Психологические основы и познавательно-теоретическое положение Антропософии
Задача, которую я хотел бы поставить себе в этих рассмотрениях, должна быть: поговорить о научном характере и ценности духовного движения, «научность» которого ещё предикативно оспаривают в широких современных кругах. Это духовное течение несет название «Теософия» (Антропософия) ввиду некоторых попыток, которые предпринимаются в их роде в наше время.
С этим названием в истории философии связаны определенные духовные направления, которые в ходе человеческой культурной жизни время от времени всё снова всплывали, и с которыми то, что здесь должно быть представлено, ни в коей мере не совпадает, хотя в некоторых отношениях с ними созвучно.
Поэтому здесь будет приниматься во внимание только то, что в ходе представления можно характеризовать, как особенный духовный род, без оглядки на мнения, которые возможны в отношении многого, что привычно называется «Теософией». Только через сохранение этой точки зрения единственно возможно будет точным образом выразить, как удаётся рассматривать в отношении имеющегося здесь в виду духовного направления к научно-философскому роду представления современности.
В первую очередь, дело обстоит – это безоглядно признано – так, что то, что привыкли называть «Теософией» уже в отношении познавательного понятия трудно удаётся совместить со всем, что в настоящее время кажется установленным, как идея «науки» и «познания» и что для культуры человечества принесло настолько богатое благословение и несомненно ещё принесет.
Последние столетия привели к тому, что в качестве «научного» расценивается только то, что через наблюдение, эксперимент и обработку человеческим интеллектом любой человек в любое время может без труда проверить. При этом нужно из научных установлений удалять всё, что имеет значение только внутри субъективных переживаний человеческой души. Теперь едва ли можно будет отрицать, что философское познавательное понятие с давних времен перед этим охарактеризованный род представлений сделало более удобным. Можно вполне лучше видеть из исследований, которые в наше время об этом позаботились, что может быть предметом возможного человеческого познания, и отчего это познание признаёт свои границы.
Было бы ненужным, если бы я на этом месте через набросок познавательно-теоретических исследований в наше время хотел покрыть высказанное утверждение. Я только хотел бы подчеркнуть целевую точку этих исследований. У вас будет при условии, что через отношение человека к внешнему миру удастся получить твердо установленное понятие о существе познавательного процесса, и что затем на основании этого познавательного понятия удастся характеризовать охват научно достижимого.
Отдельные познавательно-теоретические направления могут ещё очень расходиться. Только, когда вышеупомянутая характеристика достаточно широко охватывает, можно будет найти в ней общее отдельных философских направлений.
Теперь познавательное понятие того, что здесь имеется в виду под Антропософией, таково, что кажется противоречащим выше охарактеризованному. Познание ею будет восприниматься, как нечто, что даётся не непосредственно из рассмотрения человеческого существа и его связи с внешним миром. На основании уверенных фактов душевной жизни она верит, что может утверждать, что познание не является чем-то готовым, законченным, а нечто текучим, способным развиваться.
Она думает, что может указывать на то, что позади окружения нормальной сознательной душевной жизни имеется другая, в которую человек может проникнуть. При этом нужно подчеркнуть, что под этой душевной жизнью имеется в виду не то, что в настоящее время называется обычно «подсознанием». Это «подсознание» могло бы быть предметом научного исследования; оно может с точки зрения общепринятых исследовательских методов исследоваться в качестве объекта. С тем душевным настроением, о котором здесь должно говориться, это не имеет ничего общего.
Внутри этого человек живёт как раз настолько сознательно, себя логически контролируя, как он живёт в плоскости обычного сознания. Только это душевное настроение достигается через определенные душевные упражнения, душевные переживания.
Оно не может быть предусловием в качестве данного установленного факта человеческого существа. В этом душевном состоянии наступает нечто, что может быть названо прогрессивным развитием человеческой душевной жизни, без того чтобы при этом прогрессивном развитии исчезли самоконтроль и другие признаки сознательной душевной жизни.
Я хотел бы теперь сначала характеризовать это душевное состояние и затем показать, как то, что через это достигается, можно вставить в научные познавательные понятия нашего времени. Таким образом, моей первой задачей должно быть описать метод здесь имеющегося в виду духовного направления на основе возможного душевного развития.
Духовно-научный род рассмотрения на основании определенных психологически возможных фактов
То, что здесь будет охарактеризовано, должно расцениваться, как душевные переживания, которые могут познаваться, если в человеческой душе возникнут определенные предпосылки. Познавательно-теоретическая ценность этих душевных переживаний должна быть проверена вслед за их простым описанием.
В качестве «душевного упражнения» может быть названо то, что произведено. Начать можно с того, что душевное содержание, которое обычно только позже оценивается относительно его ценности в качестве отраженного образа внешней действительности, будет взято, исходя из иной точки зрения. В понятиях и идеях, которые создает человек, он хочет сначала иметь нечто, что может быть отражением или как минимум символом лежащего вне понятия или идеи. Духовный исследователь в имеющемся здесь в виду смысле ищет душевное содержание подобное понятиям и идеям обычной жизни или научному исследованию. Только он рассматривает это сначала не относительно познавательной ценности для объективного, а предоставляет этому жить в собственной душе в качестве действенных сил.
Он погружает это в определенной мере, как духовный зародыш в материнскую почву душевной жизни и ждёт его действия в полном душевном покое. Затем он может наблюдать, как при повторном применении такого упражнения действительно изменяется состояние души. Но нужно выразительно подчеркнуть, что повторение является тем, благодаря чему это происходит.
Ибо, дело здесь не в том, что через содержание понятий в обычном смысле вследствие рода познавательного процесса нечто взыгрывает в душе, но дело в реальном процессе душевной жизни. В этом процессе понятия действуют не как познавательные элементы, а как реальные силы. Их внутреннее действие основано на часто повторяемом состоянии становления взволнованности душевной жизни от этих самых сил.
И прекрасно всё покоится на том, что действие в душе, которое нацелено через переживание понятия, как такового, всё снова будет охвачено подобной силой. Поэтому чаще всего ставится цель через как можно более продолжительное временное пространство простирающиеся медитации с одним и тем же содержанием, которые в определенное время будут повторяться.
При этом продолжительность самой медитации мало принимается во внимание. Она может быть очень короткой, если она протекает при абсолютном душевном покое и совершенной отключенности души от всех внешних воспринимаемых впечатлений и любой обычной рассудочной деятельности.
Здесь дело в изоляции душевной жизни с вышеуказанным содержанием. Об этом нужно сказать, так как должно стать ясно, что никто через предприятие таких упражнений не создаёт помехи для своей обычной жизни, так как необходимое для этого время как правило имеет в своём распоряжении любой человек.
Наступающее благодаря этому изменение в душевной жизни, если всё правильно происходит, оказывает на сознание большое влияние, являющееся благотворным для нормальной человеческой жизни (то, что происходят нарушения того, каков человек теперь, и появляются особенные качества, не может изменить взгляд на сущность дела).
К описанному направлению души многие жизненные понятия мало пригодны. Все душевные содержания, которые в высказанной мере относятся к вне них лежащему объективному, для охарактеризованных упражнений имеют незначительное воздействие. Принимаются во внимание по большей мере особенно такие представления, которые можно назвать символическими образами. Самыми плодотворными являются составленные в живом роде, связанные с разнообразным содержанием.
Например, можно взять в качестве проверенного на опыте понятие, которое Гёте обозначал в качестве идеи «прарастения». Можно при этом указать на то, как он об этом «прарастении» однажды описывал в ссылке на разговор с Шиллером в нескольких штрихах. Он сказал также, что тот, кто оживит в душе такой образ, имеет нечто, из чего через закономерные модификации могут развиться всевозможные формы, несущие в себе возможность бытия (существования).
Сначала можно думать об объективной познавательной ценности такого символического прарастения, как всегда: Если ему дать жить в душе в упомянутом смысле, и спокойно ожидать воздействия на душевную жизнь, тогда от этого вступает нечто, что можно назвать измененным душевным состоянием.
Представления, которые духовным исследователем могут быть названы в этой связи применимыми символами, могут казаться действительно странными. По зрелом рассуждении «странность» можно зачеркнуть, если подумать, что такие представления могут быть взяты не вследствие их истинной ценности в обычном смысле, но нужно взглянуть на то, как они в душевной жизни действуют в качестве реальных сил. Духовный исследователь придаёт значения не тому, что означают используемые для душевного упражнения образы, а тому, что будет пережито в душе под их влиянием. Здесь, естественно, могут быть приведены только немногие примеры действенных символических представлений. Например, можно себе представить человеческое существо в виде образа так, что оно связано с животной организацией родственной низменной природе человека, как духовное существо через символично-образное совместное существование животного облика с к нему добавленной высоко-идеальной человеческой формой (примерно, как кентавр).
Чем более живым и образно-содержательным является символ, тем лучше. Этот символ действует при упомянутых обстоятельствах на душу так, что она через некоторое время – конечно, довольно долгое – укрепляет в себе внутренние жизненные процессы, ощущает себя более подвижной и всесторонне просветленной. Имеется, например, древний, хорошо пригодный для употребления символический образ, так называемый «жезл Меркурия». Он представляет из себя прямую, обвитую двумя спиральными кривыми. Тогда нужно конечно такой облик образно представить в качестве силовой системы примерно так, чтобы вдоль прямой линии шла силовая система, которой соответствовала бы закономерно другая с соответственно умеренной скоростью в спирали (конкретно можно в помощь к этому представить рост растительного стебля вместе с к этому ведь принадлежащими вырастающими листьями вдоль стебля; или также образ электромагнита; в дальнейшем можно также отдаваться образу человеческого развития, в котором растущие способности символизируется через прямую, а различные впечатления соответствуют спиральным побегам и так далее.).
Особенно большое значение могут иметь математические образы, если в них видеть символические образы мировых процессов. Хорошим примером является так называемая «Cassinische Kurve» с её тремя обликами: эллипсом, лемнискатой и формой, состоящей из двух взаимно принадлежащих ветвей. Дело в том, чтобы представление так переживать, чтобы переходы одной кривой формы в другую соответственно математической закономерности соответствовали определенным ощущениям в душе.
За этими упражнениями приходят другие. Они также состоят из символов, но таких, которые соответствуют в словах выражаемым представлениям. Можно, например, мыслить мудрость, которая будет представляться живущей и ткущей в порядке мировых явлений, и символизироваться светом; мудрость, живущую в жертвенной любви мыслить символизируемой теплом, которое возникает в присутствии света.
Из таких представлений мыслят составленными предложения, которые имеют только символический характер. Таким предложениям душевная жизнь может отдаваться в медитации. Успех зависит в существенном от степени, в какой человек достигает душевного покоя и изолированности душевной жизни внутри символа. Когда вступает успех, он заключается в том, что душа чувствует себя как бы поднявшейся из телесной организации.
Для неё наступает нечто подобное ощущению изменения её существования. Когда дают ценить, что человек в нормальной жизни чувствует себя так, что его сознательная жизнь, как исходя из единства специфирует (обозначает по отдельности?) вслед за представлениями, которые происходят от восприятий отдельных чувств, то душа чувствует себя в результате упражнений пропитанной от переживания себя самой, чьи части показывают менее резкие переходы, как например, цвето- и звукоположения внутри обычного горизонта сознания.
Душа имеет переживание, что она может отступить в область внутреннего бытия, что она успеху упражнений благодарна и была пустой и невосприимчивой до предприятия упражнений. До того, как такое внутреннее переживание будет достигнуто, в душевном состоянии имеют место различные переходы.
Один из таких даёт о себе весть при внимательном – достигаемом благодаря упражнениям – прослеживании мгновения, когда человек пробуждается после сна. Он может тогда начать отчётливо чувствовать, как от для него прежде незнакомого нечто проникают закономерно силы в структуру телесной организации. Он чувствует, как в представлении воспоминания, отзвук воздействия, которое от этого нечто во время сна нисходило на телесную организацию. И, если человек тогда ещё приобрел способность переживать это охарактеризованное нечто внутри своей телесной организации, то ему станет ясным различие в отношении этого нечто к телу во время сна и бодрствования.
И тогда он не может никак иначе, как сказать, что это нечто во время бодрствования пребывает в теле, а во время сна вне тела. Только тут нужно связывать с понятиями «вне» и «внутри» не обычные пространственные представления, а через них обозначенные специфические переживания, которые имеет прошедшая через выше охарактеризованные упражнения душа.
Упражнения всегда душевного рода. Они для каждого человека образуются в определенную форму. Как только с ними начинают упражняться, по ходу выявляется индивидуальное из произведения определенной душевной практики. Но что выставляется с настоятельной необходимостью, так это позитивное сознание о жизни в реальности сверхчувственного рода, которая, как само собой разумеющаяся, имеется относительно внешней телесной организации. Ради простоты, человек, ищущий охарактеризованные душевные переживания, будет назван «духовным исследователем». Для такого духовного исследователя предстоит определенное, точное самоконтролирование подставленного сознания, что чувственно воспринимаемая телесная организация имеет в подоснове сверхчувственную, и что является возможным переживать себя самого внутри неё, также, как нормальное сознание переживается внутри физической телесной организации.
(Здесь является возможным только намекнуть в принципе на имеемые в виду упражнения. Исчерпывающее представление о них можно найти в моей книге «Как достигнуть познания высших миров?».)
Через соответствующее продолжение упражнений выше охарактеризованное нечто переходит в определенной мере в организованное состояние. Для сознания возникнет ясность того, что оно подобным же образом стоит относительно сверхчувственного мира, как через обычные чувства стоит в познавательной связи с чувственным миром. Совершенно само собой разумеется, что относительно утверждения о такой познавательной связи сверхчувственной части человеческого существа к окружающему миру важное обдумывание лежит совсем близко.
Можно быть склонным всё, что будет таким образом пережито, приписать области иллюзии, самовнушения, галлюцинациям. Естественно, теософское оспаривание такого образа мыслей, должно быть в основном невозможным.
Ибо, здесь не может речь идти о теоретической дискуссии о существовании духовного мира, а только о возможности переживания и наблюдения, которым отдаются в роде сознания подобном наблюдениям, которые производятся посредством внешних органов чувств. Поэтому для соответствующего сверхчувственного мира не может принуждаться никакого иного вида признания, кроме такого, какое человек приносит навстречу миру цвета и звука и тому подобного.
Нужно только иметь в виду, что только тогда, если упражнения производятся правильным образом, прежде всего с неослабевающим самоконтролем, в непосредственном опыте духовному исследователю удаётся различение представленного сверхчувственного от воспринятого с равной уверенностью, как это происходит в чувственном мире, когда отличают представленный кусок горячего железа от действительно осязаемого.
Именно в виду различения между галлюцинацией, иллюзией и сверхчувственное действительностью приобретает духовный исследователь через посредство своих упражнений становящийся всё более безошибочным опыт (Praxis). Однако, также естественно, что упомянутый духовный исследователь должен быть в самом точном смысле критичным относительно всех отдельных им проделанных сверхчувственных наблюдений. Собственно, он никогда не будет относительно позитивного переживания сверхчувственного исследования говорить иначе, чем с оговоркой: наблюдалось то или иное; и при этом выработанная критическая осторожность обязывает к пониманию, что каждый, кто через соответствующие упражнения может войти в связь с сверхчувственным миром, будет делать такие же наблюдения.
Различия в результатах отдельных духовных исследователей, собственно, нельзя рассматривать в ином свете, как отличающиеся друг от друга впечатления различных путешественников, посетивших и описывающих одну и ту же местность.
В моей книге «Как достигнуть познания высших миров?» я, имея созвучия с привычками тех, которые на том же самом поле работали в качестве духовных исследователей, тот мир, который описанным способом всплывает в горизонте сознания, назвал «имагинативным миром». Нужно только от этого используемого в качестве чисто технического выражения словосочетания, удалить всё, что может указывать на просто воображаемый мир.
«Имагинативность» должна указывать только на качественное состояние душевного содержания. Это душевное содержание является формой подобной «имагинативному» обычного сознания, только внутри физического мира имагинация не непосредственно связана с действительным, в то время как имагинация духовного исследователя так же точно отчётливо принадлежит сверхчувственно-действительному, как, например, в физическом мире цветное представление однозначно причастно объективно-действительному.
Вхождением в «имагинативный мир» и его познанием духовный исследователь сделал только первый шаг, так как он через это узнаёт об сверхчувственном мире едва ли больше, чем его внешнюю сторону. Необходим следующий шаг. Он состоит в ещё дальше идущем углублении душевной жизни, чем это имеется в виду для первого шага. Духовный исследователь должен сделаться способным через острую концентрацию на той душевной жизни, которая появляется в нём через символы, теперь совершенно удалить из своего сознания содержание символов.
Что он после этого ещё сохраняет в сознании, является только процессом, которому подвержена его душевная жизнь в то время, когда он отдаётся символу. В роде реальной абстракции должно быть отброшено содержание символического представления и остаётся в сознании только форма переживания символа.
Таким образом будет удалено нереальное представление, просто имеющее для переходной ступени душевного развития значительный символический характер, и сознание производит внутреннее сплетение душевного содержания с предметом медитации. Что можно рассказать о таком процессе, принадлежит к реальному душевному переживанию в действительности, как слабая тень к предмету эту тень отбрасывающему.
То, что может быть явлено в простом описании, содержит своё значительное воздействие через используемую физическую энергию. Приобретенное таким образом сплетение (Weben– ткание, снующее-ткущее движение?) в душевном содержании может быть названо реальным само-воззрением. При этом учатся познавать человеческое внутреннее не просто через отражение себя самого, как носителя чувственных впечатлений и мыслительной переработки этих чувственных впечатлений, а знакомятся, как это есть безотносительно чувственного содержания, переживают себя в себе самом, как сверхчувственную реальность.
Это переживание не таково, как такое «Я», когда в обычном самонаблюдении отводят внимание от познаваемого окружающего мира и проектируют на познающую Самость («Я»). В этом случае в определенной мере содержание сознания всё более собирается к точке «Я». При реальном самонаблюдении духовного исследователя это не так. У него душевное содержание в ходе упражнений становится всё богаче. Оно состоит в одной жизни в закономерных взаимосвязях, и Самость чувствует себя не как при законах природы, которые абстрагируются из явлений окружающего мира, вне ткани законов; но оно ощущает себя внутри этой ткани, переживает себя с ней единой. Опасность, которая может возникнуть на этой стадии упражнений, в том, что при недостаточном самоконтроле упражняющийся слишком рано верит, что достиг действительного результата и тогда ощущает во внутренней жизни только послезвучие символических представлений.
Само собой разумеется, что такое бесполезно и не должно путаться с внутренней жизнью, которая наступает в правильный момент, и которая даёт познать действительное благоразумие благодаря тому, что, хотя это показывает полную реальность, всё же никакой прежде знакомой реальности не уподобляется.
Теперь для таким образом достигнутой внутренней жизни становится возможным сверхчувственное познание, несущее в себе более высокую степень уверенности, чем простое имагинативное познание. На этом этапе душевного развития входит следующее.
Внутреннее переживание постепенно наполняется содержанием, которое снаружи приходит в душу подобным образом, как содержание чувственного восприятия через чувства из окружающего физического внешнего мира. Только наполнение сверхчувственным содержанием является непосредственной жизнью в этом содержании. Для сравнения возьмём факт обычной жизни.
Можно сказать, что совместный ход «Я» с духовным содержанием будет теперь так пониматься, как совместный ход «Я» с в памяти проверенным представлением-воспоминанием. Только имеется различие, что содержание того, с чем идут вместе, не удастся сравнить ни с чем прежде пережитым, и что оно может быть связано не с прошлым, а только с настоящим.
Когда при слове будет помыслено о «нечто», как о здесь уже характеризованном, тогда можно вполне назвать такого рода познание: «через инспирацию». Такое выражение в качестве технического термина я использую в уже упомянутой моей книге «Как достигнуть познания высших миров?». Теперь при этом «познании через инспирацию» наступает новое переживание.
Собственно, тот род, в каком душевное содержание становится осознанным, является совершенно субъективным. Содержание сначала кажется совершенно не объективным. Человек знает его, как пережитое, но не чувствует его противопоставленным себе.
Последнее наступает только, когда через душевную энергию в определенной мере его в себе уплотняют. Только благодаря этому оно становится тем, что можно рассматривать в качестве объективного. В этом процессе, однако, физическое будет указывать, что между физической телесной организацией и тем нечто, которое через упражнения от этого отделилось, есть ещё нечто промежуточное. Если хотеть для этих вещей иметь названия, то можно, если с этими названиями не связывать ничего фантастического, а просто ими назвать то, что здесь было охарактеризовано, использовать такие, которые привычно использовать в так называемой «теософии». Тогда «нечто», в котором живёт независимая от телесной организации Самость, можно назвать «астральным телом», а то, что имеется между этим астральным телом и физической организацией, назовём «эфирным телом» (это не имеет никакого отношения к «эфиру» современной физики!).
Из эфирного тела происходят силы, через которые Самость в состоянии субъективное содержание инспиративного познания превращать в объективное представление. Можно с полным правом спросить: «На каком основании приходит духовный исследователь к тому, чтобы получать это представление относительно духовного сверхчувственного мира, а его не считать за просто результат деятельности своей Самости?».
Он не имел бы на это никакого права, если бы эфирное тело, которое он переживает при своём физическом процессе, не принуждало его к этому в своей внутренней закономерности с объективной необходимостью. А это имеет место.
Ибо, эфирное тело будет пережито, как слияние всеобъемлющей закономерности Макрокосмоса. Дело не в том, сколько от этой закономерности достанется духовному исследователю к действительному содержанию сознания. В этом заложено особенное, что в непосредственном знании ясно имеется, что эфирное тело является ничем иным, как взаимно-пронизанностью, в которой мировая закономерность имеет в себе отраженный образ космической закономерности.
Знание о эфирном теле для духовного исследователя простирается в первую очередь не на то, какая часть содержания этого образования отражается из суммы всеобщей мировой закономерности, а на то, что это за содержание. Правомочные обдумывания, которые обычное сознание сначала должны поднять до духовного исследования, кроме всего прочего ещё следующие.
Можно взглянуть на результаты этого исследования (как они представлены в современной литературе) и сказать: «Да, то, что вы там описываете в качестве содержания сверхчувственного познания, оказывается всё же при более близком рассмотрении ничем иным, как комбинациями обычных представлений, взятых из чувственного мира!».
Это так и есть в действительности (также и в представлениях высших миров, которые я сам смог дать в моей «Теософии» и «Очерке Тайноведения», находится, как кажется, ничто иное, как комбинации представлений, взятых из чувственного мира, например, когда развитие земли будет представлено через комбинации тепловых, световых и прочих сущностных качеств).
Однако, на это можно сказать следующее: «Когда духовный исследователь хочет выразить свои переживания, он бывает принужден пережитое в сверхчувственной сфере представлять через средства чувственного представления».
Иначе его переживание не является понятым, если это было бы подобно его средству выражения, но он употребляет это средство выражения только, как слова ему необходимой речи. Нужно искать содержание его переживания не в средстве выражения, что значит, в воплощенных представлениях, а в том роде, как он использует средства выражения.
Отличие его представления от фантастического комбинирования чувственных представлений в действительности только в том, что фантастическое комбинирование соответствует субъективному произволу, а представление духовного исследователя достигнутому через упражнения вживанию в сверхчувственные закономерности. Но здесь можно также искать почву, почему представления духовного исследователя так легко можно понимать неправильно. Собственно, у него дело в меньшей степени в том, что он говорит, а в большей, как он говорит.
В этом «как» лежит отблеск его сверхчувственного переживания. Когда некто возражает: «Тогда всё же то, что говорит духовный исследователь, совершенно не имеет никакой непосредственной связи с обычным миром!», – тогда нужно оценить, что тот род представления в действительности для практической потребности объяснения чувственного мира исходя из сверхчувственной сферы является достаточным, и при действительном вхождении в утверждения духовного исследователя будет способствовать пониманию очевидного хода мировых событий.
Может возникнуть иное возражение. Можно сказать: «Что общего имеют утверждения духовного исследователя с содержанием обычного сознания? Этого же нельзя контролировать!». – Именно это последнее неправильно в принципе. Для исследования в сверхчувственном мире, для посещения его фактов необходимо душевное состояние, которое может быть достигнуто только через посредство выше охарактеризованных упражнений.
Но не для контроля. Для этого достаточна, когда духовный исследователь сообщает свои переживания, обычная непредвзятая логика. Эта последняя, в принципе, всегда может различить, правда ли то, что говорит духовный исследователь, тогда понятным является течение мира и жизни, так как эти очевидно отыгрывают. Дело не в том, в качестве чего сначала рассматривают переживания духовного исследователя.
В них можно видеть гипотезы, регулятивные принципы (в смысле кантовской философии). Их нужно только обратить на очевидный мир, и можно будет увидеть, как он в своём протекании подтвердит всё, что утверждает духовный исследователь (это справедливо, никак иначе, как в принципе; само собой разумеется, что в частностях отдельные утверждения так называемого духовного исследователя могут содержать великие заблуждения). Следующее переживание духовного исследователя возможно удастся, когда упражнения ещё продолжатся.
Это продолжение должно состоять в том, что духовный исследователь после продолжительного самонаблюдения сможет подавить его через энергичное волевое усилие. Он должен мочь освобождать душу от всего, что ещё будет достигнуто под последействием его направленных на внешний мир упражнений.
Символические представления скомбинированы из чувственных представлений. Ткание Самости в себе при достигнутом инспиративном познании является свободным от содержания символа, но всё же это результаты действия упражнений, которые получаются под их влиянием. Когда инспиративное познание также уже так устанавливает непосредственную связь Самости с сверхчувственным миром, тогда может всё же ещё дальше практиковаться чистое представление этой связи.
Это происходит через энергичное подавление достигнутого саморассмотрения. Самость вследствие этого подавления не будет находиться пустой относительно себя. В этом случае упражнения должны продолжаться. Или это будут находить для существенного сверхчувственного мира ещё более непосредственно противопоставленным, чем при инспиративном познании. При этом проявляется только связь сверхчувственного мира с Самостью. При здесь охарактеризованном роде познания Самость совершенно выключена.
Если хотят для этого душевного состояния иметь выражение, подходящее обычному сознанию, тогда можно сказать, что теперь сознание переживается, как сцена, на которой существенное сверхчувственное содержание не будет представлено, а себя само представит. (Я этот род познания в моей книге «Как достигнуть познания высших миров?» назвал «интуитивным познанием». При этом нужно иметь в виду, что это не имеет отношения к понятию «интуиция», которым обычно хотят называть непосредственное чувственное переживание содержания сознания.)
Через интуитивное познание преобразуется для непосредственного душевно-внутреннего-наблюдения всё отношение, в котором человек ощущает себя, как «душу», относительно своей телесной организации. Оно вступает в определенной мере перед духовной способностью представления эфирного тела, как в себе дифференцированный сверхчувственный организм.
И человек познаёт свои дифференцированные члены, как определенным образом соответствующие членам физической телесной организации. Эфирное тело ощущается, как первичное, а физическое тело, как его отражение, как вторичное.
Горизонт сознания определяется через закономерное действие эфирного тела. Совместный порядок явлений на этом уровне удаётся, как результат действия дифференцированных членов эфирного тела вследствие единства.
В основе эфирного тела лежит всеобъемлющая космическая закономерность. В основании единства его действия лежит тенденция связываться с нечто, как с центром. Образом этой тенденции единства является физическое тело. Таким образом последнее оказывается выражением мирового «Я», как эфирное тело является выражением макрокосмической закономерности.
Чтобы представленное здесь сделать более ясным, скажем о одном особенном факте душевной внутренней жизни. Это должно произойти в отношении памяти. Духовный исследователь через освобождение Самости от телесной организации вспоминает иначе, чем, как это происходит в обычном сознании.
Для него воспоминание, которое в ином случае является нераздельным событием, располагается в отдельных частях фактов. Сначала он ощущает тягу к переживанию, которое должен вспомнить, как склонность внимания к определенному направлению.
Переживание при этом бывает действительно аналогичным пространственному взиранию на далёкий предмет, который сначала был увиден, затем от него отвернулись и потом снова на него взглянули. При этом является существенным, что стремящееся к воспоминанию переживание ощущается, как нечто остающееся удалённо стоять во временной плоскости, а не просто всплывающее из глубины душевной подсознательной жизни.
Это обращение к стремящемуся к воспоминанию переживанию, является чисто субъективным процессом. Когда же действительно вступает воспоминание, тогда духовный исследователь чувствует, что это является противодействием физического тела, действующего, как отражающая поверхность, которая пережитое поднимает в объективный мир представлений.
Таким образом, духовный исследователь чувствует при процессе воспоминания сначала происходившее, которое (субъективно воспринимаемое) протекает внутри эфирного тела и становится воспоминанием человека через отражение на физическое тело. Первый факт воспоминания теперь мог бы прийти к несвязанному переживанию Самости, что каждое воспоминание отражается через погружение в жизнь физического тела, благодаря чему оно будет частью «Я»- переживания.
Из всего этого становится ясно, что духовный исследователь в своём внутреннем переживании приходит к тому, что узнаёт, как в основании чувственного человека лежит сверхчувственный. Он ищет сознание этого сверхчувственного человека не через последовательность заключений и спекуляции на основе непосредственного данного мира, а благодаря тому, что он так преобразует душевное состояние, что оно поднимается из чувственного восприятия к реальному сопереживанию сверхчувственного.
Через это он приходит к признанию душевного содержания, которое оказывается более богатым, содержательным, чем таковое обычного сознания. К чему ведет в дальнейшем этот путь, можно только намекнуть, так как подробное описание могло бы быть изложено в многотомном труде.
Внутреннее души становится для духовного исследователя производителем того, что выделывает отдельная человеческая жизнь в физическом мире. И этот производитель оказывает себя так, что он в своей жизни имеет реально вплетенную силу не только одной жизни, а многих жизней. То, что можно считать в качестве реинкарнации, повторных земных жизней, становится действительным наблюдением.
Ибо опыт об внутреннем ядре человеческой жизни показывает в определенной мере накопление (складирование) связанных друг с другом человеческих персональностей, которые могут ощущаться только в связи более ранних и более поздних, ибо всегда следующая оказывается результатом другой, более ранней.
В отношении одной и другой персональностей также ничего нет от непрерывности, в большей степени это такая связь, которая выражается следующими друг за другом земными жизнями, разделенными промежутками чисто духовного существования.
Временные промежутки, в которых духовное сущностное ядро человека бывает воплощено в физической телесной организации, отличается для душевно-внутреннего-наблюдения от существования в сверхчувственном состоянии тем, что для первого переживания душевного содержания являются как бы проектированными на фоне физической жизни, а для последнего являются погружением в неопределенность протекания сверхчувственного.
Здесь в отношении так называемой реинкарнации не нужно идти дальше небольшого взора в перспективу, которая открывается через предыдущие рассмотрения. Кто допускает возможность, что человеческая Самость может вжиться в сверхчувственно-понятийное сущностное ядро, тот также не будет более находить непонятным, что при дальнейшем взгляде в это сущностное ядро, его содержание оказывается дифференцированным, и что через эту дифференциацию духовный взгляд выдаёт тянущийся в прошлое ряд форм существования. Что эти формы существования в себе самих несут временные даты, может стать понятным через аналогию обычной памяти.
Каждое одно через воспоминание вступившее переживание несет в своём содержании временную дату. Действительное, поддерживаемое строгим самоконтролем «воспоминание в обратном порядке» прошедших форм существования, конечно ещё далеко отстоит от обучения духовного исследователя, которое было до этого описано, и во внутренней душевной жизни нагромождаются большие трудности, прежде чем она станет безупречной.
Тем не менее это является прямым продолжением упомянутого пути познания. Я хотел здесь в первую очередь в определенной мере регистрировать фактический опыт внутреннего-душевного-наблюдения. Поэтому я также и реинкарнацию упомянул только, как таковую. То же самое можно, однако, изложить также теоретически. Это я сделал в моей книге «Теософия» в главе «Карма и реинкарнация». Я там попытался показать, как определенные переживания нового естествознания «продуманные до конца» могут привести людей к принятию реинкарнации.
Для рассмотрения общей природы человека из прежде упомянутого удаётся также понять, что его существо может стать более понятным, если его рассматривать в качестве результата взаимодействия четырёх членов: 1. Физической телесной организации, 2. Эфирного тела, 3. Астрального тела; и 4. «Я», образующегося в последнем через связь сущностного ядра с физической организацией. В рамках доклада нельзя войти в дальнейшее членение этих четырёх жизненных проявлений целого человека. Здесь нужно было только показать фундамент духовного исследования.
Прочее можно найти более подробно, во-первых, методическое в книге «Как достигнуть познания высших миров?», а, во-вторых, систематическое, в моих книгах «Теософия» и «Очерк тайноведения».
Переживания духовного исследователя и познавательная теория
Здесь приведенные выводы (высказывания) дают познать, что в понятой в правильном смысле Антропософии в основе лежит строго систематизированный путь развития человеческой души, и было бы заблуждением думать, что в душевном состоянии духовного исследователя лежит нечто от того, что в обычной жизни называется энтузиазмом, экстазом, восторженностью, визионерством и так далее. Как раз через путание здесь характеризуемого душевного состояния с такими состояниями должны возникать неправильные понимания, которые могут приноситься навстречу истинной Антропософии. Во-первых, через такую путаницу пробуждается вера, как будто душа духовного исследователя удаляет самоконтроль сознания и стремится к непосредственному инстинктивному взиранию. Тут всё наоборот.
Душевное состояние духовного исследователя от обычно так называемых экстаза, визионерства, от всего поверхностного провидения, гораздо дальше, чем обычное сознание. Само такое душевное состояние, как например, принимаемое во внимание Шафтесбури, являются туманными внутренними мирами рядом с тем, что достигается через упражнения действительного духовного исследователя. Шафтесбури находит, что через «холодный рассудок» без душевной восторженности нет пути к глубокому познанию. Истинное духовное исследование применяет весь внутренний душевный аппарат, логику и самосознание, когда оно пытается перевести сознание из чувственной сферы в сверхчувственную. Поэтому относительно него нельзя говорить, что не учитывается рациональный элемент познания.
Оно, конечно, может своё содержание мыслительно обрабатывать в понятиях не вследствие восприятия, так как оно постоянно берет с собой рациональный элемент при выходе из чувственного мира и постоянно сохраняет его в качестве скелета сверхчувственного опыта во всех сверхчувственных восприятиях, как интегрированную составную часть.
Естественно, здесь не является возможным связать духовное исследование с различными познавательно теоретическими направлениями современности. Поэтому нужно – конечно, пробным образом – попытаться немногими отдельными замечаниями – более или менее афористичными – указать на познавательно-теоретическое направление в отношении духовного исследования, которое относительно этого последнего должно ощущать великие затруднения. Вероятно, не будет нескромным указать на то, что совершенное основание для рассмотрения различия между Антропософией и сегодняшней философией можно найти в моих книгах «Философия свободы» и «Истина и наука».
Для познавательной теории нашего времени всё более становится неким родом аксиомы, что в содержании сознания даются сначала только образы, и даже только «знамения» (Хельмхольц) трансцендентно-действительного. Здесь не место рассуждать, как критическая философия и физиология («специфические чувственные энергии», взгляды Йоханнеса Мюллера и его последователей) вместе подействовали, чтобы такое представление сделать очевидно неоспоримым.
«Наивный реализм», который в явлениях горизонта сознания видит нечто иное, чем представителей субъективного рода для объективного, считает в философском развитии 19 столетия как бы на все времена преодоленным делом. Но исходя из того, что лежит в основе этого представления, удаётся почти, как само собой разумеющееся, отклонение теософской точки зрения.
Эту можно рассматривать для критической точки зрения только как невозможное перескакивание лежащей в сущности сознания границы. Когда неизмеримо большое остро-чувственное выражение критической познавательной теории хотят привести к простой формуле, тогда можно сказать примерно следующее: критический философ видит в факте горизонта сознания в первую очередь представления, образы или знамения, и возможную связь с трансцендентно-внешним можно было бы найти только внутри мыслящего сознания.
Сознание не может само себя перепрыгнуть, не может выпрыгнуть из себя наружу, чтобы погрузиться в трансцендентное – такое представление в действительности имеет в самом себе нечто, что кажется само собой разумеющимся. И тем не менее – оно покоится на предпосылке, которую нужно рассматривать только чтобы его отрицать. Это звучит почти парадоксально, если субъективный идеализм, произносящий упомянутое представление, упрекают в скрытом материализме. И всё же нельзя иначе.
Я могу сказанное сделать наглядным через сравнение. Берется сургуч и на нём отпечатывается имя с помощью печати. Имя вместе со всем тем, что его сопровождает, переносится с печати на сургуч. Что не может перейти из печати в сургуч, так это металл.
Представим себе вместо сургуча душевную жизнь, а вместо печати трансцендентное. Тотчас станет наглядным, что о невозможности переноса трансцендентного в представление можно говорить только тогда, если объективное содержание трансцендентного мыслится не спиритуально, что тогда было бы представлением аналогичным полному переходу имени в сургуч.
Нужно в большей степени делать предпосылку к этой цели критического идеализма, что содержание трансцендентного мыслить аналогично металлу печати. Но это не может происходить иначе, как если делается скрытая материалистическая предпосылка, что трансцендентное должно быть воспринято через материально помысленное перетекание от этого в представление. В том случае, что трансцендентное является спиритуальным, мысль этого воспринимаемого абсолютно возможна от представления.
Следующая спекуляция относительно просто фактического положения сознания происходит от критического идеализма благодаря тому, что он оставляет без внимания, какое фактическое отношение имеется между познавательным содержанием и «Я».
Собственно, когда предварительно предполагают, что «Я» с содержанием понятий и идей принесенных мировых законов стоит вне трансцендентного, тогда именно само собой разумеется, что это «Я» не может себя самого перепрыгнуть, что означает, что оно должно оставаться вне трансцендентного.
Но тут всё же не установлена предпосылка относительно непредвзятого наблюдения фактов сознания. Сначала должно здесь быть указано на простоту половины содержания мировой закономерности, насколько это может быть выражено в математических понятиях и формулах. Внутренне-закономерная связь математических формул будет достигаться внутри сознания и тогда применяться к эмпирическому фактическому состоянию.
Теперь нет никакой обнаруживаемой разницы между тем, что живёт в сознании, как математическое понятие, если это сознание связано своим содержанием с эмпирическим фактическим состоянием; или, когда это математическое понятие осуществляется в чисто математическом отвлеченном мышлении.
Но это значит ничто иное, как то, что «Я» стоит со своим математическим представлением не вне трансцендентно-математической закономерности вещи, а внутри. И поэтому будет к лучшему представлению через «Я» познавательно-теоретически достигнуто, когда это будет представлено не находящимся внутри телесной организации и будут удаваться впечатления «снаружи», а когда «Я» вложено в закономерность самой вещи, и в телесной организации только нечто видит, как зеркало, которое отражает назад вне тела лежащее ткание «Я» в трансцендентном «Я» через органическую телесную деятельность.
Когда для математического мышления однажды знакомятся с мыслью, что «Я» не пребывает в теле, а вне такового, и органическая телесная деятельность представляет только живое зеркало, из которого будет отражена в трансцендентном лежащая жизнь этого «Я», тогда можно эту мысль находить также понятийно-теоретически понятной для всего, что вступает в понятийный горизонт. И тогда уже нельзя больше говорить, что «Я» должно выше себя самого прыгать, если оно хочет достигать трансцендентного, а нужно видеть, как обычное эмпирическое содержание сознания относится к действительно внутренне пережитому от человеческого сущностного ядра, как зеркальное отражение к существу, которое видно в зеркале.
Через такое познавательно-теоретическое представление мог бы теперь спор между склонным к материализму естествознанием и исходящим из спиритуального духовным исследованием приложен (beigelegt) однозначным образом. Когда хотят познать до каких границ простирается зеркальное отражение, то указывается на законы отражения. От этого зависит, как наблюдающий (посетитель) себя отражает. Происходит различным образом, если имеется плоское, выпуклое или вогнутое зеркало. Однако, сущность того, кто отражается, располагается вне зеркала.
Так, можно видеть в законах, которые даёт естествознание, основания для образования эмпирического сознания; и в эти законы ничего бы не примешивалось от того, что духовная наука может сказать через внутреннюю жизнь человеческого внутреннего ядра. Внутри исследования природы с полным правом всегда будет возражение против вмешательства чисто спиритуальной точки зрения. И на поле этого исследования является только естественным, что симпатизируют больше объяснениям, выдержанным в механическом, а не спиритуальном роде законов.
Представление подобное следующему должно показаться симпатичным человеку, живущему в ясных естественнонаучных представлениях: «Факт сознания через раздражение мозговых клеток не существенно иного порядка, чем факт связанной с вещественностью силы тяжести (Морис Бенедикт)».
В любом случае таким объяснением прекрасно методологически даётся естественнонаучный образ мышления. Оно выдержано в естественнонаучном стиле, в то время как гипотезы о правилах органических процессов непосредственно через физическое влияние не являются естественнонаучно выдержанными. Однако, перед этим охарактеризованная познавательно-теоретическая основополагающая мысль может во всем объёме естественнонаучно устанавливаемого видеть только направления, служащие отражению собственно-душевного сущностного ядра человека.
Но это сущностное ядро не пребывает внутри физического организма, а в трансцендентном. И духовное исследование хотело бы тогда в качестве пути для мышления вжиться в сущность того, что отражается. Само собой разумеется, тогда общее основание закона физического организма и того сверхчувственного остаётся лежать позади противоположности: «сущность и отражение (зеркало)». Всё же это определенно для обоих сторон не является убытком для практики научного образа рассмотрения.
Это при выше охарактеризованном установлении противоположности продолжает течь в двух течениях, которые противоположно освещаются и просветляются. Ибо, установлено, что в физической организации не с одним относительно сверхчувственного независимым аппаратом имеют дело в абсолютном смысле. Отражающий аппарат должен именно всё же считаться результатом в нём отражающегося сверхчувственного существа.
Относительно взаимной независимости того и другого от вышеупомянутого способа рассмотрения должно дополнить другое, идущее вглубь, подходящее, встречающееся, которое в состоянии видеть синтез чувственного и сверхчувственного.
Соединение обеих течений может мыслиться, как данное через возможное дальнейшее развитие душевной жизни к выше охарактеризованному интуитивному познанию. Только в нём имеется возможность преодолеть противоположность.
Таким образом можно сказать, что познавательно-теоретически непредвзятое принятие во внимание освобождает путь для правильно понимаемой Антропософии. Ибо оно ведет к тому, чтобы найти возможность сделать теоретически понятным, что человеческое сущностное ядро имеет существование свободное от физической организации. И что мнение обычного сознания, рассматривающего «Я», как абсолютно вложенное внутрь тела существо, нужно расценивать, как необходимую иллюзию непосредственной душевной жизни.
«Я» – вместе со всем человеческим сущностным ядром – может рассматриваться, как существо, переживающее свою связь с объективным миром внутри него самого, и приобретающего свои переживания, как зеркальные отражения жизни представлений из телесной орган6изации.
Отделенность человеческого сущностного ядра от телесной организации может естественно мыслиться не пространственно, а считаться относительно динамичным освобождением. Тогда разрешается очевидное противоречие, которое могло быть замечено между здесь сказанным и выше сказанным о сущности сна.
В бодром состоянии человеческое сущностное ядро так соединено с физической организацией, что оно через свою динамическую с ней связь себя в ней отражает. В сонном состоянии отражение отменяется. Так как теперь обычное сознание в смысле здесь сделанных познавательно-теоретических обсуждений может осуществиться только через отражение (через отраженные представления), то это прекращается во время сонного состояния.
Душевное состояние духовного исследователя может быть понято только так, что в нём преодолена иллюзия обычного сознания, и что будет приобретен исходный пункт душевной жизни, который человеческое сущностное ядро переживает реально в свободном освобождении от телесной организации.
Всё прочее, что затем будет достигнуто через упражнения, является только более глубоким вкапыванием (погружением?) в трансцендентное, в котором действительно пребывает «Я» обычного сознания, даже если и оно, как таковое, об этом не знает.
Этим духовное исследование возможно подтверждается, как познавательно-теоретическое. Естественно, эта возможность будет признаваться только тем, кто может иметь мнение, что так называемая критическая познавательная теория своё утверждение о невозможности перепрыгивания сознания только тогда в состоянии держать, если она иллюзию о включении человеческого сущностного ядра в телесную организацию и обретение впечатлений через чувства не просматривает.
Я вполне сознаю, что здесь мои познавательно-теоретические выводы даны только в виде наброска, однако, вероятно, из этих намёков можно понять, что они не являются отдельными идеями, а что они происходят из одного стройного познавательно-теоретического основательного мировоззрения.