«Философия больше, чем жизнь: она есть завершение жизни. Но жизнь первее философии: она есть её источник и предмет».
Вот так, в первых же строках статьи 1923 года «Философия и жизнь», вышедшей в берлинском сборнике «Проблемы духовной культуры и религиозной философии», Иван Ильин делает первый набросок решения важной проблемы — как соотносятся философия и жизнь. Распространено убеждение, будто философия к действительной жизни отношения не имеет, являясь, в лучшем случае, прекраснодушной мечтой. Жизнь как нечто трезвое нуждается в столь же трезвом теоретическом знании, а философия, как мечтательное умствование и умственное мечтание, на эту роль не годится. Мол, её создают люди, слабые волей, но сильные праздным умом; они бегут от запросов жизни и создают мир химерических отвлечённостей.
Если философию понимать именно так, то в ней не может быть ни общего всем предмета, ни единого для всех научного метода, всё становится субъективно и произвольно, а потому история философии становится бессмысленной борьбой химер, где все не согласны друг с другом, и должна проходить по ведомству чего-то вроде истории литературы. Так что же, философия действительно творит только «беспредметные химеры»? Выяснению этого вопроса и посвящена статья Ивана Ильина «Философия и жизнь».
Философия как наука о жизни
Мыслитель признаёт: безусловно, есть в современной философии и создание беспредметных химер, и это её недостаток, но «разве можно заключать от того, что чего-то нет, к тому, что оно не может или не должно быть»? Недостатки определённой философии — это её недуг, но разве, вопрошает Ильин, кто-нибудь доказал, что именно недуг составляет самую сущность «организма» философии? Тот, кто доказал бы это, раз и навсегда положил бы конец притязаниям философов, но и до сих пор врагам философии не удалось доказать ничего подобного. И правда, как можно доказать невозможность истинных философских достижений, если они «фактически имеются налицо в великом историческом хранилище философии». То есть фактически данная история философии есть доказательство, что философия — «не бред, не пустословие и не беспредметное блуждание». Более того, она есть доказательство, что философия — это наука о жизни, а именно — «систематическое познавательное раскрытие того, что составляет самую глубокую основу жизни».
Отсюда следует, что источник и предмет философии — это сама жизнь в её истинном смысле и содержании. А форма, задание, приёмы, категории, итоги — всё это делает философию наукой в строгом значении слова. То есть жизнь — это внутреннее философии, а наука — её внешнее; гармония так понятого внутреннего и внешнего и делает философию наукой о жизни. Вот почему философия родится «в жизни и от жизни» как её «необходимое и зрелое проявление» — в этой формуле Ильина постулируется связь жизненной глубины и её наукообразного концептуального постижения; связь, обеспечиваемая философией.
Важно подчеркнуть, что жизнь здесь понимается не как быт и не как животное существование, а как жизнь духа. Подлинная жизнь рождается духом, ищущим знания, а далее она восходит к его зрелой и совершенной форме — к сознательной мысли. Поэтому философия недоступна тем, кто не видит различия между бытом и духом и исчерпывает свою жизнь бытовыми содержаниями. Ведь быт, слепой для духа, не знает философии и не творит её. «Для того чтобы судить о философии, надо жить ею», — говорит Ильин. Но что это значит на практике, учитывая, что философия — это знание, а знание не может состояться иначе, чем в форме встречи субъекта и объекта? Если философия не будет иметь объекта, она лишится предметного содержания и обернётся из знания незнанием, то есть бесплодным состоянием души. А если нет субъекта, то предметное содержание станет субъективно-не-испытанным, а значит, непознанным. Поэтому знание состоится только тогда, когда содержание объекта вступит в пределы субъекта. Так знание становится разновидностью обладания, без коего содержание объекта не может обнаружиться в душе субъекта.
Философия как опытное знание
Предмет философского познания так выжигается в ткани субъекта, что душа начинает жить стихией самого предмета. И тогда человек может заявить, что он обрёл в своей душе предметный опыт — основу всякого знания о мире, ведь вне предметного опыта, по Ильину, никакое знание о мире невозможно. Отсюда он формулирует силлогизм: «Всякое знание есть опытное знание; всякая философия есть знание; следовательно, вся философия есть опытное знание». Но если так, то внеопытная философия невозможна, и все попытки создать априорные системы философствования, свободные от предметного содержания опытного постижения мира, обречены на провал. Ильин говорит, что необходимо раз и навсегда покончить с предрассудком внеопытного знания, ибо даже если философ полагается на интуицию как средство познания, то на самом деле он имеет в виду «случайное опытное восприятие предмета», а вовсе не чистую априорность. Более того: если мы представляем наше познание как интуитивное, мы вынуждены признать, что не владеем им, не организуем его, не превращаем его в систематически практикуемый опыт; тогда как если мы понимаем интуицию как методически руководимое опытное созерцание предмета, то интуиция не только не освобождает нас от предметного опыта, но сама есть не что иное, как «осуществляемый опыт».
Вот почему, даже если мы представляем философию в качестве всего лишь метафизической спекуляции, от опыта это нас не освобождает. Конечно, мы можем попытаться перепрыгнуть через опыт, игнорировать его, обойтись без его императивов, но что тогда представляет собою наше познание предмета? Ильин говорит, что такое познание — не постижение, а аналитическое или синтетическое придумывание, которое всегда рискует исказить предметную ткань теории. Философу приходится «додумывать и при-вдумывать там, где он недо-внял предмету». Таким образом, спекулятивное знание внеопытного происхождения не есть, по Ильину, подлинная философия.
Отсюда первая аксиома философской методологии: «неиспытанное содержание — не познано; неиспытуемое содержание – непознаваемо». Но важно помнить, что опыт — это вовсе не обязательно чувственный опыт. Более того, философия творится именно нечувственным опытом — и это вторая аксиома философской методологии Ивана Ильина.
Философия как наука о сверхчувственном
Понятно, что обыденное сознание занято в основном чувственным содержанием, и даже если сталкивается с нечувственными предметами, приемлет их в каком-нибудь доступном ему чувственном воплощении, «подставляя вместо общего — частное и вместо идеи — одноимённый образ». Но не менее понятно и то, что объём души вовсе не исчерпывается чувственными содержаниями: например, логика показывает, что человеку доступно безОбразное мышление, которое только и способно открыть весь строй понятий. Логические операции с понятиями возможны тогда, когда мы переходим от чувственной вещи к нечувственному, абстрактному и содержательно строгому понятию. Вот почему философ, если он хочет познавать истину, должен оперировать понятиями, имеющими нечувственную природу, а отсюда и сама истина должна иметь нечувственную форму. Но имея дело с нечувственными содержаниями понятий, наш дух переходит от них к оперированию сверхчувственными предметами.
Таким образом, философ, отыскивая истину, вопрошает о сверхчувственной первооснове бытия и жизни; иными словами, философ исследует божественную природу во всех предметах, восходя к познанию самого божества как источника всего, что божественно. Но выше мы говорили о том, что философия есть опытное знание, которое обязано иметь свой объект. Стало быть, даже сверхчувственные предметы вплоть до самого Бога философ обязан рассматривать как объективно обстоящие: «сверхчувственный предмет объективен», даже если не виден глазу. Постигать такие предметы — дело непростое, оно требует особой культуры воли, напряжения сил и спецификации душевно-духовного опыта.
И, конечно, не обойтись без скепсиса, который нужен для проверки содержания, структуры и даже самой процессуальности опытного познания. Философское постижение поэтому должно быть направлено не только на предметы, но и на самого себя и на уже полученные результаты постижения предметов. Неудивительно, что ещё древние предписывали человеку, стремящемуся к познанию подлинной природы вещей, начинать с познания самого себя и затем постоянно практиковать особое очищение ума и души. Это нужно как минимум для того, чтобы различные субъективные состояния человека не мешали ему постигать предметы в их объективности, а результаты постижения имели всеобщую значимость: «Люди различны; но предмет один и истина одна».
Философия как наука о ценностях
Может сложиться впечатление, что столь подробное развёртывание собственных гносеологических принципов уводит Ильина в сторону от главной темы статьи — связи философии и жизни. Но для Ильина, наоборот, гносеология как раз и свидетельствует о том, что философия как наука, основанная на предметном опыте, связана с жизнью глубокой связью. Именно познавательная практика вводит философа в те предметные содержания, через которые жизнь перестаёт быть только бытом и становится подлинной жизнью — «творческим процессом, протекающим перед лицом Божиим и при участии божественных сил, живущих в человеке». То есть философия отыскивает и исследует то, через что человеческая жизнь обретает свой смысл и значение; так в построении Ильина появляется понятие ценностей, а сама философия становится, по сути, наукой о ценностях. Такая философия становится настоящим источником великих жизненных убеждений, чем выполняет свою мировоззренческую функцию.
Резюмируя, Иван Ильин ещё раз подчёркивает, что в основе философии лежит систематическая практика духовного опыта. Однако этот опыт вовсе не является достоянием только философов, напротив, философия появляется только там, где этот опыт уже выношен народом. Хотя быть философом — дело личное и индивидуальное, но сама почва для философствования как духовной практики появляется только там, народ живёт духовным опытом, творя те самые предметные содержания, что затем откроет философ в своей предметной познавательной практике. Откроет, и в новом, концептуально и понятийно оформленном виде как бы вернёт народу в форме картины мира и системы ценностей. Соответственно, если народ утратил свой живой духовный опыт, его философы превратятся в творцов беспредметных химер, о которых говорилось в начале статьи. Да, философия может иметь недуг, но это означает, что занедужил и сам народ.
Например, если народ утратил свой религиозный опыт, философия религии будет нагромождать пустые и мёртвые выдумки. Если народ бессилен в созерцании красоты, то художники создадут безобразное искусство, а философы не смогут осмыслить эстетическую функцию души и осветить глубину эстетического предмета. Если народ не выносил зрелого правосознания, у него не будет ни сильной государственности, ни предметной философии права. А «где царят грубые, жестокие нравы, где молчит любовь и дружба, где царит корысть и беспринципность, — не расцветает философское учение о добре».
Ведь знание, в том числе философское — это всегда зрелое завершение опыта. Философия питается духовным опытом своего народа, а философ — «хранитель, углубитель и истолкователь» этого опыта. Философ должен сам быть духом и действовать в духе, только это и способно дать ему подлинный предметный опыт и право на знание. Вот так и решается Иваном Ильиным вопрос о связи между философией и жизнью, и завешается статья теми же словами, что и открывалась: «Философия больше, чем жизнь: она есть завершение жизни; а жизнь первее философии: она есть её источник и предмет».