Его рассеянность, по-видимому, лишь на поверхности его сознания; в центре пульс жизни пульсирует с необычайной силой и решительностью. И я думаю, что объяснение его озадаченного выражения лица и ошеломленной манеры поведения, не говоря уже о его идиотских ответах, когда к нему обращаются на обычные темы, связано с тем, что он предпочитает жить в этом горячем и очень активном центре. Он не любит, когда его вызывают оттуда.
Там, внизу, его творческое воображение постоянно работает: он ясно видит, напряженно думает, действует даже великолепно. Но как только вы заговорите с ним о пустяках, туман собирается вокруг его глаз, голос колеблется, руки делают бесполезные жесты, а на лице появляется выражение озадаченной тревоги. Он поднимается в меру своих сил, но видно, что он раздражен тем, что его побеспокоили.
- О да, думаю, очень, - ответил он на днях, когда мы встретились по дороге в клуб и я спросил, понравился ли ему отпуск.
- Ужасно много дождей, не так ли?
- Был, да? Да, конечно, наверное, был. Это было влажное лето.
Он смотрел на меня так, словно я был сравнительно незнакомцем, хотя наша близость длится уже много лет, и наши разговоры о жизни, литературе и прочем доставляют каждому из нас огромное удовольствие. Мы не виделись уже несколько месяцев. Мне хотелось пробиться к тому горячему центру, где жил настоящий человек, и узнать, чем он занимался в этот промежуток времени. Однако он поднимался медленно.
- Вы, наверное, как обычно, уехали в горы? - спросил он, явно думая о другом. Он запрыгал по тротуару быстрыми, похожими на птичьи, движениями.
- Горы, да. А вы?
Он ничего не ответил. По его лицу я понял, что он прошел примерно половину пути вверх, но уже спускался обратно. Как только он вернется к своему центру, я вообще ничего не смогу от него добиться.
- А вы? - повторил я громче. - За границей, я полагаю, где-нибудь?
- Ну... не совсем, - пробормотал он. - То есть я уехал куда-то в Швейцарию - в Австрию, то есть вниз по дороге в Италию, за Бозен, знаете ли.
Он закончил фразу очень громко, с совершенно абсурдным акцентом, как у него бывает, когда он знает, что его не слушают.
- Я нашел тихий трактир в стороне от туристических маршрутов и там тоже на редкость много работал.
Его лицо прояснилось, а карие глаза начали слегка светиться. Это было похоже на то, как если бы солнце пробилось сквозь туман.
- Заходите, и я расскажу вам об этом, - добавил он нетерпеливым шепотом, когда мы подошли к дверям клуба.
В тот же миг, однако, портье спустился со ступенек и прикоснулся к своей шляпе, и мой смутный друг, узнав лицо, которое, как ему казалось, он должен был знать, остановился, чтобы спросить его, как дела и вернулся ли еще такой-то и такой-то; и пока портье коротко и почтительно отвечал, я, к своему ужасу, увидел, как туман снова опустился на лицо другого. Мгновение спустя портье снова прикоснулся к своей шляпе и двинулся по улице. Мой друг оглянулся на меня, как будто я только что прибыл на место происшествия.
- Вот мы и пришли, - заметил он мягко, - в клуб. Пожалуй, я войду. Что вы собираетесь делать?
- Я тоже зайду, - сказал я.
- Хорошо, - пробормотал он, - тогда пойдемте вместе, - его мысли деловито работали над чем-то глубоко внутри него.
По дороге к шляпным стойкам и по винтовой лестнице он все бормотал о мокром лете, о туристах, о своей маленькой горной гостинице, но ни словом не обмолвился о работе, о которой мне так хотелось услышать, а ему так хотелось рассказать. В читальном зале мне удалось занять два кресла рядом, прежде чем он успел схватить ворох бумаг, которыми он завалил колени, но так и не прочитал.
- А где вы были все лето? - спросил он, скрестив свои маленькие ножки и говоря достаточно громким голосом, чтобы его услышали на улице. - Где-то в горах, наверное, как обычно?
- Вы собирались рассказать мне о работе, которую вы проделали в своем одиноком трактире, - резко потребовал я. - Это была пьеса, или роман, или критика, или что?
Он выглядел таким маленьким и потерянным в большом кресле, что мне стало стыдно за то, что я так резко заговорил. Он повернулся на скользкой коже и предложил мне сигарету. На его лицо вернулось сияние.
- Ну, - сказал он, - в сущности, это было и то и другое. То есть я готовил сценическую версию своего нового романа.
Теперь весь туман рассеялся; он был жив в центре и полностью проснулся. Он захлопнул кейс и убрал его, прежде чем я успел взять свою сигарету. Но, разумеется, он этого не заметил и поднес зажженную спичку к моим губам, словно там было что-то, что можно было прикурить.
- Нет, спасибо, - быстро сказал я, опасаясь, что, если я снова попрошу сигарету, туман мгновенно соберется вновь и реальный человек исчезнет.
- Не хотите? - сказал он, задувая спичку и забывая при этом прикурить сигарету. - Я сыграл весь сценарий и большую часть первого акта. Больше делать было нечего. Все время шел дождь, и место было тихое, как могила...
Официант принес ему на подносе несколько писем. Он машинально взял их. Лицо немного омрачилось.
- Что будете? - рассеянно спросил он, автоматически реагируя на присутствие официанта.
- Ничего, спасибо.
- Тогда и я не буду. О да, я буду, но я буду сухой имбирный эль. Вот, официант! Принесите мне маленькую порцию сухого имбирного эля.
Официант, по привычке, вопросительно наклонил голову, чтобы узнать мой заказ.
- Вы заказали? - спросил мой раздраженный друг. Он уже погрузился в туман, и я знал, что не должен поднимать его до обеда.
- Я ничего не сказал, спасибо.
- Тогда для этого джентльмена ничего, - продолжал он, глядя на официанта так, словно тот был каким-то чудовищем, увиденным впервые, - а для меня - сухой имбирный эль, пожалуйста.
- Да, сэр, - сказал мужчина и удалился.
- Маленький, - позвал его другой.
- Да, маленький.
- И ломтик лимона в него.
Официант почтительно склонил голову в дверях. Друг повернулся ко мне, ища в своем взволнованном сознании - я понял это по тому, как работали его глаза, - след исчезнувшего разговора. Но не успел он его найти, как снова заскользил по кожаному сиденью в сторону двери.
- И немного льда, не забудьте!
Голова официанта выглянула из-за угла, и по движению его губ я понял, что он повторил замечание о кусочке льда.
- Я ведь сказал "сухой"?" - спросил мой друг, с тревогой глядя на меня, - не так ли?
- Да.
- А кусочек лимона?
- И ломтик лимона.
- И что же вы будете есть? Клянусь, старина, я забыл спросить вас.
Он выглядел таким расстроенным, что невозможно было выказать нетерпение.
- Ничего, спасибо. Вы же сами меня спросили.
Между нами повисла пауза. Я сдался. Он говорил, когда хотел, но заставить его было невозможно. Мне вдруг бросилось в глаза, что у него довольно понурый и изможденный вид для человека, который провел несколько недель в горном трактире с любимой работой. Жалость и привязанность, которые всегда пробуждало во мне его присутствие, побежали наперегонки. Я прекрасно знал, что в этом его "центре" он постоянно разрабатывает планы помощи другим, а также создает те замечательные вещи, которые периодически появляются в прессе, вызывая восторг у жаждущей сенсаций публики. Острое телепатическое подозрение мелькнуло у меня в голове, но не успел я выразить его словами, как подошел официант с длинным бокалом имбирного эля, шипящим на подносе.
Он протянул его моему рассеянному другу, а мой рассеянный друг взял его и передал мне.
- Но он твой, мой дорогой парень, - предложил я.
На секунду он выглядел озадаченным, но потом его лицо прояснилось.
- Я забыл, что вы заказывали, - негромко заметил он, вопросительно глядя то на официанта, то на меня. Мы одновременно сообщили ему: "Ничего", и официант почтительно назвал цену напитка. Левая рука моего друга погрузилась в карман брюк, а правая поднесла бокал к губам. Возможно, его левая рука не знала, что делает правая, а возможно, его разум был слишком далеко, чтобы спокойно руководить движениями обеих. Как бы то ни было, результат оказался плачевным. Он проглотил неловкий глоток воздуха с пузырьками и имбирем и поперхнулся - мной, официантом и подносом, своей бородой и одеждой. Плавающий кусок льда подпрыгнул и ударил его по носу. Я никогда в жизни не видел, чтобы человек выглядел таким удивленным и расстроенным. Я забрал у него стакан, а когда его левая рука наконец появилась с деньгами, он протянул их сначала неопределенно, словно я был официантом, что не имело никакого оправдания, поскольку мы не были одеты в вечерние костюмы.
Когда, наконец, порядок был восстановлен и он спокойно потягивал остатки шипящей жидкости, он посмотрел на меня через край своего бокала и заметил, с большей сосредоточенностью на настоящем, чем он до сих пор показывал:
- Кстати, знаете, я завтра уезжаю - уезжаю за границу на каникулы. И возьму с собой кучу работы...
- Но вы только что вернулись! - возразил я, чувствуя в душе нечто похожее на гнев.
Он решительно покачал головой. Очевидно, удушье заставило его вернуться в живое настоящее. На этот раз он действительно "поднялся" и вряд ли опустится снова.
- Нет, нет, - ответил он, - я все лето провел в городе, присматривая за старым Поджером...
- Старый Поджер!
Я вспомнил грязного, опустившегося старика, которого однажды встретил в комнате моего друга, - поэта, который "задушил свой великолепный талант" выпивкой и постоянно находился на пороге голодной смерти.
- Что случилось с Поджером?
- Я его выхаживал. На этот раз бедный дьявол чуть не слег. Наконец-то я устроил его в дом в деревне, но весь август он был... ну, мы думали, что его больше нет.
Весь август! Так прошло лето моего друга. И, вероятно, без единого слова благодарности!
- Но ваша горная гостиница за Бозеном! Вы сказали...
- Разве? Я, должно быть, путаю, - рассмеялся он с той удивительно нежной улыбкой, которая иногда появляется на его нежном, мечтательном лице. - Это было в прошлом году. В прошлом году я проводил там каникулы. Как глупо с моей стороны было так нелепо запутаться!
Он погрузил нос в пустой бокал, ожидая, пока вытечет последняя капля, с шеей под углом, который выдавал расстегнутый воротничок и грустно обтрепанный по краям галстук.
- Но вся та работа, которую, как вы сказали, вы проделали, - сценарий, первый акт и...
Он повернулся ко мне с такой неожиданной энергией, что я едва не подпрыгнул. Затем голосом, который пробормотал первую половину предложения, но выкрикнул конец, как немецкий офицер, отдающий приказы, связанные с жизнью или смертью, я услышал:
- Но, мой дорогой друг, вы и вполовину не слушаете, что я говорю! Вся эта работа, как я вам только что сказал, - это то, что я ожидаю и собираюсь делать, когда окажусь там. Ну что, наконец-то вы все поняли?
Он энергично оглядел меня с ног до головы. Прикусив внутреннюю сторону губы, я сохранял серьезное выражение лица. Позже мы вместе пошли обедать, и я услышал подробности о неделях бескорыстной преданности, которую он проявил к "старине Поджеру". Я бы многое отдал за то, чтобы обладать хоть частью той движущей силы добра, которая пульсирует и трепещет в истинном центре моего старого друга с неопределенными манерами и рассеянным взглядом. Но он - необыкновенное противоречие, и его почти всегда неправильно понимают. Мне хотелось бы знать, что думает Поджер.
Еще больше уникальной литературы в Телеграм интернет-магазине @MyBodhi_bot (комиксы, романы, детективы, фантастика, ужасы.)