Аннотация: в данной статье рассмотрены бюрократическая структуры, основная стратегическая документация и реальное политическое измерение систем цифровой дипломатии РФ и США. Исследована история формирования соответствующих систем и систематизированы результаты искомого развития в виде компаративного анализа по нескольким критериям.
Модели публичной дипломатии РФ и США: общее и специальное
Несмотря на весьма короткую историю своего существования (не более 20 лет), цифровая дипломатия успела продемонстрировать свою значимость в общественных процессах. Из этого факта прямо следует ситуация выработки каждым государством собственной модели цифровой дипломатии – в соответствии с собственными моделями публичной дипломатии. Естественно, данные процессы влияют и на дальнейшее развитие искомых моделей. Таким образом, в настоящее время существует значительное число различий в методологии, сфере применения и акцентах использования механизмов цифровой дипломатии.
Историческое развитие РФ и США представляется слабо соотносимым: в то время как в истории России несколько раз наступали «годы великих переломов» (впрочем, несмотря на них определенные дипломатические традиции в РФ сохранялись), повороты американской политической линии в целом проходили более сглаженно, последовательно. Российская дипломатия имеет глубокие исторические корни, в то время как дипломатия США формировалась за весьма короткие сроки. Россия и США представляются государствами с разным социальным строем, разными культурными традициями.
Следовательно, следуя теориям социально-исторического детерминизма, российская и американская дипломатия также неизбежно должны отличаться. Прямым следствием этого будет и различие моделей цифровой дипломатии, так что целесообразно рассмотреть общее и различное в моделях дипломатии РФ и США в целом.
Американская система публичной дипломатии сложилась, по представлению таких исследователей, как, например, У. Артамонова, одной из первых в мире; в качестве конкретной даты этот автор называет 1965 год, отмеченный созданием Информационного агентства США и самим введением термина «публичная дипломатия» в широкий оборот[1]. Выращенная, таким образом, в условиях «холодной войны» и нацеленная (в противовес официальной дипломатии) на широкие слои население, «публичная дипломатия» с самого начала оперировала средствами установления двусторонних контактов с влиятельными, хоть и неофициальными, группами давления. Для американской модели публичной дипломатии характерно представление, что дипломат должен в стране пребывания быть своеобразным «партизаном»: выступать консультантом, активно вовлекаться в гуманитарные вопросы[2]. Данная модель, впрочем, имеет гораздо более глубокие корни. Отметим здесь тот факт, что вопреки общей политической стабильности органы власти в США отнюдь не являлись монолитными, история США есть история борьбы нескольких политических партий. В условиях частой смены элит, их «убийства»[3], американские дипломаты как узкие специалисты были в основном предоставлены сами себе; сама роль дипломата в духе «протестантской этики капитализма» сводилась к эффективному менеджменту и торговле. Таким образом, идеологическо-мировоззренческие основы американского общества стали фундаментом для формирования стиля работы американских дипломатов - децентрализованного руководства, опоры на собственные силы и самостоятельное принятие решений, ориентированность на потенциально-лоббирующие круги.
Российская дипломатия в целом имеет совершенно другие корни. Пережившая свое становление в годы самодержавной власти и самовоспроизведенная в годы советской авторитарной власти, она оказалась выстроенной на основе жесткой иерархии и сведению рядовых дипломатов до роли исполнителей. При этом роли «осведомителей» и «технологов», неотделимые от публичной дипломатии, оказываются строго зависимыми от центра принятия решений, во многом сконцентрированного в органах МИД.
Искомые различия, как представляется, должны продемонстрировать и различия в моделях цифровой дипломатии двух стран. С другой стороны, трансформация национального менталитета и геополитические перипетии позволяют утверждать, что в целом процесс перенимания моделей классической дипломатии может развиваться непредсказуемым образом.
Возникновение цифровой дипломатии в РФ и США: документы и следствия из них
Рассмотренные ранее особенности стилей публичной дипломатии РФ и США в целом относятся к широкому спектру дипломатических направлений. Однако цифровая дипломатия представляется одним из наиболее новых направлений дипломатии, и степень ее соответствия может как свидетельствовать о последовательном применении уже созданных институтов и механизмов, так и свидетельствовать об их трансформации.
США стали пионерами в сфере внедрения «цифровой дипломатии» в общественный дискурс: именно Государственный департамент США, в 2002 году создал Целевую группу по цифровой дипломатии, насчитывающей сегодня около 80 сотрудников. Данный факт вызывает свидетельствует о том, что в деле развития новых направлений дипломатии США приходится прибегать к активной политике органов, ранее выполняющих преимущественно координационную работу. Говоря проще, если ранее Государственный департамент не был замечен в роли пионера по конституированию новых направлений дипломатии, в данном случае он взял на себя несвойственную ему роль. В свою очередь, это может свидетельствовать о повышении стремления в США транслировать собственную риторику, централизации прежде разобщенного общественного мнения и консолидации центров принятия решений. Например, Бюро международных программ по информационным технологиям США (БМИП) координирует веб-сайты всех американских представительств за рубежом в более чем 140 странах[4].
Хронология доктринального закрепления методологии использования средств цифровой дипломатии в США включает два основных этапа: принятие документа «Публичная дипломатия: укрепление взаимодействия Соединенных Штатов с миром» (2006 г., госсекретарь Х. Клинтон); «Стратегический план развития информационных технологий в 2011-2013 гг.: цифровая дипломатия». Первый из документов примечателен тем, что особое место в нем занимает место кампания дискредитации антиамериканских стран, в качестве которых называются РФ, КНР и Иран. Второй же постфактум вводит определенные понятия и термины и определяет ключевые методологические аспекты[5].
Ошибочно представлять, что российский МИД в этом процессе значительно отстал от американских «коллег»: еще в 2002 году была принята Федеральная целевая программа «Электронная Россия 2002-2010», определяемая К. Чернявской как фактический прообраз цифровой дипломатии[6]. После выполнения этой программы была принята программа «Информационное общество (2011-2020 гг.)». Затем последовала «Стратегия развития отрасли информационных технологий в Российской Федерации на 2014-2020 гг. и на перспективу до 2025 г.» Однако лишь в 2013 году цифровая дипломатия была отмечена в Концепции внешней политики Российской Федерации. В 2017 году была принята Доктрина информационной безопасности.
Обе страны, таким образом, активно разрабатывают стратегии и планы в области цифровой дипломатии. При этом США в традициях собственной модели публичной дипломатии делают акцент на создании структур и институтов, а РФ – на формулировании принципов. Искомое наблюдение за историей доктринального внедрения цифровой дипломатии дает занимательные сведения: в отличие от США (2 документа) РФ приняла огромное количество разнообразных документов. При этом отдельного внимания заслуживает их целеполагание и направленность: в то время как американские недвусмысленно говорят о методологии наступательных действий в отношении различных стран мира и в целом имеют агрессивную риторику, российские выражены максимально нейтрально и не включают в себя информационное противостояние с другими странами как самоцель.
Компаративный анализ практики развития цифровой дипломатии РФ и США
Изложенные выше выводы демонстрируют ключевые риторические различия российских и американских документов, что определяет различия в работе центральных органов на фактически мировоззренческом уровне. Впрочем, цифровая дипломатия не ограничивается центральными координационными органами и представляется необычайно широкой.
Под термином «цифровая дипломатия» скрывается огромное число отдельных направлений, обычно разделяемых по критериям платформ, т.е. конкретных социальных сетей. Естественно, что обе страны активно используют социальные сети в дипломатических целях, однако заметна разница в используемых площадках. В России активно используются платформы, такие как Вконтакте, Facebook, Instagram и Twitter. В США особенно популярны YouTube, Twitter и Facebook. Последние данные обоснуемы социологически: установлено, что первое место занимает YouTube (80% опрошенных), второе место среди новых информационных ресурсов, которые, по мнению респондентов, влияют на восприятие США с его ценностями, занимает Facebook-сообщество под названием "The New York Times", а третье место по популярности среди цифровых сервисов является занимает сайт американского посольства в Москве (www.russian.moscow.usembassy.gov) - 17%[7]. Таким образом, Россия диверсифицирует используемые площадки, что нехарактерно для США.
Вместе с приведенными отличиями, российская и американская модели цифровой дипломатии имеют и немало общего. Во-первых, следует отметить, что обе страны считают ключевой угрозой в цифровой среде киберпреступность[8] (что на практике часто означает обвинения другой стороны в киберпреступлениях). Во-вторых, несмотря на существенную разницу в акцентах, набор акторов, осуществляющих цифровую дипломатию, в целом совпадает
Вышеперечисленные факты позволяют относительно непротиворечиво систематизировать различия российской и американской моделей цифровой дипломатии:
Естественно, приведенные данные могут отличаться в конкретных случаях и демонстрируют лишь общую картину состояния развития цифровой дипломатии рассматриваемых стран, однако искомые отличия, очевидно, демонстрируют различность стратегических подходов двух стран.
Таким образом, структура управления институтами цифровой дипломатии в РФ по сравнению с США представляется более жесткой и бюрократизированной.
Подготовлено Центром инновационной дипломатии БРИКС и ШОС.
Автор: Сергей Клюсов
Список источников:
1. IT Strategic Plan: Fiscal Years 2011–2013 Digital Diplomacy. US Department of State. - 2010. - September 1. URL: http://www.state.gov/m/irm/rls/148572.htm Дата обращения: 29.11.2023.
2. Social Media in Strategic Communication (SMISC): Broad Agency Announcement / Defense Advanced Research Projects Agency. DARPA-BAA-11-64. July 14, 2011. URL: http://cryptome.org/dodi/dod-smisc.pdf Дата обращения: 29.11.2023.
3. Артамонова У.З. Направления и формы реализации публичной дипломатии. Анализ и прогноз. - Журнал ИМЭМО РАН. – 2021. - № 2. - С. 49-56.
4. Артамонова, У.З. Эволюция институтов российской публичной дипломатии / У. З. Артамонова // Россия и Америка в XXI веке. – 2019. – № 3. – С. 7.
5. Зуйкина К. Цифровая дипломатия Госдепартамента США: эффективность воздействия на зарубежную аудиторию (опыт социологического исследования в России) // МЕДИА Альманах, 2014.
6. Коробко В.О. Особенности американской дипломатии на современном этапе // Научно-методический электронный журнал «Концепт». – 2017. – Т. 37. – С. 103–107.
7. Манов Ф. В тени королей: политическая анатомия демократического представительства. – М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2014. – 170 c.
8. Ойнус, М.Э. Сравнительный метод в общественных науках : диссертация ... кандидата философских наук : 09.00.01. - Ленинград, 1984. - 209 с.
9. Публичная дипломатия: Теория и практика: Научное издание / Под ред. М. М. Лебедевой. — М.: Издательство «Аспект Пресс», 2017. — 272 с.
10. Синчук Ю. В., Власов Б. Е., Огурцов А. Е. Цифровая дипломатия как инструмент внешней политики // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Общественные науки. - 2022. -№4 (849). – C. 52-61.
11. Талайковская Я.В. Приоритетные направления деятельности Консульской службы МИД России в современный период. Внедрение информационных технологий в консульскую работу // Вопросы российского и международного права. 2023. Том 13. № 1A2A. С. 411-418.
12. Цай Пэйен Цифровая дипломатия посольства США в России // Научный журнал. 2020. №6 (51). – С. 35-37.
13. Цветкова Н.А. Ярыгин Г.О. Публичная дипломатия ведущих государств: традиционные и цифровые методы. – СПб.: «Северная Нива», 2014, с. 143
14. Цветкова Н.А., Сытник А.Н., Гришанина Т.А. Цифровая дипломатия и digital international relations: вызовы и новые возможности // Вестник Санкт-Петербургского университета. Международные отношения. 2022. Т. 15. Вып. 2. С. 174–196. URL: https://doi.org/10.21638/spbu06.2022.204
15. Чернявская К.Ю. Цифровая дипломатия - инструмент внешней политики Российской Федерации // Русская политология. 2021. №2 (19). – С. 116-120.
[1] Артамонова У. З. Направления и формы реализации публичной дипломатии. Анализ и прогноз. - Журнал ИМЭМО РАН. – 2021. - № 2. - С. 51-53.
[2] Публичная дипломатия: Теория и практика: Научное издание / Под ред. М. М. Лебедевой. — М.: Издательство «Аспект Пресс», 2017. — С. 10.
[3] Манов Ф. В тени королей: политическая анатомия демократического представительства. – М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2014. – С. 64-66.
[4] Цай Пэйен Цифровая дипломатия посольства США в России // Научный журнал. 2020. №6 (51). – С. 35.
[5] Синчук Ю. В., Власов Б. Е., Огурцов А. Е. Цифровая дипломатия как инструмент внешней политики // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Общественные науки. - 2022. -№4 (849). – C. 53-54.
[6] Чернявская К.Ю. Цифровая дипломатия - инструмент внешней политики Российской Федерации // Русская политология. 2021. №2 (19). – С. 116-118.
[7] Цай Пэйен Цифровая дипломатия посольства США в России // Научный журнал. 2020. №6 (51). – С. 36-37.
[8] Чернявская К.Ю. Цифровая дипломатия - инструмент внешней политики Российской Федерации // Русская политология. 2021. №2 (19). – С. 118-119.