В далеком, недоступном взору современного человека 325 году собрались на первый Вселенский (Никейский) собор иерархи христианских церквей. Они решили сделать «кочующим» день празднования Пасхи, Светлого Христова Воскресения, и привели его в соответствие с астрономическими параметрами луны в те великие дни, с которых начался отсчет нового времени в истории человечества.
Так появилась возможность составлять на очень отдаленную перспективу специальные таблицы – пасхалии, которыми мы и пользуемся до сих пор при определении даты праздника – в первое воскресенье, после весеннего равноденствия и полнолуния.
С тех пор прошло еще несколько соборов: Константинопольский, Эфесский, Халкидонский… На них устанавливался и редактировался «Символ веры», канонизировались святые, боролись с ересями. А мир все дальше удалялся от той трагической лунной ночи, когда в минуту душевной слабости, не поверив голосу сердца, приказал казнить своего странного пленника и тем самым обрек себя на страшную душевную муку жестокий римский прокуратор Понтий Пилат.
Время не исчерпало сомнений. Сомнения не покидали человечество и, мятущееся от неразгаданности своей судьбы, оно продолжало создавать и крушить кумиров, озаряться истинами и отрекаться от них.
Формальный спор атеистов с богословами становился ожесточеннее. Но вера людей в Христа, в его особую богочеловеческую миссию на земле пережила и жесточайшие казни, и казалось бы, не менее жестокую логику научных аргументов. Даже один из апостолов атеизма Фридрих Энгельс на излете жизни был вынужден признать факт существования Христа «как исторической личности».
Вряд ли можно заподозрить в примитивном мистицизме великих ученых: биофизика Александра Чижевского, геолога Владимира Вернадского или же создателя ракетной техники Бориса Раушенбаха, которые в разные годы, не теряя научных ориентиров, повернулись лицом к одушевленному космосу и пытались осознать его сакральную связь с судьбой человечества.
В одном из последних телеинтервью, стремясь быть до конца искренней по отношению к себе, и к своему научному опыту академик Наталия Бехтерева, всю жизнь занимавшаяся изучением человеческого мозга, публично призналась в том, что природу его сам человек в обозримом будущем понять не сможет, и что разгадку (если она существует) нужно искать там же – в таинственном молчании космоса. На вопрос собеседника, не страшно ли ей делать такие заявления, академик Бехтерева сказала: «Я нахожусь уже в том возрасте, когда могу позволить себе не беспокоиться о девственной чистоте науки».
Мир еще непонятого, непознанного – трагический мир. Но и оглянувшись назад, в темный тоннель истории, мы не можем освободиться от беспокойной мысли: так почему же, все-таки, именно эпизод с казнью человека из Назарета (за идеи казнили и потом, помногу, тоже страшно) стал той исторической точкой, через которую преломляется и испытывается сила человеческого духа?
Ведь были же у человечества и другие кумиры в сравнительно близком историческом вчера. За ними тоже шли полмира со светящимися надеждой глазами. Их обожествляли уже при жизни. Но после смерти, не проходило и столетия, почему-то снимали с постаментов их бронзовые, мраморные и гранитные изваяния.
Когда на Голгофу вели Христа, толпа кричала «Распни!» и кидала камни. В сознании тех людей он не был Богом при жизни. Но очень скоро, не прошло и столетия, мир почему-то осознал фатальную необходимость глубокого раскаяния в содеянном. Это раскаяние стало человеку духовной опорой во всех его последующих испытаниях, от века к веку…
Неужели же все дело в том, что Тот, Кто взошел на Крест, и в страшных муках не переставал любить и жалеть своих палачей? Более того, заставил поверить в эту любовь свидетелей казни. А тот, чей мумифицированный труп благодарные современники поместили в мраморный саркофаг, по свидетельству одного близкого ему писателя, даже после «изумительной, нечеловеческой» музыки Бетховена не мог заставить себя «гладить человека по голове», и упрямо настаивал на том, что по головам надо бить, оправдывая это жестокой исторической необходимостью.
Какая же это, оказывается, тяжелая, не всем по силам ноша – любить людей. И не абстрактное человечество вообще, а каждого в отдельности!
Военный летчик и писатель, не умевший смотреть на нашу планету иначе, чем с высоты птичьего полета, француз Антуан де Сент-Экзюпери в минуты тяжелых размышлений о судьбе своей страны, не нашедшей силы устоять перед напором врага, писал: «Мы не сумели воплотить в себе духовную общность людей всего мира. Если бы мы это сделали, мы спасли бы и мир, и самих себя. Мы не осилили этой задачи. Каждый отвечает за всех. Отвечает каждый в отдельности. Только каждый в отдельности отвечает за всех. Я впервые постигаю одну из тайн религии, породившей духовную культуру, которую я считаю своей: «Принять на себя бремя грехов человеческих…».
И дальше: «Я понимаю, что такое смирение. Оно не равносильно самоунижению. Оно есть самый источник действия. Если, желая оправдать себя, я объясняю свои беды злым роком, я подчиняю себя злому року. Если я приписываю их измене, я подчиняю себя измене. Но если я принимаю всю ответственность на себя, я тем самым отстаиваю свои человеческие возможности. Я могу повлиять на судьбу того, отчего я неотделим. Я – составная часть общности людей».
…Нет, не осилил, не одолел этой ноши, не смог взять на себя ответственность за судьбу странного пленника, не отозвался поступком на голос сердца жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник понтийский Пилат. И с животной тоской в груди, в обществе верного пса (по литературной версии Михаила Булгакова), двенадцать тысяч бессонных лунных ночей, как великой милости ожидал новой возможности встретиться со своей жертвой. Он преподал людям урок немалой нравственной ценности, положив в основание формирующейся морали несложную, в общем-то, заповедь: самое страшное – быть лишенным возможности договорить недосказанное, объяснить самого себя и испросить прощения. Жить нужно только набело. Человечеству не отведено времени на черновики. Можно лишь каяться в ошибках. И лучше – наедине с собственной совестью, которая и есть самый прямой и чистый путь к Богу.
С надеждой на счастливый исход на протяжении уже двух тысячелетий человечество ждет своего прощения каждое первое воскресенье после весеннего равноденствия и полнолуния.