Добрый день, дорогие друзья! в последнее время все чаще появляются предложения от разнообразных организаций и блогеров с приглашением принять участие в семинаре, где Вас научат писать рассказы. Хотя по моему разумению рассказ это одна из самых сложных форм в литературе. Но, кто его знает- может и научат. И так рассказ " Одаренные натуры"
Шура проснулся, как от толчка. Показалось, что позвонили в дверь.
В квартире было тихо. Сердце быстро стучало, и его глухие удары наполняли тело тревожной усталостью.
«Фу ты, черт!» - он провел рукой по лбу и ощутил испарину. Подумалось, может, встать и покурить, но, покосившись на спящую рядом жену – Зойку, передумал. Чувство тревоги все нарастало, и он вспомнил.
Шура родился в небольшом селе, и мать его, носившая фамилию «Балаганова», но не читавшая «Золотого теленка», назвала сына Александром, а в простонародье - Шуркой. Говорят, каждое имя определяет судьбу человека. И появился в селе Шура Балаганов.
Мать была вечно занята работой,и большую часть времени сын был предоставлен самому себе. Шура рос мальчиком мечтательным, а когда научился читать, то книги поглощал в неимоверных количествах. Читая ту или иную историю, он весь сюжет примерял как бы на себя. Он не любил помогать матери по хозяйству, так как это отвлекало его от любимого занятия.
Ему не терпелось поскорее вырасти и избавиться от сельского быта, от этих, как ему казалось в то время, недалеких, говорливых соседей.
Из прочитанных книг больше всего Шурино воображение поразило то, что есть люди, которые посвятили всю жизнь изучению только своего внутреннего мира. Им от этой бренной жизни ничего не надо было. Они не стремились ни к роскоши, ни к богатству. Счастье их бытия заключалось в самой жизни. Видеть каждый день рассвет, закат, радоваться каждому дню и тому, что ты просто живешь.
Шура любил лежать в свежем сене и смотреть на облака. Они в своем быстром движении строили на небе замысловатые фигуры, с разноцветными оттенками света, а он - строил планы на будущее.
К концу окончания школы Шура твердо решил прожить жизнь только ради себя. Заработать деньги и уйти в тибетские монахи или, в крайнем случае, сотворить из себя суперйога. Он с удовольствием пошел служить в армию, чтобы проверить себя на выживание в наших доблестных войсках.
В селе Кутовки мало кто увлекался чтением, и жизнь Шуркина текла без насмешек, а вот в армии ему досталось.
Первый вопрос задал старшина:
- Ну что, Балаганов, не забываешь героического отца - лейтенанта Шмидта?
В Шурке что-то всколыхнулось от знаний по истории, и он промямлил:
- Так он же - на «Очакове», а я - здесь?
После такого «мудрого» ответа в части долго ходили всевозможные истории с добавлением и прикрасами.
Шурка наконец прочел знаменитый роман - его не было в деревенской библиотеке. Мечтатели по натуре своей люди мягкие, и он только улыбался над шутками окружающих, думая про себя: «Вот мать дала имечко, вот учудила».
После армии он остался в городе и устроился работать в ЖСК дворником.
Он решил стать писателем, а каждому художнику должна быть предоставлена возможность для широты и свободы мысли. Раскрыть же духовный потенциал писатель может только имея свободное время для творчества, а дворник – он что - убрал с утра – и весь день свободен.
На столь странный выбор Шуркиного жизненного пути повлиял его сослуживец из Армении Ашот. Богатая семья отправила того в армию из воспитательных соображений, но и в армии он умудрялся бездельничать. Пристроившись в штабе, Ашот в свободное время любил рисовать и при этом философствовать.
- Понимаешь, брат, - внушал он Шурке,- жизнь должна быть легкой и приятной. Ты живешь раз. Вся эта красота для тебя. Женщины, горы, звезды, лунная дорожка на морских волнах и ты должен встать на эту дорожку и пойти навстречу своей мечте. А монахом ты успеешь стать всегда. Поживи в свое удовольствие, пока ты молодой.
Шурка слушал открыв рот. Он никогда не видел ни моря, ни гор, но слова Ашота, говорившего с легким акцентом, наполняли душу музыкой.
- А деньги – грязь,- в голосе сослуживца появлялись брезгливые нотки.
- А как же без них? - удивлялся Шура, вспоминая свое не такое уж сытое детство. Мать воспитывала его одна, и этой «грязи» в доме вечно не хватало.
- Это удел людей неодаренных. А мы с тобой, брат, - в этом месте, Ашот всегда приобнимал его за плечи,- люди избранные.
Шурка съеживался, так как никакой избранности за собой не ощущал.
- Каждый человек способен написать за жизнь хотя бы одну книгу, и она может удивить весь мир. И ты в одночасье становишься богатым человеком, и все - в твоих руках. А способности свои надо развивать.
Ашот назидательно приподнимал указательный палец.
Молодой армянин нашел в Шуре благодарного слушателя. Балаганов не умел ни рисовать, ни сочинять стихи и потому решил писать прозу. Вставая рано утром и подметая серый двор, он прокручивал в уме всевозможные сюжеты будущего романа.
Но дело кончилось тем, что он женился на Зойке, и та, ничего не зная о высоких помыслах мужа, быстро определила его каменщиком на стройку, а сама заняла место дворника.
Первое время Шура еще пытался ходить в библиотеку и делать какие-то заметки, но работа на стройке оказалась тяжелой и выматывала под вечер так, что в голове пульсировала только одна мысль - о ближайших выходных, когда можно просто выспаться. Балаганов не пил, и это благотворно влияло на бюджет семьи. Его единственной слабостью оставалось курение, и экономная жена выделяла деньги на самые дешевые сигареты.
Наверное, Зоя не была по натуре жадной и угрюмой, если б не двое детей, появившихся один за другим, да вечная ругань с жильцами, когда по утрам она сбивала их с ритма жизни не только подметанием, но и грохочущими контейнерами с мусором. Не подозревая о высоком предназначении мужа, она раздражалась на него за ничегонеделанье по дому. Деньги она у него забирала все. На обед закручивала в пакет бутерброды, и вечные «сбрасывания» на работе по поводу праздников, дней рождений и просто так становились для Шуры проблемой.
В городе у Балаганова появился единственный друг - Николай. Тот был разведен, жил в однокомнатной квартире, брезгливо относился к женщинам, по его словам, «не имел ничего общего с этими хищницами», и у него всегда водились деньги. Иногда он покупал бутылку водки и приглашал к себе Шуру. Они разговаривали обо всем: о политике, о женщинах, о несбывшихся надеждах, но больше всего Николай любил поговорить о жизни. Он со злобой в голосе говорил о чиновниках, о депутатах, только и думающих, как бы дорваться до власти, а потом жиреть и обворовывать народ, тот самый, что привел их к этой кормушке.
- Сидит он там, наверху, за наш счет, да еще меня и учит, как мне жить на мои же деньги, которые он так и норовит у меня ж и отобрать. А «эти» идут, голосуют, все рассчитывают на чью-то порядочность. Ну, возьмем, к примеру, так называемых бизнесменов? Ну, ладно, торгаши, попробуй, покрутись. А эти – «нефтепромышленники»? Он хоть одну скважину пробурил или завод построил? Воруют народное достояние, так еще и законы издают такие, чтобы им легче и больше можно было украсть.
Шура в душе был полностью согласен с другом и старался не перебивать того в минуты откровения, пусть человек выговорится - ведь так у нас говорят все, когда выпьют. Наверное, в сознании выпившего человека изменить в своей жизни что-то в лучшую сторону намного сложнее, чем в масштабе всей страны. Как бы угадывая его мысли, монолог Николай заканчивал всегда одними и теми же словами.
- Не помнят господа истории, но ничего - будет и на нашей улице праздник.
В ту несчастливую пятницу он позвал Шуру на день рождения.
- Мы же его уже отмечали? - удивился Шура.
- То - по паспорту, а это - по дате настоящего дня.
Николай вздохнул.
- Ишь, ты хитро утроился, - засмеялся Шура.- Два дня рождения, два подарка - и осекся.
Он вообще ничего не дарил приятелю за все годы знакомства. Николай пожал плечами и никак не отреагировал на высказывание приятеля.
Шура разозлился на себя, на Зойку и, нащупав в кармане деньги, выделенные на сигареты, решительно направился к коммерческому киоску. За такую сумму там ничего примечательного не оказалось, и тут его осенило.
Он вспомнил, как давно, когда он еще жил в Кутовках, их соседу, дяде Егору, подарили на день рождения лотерейный билет за тридцать копеек, и все злословили по поводу никчемного подарка. А на билет пришелся выигрыш, и дядя Егор обзавелся новеньким мотоциклом. Шурка решительным шагом направился к сберкассе.
Все в этот день говорило о правильности выбранного решения. На пороге сберкассы его встретила приветливая девушка с веером в руке из лотерейных билетов. Поймав взгляд Шуры, она заулыбалась.
- Молодой человек, хотите выиграть что-нибудь?
- Хочу. А что у вас разыгрывается?
- У нас все разыгрывается. Вот в прошлый раз мужчина такого же возраста, как вы, купил у нас лотерейный билет и выиграл пылесос, – доверительно поведала ему кассир из соседнего окошка.
- Ну дайте один.
Девушка назвала сумму, это были далеко не те 30 копеек. Шура на секунду задумался. Надо было залезать в деньги, выделенные женой на оплату квартиры, а это полчаса выслушивания крикливого монолога о смысле жизни.
«Ничего – переживу»,- подумал он и смело вытащил билет, нарушая композицию веера.
Вечером, угощая друга, Николай говорил:
- Ну вот, выиграть нам с тобой хоть бы телевизор, мы возьмем деньгами и отправимся на недельку куда–нибудь на рыбалку. Отдохнем от всей этой суеты. Хотя зря ты тратил деньги. Ерунда все эти розыгрыши. С государством ни в какие игры играть не рекомендуется. Везде оберут тебя по всем статьям.
Прошло недели три. Шурка знал, что розыгрыш уже состоялся, а Николой за это время ему ни разу не позвонил. Вечером он сказал жене:
- Завтра поеду к Николаю, может, с ним что случилось?
- Что с таким прохвостом может случиться? - как все женщины Зоя чувствовала женоненавистников за версту и терпеть не могла приятеля мужа.
- Никакой не прохвост, а единственный порядочный человек, которого я знаю. Завтра вечером я к нему поеду.
- Конечно, отправляйся к своему порядочному прохвосту. Дома тебе ж делать нечего,- с обидой в голосе заметила Зойка.
Шура промолчал. В их семье, как и в большинстве других семей, точка в разговоре всегда должна быть поставлена женщиной.
Дома он Николая не застал. Решил подождать его на скамейке около подъезда, подумал, может, тот отошел куда-нибудь ненадолго.
На скамейке сидели две старушки, и разговор у них был явно интересным: они даже не посмотрели в сторону Шуры, когда тот присел на краешек. Он закурил сигарету и стал прислушиваться. Разговор шел о Николае.
- Слышь, Никитична, как нашему Кольке-то повезло, – говорила одна полненькая другой - сухонькой и немного горбатенькой.
- Квартиру выиграл. Говорит, друг билет подарил, а билет тот возьми и окажись выигрышным, - продолжала полненькая.
- Тогда я ему и говорю, ты хоть с другом поделись, одному не жирно- то будет? Видала я его друга; тощий такой, замученный, несладко, видно, мужику живется. Ты ж, я ему говорю, все за справедливость радеешь. А этот наглец и отвечает: «Баба Соня, у нас теперь капитализм и человек человеку уже не брат. А друг мой и за то спасибо пусть скажет, что я его все эти годы на халяву кормил и поил, а за это слушал россказни о его выдающихся писательских способностях. Сам колхозник безграмотный, а все туда же, в исключительные лезет».
- А где ж он теперь, Колька-то? Не видать его что-то давно? – спросила та, которую называли Никитичной.
- Сказал, что поедет проветриться. Говорит, пусть дружок мой от меня отдохнет. Не люблю я с людьми, говорит, отношения выяснять. Как придет, отдай ему деньги за билет, а то его жена в гроб загонит за эти гроши.
Шура встал и быстрым шагом пошел прочь от скамейки, боясь, чтоб соседка Николая не узнала его и не стала ему отдавать деньги.
Никогда раньше не было ему так больно и обидно. Он уже знал, что в этой жизни обречен на обыкновенность. Нарожать детей, собрать деньги на холодильник, машину и на все остальные, по большому счету, ненужные вещи. Без передыху работать, чтобы, так ничего и не увидев в этой жизни, получить мизерную пенсию и умереть.
Да, у него не было образования, да, у него не было никаких особенных талантов, но у него была мечта, что когда он освободится от повседневных забот, то пойдет в библиотеку, наберет много книг, а потом, подучившись, расскажет свою историю жизни. Быть может, это глупость, но это - его глупая мечта. Он ее доверил человеку, любил его и уважал, а теперь что же получается? У него не только нет друга, но ему, по высказываниям Николая, и мечтать ни о чем нельзя. Он чувствовал, что его не просто унизили, а еще и оскорбили, считая недалеким дурачком. И тут его прямо в жар бросило, и Шура остановился.
Боже, о какой истории жизни идет речь? О его, что ли? Да о чем здесь писать? Разве он так хотел жить, разве о такой жизни он мечтал в своих Кутовках? Какие это повседневные заботы? Жена хотела детей, а не он, пусть теперь и кудахчет с ними, еще неизвестно, что из них вырастет, а то сработают мамины гены жадности, - и стакан воды в старости не подадут.
Никогда не умел настоять в жизни на своем, всегда шел на поводу у других. Все как у всех должно быть. Работа, дом, жена, дети… Вот кто эти законы устанавливал, пусть так и живет, а с него хватит, довольно!
Наверное, Шура пришел домой с таким выражением лица, что Зоя, ничего не спросив, молча поставила перед мужем ужин. Он машинально взял вилку, но в горле было сухо, и немного подташнивало. Шура встал из-за стола, лег на диван и грустным взором осмотрел комнату. На потолке - разводы, обои - невеселого желтого цвета с сероватым налетом.
О выигрыше мысль пришла позже.
«Вот в этом, наверное, и была моя удача, Получил бы деньги, побывал бы на море и увидел наконец эту лунную дорожку, а не мотался бы на каждые выходные в деревню, то - к матери, то - к теще, навоз месить».
Шура забылся тяжелым сном.
После всего случившегося Шурка просыпался каждую ночь, выходил на кухню, курил и в уме все прикидывал, куда бы он потратил эти выигранные деньги. Эти подсчеты и невозможность что-либо изменить изматывали его.
Николая он больше не видел, а тот, видно, и сам не искал с ним встречи. Зойка стала его раздражать, временами до чувства ненависти: ее он считал виноватой во всем. Если б она не забирала у него все деньги, купил бы он обыкновенный подарок и не мучился бы сейчас, размышляя о человеческой подлости и о своей бесцветной жизни, но он так ничего ей и не рассказал.
Просто однажды вечером Александр Балаганов сел в поезд, идущий до Симферополя, предварительно оставив записку на столе для жены.
В ней он просил не волноваться и не искать его. В записке также говорилось, что детям он будет помогать по мере возможности, а подлец он или нет - решать ей самой.