5 мая 1915 года родился Евгений Долматовский, автор стихов, ставших песнями - «А годы летят», «Все стало вокруг голубым и зеленым», «Комсомольцы-добровольцы»», «Любимый город», «Случайный вальс» и множества других. Их и сегодня помнят, любят, поют в дни праздничных застолий и просто тихими вечерами, в кругу семьи.
…Мальчик-мажор предвоенной поры, отец-адвокат, роскошная квартира на Гоголевском бульваре, престижная школа на Остоженке – этакая столичная штучка. Произвести впечатление, оказаться лучшим среди равных, как бы сказали сегодняшние тинейджеры – повыпендриваться, это ведь так необходимо и важно, когда тебе всего четырнадцать. А показать себя юноша умел как никто другой из его ближайшего окружения. Однажды в школе проходил поэтический вечер, на котором свои стихи читал один из самых известных в то время поэтов Владимир Луговской:
И залами снов, и шипением пуль,
И парусным ветром тропиков,
Но смуглой рукой ты ухватишь руль
Конструкции, ритма, строфики.
И я ошалею и буду писать,
Безвыходно, нетерпеливо,
Как пишут по небу теперь паруса
Серебряного залива.
Поэту всячески мешал довольно развязный подросток, который громко разговаривал на посторонние темы прямо перед выступающим. «Вам неинтересно или вы можете предложить лучшие стихи?», - спросил Владимир Александрович. «Да, могу», - нисколько не смутился наглый мальчишка. Вышел и что-то с выражением прочёл. «Ну, это не лучше, – снисходительно заметил Луговской. – Но желаю вам успеха». Ни в каких пожеланиях самоуверенный Женя не нуждался, его стихи мог оценить разве что сам Маяковский, к которому он и направился, разузнав точный адрес в Брюсовском переулке. Не отличавшийся деликатностью кумир Евгения принял, стихи прочел и вопреки ожиданиям не впечатлился: «Почему пишешь о том, что тебе неизвестно и совершенно чуждо? Где стихи о партах, о пионерском галстуке? Ведь вы - новые люди, таких еще не было на Земле». Совет всё же дал: «Если хочешь писать — пиши только о том, что сам знаешь и пережил, иначе будет смешно получаться». Понурый стихотворец вышел на улицу, разорвал злополучную тетрадку со стихами и пустил клочья по ветру…
Женя то ли совету внял, то ли опыта набрался, но стихи стали получаться. Долматовский публиковал их газете «Пионерская правда» и журнале «Пионер», а в 19 лет выпустил собственную книжку с незатейливым названием «Лирика», тут же и вторая подоспела – «День».
Но мальчик из «хорошей еврейской семьи» не продолжил отцовское дело, не стал и педагогом, на которого учился. По комсомольскому призыву 1932 года семнадцатилетний Евгений пошел строить первую очередь московского метрополитена:
Лоскутной гостиницы» старое зданье
Стоит на Манежной. Изгибами улиц
Сюда пробираемся, как на свиданье,
Бодрясь и робея, спеша и волнуясь.
Здесь шахты контора. Толпа молодежи
У входа гудит. Невтерпеж комсомольцам;
Известно друзьям и родителям тоже,
Что строить метро ты пришел добровольцем.
На самой тяжелой работе, на глубине в несколько десятков метров, угольно-черный Женька катал по рельсам с напарником вагонетку с выработкой.
Уже в 50-е годы Долматовский написал роман в стихах «Добровольцы», прототипами героев которого стали его товарищи-метростроевцы. Когда кинорежиссер Юрий Егоров предложил поэту написать сценарий к фильму, появились и знаменитые песни, «чтобы сегодняшние и завтрашние комсомольцы полагали, что эта песня о них». Несколько лет спустя после выхода фильма на встрече с метростроевцами к Долматовскому подошел рабочий и поведал, что когда-то давно уже пел песню со словами:
Поднимайся в небесную высь,
Опускайся в глубины земные.
Очень вовремя мы родились,
Где б мы ни были — с нами Россия.
Да вот подзабыл, никак не мог вспомнить остальные строчки, спасибо, мол, что напомнили. Долматовский понял тогда, что его песня ушла жить «в народ». Да разве только одна эта песня?
Уже мчались подземные поезда «от Сокольников до Парка», а Евгений успел закончить Литинститут, когда арестовали и приговорили к расстрелу его отца – по обычному, можно сказать, стандартному обвинению – «участие в контрреволюционной организации». Светлую полосу в жизни можно было считать законченной, Долматовский в 1938 году прекрасно знал, как поступают с членами семьи врагов народа, и каждую ночь ожидал стука в дверь. Может быть, спасла песня, ставшая украшением фильма «Истребители»? «Любимый город», правда, сначала назвали «искусственно введённым романсом, стилизованным под Вертинского», но непревзойденный Марк Бернес песню отстоял, а Евгений Долматовский стал по-настоящему, на всю страну, известным поэтом.
Война началась для поэта раньше, чем для всех остальных мирных граждан страны Советов, в 1939 году, на Карельском перешейке. В августе 1941 года военкор Евгений Долматовский в бессознательном состоянии попал в плен, бежал, скрывался в крестьянской избе, вернулся в строй, с частями действующей армии прошел от Сталинграда до Берлина. Пока был в плену, его «похоронили», Александр Твардовский даже организовал в Москве вечер памяти поэта. Только мать не поверила словам очевидца гибели сына и на заочные поминки не пошла. Матери ведь никогда не ошибаются…
На долгих дорогах войны в боевом строю рядом с поэтом шли его фронтовые стихи, ставшие народными песнями.
В 1943 году на страницах газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия» появилось стихотворение Евгения Долматовского «Танцы до утра» с такими строками:
Танца вечная погоня
Удивительно легка,
И лежит в моей ладони
Незнакомая рука...
Зачем в разгар тяжелейшей войны, когда земля содрогалась от разрыва снарядов, такое легковесное стихотворение, да еще во фронтовой газете? Прошедший всю Великую Отечественную Долматовский впоследствии рассказывал: «Стихотворение это я написал почти с натуры. Еще первой тяжелой военной зимой, находясь в войсках на рубеже России и Украины в районе Харькова и Белгорода, я заметил, что никакая сложность обстановки, смертельная опасность, разруха, беда не могут заглушить и отринуть все то, что принадлежит, казалось бы, лишь мирным временам и именуется лирикой. Стоит воинской колонне остановиться на ночёвку в прифронтовом селе или городке, и вот уже возникают знакомства, и откровенные разговоры, и влюблённость, и всё это носит грустный и целомудренный характер; а рано-рано — расставание, отъезд…».
Бойцам стихотворение пришлось по душе, разве могло быть иначе?
Ближе к концу 1942 года поэт встретился под Сталинградом с композитором Марком Фрадкиным, они уже работали вместе – в творческом содружестве создали известную в то время «Песню о Днепре». В дороге прочел ему свои стихи:
Воет вьюга на Осколе,
По реке скользят ветра…
Говорят, сегодня в школе
Будут танцы до утра.
Стихи стали тут же встраиваться в вальсовую мелодию, которую композитор начал экспромтом наигрывать на трофейном аккордеоне. Но вот текст не совсем соответствовал ритму вальса, да и Марк Григорьевич как-то кстати припомнил один военный эпизод: лётчик Василий Васильев рассказал ему о случайно услышанной им музыке, звучавшей в прифронтовой деревне. Василий подошел поближе и увидел танцующую под старенький патефон молодежь; одной из девушек не хватило пары – ее фигурка одиноко маячила в тени. Конечно же, молодой летчик тут же пригласил незнакомую девушку на танец. Все, что он узнал о ней за краткие минуты вальса, это ее имя: «Вот вы, композиторы, песни сочиняете. У меня к вам просьба: напишите песню о том, что я рассказал. Если всё точно опишете, Зина поймёт, что это о нас с ней. Может, она услышит, откликнется». Вскоре Фрадкин узнал, что летчик погиб в бою смертью героя…
Поэт и композитор сразу поняли друг друга: песня обязательно будет. Новые слова появились далеко не сразу, во всю мощь разворачивалась Сталинградская битва и песни требовались другие, поднимающие боевой дух армии, мощные, зовущие к победе.
После окончания боев за Сталинград Долматовского и Фрадкина пригласили на заседание Военного совета Донского фронта для вручения ордена Красной Звезды. Командующий фронтом Константин Рокоссовский поинтересовался их творческими планами и Долматовский поведал о новой задумке – превратить стихотворение «Танцы до утра» в песню.
«Начальник Политуправления фронта Галаджев, знавший раньше это стихотворение, сказал, что должно получиться нечто вроде офицерского вальса. В ту пору слово «офицер» только приобретало право на существование, только проникало в обиход. Мне очень понравилось название «Офицерский вальс» для будущей песни», - вспоминал впоследствии Долматовский.
На следующий день после военного совета Долматовский и Фрадкин уже ехали на поезде к северу; путь занял целых семь дней - за это время и родилась новая песня. После того, как ее исполнил на радио Леонид Утесов, «Офицерский вальс», названный впоследствии «Случайным», приобрел поистине всенародную любовь и популярность.
Появилась и «ложка дегтя»: критикам-моралистам не понравились строки о «незнакомой руке» и весьма вольном поведении советского офицера, поэтому цензура разрешила исполнять всего один куплет, где этих слов не было. По никем не подтвержденному преданию вмешался и Сталин: «Вы хотите унизить нашу армию? И почему вы назвали вальс „Офицерский“? Офицер должен воевать, а не танцевать».
Дальше произошло совсем уж невероятное: в 1946 году «Случайный вальс» запретили тиражировать и исполнять на официальных площадках вплоть до 60-х годов – начала хрущевской оттепели. Но разве мог запрет остановить триумфальное шествие песни, настоящего шедевра времен Великой Отечественной войны! Такие стихи и такие песни никогда не умирают, пробивая себе дорогу чистым родничком из самой глубины людских сердец. Сегодня «Случайный вальс» знают и помнят миллионы; за всю долгую историю своего существования песня на стихи Евгения Долматовского входила в репертуар самых известных исполнителей, оставаясь одной из самых любимых и значимых. И жить ей вечно.
Евгений Долматовский «Любимый город»
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает:
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
Пройдёт товарищ все фронты и войны,
Не зная сна, не зная тишины.
Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны.
Когда ж домой товарищ мой вернется,
За ним родные ветры прилетят.
Любимый город другу улыбнется:
Знакомый дом, зеленый сад, веселый взгляд.
Евгений Долматовский «Вот так и живём»
Вот так и живём, не ждём тишины,
Мы юности нашей, как прежде, верны.
А сердце, как прежде, горит оттого,
Что дружба превыше всего.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
И радости встреч, и горечь разлук —
Мы всё испытали, товарищ и друг.
А там, где когда-то влюблёнными шли,
Деревья теперь подросли.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
Не созданы мы для лёгких путей,
И эта повадка у наших детей.
Мы с ними выходим навстречу ветрам,
Вовек не состариться нам.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
Евгений Долматовский «Случайный вальс»
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
Хоть я с вами почти незнаком
И далёко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного.
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите мне слово,
Сам не знаю о чём.
Будем кружить,
Петь и дружить.
Я совсем танцевать разучился
И прошу вас меня извинить.
Утро зовёт
Снова в поход.
Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот.
Хоть я с вами почти незнаком
И далёко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного.
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите мне слово,
Сам не знаю о чём.
Евгений Долматовский «Я верил в детстве искренне и твердо»
Я верил в детстве искренне и твердо,
Что мир не существует без меня.
Лишь отвернусь — и очертанье стерто,
Сомкну ресницы — вот и нету дня.
Глаза открою — мир возникнет снова
В цветах и красках.
И всесильно слово.
Но отрочество разом оглушило
Фантазию.
Я начал понимать,
Что все и без меня и есть и было,
Уйдет и без меня придет опять.
А все же не исчезло ощущенье,
Что я устроен чуточку не так,
Как все,
И не могу попасть в крушенье,
Меня минует пуля и сыпняк,
Любимая до гроба не разлюбит,
И мама вечно жить на свете будет…
Со мной считаться не желает время
И обходить не хочет стороной.
То, что могло произойти со всеми,
Безжалостно случается со мной:
Вагоны под откос.
Осколок в темя.
И ни одной поблажки… Ни одной!
Евгений Долматовский «Могила Гёте»
Я знаю, так случится: на рассвете
В немецкий дряхлый город мы войдем,
Покрытый черепицею столетней
И косо заштрихованный дождем.
Проедем на гвардейском миномете,
Как под крылом, по улицам пустым.
«Здесь, в этом городе, могила Гёте», -
Полковник скажет мальчикам своим.
Сойдут гвардейцы Пушкинской бригады
С овеянных легендою машин
И встанут у кладбищенской ограды,
И слова не проронит ни один.
И только вспомнят Пушкинские горы,
Тригорского священные места,
Великую могилу, на которой
Прикладами расколота плита.
Весь город в танковом могучем гуле…
Плывет рассвет. На лужах дождь кипит.
Стоят гвардейцы молча в карауле
У камня, под которым Гёте спит.
Евгений Долматовский «Герой»
Легко дыша, серебряной зимой
Товарищ возвращается домой.
Вот, наконец, и материнский дом,
Колючий садик, крыша с петушком.
Он распахнул тяжелую шинель,
И дверь за ним захлопнула метель.
Роняет штопку, суетится мать.
Какое счастье — сына обнимать.
У всех соседей — дочки и сыны,
А этот назван сыном всей страны!
Но ей одной сгибаться от тревог
И печь слоеный яблочный пирог.
… Снимает мальчик свой высокий шлем,
И видит мать, что он седой совсем.
Спасибо, что дочитали до конца! Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!