Уже на следующей встрече я заметила небольшие изменения в настроении Ивана. Как бы мимоходом он обронил, что после последнего разговора ему стало «как-то легче». Почему, он не понимал. Просто констатировал некоторое облегчение.
— Я думал над тем, что вы говорили прошлый раз, — продолжал Иван. — И у меня не выходило из головы совпадение — к сорока годам я планировал освободиться от своей работы, от обязательств, от всего, что с этим связано. А в тридцать девять головная боль превратила мою жизнь в кошмар, так, что я ни о чем больше не мог думать.
Я внутренне замерла. Впервые за время нашего контакта мой клиент проявил интерес к своей внутренней жизни! Впервые он сотрудничал со мной! Учитывая, что продвигаться вперед с Иваном приходилось терпеливо и буквально по миллиметру, — этот момент я переживала как вознаграждение. Иван как бы давал мне понять: можно идти дальше.
— Иван, а как вы обычно отдыхаете в последние годы?
— Да обыкновенно. Жена два раза в год находит какие-то комфортабельные отели, ей нравится Греция. Первую неделю отпуска я всегда просто отсыпаюсь. Лежу на берегу, в шезлонге, сплю, просыпаюсь, плаваю и опять сплю. Вторую неделю читаю.
— И как в связи с отдыхом меняется ваше состояние?
— Да особо никак... Ну, немного начинаю оживать, конечно. Но как только я прихожу в себя и начинаю чувствовать себя более или менее живым и бодрым, тут же выясняется, что отпуск закончился, пора уезжать и снова включаться в работу.
— Получается, что за последние одиннадцать лет вы так и не позволили себе задержаться в комфортном состоянии покоя, побыть наедине с собой?
Иван как-то неопределенно кивнул.
— Удивительно, — сказала я. — Вам столько лет удавалось подавлять свои потребности и эмоции. Вы чрезвычайно сильный человек.
— Я никогда не думал о себе как о сильном человеке.
Иван ответил очень поспешно. Это была прямо-таки спортивная скорость отражения удара — реакция человека, находящегося начеку. Означало ли это, что мои слова о «сильном человеке» касались каких-то очень актуальных для Ивана переживаний? Пока я не знала. Но взяла последний эпизод на заметку.
— Вы упоминали, что с каждым разом вам все тяжелее и тяжелее уезжать в командировки, покидать дом.
— Да, правда. — Иван вздохнул.
— А что вы обычно чувствуете перед отъездом?
— Какую-то тяжесть на душе... Может тоску? Не знаю. Я сказал бы — тяжесть.
— А вы никогда не рассматривали это ощущение тяжести как сигнал? Возможно, что таким образом ваши чувства что-то сигнализировали вашему разуму?
— Нет, — коротко ответил Иван. — Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
— Я говорю о языке чувств. Вы не даете себе времени остановиться и попытаться понять этот язык.
И возможно именно поэтому, оставшись неосознанными, эти чувства перешли на физический уровень и атаковали вас через физическую боль. Боль — это тоже сигнал, но только сигнал sos. Иногда именно через боль наше тело кричит нам, что с нашей жизнью что-то не так, — после некоторой паузы я завершила свою мысль.
Иван взглянул на меня с неподдельным изумлением. И даже с некоторым оттенком недоумения, легкого негодования. В его глазах читалось: «Абсурд».
— Вы что, считаете, что боль как-то связана с образом моей жизни?
— Да. Это моя точка зрения. Я полагаю, что наши болезни совершенно не случайны. Это сигналы. Они указывают нам на ошибки, которые мы неосознанно допускаем по отношению к собственной жизни. Некоторые люди умеют прислушиваться к себе, считывать эти знаки. Вы — нет. Ваш страх, ваше ощущение угрозы жизни — не беспочвенны. Не иррациональны. Это не ипохондрия, не навязчивая идея, не преувеличение. Если вы и дальше продолжите относиться к своему телу и своим чувствам так же жестоко и небрежно, то это вполне может привести к смерти. Однако я подчеркиваю: болезнь — это не обязательно приговор. Это способ, которым тело хочет обратить внимание человека на то, что в его жизни что-то глубоко не так. И мы должны принять эти сигналы, пока еще не поздно.
* * *
Сильные приступы головной боли были знакомы моему клиенту с подросткового возраста. Я обратила внимание на взаимосвязь приступов боли с сильным волнением, с состоянием нервного и умственного напряжения. Зачастую боль приходила следом за напряжением из-за необходимости взять какое-нибудь интеллектуальное препятствие.
Скажем, первое воспоминание о боли было связано со школьной олимпиадой по истории. Готовясь, Иван не спал до глубокой ночи. Очень тревожился, нервничал. Пытался запомнить все. И во время самой олимпиады у него вдруг начала раскалываться от боли голова.
— А о чем вы так сильно волновались, переживали?
Иван помолчал. Было видно, что он сам не вполне понимает суть тех далеких детских треволнений.
— Да не знаю, — наконец сказал он. — Ребенок же был! Очень боялся, что не смогу запомнить какие-то даты, не смогу показать высокий результат. Знал, что отец ждет от меня успеха. Как-то так.
Истории с головной болью повторялись и в студенческие времена, особенно во время сессий. Сколько Иван себя помнил, он старался работать только отлично — максимально качественно, чисто, совершенно. Ему уже тогда казалось само собой разумеющимся, что человек должен делать огромные объемы работы. Поднимать непосильную ношу было в понимании Ивана нормально, именно это придавало победам особенную ценность.
Достигнув высокого положения в компании, Иван мог сам регулировать степень собственной загрузки. Но не пользовался этой возможностью. Он всегда выбирал для себя самые сжатые сроки и самую плотную занятость, без права на малейшую слабость, болезнь или отдых.
— Иван, а вы помните свои переживания в детстве, когда у вас случались головные боли?
Иван напрягся и спустя минуту ответил:
— Я, наверное, расстраивался, злился, что нарушаются планы.
— Неужели вы не испытывали к себе ни капли сочувствия? Не хотели просто отбросить учебники, пойти на улицу? Или хотя бы просто снизить нагрузку?
Иван молчал. Его лицо выражало недовольство. Казалось, он не только не понимает этих вопросов, но и досадует на их нелепость.
Отрывок из книги «Бизнес и/или свобода».
С любовью, Ольга Лукина