ПАПА ПОЗНЕРА (рассказ-очерк с лёгким налётом антисемитизма, лёгким! – не придерёшься!)

– Давай на «ты», – попросил он. Сразу говорить ему «ты» я не решился, хотя Джон, который взял меня на съёмки, вёл себя с ним панибратски. Джон хорошо его знал. Он звал его Мишей, панибратски хлопал по плечу. Как и положено, старым петербуржцам, они пили коньяк прямо из горла на улице. Я не пил, был за рулём. Пару дней назад я приехал в Питер на машине из Москвы. Питер погодой не радовал, на улице было холодно. Поэтому мне тоже хотелось выпить, но оставалось только завидовать.

– Хорошо, – таким образом, я лично познакомился, наконец-то, с Михаилом Тр-м.

Эрудированный кинокритик, остроумный писатель, историк-исследователь – как и положено для таких титулов, внешне он выглядел, как фрик. По-матросски свободные чёрные штаны, тёмно-синяя водолазка подобралась к подбородку, коричневая куртка на чёрном меху. На голове картуз с козырьком. Припухшее, холмистое лицо, мясистые уши, внушительный горбатый нос. Веки складками наплыли на глаза, делая из них щёлки спящего аллигатора. Мышцы лица иногда подрагиваются тиком, при разговоре рот инсультно кривится. Гнусаво-картавый выговор выдавал в нём интеллигента в каком-то там поколении. Высокий рост – он стоял перед нами сомкнув ноги, как стойкий оловянный солдатик.

– А это здание психушки, Михаил указал на трёхэтажное здание. Его стены, как положено, были выкрашены в жёлтый цвет. Также, как и кладбища устраивались в центре средневековых городов, так и во дворе питерских дворов располагалась психушка. Удивительно. Как приезжий москвич, я не перестаю удивляться мистике Санкт-Петербурга.

– Тут у меня много знакомых побывало, – говорит Михаил.

– Может быть возле него снимем? Есть там какая-нибудь табличка? – предложил я. Джон отрицательно покачал головой, это показалось ему не очень хорошей идеей.

Михаил – коренной петербуржец. Его семья занимала квартиру на одной из Василиостровских линий с начала прошлого века. В одном из дворов между такими линиями мы и стояли. Пока осматривались, между делом, Михаил рассказывал нам о своей семье:

– Мой дед воевал в разведке, был награждён орденом Красного Знамени. Дед лично совершил около двадцати рейдов в тыл врага. А после войны вернулся и стал работать преподавателем в художественном училище...

Вот она – судьба питерского интеллигента. Образ интеллигента почему-то приватизирован либеральной «прогрессивной» общественностью. Эти люди себя считают элитой по отношению к другим, но на самом деле далеко не умны. Их воображение зашорино, а мышление шаблонно. Со времён перестройки они засели в СМИ и рисуют нам русского интеллигента, как кого-нибудь доходягу. На нём очки-велосипед и ушанка, и он страдает от гнёта тоталитарного режима. По распространённой ими же версии, этот доходяга либо умирает от голода в блокадную зиму, либо замерзает в бараке гулага. Их образ напоминает еврейского мальчика со знаменитой картины Крамского. Мальчик-интеллигент сидит весь сжавшись и с укоризной смотрит на весь мир. Вечно оскорблённый. Вечно обиженный. Вечный ...

– Наверное, он много фрицев замочил, – я представил количество мёртвых немцев проткнутых штыком художника. Почему-то моё воображение в качестве орудия убийства выбрало именно штык.

– Надо думать, такое количество рейдов, – ответил Михаил.

А? Как вам преподаватель искусств, накалывающий фашистов на штык? Как вам такое философствование молотом? Красиво? Красиво.

Я хоть не потомственный интеллигент, но и у меня было что помнить и чем гордиться. Мой дед служил в НКВД. Он тоже ходил в разведку, и тоже был награждён. А после войны ловил в Латвии «лесных братьев». Правда, по другой, украинской линии, был дядя, который тоже служил в советской армии и тоже воевал. Только после войны дядя «испортился» и стал подобным «братьям» помогать. За что и был сослан в Коми АССР, где работал на угольных рудниках. За ним на заработки – куда ссылали, там можно было и заработать! – рванула вся украинская диаспора. В том числе, и моя будущая мать. Там она познакомилась с моим отцом, сыном военного в отставке. Отец попал на шахту по распределению от Горного института. Вот такая, благодаря историческим ураганам прошлого столетия, гремучая родственная смесь образовалась. История моей семьи вместе с историей XX века, которую через призму кино рассматривал Михал, была непростой и неоднозначной.

– Подождите, я поссать, – сказал Джон – для петербуржца обычным делом было ссать в непогоду во дворах. Я тоже хотел отлить, но мне, как москвичу – мелкому буржуа, были необходимы удобства. Джон отошёл за угол.

Кстати. А у Джона-то, дед – вообще, ого-го-го какой герой! Тоже участник ВОВ. В 16 лет попал на фронт. Тоже воевал в тылу врага, в партизанском отряде. Воевал отважно, но, правда, недолго – сразу был тяжело ранен. Зато в мирное время дед Джона поднимал страну, руководил целым районом. За свои заслуги он стал Героем Соцтруда.

Все мы с гордостью могли разворачивать флаги наших отцов. Однако нам надо снимать сюжет с Михаилом.

Михаил страшно умный, жутко начитанный, чудовищно насмотренный. Не понимаешь, как ему удалось посмотреть столько фильмов, которые он цитирует в своих книгах. Не понимаешь, где он нашёл и как он мог запомнить все эти полезные и бесполезные сведения о режиссёрах, политиках, писателях, артистах. Евреях, американцах, русских, французах, арабах, немцах. Шпионах, авантюристах,

нацистах, коммунистах. Миллионерах, актёрах, продюсерах, диктаторах – обо всех своих персонажах, населявших и делавших прошлый, двадцатый, век.

В его книгах плывут дирижабли и дредноуты, «Титаник» движется навстречу айсбергу. Бравые нацисты маршируют по улицам Европы, а в американских клубах танцуют бешеный фокстрот. Вопли газовых камер сливаются со звуками джазовых оркестров, Троцкий, Чан Канши, Гитлер, Сталин и прочие диктаторы соседствуют на станицах так близко, как будто живут в питерской коммуналке.

Михаил обладает странными, но интересными энциклопедическими познаниями. Вы вот знаете, что впервые свастику нанесли на фюзеляж самолёта аж в 1918 году? А Михаил знает. Это был первый самолёт финских ВВС, лётчик был буддист. А знаете, что ещё в 1896 году, за четыре года до рождения Гиммлера был написан фантастический роман об «инфернальных бандах, терроризирующих человечество»? У них было краткое и пророческое название: «СС». А брат популярного подводного исследователя Жак-Ива Кусто был неистовым нацистким журналистом и был приговорён к смертной казни. А Жорж Сименон, книги которого печатались в Советском Союзе миллионными тиражами, в своё время написал цикл статей с недвусмысленным названием «Еврейская угроза».

– ...Хочу, вот, книгу о Фрице Ланге написать, да пока не идёт.

– Я не знаю, кто это такой, – Джон глотнул коньяку. Я знал. Фриц Ланг – немецкий режиссёр, классик, представитель немецкого экспрессионизма, автор «Метрополиса». А Джону и не требовалось это знать. Он был гениальным оператором, на которого точно бы плевался Тарковский.

– Геббельс предложил ему возглавить кино в Третьем Рейхе, снять свой нацисткий «Броненосец Потёмкин»... – рассказывает Михаил. Мы в поисках подходящего фона для съёмки, движемся в другой двор. Накрапывает дождь, переходящий в снег. Дует ветер. Решили снимать в каком-нибудь дворе – слишком открытые места не подходят – шумы заглушают микрофон.

– ... а как же быть с тем, что у меня мать-еврейка, спросил Ланг. И тут Геббельс произносит свою знаменитую фразу, что кто еврей в Третьем Рейхе будет решать он. Ланг попросил время подумать, а вечером собрал вещи и укатил в Париж, прихватив драгоценности своей любовницы. Так он написал. Но, на самом деле, эмигрировал он через год.

Одним из кредо Михаила, помимо поиска политически пикантных фактов из жизни ископаемых знаменитостей, было развенчивание стереотипов. Эти стереотипы были, в основном, либерального происхождения.

– А драгоценности он действительно украл? – переспросил Джон.

– Драгоценности-то? Да.

Гулкое смеховое облако разбилось о стены подворотни.

Выйдя в очередной двор мы наконец-то нашли нужные интерьеры для съемки. Поношенная погодой и веками, ветрами и режимами, широкая и высокая спина питерского дома подпирала низкое питерское небо. Обшарпанная, вся в обвалившейся штукатурке, стена смотрела бойницами окон на поросший холм непонятного происхождения. Я бы не удивился, если бы этот курган оказался могильником ядерных отходов.

– Похоже на норку хоббита, – указывал я на тёмную земляную дыру в этом непонятном холме.

– Хоббиты полезут после ядерной войны, – предположил Михаил. Мыслили мы в одном направлении.

Когда настраивали аппаратуру (аппаратуру! – старый фотоаппарат с битыми пикселями), Михаил рассказал историю про папу Владимира Познера. Как нешироко известно, папа вечного ...(зачёркнуто, неразборчиво)... российского телеведущего был советским шпионом.

Но история была не совсем про него, а про американского продюсера, единственного из голливудского истеблишмента, кто по-настоящему и длительное время работал на советскую внешнюю разведку. Борис Моррос – так его звали – был завербован спецслужбами СССР ещё в середине 30-х прошлого века. Однако, после войны FBI его разоблачило и перевербовало, свою деятельность он уже продолжил в качестве двойного агента.

– ...американцам он говорил, что обучает жену Берии игре на фортепьяно, и Берия за чаем рассказывает ему секреты, а нашим – что обучает дочку Рузвельта и за обедом тот уже ему всё рассказывает...

Наглость голливудского авантюриста по достоинству была оценена нашим смехом.

– И ведь ничего не боялись же! – восхищался Джон, и они с Михаилом ещё выпили. Видеть в питерских дворах странных людей, пьющих в дождь алкоголь – это обычное дело.

Моросс морочил голову разведчикам двух стран ещё около семи лет. Пока не повстречал папу Познера.

– ...однако, будучи как-то в Восточном Берлине, он «случайно» встретил папу Познера. О! Сколько лет – сколько зим, воскликнул Познер-старший. Давно тебя не видел! Заходи ко мне сегодня в гости, пригласил он. Но в шпионских кругах всем было известно, что если уж тебя в гости приглашает сам Познер, то живым оттуда не уйти. Осознав, что провалился, в тот же день голливудский продюсер быстро смотался в Америку.

– Надо валить пока не познер! – Мы поржали и приступили к съёмкам.

Сюжет записали быстро, с одного дубля. Около двадцати минут Михаил на камеру рассказал о Владимире Ленине, Манолисе Глезосе и Филлис Шлэфли – трёх персонажах XX века, которых он отобрал для нашего видеоролика.

Первый устроил революцию в России – нужно быть полным дегенератом, чтобы это не знать. Второй был греческим коммунистом-антифашистом, и известен тем, что сорвал фашистский флаг с афинского акрополя. Третий, точнее, третья, – наоборот, была американской реакционеркой. Она, например, боролась в 70-х годах прошлого века против внесения в Конституцию США поправки о равноправии женщин. И эта поправка, благодаря её усилиями тогда не прошла. Забавный факт – её нет и до сих пор.

Глезос умер на днях, Шлэфли три с половиной года как мертва, но она тоже вошла в новостную повестку – о ней в эти дни выходил в Америке сериал. У вождя мирового пролетариата юбилей – скоро ему должно исполниться 150 лет.

Михаил говорил не прерываясь около двадцати минут. Мы стояли рядом с мусоркой. Несколько местных жителей, выносившие мусор, осторожно нас обходили. Обходили они аккуратно, но без особого удивления – в Питере, наверное, привычно возле мусорных бочков встретить фрика-интеллектуала, рассказывающего на камеру, как ещё в 70-х греческий коммунист предлагал Брежневу ввести в странах соцлагеря единую европейскую валюту.

– Ну как? – поинтересовался Михаил, когда съёмки закончились.

– Во! – Джон сложил пальцы в фигуре одобрения.

Я подтвердил: – Лучше чем с Л-лем получилось. (В прошлый раз для рубрики снимали Л-ля, известного питерского редактора, издателя, писателя.)

– Конечно, я лучше Л-ля, – без сомнения согласился Михаил.

Мы попрощались с ним у магазина «Красное и белое». «Мне некролог для газеты надо писать на Глезоса», – сказал он, пожав нам руки. Сидя уже в машине, мы увидели его выходящим из алкошопа с полным пакетом бутылок. По-видимому, это было топливо для намеченного некролога.

Дома я заинтересовался папой Познера. В википедии я прочитал, что Познер-старший дал взятку офицеру гестапо, чтобы убежать из нацистской Германии. Разглядывая на экране компьютера его характерный профиль, вполне годящийся для разворота «Фёлькишер Беобахтер» в качестве иконы зла, я подумал, что взятка, наверное, была крупных размеров.

03.05.2020

– Давай на «ты», – попросил он. Сразу говорить ему «ты» я не решился, хотя Джон, который взял меня на съёмки, вёл себя с ним панибратски. Джон хорошо его знал.