был испачкан и отравлен другой войной…
(…) Более страшной, потому что она сегодня, сейчас, потому что мы воюем не с каким-то явным агрессором, а, если честно, с маленьким народцем, что оказался внутри нашей страны…»
Нет, мы все всё понимаем. Война — не та. Придраться формально не к чему. Но очень хитрая фига в кармане — просвечивает. И зачем-то её издали почти тридцать лет спустя. В Редакции Шубиной.
Ну, да ладно. Автор сам испортил свою повесть. Произошло примерно вот что:
«Хвост приподнялся, замер, из-под него, шелестя, стали вываливаться коричнево-желтые комки…»
Впрочем, нам ли, давним читателям креативов авторов шубинской когорты удивляться?
Но давайте закругляться. Места у нас совсем мало. Давайте отметим ещё одну характерную особенность героев Сенчина. Многие из них испытывают
ОТВРАЩЕНИЕ К ТРУДУ
Это и питерский протохипстер, герой рассказа «Общий день»:
«Я отказываюсь, я не хочу, а точнее — не могу. Работать. Как только я представляю, что меня долбит по башке трескотня будильника, что надо вскакивать и собираться, торопливо завтракать, бояться не опоздать… Этот Лёша крутится как заведенный, он не может позволить себе не то что вечерком как следует набраться водочкой или коньяком, но даже выкурить косяк на двоих. «Нет, старик, мне надо быть в форме», — говорит он. Такая участь не для меня…»
Упоминание «косяков» пусть не вводит вас в заблуждение. Судя по тексту, автор не то, что неопытен в этих материях, но не имеет о них ни малейшего понятия. Что, наверное, и к лучшему.
Отвратителен труд и герою текста 1997 года «Сегодня как завтра»:
«Отвращение смешивается с привычкой. Отвращение к однообразной, ежедневной работе и привычка находиться здесь и делать эту однообразную, ежедневную… Она, работа, съедает остальную жизнь, и в выходные, в отпуск, после смены многие торопятся напиться, потому что не знают, чем заняться, на что убить время до следующей смены».
К тому же, не смейтесь, на старте этого текста герой — снова валяется.
Но давайте на этом всё же прервёмся. За кадром остаётся ещё многое. Это и история про патриотов-ментов, охраняющих американское посольство, и про журналистку-проститутку.
Резюмируя, можно сказать, что большие шансы на премии «Лицей», по всей видимости, будут у текстов, герой которых ленив, любит поваляться на горизонтальной поверхности, но целомудренно и гламурно.
Лев Рыжков для портала Alterlit.ru