Предыдущая глава подвела черту под большим и весьма драматичным этапом в истории Поднебесной XX века - Второй японо-китайской войной. И само по себе её окончание избавило Китай от страшного бремени.
Вплоть до августа 1945 Императорская армия оккупировала значительную часть территории страны, включая её крупнейшие города - Шанхай, Пекин, Нанкин, Ухань и некоторые другие. Тему человеческих жертв автор уже поднимал. Материальные утраты Поднебесной практически не поддаются исчислению - в первые послевоенные годы фигурировала цифра в 35 миллиардов $, но она может считаться лишь примерным ориентиром. Так или иначе, экономический ущерб был очень велик. Теоретически союзниками предполагалось взимание репараций с побеждённой Японии - в том числе в пользу Китая. Однако на быстрое их получение Китайской Республике рассчитывать не приходилось На Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании (проходила с 16 по 26 декабря 1945 г.) было принято решение о создании так называемой Дальневосточной комиссии, одной из основных задач которой являлась выработка параметров и определение долей союзников в японских репарационных выплатах. Полноценно ДВК занялась проработкой данного вопроса лишь во второй половине 1946, а окончательное решение было ею принято только в апреле 1947 - позднее мы ещё остановимся на этом более подробно.
Казалось бы, в условиях разрухи и страшной хозяйственной неустроенности основным предметом китайской внутриполитической дискуссии должно было стать определение подхода к восстановлению экономики Поднебесной. На деле, однако, обе ведущие партии страны - Гоминьдан и КПК - оказались осенью 1945 ангажированы в первую очередь достижением соглашения друг с другом относительно принципов функционирования системы власти в поствоенном Китае. Вместе с тем, говоря о Чунцинских переговорах, ни в коем случае нельзя забывать о факторах социально-экономического толка, пусть косвенно, но мощно влиявших на позиции сторон. Во-первых, окончание Второй японо-китайской означало неизбежную демобилизацию довольно существенной доли НРА, а значит возвращения в гражданский сектор сотен тысяч рабочих рук - и, как следствие, обострение застарелой проблемы аграрного перенаселения. Во-вторых, Национальное правительство, как, впрочем и очень многие в Азии и Европе, лелеяло надежды на привлечение американских инвестиций. Соединённые Штаты же весьма недвусмысленно выражали своё желание видеть Поднебесную «более демократичной», что означало окончание монополии Гоминьдана на власть, а также периода «политической опеки», частично блокировавшего действие Конституции. Соответственно, Чан Кайши так или иначе планировал переформатирование политического поля и создание режима декоративной многопартийности. Первые шаги в этом направлении диктатор предпринял ещё летом 1945. Так, с 2 августа по решению VI конгресса Гоминьдана были упразднены политические органы партии в НРА. Что важнее, в это же время Национальное правительство гласно анонсировало грядущий созыв Национального собрания, как органа, который определит облик государственного и социального устройства нового Китая. Первоначально речь шла о том, что оно откроется уже в ноябре того же 1945.
Обозначенные выше факторы в совокупности работали на укрепление переговорной позиции коммунистов в ходе Чунцинских переговоров. Но, конечно, простыми для Компартии и её возглавляемой Мао Цзэдуном делегации они отнюдь не были. Великий кормчий прилетел во временную столицу Поднебесной вечером 28 августа - и в этот же день встретился с Чаном Кайши. Это стало первым личным свиданием двух лидеров за 20 лет - прежде они пересекались только в 1925, когда расклад сил в Китае и их собственный политический вес были совершенно иными.
Всего за 45 дней Чунцинских переговоров Председатель президиума ЦК КПК и глава Гоминьдана будут встречаться четырежды. Вообще, что любопытно, Чан Кайши, судя по воспоминаниям, избегал вести с Мао конкретные и предметные разговоры. В основном он старался ограничить их взаимодействие традиционными ролями Хозяина и Гостя, а политические вопросы решать с Чжоу Эньлаем.
Причины такому поведению могут быть разными. С одной стороны, диктатор уже работал с Эньлаем, когда тот возглавлял чунцинское представительство 8-й армии во время войны. Также именно он обсуждал с пленённым главкомом НРА облик соглашения о Едином фронте во время Сианьского инцидента. Чан Кайши мог считать, что достаточно хорошо узнал Чжоу Эньлая, а также доверял его обещаниям. Да и таланты последнего как дипломата, умеющего придать самой сложной дискуссии конструктивный характер, были также хорошо известны. С другой стороны, вероятно, диктатор не хотел создавать у других участников переговоров ощущения их с Мао равновеликой позиции. Отдавая Великому кормчему необходимую дань уважения в духе традиционной вежливости, Чан Кайши демонстрировал: лишь он один задаёт общий тон политического процесса, определяет, с кем и как вести дела ,а кого игнорировать.
С самого начала диктатор обозначил три коренных требования, которые он ставил непременными условиями для всякого диалога вообще:
- Все проблемы между Гоминьданом и КПК должны быть решены в полном объёме без изъятий и фигур умолчания.
- Национальное правительство останется единственным органом, стоящим во главе исполнительной власти и руководящим вооруженными силами страны.
- Любая реорганизация системы власти в Поднебесной должна остаться сугубо её внутренним делом - иностранное вмешательство и гарантии не допускаются.
Делегация Компартии согласилась исходить из этих трёх положений как общей платформы переговоров. Впрочем, вскоре выяснилось, что трактуют их стороны неодинаково. Чан Кайши понимал политико-административное единство как ликвидацию всех Освобождённых районов КПК в обмен на её легализацию в общественной жизни страны и допуск в парламент. Коммунисты настаивали на их сохранении - пускай и в качестве подчиняющихся центральной власти единиц-субъектов. Сходные разночтения возникли в в отношении НРА. Компартия намеревалась сохранить 8-ю армию и в принципе «свои» подразделения под эгидой общенационального министерства. Делегация Национального правительства считала оптимальным вариантом их переформирование.
Вообще круг обсуждаемых в Чунцине вопросов был весьма широк. Кроме того, некоторые из них по понятным причинам требовали срочного рассмотрения - в частности те из них, что были связаны с процессом капитуляции и разоружения Императорской армии. Чан Кайши счёл за благо санкционировать действия красных армейских отрядов и партизан, поскольку они и так развивались повсеместно, а требование их остановки не решило бы проблему уже полученного КПК японского оружия, которое пришлось бы изымать, что гарантированно вело к боестолкновениям и срыву переговоров. Зато свою «добрую волю» диктатор превратил в элемент торга, стремясь выбить из Компартии ответные уступки. По некоторым позициям взаимопонимания удалось достигнуть довольно быстро. В частности стороны - не без влияния американского посла - признали необходимость демократизации Поднебесной, включающей в себя расширение прав и свобод населения, установление многопартийности, освобождение политзаключенных и переход к конституционному правлению. Гораздо труднее проходили переговоры в тех случаях, когда сторонам требовалось не декларировать будущие намерения, а поступаться теми или иными существующими активами. Уже в первых числах сентября делегация КПК дала понять своим визави, что на ликвидацию как Освобождённых районов, так и собственных вооруженных формирований не пойдёт вне зависимости от любых гарантий режима, связанных с дальнейшей ролью коммунистов в китайской политике. Это был самый напряженный момент, поскольку Чан Кайши теоретически мог бы, быстро отбросив свою показную обходительность, тут же прервать переговорный процесс, а затем арестовать Мао и остальных. Но коммунисты были готовы пойти на риск - и преуспели.
Судя по всему, решающий этап переговоров пришёлся на период с 4 по 12 сентября 1945. В первую из этих дат состоялось торжественное чаепитие по случаю победы в Антияпонской войне после окончания которого гоминьдановской делегации был передан письменный проект предложений Компартии. Последний сутками ранее составлял лично Мао Цзэдун, заявивший, что сравнительно податливую позиции, занятую Чжоу Эньлаем ранее, следует коренным образом изменить. В рамках Проекта, поданного делегацией КПК, коммунисты отказывались от разоружения и предлагали в дальнейшем обсуждать только численность и статус вооруженных формирований, которые останутся под контролем Компартии. Когда именно Чан Кайши решил примириться с этой перспективой, но 12 сентября стороны уже торговались относительно количества «красных» дивизий в будущем штате НРА. Коммунисты требовали 20, диктатор пытался «урезать осетра» до 12, а лучше - ещё сильнее. Именно вязкая борьба вокруг этой цифры хронологически составила большую часть Чунцинских переговоров. Её фоном выступили начавшиеся в 10-х числах сентября 1945 боевые действия в отдельных районах центрального Китая, где КПК попыталась создать ряд новых Освобождённых районов уже вне всякой связи с деоккупацией территорий, занимаемых ранее частями Императорской армии. Мао серьёзно рисковал, санкционируя эти операции, но опять его смелый расчёт оказался в целом верным. Сентябрьские сражения, особенно Шанданское (с обеих сторон участвовало 40-50 тысяч человек), обнажили большой разрыв в боевом духе между красными формированиями и соединениями НРА. Добровольно бравшие в руки оружие партизаны оказались гораздо более заряженными по сравнению с мобилизованными призывниками, не видевшими смысла сражаться с другими китайцами и жалевшими поскорее снять с себя опостылевшие мундиры.
Для Чана Кайши было принципиально важно скорейшее возвращение прочного контроля над главными промышленными и финансовыми центрами Поднебесной, служившими ему опорой ранее. В условиях грядущей многопартийности диктатору представлялось необходимым как можно быстрее наладить связи с бизнес-элитами Шанхая, Нанкина и Ухани, причём с сильной позиции, как дающая, а не просящая рука.
По этой причине больше всего главкома НРА нервировали те Освобожденные районы, которые находились в непосредственной близости от вышеуказанных городов. Бои в Шаньдуни доказали, что быстро блокировать и задушить создаваемые вчерашними партизанами красные анклавы не получится. Наоборот, это Компартия пока явно владеет инициативой. У ВС Национального правительства сохраняется, конечно, значительное преимущество в численности и огневой мощи, да только оно не могло гарантировать полной безопасности интересующих Чана Каши регионов. И вот, наконец, на рубеже сентября-октября 1945 в Чунцине формируется облик компромисса.
Мы уже упоминали в предыдущей главе так называемое «Соглашение двух десяток». Документ, увенчавший более чем полуторамесячные переговоры и прения, получился довольно примечательным. Самым первым пунктом в нём шло признание коммунистами легитимности Национального правительства как единственной власти в Китайской Республике. А все остальные пункты на практике нивелировали и обставляли теми или иными дополнительными условиями его теоретически вновь утверждённые полномочия. Реально ключевых положений было три. Во-первых, обе стороны отказывались от насилия и обязались приложить совместные усилия с целью предотвращения нового раунда гражданской войны. Во-вторых, Гоминьдан и КПК декларировали непредрешенность политического будущего Китая. Соглашением в в обязательном порядке предусматривалось создание широкой политической конференции для обсуждения планов государственного строительства с гарантированным представительством всех политических партий. Последняя в свою очередь должна была инициировать созыв Национального собрания, либо стать его основой. В третьих, до тех пор, пока демократический процесс не запущен, стороны исходили из необходимости придерживаться обоюдного баланса сил. Компартия получала право создать из 8-й армии и партизанских формирований соединения, эквивалентные 20 дивизиям, при условии их подчинения общему командованию НРА. Тем самым коммунисты сумели отстоять ту цифру, которую хотели видеть изначально. Взамен КПК соглашалась ликвидировать все Освобождённые районы, расположенные невдалеке от Шанхая, Нанкина и Ухани, а по сути южнее Янцзы вообще. Для наблюдения за передислокацией находящихся там подразделений Компартии на север создавалась смешанная военная комиссия.
С позиции послезнания нам известно, что Соглашение двух десяток не достигло своей цели, и гражданская война вспыхнула вновь. Но принципиально важно понять, было ли это следствием стечения обстоятельств, или же Гоминьдан и КПК изначально не собирались выполнять взятых на себя обязательств? Дать однозначный ответ труднее, чем можно предположить на первый взгляд. Стратегически обе стороны испытывали друг в отношении друга глубокое недоверие и исходили из того, что Соглашение, по всей вероятности, долго не протянет. Но это отнюдь не означает того, что Национальное правительство, либо Компартия стремились к подобному исходу - скорее подозревали в нечистоплотности своего вынужденного партнёра. Коммунисты априори считали, что даже с установлением многопартийного режима революционный процесс всё равно не окончится, а в лучшем случае перевалит за экватор. Но вообще дорога к социализму осенью 1945 виделась лидерам КПК и лично Председателю длинной и извилистой, а не короткой и кровавой. Маоисты рассчитывали воплотить на практике концепт Новой демократии. Сам же Великий кормчий по 17 октября высказался по итогам подписания Соглашения двух десяток следующим образом:
В мире происходит прогресс, перспективы светлые, и этот общий ход развития истории никто не в силах изменить. Мы должны постоянно вести среди народа пропаганду, рассказывая ему о происходящем в мире прогрессе и о светлых перспективах, с тем чтобы он проникся верой в победу. Вместе с тем мы должны также сказать народу, сказать товарищам, что путь извилист.
В сокращенном до звучной максимы виде «Перспективы светлые - путь извилист», оценка Мао на некоторое время превратилась в лозунг коммунистов, окончательно сошедший со сцены лишь летом 1946. Не вызывает сомнений то, что Компартия рассчитывала дождаться созыва Национального собрания. Только встав во главе широкого новодемократического фронта КПК была готова без опаски бросать вызов единодержавию Чана Кайши - под будущий тактический союз с частью буржуазии многое затачивалось в пропаганде и практике коммунистов уже с VII съезда, а отчасти вообще с кампании Чжэнфэн. Исходно настроенная на конфронтацию, Компартия непременно будировала бы на исходе 1945 самый больной вопрос внутренней жизни Поднебесной - земельный, стремясь сходу мобилизовать максимально возможное количество сторонников, способных в конечном счёте послужить резервом живой силы после открытия боевых действий. Этого сделано не было.
Исходная позиция Гоминьдана и персонально диктатора являлась несколько более жесткой. Чан Кайши вполне открыто говорил своим приближенным о том, что беседовать с красными его побудило международное давление и политический нерв момента, когда значительная часть Китая в одночасье оказалась спорной территорией, и коммунисты в целом несколько быстрее включились в гонку за контроль над ней. В секретной телеграмме, отправленной главкомом НРА 29 сентября 1945 различным генералам, прежде всего командующим военных районов, сообщалось следующее: «Задача нынешних переговоров с Коммунистической партией - выяснить ее требования и цели и уменьшить международное давление на нас». Чуть позже в новом послании Чан Кайши требует использовать мирную передышку для закрепления в стратегически важных городских агломерациях, с опорой на которые ВС Национального правительства постепенно обретут решающее превосходство над силами КПК, а затем с последними станет возможно разобраться «как с бандитами».
Без сомнений, если бы диктатор был убеждён в том, что обладает стратегическим преимуществом, он тут же нарушил бы Соглашение двух десяток. Вот только в середине осени 1945 такой уверенности у Чана Кайши отнюдь не имелось. Кроме того, диктатору было в какой-то мере выгодно предоставить красным право первыми продемонстрировать свою агрессивность и недоговороспособность в контексте взаимоотношений с США. О том, что Чан Кайши нуждался в американских инвестициях, мы уже говорили. Помимо этого, диктатор желал осуществить за счёт дядюшки Сэма перевооружение НРА, а в первую очередь надеялся противопоставить Вашингтон Москве, вмешательства которой в китайские дела очень опасался. СССР оккупировал Маньчжурию, а также вёл довольно активную политику в Синьцзяне, что в совокупности создавало ощущение взятия советами Поднебесной в огромные клещи. Американцы же обставляли своё вовлечение в китайскую политику целым рядом весьма неприятных для Чана Кайши условий. В октябре 1945 ещё не прозвучала Фултонская речь Черчилля и не была послана Длинная телеграмма Кэнана, однако определённые черты будущей «политики сдерживания» и Холодной войны уже просматривались прозорливыми умами. Сохранение в Поднебесной стремящейся к самодостаточности право-националистической диктатуры с точки зрения Вашингтона всё же будет лучшим выбором, чем решительный триумф отказывающихся от компромиссов коммунистов. Резюмируя, едва ли Чан Кайши стал бы дожидаться созыва Национального собрания, то есть ноября 1946 (его открытие в ходе переговоров в Чунцине решено было отложить ровно на год), но и до мая 1946 - установленной даты вывода частей Красной армии из северных провинций Поднебесной, он действовать едва ли собирался.
Так по чьей же вине Соглашение двух десяток дало течь, а затем и утонуло уже в начале зимы 1945-1946? И на кого следует возлагать ответственность за возобновление Большой гражданской войны? Автор настоящей работы считает, что в первую очередь виновниками эскалации, пусть и не всегда осознанными, являлись в первую очередь командиры сторон на местах.
Возьмём для начала Компартию. Центральные органы КПК осуществляли общий контроль над красным партизанским движением в годы войны, однако строительство в тылу врага полноценной иерархии армейского типа было по объективным причинам малореально. В основной массе руководители партизанских отрядов не имели званий, даже присвоенных действующими офицерами-коммунистами из рядов 8-й армии и других регулярных подразделений, не говоря уже об общепризнанных чинах в цельной структуре НРА. Их влияние и возможности определялись личным авторитетом. За долгие годы войны с японцами эти люди успели привыкнуть к такому положению вещей, но изгнание интервентов и соглашение с Национальным правительством заставило их вспомнить о своём почти уже забытом старом социальном статусе. Хотя 20 дивизий - это значительная сила и большой успех дипломатии Компартии, всё равно далеко не все прежние партизанские вожаки могли рассчитывать занять в них позиции офицеров. Да здесь тоже один пост другому рознь. Ползучая кампания против Гоминьдана позволяла красным командирам сохранять в подчинении те силы, которыми они руководили прежде, давала им шанс отличиться в глазах вышестоящих партийных товарищей, а в целом давала им шанс оставаться самими собой, не возвращаясь к постылому довоенному прошлому, где они являлись, как правило, простыми бедными крестьянами. Активность партизанских командиров побуждала руководителей Освобождённых районов, игнорируя кажущиеся им далёкими рамочные договорённости верхов, вести свою региональную экспансию, расширяя область контроля, а потом уже постфактум презентуя результаты Центральному комитету и военным органам Яньнани.
Теперь посмотрим на генералитет НРА. С 1938-1939 годов в Поднебесной после создания военных районов восстановилась практика эры варлордов - совмещение гражданской власти и командных полномочий в вооруженных силах. В ряде случаев старые милитаристы получали посты именно в тех местах, где когда-то правили, поскольку считалось, что их прежние связи помогут им подстегнуть процесс мобилизации и успешнее решать проблемы со снабжением. Хороший пример - маршал Янь Сишань, чей 2-й военный район был весьма близок к его же зоне контроля времён Войны центральных равнин. В условиях японской агрессии открыто Чунцину старались не фрондировать. Причин было несколько. Чан Кайши, о чём уже не раз упоминалось, являлся той высшей инстанцией, которая распределяла между всеми заинтересованными лицами сперва советскую, а затем американскую помощь, поставлявшуюся в Китай. Избыточная самостоятельность каралась частичным или полным отлучением от завязанной на центр системы логистики - то есть примерно то, что пришлось после фактического распада Единого фронта пережить 8-й армии и Особому району. Помимо этого, к тем, кто разрушал единство патриотических сил, крайне негативно относилась в военные годы нация. Всякий, не желающий повиноваться главнокомандующему, автоматически подозревался в том, что продался японцам. Наконец, важным фактором являлась и сама Императорская армия. Увидев, что тот или иной местный начальник потерял поддержку Чунцица, она могла избрать именно его участок для своих наступательных операций как ослабленный. С конца 1941 года от руководителей военных районов при этом требовали довольно мало. Активных действий, по итогам которых в теории мог последовать чреватый наказаниями разбор полётов, по большому счёту не было. Это позволяло старшим офицерам на местах разводить коррупцию и кумовство, постепенно протравившие, подобно ржавчине, всю НРА - важная причина тяжелых неудач 1944 года.
Но вот колесо истории совершило свой оборот. Завершение Второй японо-китайской означало практически неминуемо грядущую демобилизацию и сокращение НРА, а также общий переход Поднебесной на русло мирного, законного управления и упразднение чрезвычайщины. Диктатор, конечно, не собирался сам отказываться от власти, но не следует забывать и о демократизации страны. Почти наверняка, создавая её иллюзию, помимо многопартийного парламента, Чан Кайши попытался бы «сдать» именно ставших для него обузой ограниченно компетентных генералов с их местячковой клиентеллой. В теории всё могла бы изменить вновь обострившаяся Гражданская война. Тогда у Национального правительства точно не хватит духа параллельно с ней углублять процесс реорганизации НРА и производить ротацию администрации в провинциях. Напротив, Чану Кайши остро потребуются люди, готовые и умеющие «вертеться» с опорой на региональные ресурсы, пока центр занят решением наиболее острых проблем. Что? В Чунцине заключено Соглашение двух десяток? Так чего тут сложного: сорвать его! Если правильно всё изложить в отчёте диктатору, то он, ненавидящий и боящийся КПК, не станет накладывать каких-либо взысканий на ретиво дерущегося с красными командира, убедительно доказывающего: в противном случае коммунисты вот-вот подомнут под себя очередную область Республики.
Одновременно Освобождённые районы КПК были конкурентами местным ответственным лицам НРА и Гоминьдана в отношении освоения деоккупированных территорий Китая, а в первую очередь - их экономических активов. Там, где партизаны устанавливали свою власть, не представлялось возможным аккумулировать собственность в карманах связанного круговой порукой ограниченного перечня лиц. Разгоняя «бандитов», чиновники и военные обретали друзей и партнёров в лице оторванных красными от кормушки местных тузов, а те в свою очередь помогали своим новым покровителям брать то, что плохо лежит, к обоюдной выгоде. А порой и напрямую отстёгивали процент от доходов в обмен на защиту - особенно часто так поступали боящиеся стихийного чёрного передела землевладельцы. В Поднебесной осени 1945 была чрезвычайно «мутная вода», где ушлые люди не могли не попытаться половить себе удачу. Муссировались слухи о том, что власти намереваются «раздевать» сотрудничавших с японцами коллаборационистов, а среди них хватало владельцев солидных капиталов. Естественно, эти лица также деятельно интересовались налаживанием связей с авторитетными представителями правящего режима. Какая тут маячащая на горизонте отставка, когда деньги сами идут в руки!? Вдобавок, возможности центра уже не казались квази-варлордам столь же грозными, как прежде. Элемент общенародной консолидации больше не проявлял себя: схватка с внешним врагом кончилась, а значит отколовшиеся от Чунцина - уже не обязательно предатели. Были в Китае и те, кто на полном серьёзе хотел бы откатить ситуацию к тому положению, которое существовало в 1920-х. Гоминьдан давно утратил искреннюю массовую поддержку и революционно-патриотический флёр. Когда-то в годину Великого похода даже необразованный крестьянин чувствовал и проводил жесткую границу между продолжателями дела Сунь Ятсена и наследниками Бэйянской клики. А теперь, пожив под управлением Национальной партии и Чана Кайши больше полутора десятков лет, большинство не верило в способность режима радикальном образом обновить Поднебесную в их интересах.
Резюмируя и обобщая, осенью 1945 в Китае наглядно проявился предел возможностей личности в рамках исторического процесса. Мао Цзэдун, да и Чан Кайши тоже, были выдающимися, волевыми и сильными людьми. Они уверенно занимали место на вершине иерархии КПК и Гоминьдана соответственно. Однако даже их договорённостей было недостаточно, чтобы взнуздать пришедшие в движение в полном соответствии со своими антагонистическими коренными интересами социальные страты. Эффект «снежного кома» и перехода количества в качество разрушал с таким трудом возведённое здание Соглашения двух десяток. Причём сами акторы, делавшие это, отнюдь не считали каждый в своём отдельно взятом случае, что они ставят под сомнение и подтачивают общекитайский политический компромисс. Просто у них имелись свои конкретные задачи, требующие безотлагательного решения.
Сражения типа Шанданского были скорее исключением из правила. Хотя и оно тоже по-своему показательно. Всё началось с того ,что Чан Кайши приказал Янь Сишаню передислоцировать часть подчиняющихся ему войск 2-го военного района в провинцию Шаньси с таким расчётом, чтобы силы КПК не могли выдвинуться мимо них на восток, раздвигая границы Особого района и обретая, таким образом, крупную сплошную зону контроля. В соответствии с распоряжениями начальства, генерал Ши Цзэбо выдвинул свою 19-ю армию, часть 61-й армии и другие соединения (общей численностью более 17 000 человек) в область Шандан. Теоретически у частей НРА имелся шанс успеть первыми, но командующий авангарда, не желая быть тем, на кого придётся львиная доля потерь, предпочёл после коротких переговоров с противной стороной отступить в другую часть провинции. Позднее другая колонна ВС Национального правительства, попав 13 сентября в засаду коммунистов, сумела пробиться, однако никого о факте наличия противника предпочла не предупреждать, чтобы не оказаться скована боями, вместо этого также проследовав далее к востоку. Что манило офицеров НРА? Города и деревни, за которые не надо драться, но можно поиметь с них свой профит. Лишь к началу 20-х чисел Янь Сишаню удалось, перебросив дополнительные подкрепления, создать цельный, не рахъезжающийся ударный кулак из 35 000 штыков, который, впрочем, уже уступил инициативу отрядам КПК, также получившим поддержку. Отряды Компартии действовали в трёх поддерживающих друг друга колоннах общей численностью в 31 000 солдат. За политическую работу отвечал Дэн Сяопин, который сумел мотивировать бойцов и сохранить в частях твёрдую дисциплину. Стоит ли удивляться тому, что к 10 октября подразделения НРА были полностью разгромлены и выбиты их Шандана? 12 октября коммунисты столкнулись с отступающими гоминьдановцами под Цзяньцзюнлином, разбили деморализованного врага и взяли в плен самого генерала Ши Цзэбо, руководившего операцией.
Другим относительно крупным сражением 1945 года стало Суйюаньское. Его стратегическая подоплёка заключалась в стремлении руководства КПК получить сухопутных коридор, связывающий Особый район с Маньчжурией. Августовский действия отряда Цзэн Кэлиня, сколь они ни были успешны, решить данную архиважную задачу всё-таки не смогли. После совместных действий с советской 17-й армией, группировка китайских коммунистов перешла в советскую зону оккупации, возникшую на месте Маньчжоу-Го - автор ещё остановится на её судьбе и эволюции. Требовалось предпринять новую попытку. Часть провинции Суйюань (наряду с Чахаром и Жэхэ) входила в состав второго матрионеточного прояпонского государства Мэнцзян. Последнее когда-то было создано как проект альтернативного МНР монгольского национального очага с капиталистическим экономическим укладом. Именно по этой причине Мэнцзян не влили в более крупное и состоятельное в хозяйственном отношении Маньчжоу-Го. После краха Японской империи в регионе наступил форменный хаос, усугублявшийся недоразвитой системой логистики и транспорта. Однако этническое монгольское население испытывало большие опасения в связи с перспективой установления на их земле власти Гоминьдана, одним из стрежневых элементов доктрины которого являлся национализм, со времён Сунь Ятсено сильно опошлившийся и уклонившийся в сторону ханьского шовинизма. Во Внутренней Монголии знали об успешном опыте Особого района. Как помнит внимательный читатель, несмотря на скромные размеры, там жили представители многих народов - и Компартии удалось поддерживать межнациональный мир. Исходя из этого, а также, конечно, не исключая возможности присоединения к МНР, монголы бывшего Мэнцзяна стали тяготеть к левой части политического спектра. 9 сентября 1945 года в Сунид-Юци состоялся Съезд народных представителей аймаков и хошунов Внутренней Монголии в составе 80 делегатов, которые сформировали временное правительство и провозгласили Народную Республику Внутренней Монголии. Монголы Суйюаня первоначально попытались направить своих представителей в Улан-Батор с просьбой о непосредственном присоединении. Там, ориентируясь на позицию СССР, соблюдавшего положения Договора о дружбе и границах, заключенного с Китайской Республикой, им ответили отказом. Тогда суйюаньцы провозгласили Народное автономное правительство Восточной Монголии. В ноябре 1945 его лидеры встретились в Шэньяне с представителями Северо-Восточного бюро КПК, в результате чего было решено по итогам общей реорганизации жизни и административных границ северной части Поднебесной создать автономию, которая могла бы потом объединиться с прочими автономными правительствами населённых монголами земель Китая. Так закладывались основы ныне существующего Автономного района Внутренней Монголии, образованного 2 декабря 1949 года.
Осенью 1945 до этого было ещё далеко. Монгольские правительства могли бы без усилий разогнать даже сравнительно небольшие по численности подразделения НРА, а потому Компартии требовалось спешить, если она рассчитывала воспользоваться их содействием. Отдельные подразделения красных партизан действовали в Мэнцзяне всю войну. В какой-то момент их даже условно объединили в так называемый 12-й военный район под общим руководством Не Жунчжэня (впоследствии маршал НОАК). Тем не менее, свой Освобождённый район они до окончания Второй японо-китайской образовать не успели. 11 сентября 1945, пользуясь тем, что Соглашение с Национальным правительством ещё не было заключено, ЦК КПК поставило Жунчжэню и его людям задачу: разгромить начавшие проникать в регион силы НРА под началом генерала Фу Цзои, освободить провинцию Суйюань и овладеть городом Гуйсуем, через который пролегала дорога на Маньчжурию. В рамках этой директивы 2 октября в Чжанцзякоу состоялось совещание актива, на котором была разработана стратегия предстоящей операции. К ней было решено привлечь 9 бригад Шаньси-Чахар-Хэбэйского военного района и 5 бригад Шаньси-Суйюаньского военного района, а всего 14 бригад, сведенных в три колонны, общей численностью 53 000 человек. Наступлению придавалось очень большое значение. Невзирая на риск, его было решено не отменять даже после 10 октября 1945. 11 числа, на следующие сутки после подписания документов в Чунцине, Центральный военный совет при ЦК КПК постановил, что выдвижение войск следует начать в срок до 20 октября.
17 октября пересёк Великую стену и вступили в восточную часть провинции Суйюань авангард по командованием Хэ Луна. 18 октября в наступление перешли войска Не Жунчжэня, а затем и остальные части коммунистов. 21 октября первым же ударом они заняли город Фэнчжэнь. Теоретически его обороняла целая дивизия НРА, но на практике она состояла из переформированных подразделений мэнцзянских коллаборационистов, разбавленных новобранцами самого последнего военного набора. Представители обеих категорий, мягко говоря, не горели желанием драться - дивизия поспешно отступила на север. После этого коммунисты заняли Датун и продвинулись далее, нарушив связь между войсками Фу Цзои и Янь Сишаня. Теоретически это обещало КПК очень многое. Изолированное положение группировки НРА на территории бывшего Мэнцзяна грозило ей разгромом. Последний же отдавал в руки Компартии большую часть Внутренней Монголии и гарантировал столь желанную надёжную сухопутную связь с Маньчжурией. Однако Фу Цзои, также сознавая угрозу, пассивным не остался. Генерал НРА начал широкомасштабную контратаку в южном направлении, концентрируя ударную группировку западнее Чжоцзышаня. 67-я и 26-я дивизия нового формирования заняли район от Фэнчжэня до гор Чжоцзышань, 32-я дивизия нового формирования заняла фронт от Саньдаоин до Фушэнчжуан, 5-я кавалерийская дивизия бывших марионеточных монгольских войск переместилась к югу от Чжоцзышаня, 102-я дивизия и 4-я кавалерийская дивизия нового формирования отступили в Гуйсуй. Коммунисты в свою очередь пытались воспользоваться ослаблением обороны неприятеля на других участках. 22 октября они развернули наступление на Цзинин. 24 числа силы КПК взяли город. Оборонявшие Цзинин 35-й корпус и 101-я дивизия бежали на запад к Чжоцзышаню.
Фу Цзои действовал достаточно грамотно. Не пытаясь выставлять заслон непосредственно на пути у противника, он продолжал уплотнять и наращивать группировку в Гуйсуе, создавая фланговую угрозу красным колоннам. Кроме того, продвижение в северном направлении, пусть даже самое успешное, не решало стратегической задачи КПК. Овладение новыми квадратными километрами малонаселённых степей не компенсировало отсутствия крупных успехов на ключевом, восточном, маньчжурском направлении. Подразделения Компартии в целом всё-таки опережали своих оппонентов в части скорости маршей и, как следствие, оперативном манёвре. Коммунисты окружили Гуйсуй и Баотоу, но встала проблема — как быть дальше? Оба города успели стать весьма крепкими орешками. В Гуйсуе заняли оборону 6 дивизий, Баотоу обороняло до 12 000 человек. Если в полевых сражениях коммунистические войска довольно легко брали верх над НРА, то опыта штурма укреплённых позиций у партизанских формирований не было, равно как и необходимого для этого тяжёлого вооружения. При этом силы Фу Цзои опирались не только на древние стены Гуйсуя и Баотоу, но в первую очередь на созданные ещё японцами системы полевой фортификации. Красные колонны не могли просто двинуться дальше, оставляя столь мощные опорные пункты противника в своём тылу, поскольку это не решало задачу как таковую. Сами атакующие достигли бы пределов Маньчжурии, а вот Особый район так и остался бы отделён от неё.
Войска КПК потеряли темп. 12 ноября коммунисты начали штурм Баотоу но, понеся тяжёлые потери, были вынуждены отступить. Силы для второй попытки пришлось копить почти три недели. 2 декабря 1945 была предпринята новая попытка штурма Баотоу - и опять неудача. 13 числа, понимая, что дальнейшие атаки приведут лишь к бессмысленному кровопролитию и истощению вверенных ему войск, Не Жунчжэнь отдал приказ о завершении Суйюаньского сражения. Большая часть коммунистических отрядов возвратилась в северную часть Шаньси, непосредственно примыкающую к Особому району. Однако отдельная группировка закрепилась в Чжанцзякоу и окрестностях, создав «кочку», опираясь на которую можно было попытаться достигнуть Маньчжурии в следующем году. Уже это не позволяет расценить Суйюаньское сражение как неудачу Компартии. Кроме того, КПК сумела нанести противнику существенные потери в живой силе: войска Фу Цзои потеряли более 12 000 человек.
Всё же сравнительно масштабные баталии, подобные Шанданской и Суйюаньской, являлись исключением из правила. Куда чаще происходили стычки с общим числом участников, измеряющимся сотнями, или вовсе десятками. Но зато повсеместно. Уже спустя полтора месяца после заключения Соглашения двух десяток, стало очевидно - оно осталось декларацией, всё слабее влияющей на положение дел на местах. И это серьёзно нервировало руководство Соединённых Штатов.
30 ноября 1945 советское командование приостановило начавшийся ранее в том же месяце процесс вывода советских оккупационных войск. Сделано это было по просьбе представителей Национального правительства, понимавших: если русские покинут регион, то Маньчжурия молниеносно окажется под контролем Компартии. Сомневаться в подобном исходе не приходилось, ведь в октябре 1945 на оккупированных территориях шли весьма любопытные процессы. В прошлой главе мы говорили об отряде Цзэн Кэлиня и его действиях. Не сумев создать коридор в Особый район, он сам, тем не менее, остался в Маньчжурии. Советская оккупационная администрация не собиралась, конечно, разоружать или выдворять вон соединения КПК, однако оказалась в довольно щекотливой ситуации: коммунисты активно и успешно мобилизовали в свои ряды новых людей и вообще осваивали под прикрытием РККА маньчжурские провинции, тогда как Договор о дружбе прямо запрещал СССР вмешательство во внутренние дела Китая. Постепенно нашлось решение, позволявшее формально обойти запрет. На переговорах между Цзэн Кэлинем и генерал-полковником Кравченко было достигнуто соглашение о том, что старые и вновь формируемые части красных, действующие в Маньчжурии, будут называться не составными элементами 8-й армии, а «Северо-Восточной народной самоуправляющейся армией, якобы совершенно самостоятельной». Это позволило советскому командованию сделать вид, что речь идёт о местных войсках народного ополчения, занимающихся поддержанием порядка. На деле под начало Цзэн Кэлиня перешли, вдобавок к его собственным силам, отдельные части 88-й интернациональной стрелковой бригады РККА. Последняя состояла из этнических китайцев и корейцев, бежавших в конце 1930-х - начале 1940-х с территории Маньчжоу-Го в Советский Союз. Многие из них являлись членами Северо-Восточной антияпонская объединённой армии, сражавшейся против интервентов ещё с 1932 года. В этом смысле они неплохо укладывались в легенду о самостийном характере новой «Народной самоуправляющейся армии». Между тем личный состав 88-й осбр прошёл в 1943-1945 годах специальную подготовку как разведчики и диверсанты. Помимо вынужденных эмигрантов, бригада усиливалась и советскими гражданами китайской и корейской национальности. Юридически 88-ю осбр расформировали 12 октября 1945. Но, конечно, дальнейшая деятельность служивших в ней бойцов и командиров являлась продолжением их прежней службы. К слову, одним из офицеров 88-й осбр являлся капитан РККА Ким Сон Чжу, впоследствии известный как Ким Ир Сен.
9 декабря китайцы вторично попросили Москву приостановить вывод оккупационных войск. Последствия могли быть самые неожиданные и неприятные с точки зрения Вашингтона. Порт-Артур по соглашению, являющемуся приложением к Договору о дружбе от 14 августа, на 30 лет превращался в советскую военно-морскую базу. По китайской периферии возникали ориентирующиеся на СССР новые государственные образования неханьских этносов. О монголах мы уже говорили ранее, а ниже ещё уделим внимание Восточно-Туркестанской Республике, созданной в Синьцзяне. В ноябре 1945 в советской зоне оккупации в Иране возникла Демократическая Республика Азербайджан, что стало отправной точкой первого крупного международного кризиса Холодной войны. Не провести параллель между ним и китайскими делами было трудно.
США очень хотели бы ускорить исход соединений РККА из Поднебесной. Но на прошедшем с 16 по 26 декабря в Москве совещании министров иностранных дел СССР, США и Великобритании советское правительство настаивало на одновременном выводе из Китая советских и американских подразделений. В конечном счёте, Советский Союз апеллировал к позиции Национального правительства. США должны были найти способ придать храбрости Чану Кайши, при этом не допуская замещения РККА войсками китайских коммунистов. Возможным способом стали бы крупные поставки оружия в Поднебесную, что позволило бы интенсифицировать переоснащение НРА, но в Вашингтоне не желали усиливать диктатуру Гоминьдана преждевременно до того, как будут выполнены обещания по демократизации. Да и вообще не слишком доверяли Чану Кайши с созданной под его эгидой коррумпированной системой. Альтернатива имелась только одна: вновь попробовать примирить стороны, снизив накал противостояния и сняв возобновление полноценной Гражданской войны с повестки дня. В декабре 1945 решать эту задачу в Китай отправился человек, которому позднее будет суждено сыграть важнейшую роль на европейском направлении американской внешней политики - генерал Джордж Маршалл, который ради нового назначения даже подал в отставку с поста начальника штаба армии США.
Новоявленный специальный представитель президента США в Китае сходу развернул кипучую деятельность. 22 декабря 1945 Маршалл прилетел в Чунцин, а уже 27 числа при его посредничестве возобновились переговоры между делегациями КПК и Гоминьдана. Мао предпочёл на сей раз не ехать во временную столицу Республики - делегацию коммунистов возглавил Чжоу Эньлай. Последний выдвинул следующие условия:
- обе стороны прекращают военные действия, оставаясь на занимаемых позициях;
- после прекращения боёв стороны путём переговоров решают все спорные вопросы (такие, как обмен пленными, восстановление транспорта, возвращение занятых ранее территорий и районов, и др.)
- чтобы гарантировать выполнение указанных выше двух пунктов, под руководством Политического консультативного совета создаются группы наблюдателей с участием представителей от всех политических партий, которые будут направляться в места, чреватые вспышкой гражданской войны, для объективного расследования и информирования граждан Китая о действительном положении дел.
Если первые два пункта напрашивались, то последний выступал принципиальным новшеством, если сравнивать его с Соглашением двух десяток. Политический консультативный совет - представительный орган, объединяющий делегатов от всех партий Поднебесной, предшествующий созыву Национального собрания, к концу декабря 1945 всё ещё не был создан. Обозначая необходимость его участия в качестве медиатора, коммунисты подстёгивали процесс демократизации Китая и демонстрировали всем (в том числе американцам) свою приверженность ему. С другой стороны посредники из числа представителей Политсовета с большой долей вероятности на практике сочувствовали бы, разрешая спорные ситуации, именно Компартии. Монопольное положение Гоминьдана не устраивало практически все остальные общественные объединения страны. Даже не сочувствуя КПК, прочие партии на первых порах давили бы на Национальное правительство хотя бы для того, чтобы то начало поиск точек соприкосновения с ними. Потом, после перехода к многопартийности, правые нашли бы платформу, чтобы блокироваться против коммунистов. Однако прежде диктатуру были готовые подтачивать практически все.
Чан Кайши оказался в сложном положении. Если осенние переговоры проходили в закрытом режиме, то на сей раз Чжоу Эньлай намеренно придал своей позиции максимальную публичность. О ней знали и писали даже за границей, не говоря о самой Поднебесной. Представители целого ряда партий демократического спектра открыто солидаризовались с КПК. В этих условиях отказ от условий Компартии оказался бы воспринят как отход от движения к реформированию политсистемы вообще. Американцы, видя такую реакцию общества, не стали бы поддерживать Чана Кайши - во всяком случае открыто, что резко ограничивало масштаб возможной помощи. Плюс, сорвав переговоры, главком НРА обрёл бы недруга в лице влиятельного Маршалла, который также не видел в инициативе коммунистов ничего плохого. 31 декабря представители Гоминьдана заявили о своём принципиальном согласии с рядом предложений КПК. И, что весьма характерно, тут же поспешили сообщить об этом спецпредставителю президента Соединённых Штатов.
Американец решил ковать железо пока горячо. В первый день нового года Маршалл предложил создать «Комитет трёх» по наблюдению за предотвращением гражданской войны, в который должно было войти по одному представителю от Гоминьдана, КПК и США, и ряд подчинённых ему мобильных групп из представителей трёх сторон. В этом раскладе внутренний мир в Поднебесной по существу гарантировала бы иностранная держава - таких ограничений своего суверенитета Китайская Республика не знала уже очень давно. 3 января 1946 года Маршалл на встрече с Чжоу Эньлаем конкретизировал своё предложение, рекомендовав, наряду с «Комитетом трёх», учредить в Пекине Исполнительный штаб из представителей военного командования трёх сторон, который наблюдал бы за выполнением Гоминьданом и КПК условий предотвращения гражданской войны. Автор считает, что будущий госсекретарь сознательно перегибал палку. Его предложения, дававшие США исключительное положение в Поднебесной, наверняка натолкнулось бы на решительный протест Москвы. Да и самой Компартии оно в стратегической перспективе было совершенно невыгодно. Но больше всех засуетился диктатор. Осенью Политсовет оставался находящимся где-то в грядущем миражом. В конце декабря он превратился в дело близкого будущего. Но перспектива появления Комитета трёх заставила Чана Кайши так ускорить процесс, что орган появился буквально в считанные дни. Первое заседание Политического консультативного совещания состоялось уже 10 января 1946.
С открывающей речью выступил непосредственно диктатор. Чан Кайши торжественно обещал гарантировать народу демократические свободы, признать равноправие всех политических партий, осуществлять местное самоуправление и выборность всех органов власти, освободить всех политических заключённых.
На этом фоне в тот же день Чжоу Эньлай от имени КПК и Чжан Цюнь от имени Гоминьдана подписали «Соглашение о прекращении военных столкновений в стране» и «Извещение о приказе относительно прекращения военных столкновений и восстановления транспортных связей».
13 января 1946 года начал работу Исполнительный штаб по наблюдению за прекращением гражданской войны, в который вошли: от Гоминьдана — Чжэн Цзэминь, от КПК — Е Цзяньин, от США — У. Робертсон.
Последний, однако, не обладал проектными правами «Комитета трёх». Ключевой структурой, контролирующей процесс перехода к мирной жизни, всё-же остался китайский Политсовет.
Таким образом в Поднебесной установилось Январское перемирие. В широком смысле оно продлилось дольше одного месяца - число вооруженных столкновений между коммунистами и частями НРА оставалось сравнительно невелико до самого конца зимы. Но именно 31 января 1946 прекратило свою деятельность Политическое консультативное совещание. Вообще, оно изначально планировалось как временный орган - промежуточный проводник к Национальному собранию. Да только Китай не мог в неизменном и застывшем виде дожидаться ноября, когда его предусматривалось созвать! Уже Политсовет при полном одобрении масс начал разрабатывать программу реформ. На сессиях Консультативного совещания был принят ряд важных решений по проекту конституции. Главное же - Политсовет предложил не дожидаясь осени провести реорганизацию правительства (причём в обновленном кабинете членам Гоминьдана отводилась лишь половина постов).
Последнее до крайности разъярило Чана Кайши. Диктатор был готов играть в демократизацию на уровне парламента, который планировал постепенно превратить в безвластную говорильню. Исполнительная (и особенно военная) власть являлись его бастионами. Уступки в этой сфере он рассматривал как последний резерв. Быть может, взаимодействуя с полноценным Национальным собранием, Чан Кайши, предварительно удостоверившись в прочности своего контроля над НРА и успешном сдерживании коммунистов, смирился бы со временной сдачей позиций. Но какое-то там Консультативное совещание, безвластное уже по названию, никем не избранное, не обладающее своей силовой компонентой, не смеет ему указывать! Диктатор не верил в то, что американцы, оказавшись поставлены перед жестким выбором, предпочтут ему КПК. Он устал изображать слабость, которую считал мнимой. Авторитета, заработанного в войну, хватило ненадолго? Что ж, значит настало время наглядно напомнить всем, кто является истинным хозяином Китая!
В феврале 1946 Чан Кайши допускает один из самых крупных и важных в отношении последствий своих промахов. Политсовет закрылся. Можно было продолжать игру, на словах поддерживая демократические инициативы, а на деле топя их в разнообразных препонах и проволочках, дотягивая действующий состав Национального правительства до ноября. Либо, если уж диктатор так остро желал унизить своих оппонентов, ничто не мешало ему игнорировать пожелания Консультативного совещания, благо они не обладали никакой юридической силой. Вместо этого был избран другой подход. 10 февраля 1946 в Чунцине намечалось крупное собрание общественности, посвящённое подведению итогов работы Политсовета. Давать разъяснения сути планируемых реформ, в том числе конституционной, намеревались, помимо других участников форума, бывшие члены Консультативного совещания. Именно из них, что представляется весьма разумным, предварительно намечалось сформировать президиум собрания. Однако на площадь Цзяочанкоу, где должен был состояться форум, заранее прибыли политики и официальные лица, аффилированные с режимом, а также около 800 специально нанятых крепких молодчиков, изображающих народные массы. Пользуясь тем, что большинство настоящих участников собрания ещё не прибыло, они составили свой самозваный президиум, намереваясь в дальнейшем модерировать дискуссию, а в целом явно провоцируя скандал. Попытки исходных организаторов возвратить себе контроль и пройти на сцену окончились массовой дракой. Примечательно, что когда на место действия подоспели руководители находящейся в Чунцине делегации КПК, в частности Чжоу Эньлай, провокаторы поспешили скрыться. Но к этому моменту побоище уже приняло большой размах, несколько десятков человек получили ранения. В их число вошли известные общественные деятели Го Можо (в КНР станет первым президентом Академии наук), Лу Гунпу, Ма Инчу и некоторые другие. Полиция бездействовала как в ходе инцидента, так и впоследствии, намеренно сорвав расследование случившегося.
Всем в Китае было очевидно, что драка 10 февраля - это демонстрация силы, намеренно затеянная режимом. Сталину часто приписывают фразу «Не важно как проголосовали - важно как подсчитали». Нечто подобное обозначилось и в китайской политической жизни конца зимы 1946. Любые договорённости, достигнутые в рамках Политсовета, могли быть обесценены и обращены в собственную противоположность, поскольку режим всё активнее пытался присвоить себе единоличное право их трактовать. Когда в марте Второй пленум ЦК Гоминьдана шестого созыва стал получать от активистов и региональных отделений партии просьбы разъяснить им суть будущей конституции и степень её соответствия принципам Сунь Ятсена, Компартия и настроенный на демократизацию лагерь в целом решительно восстали против сепаратного обсуждения данного вопроса. Да, теоретически ничего особенного не происходило. Внутри самого себя ЦК Гоминьдана мог давать нижестоящим организациям любые комментарии относительно сущности проектируемого основного закона Поднебесной - и даже обсуждать гипотетические поправки к нему, выдвигаемые в инициативном порядке теми или иными активистами. Вот только нельзя было не заметить ползучего пересмотра режимом прежних договорённостей. Ничто не мешало властям ещё несколько раз повторить провокации в стиле 10 февраля, а затем, пользуясь возникшими у масс искаженными представлениями, обвинить в отходе от прежних соглашений противоположную сторону. Созыв Национального собрания оказался бы вновь отложен ради очередного раунда переговоров, тогда как вооруженные силы режима окончательно перехватят у коммунистов инициативу и подготовятся к операциям против Освобождённых районов.
Параллельно КПК, да и не только её, сильно насторожило заявление, сделанное Чаном Кайши в начале марта по проблеме Маньчжурии. И Гоминьдан, и Компартия стремились первыми воспользоваться приближающимся выводом советских войск. Обе стороны деятельно готовились к «гонке» за маньчжурские провинции. Сознавая свои слабости, Чунцин сам, как мы помним, несколько раз просил Москву повременить с завершением оккупации. Теперь же диктатор прямо увязал обретение Национальным правительством контроля над Маньчжурией с дальнейшим внутриполитическим урегулированием по дорожной карте, намеченной Политсоветом. При этом он ещё и бросил упрёк коммунистам:
Если кто-то поднимает вопросы внутренних дел в качестве условия для переговоров с центральным правительством, в то время как суверенитет Северо-востока не восстановлен и дипломатические вопросы не решены, если они препятствуют восстановлению нашего суверенитета и усугубляют трудности дипломатии, то мы не знаем, каковы их намерения.
Чан Кайши в итоге дошёл до прямых угро-предостережений в адрес «демократической коалиции», назвав незаконными и неприемлемыми её попытки взять власть в маньчжурских провинциях прежде Гоминьдана и НРА.
При такой постановке вопроса январские договорённости повисали в воздухе. Чжоу Эньлай от имени Компартии обвинил Чунцин в намерении, введя без консультаций с другими участниками Консультативного совещания свои войска на северо-восток, нарушить перемирие, достигнутое при посредничестве Маршалла. Последний 11 марта, созвав завершающее заседание Исполнительного штаба, отбыл в Вашингтон, где доложил президенту Трумэну об успехе своей миротворческой миссии. Естественно односторонние действия диктатора должны были вызвать изрядное раздражение американского спецпредставителя. Параллельно коммунисты развернули широкую информационную компанию, в которой формально указывали правительству на собственные заслуги в деле антияпонской борьбы в Маньчжурии, а по существу обвиняли Гоминьдан в сдаче региона Императорской армии во время событий 1931-1932 годов. Собственно, население маньчжурских провинций и само неплохо помнило об этом. НРА на северо-востоке ждали лишь бывшие коллаборационисты, крупные землевладельцы и некоторая часть бизнеса.
6 апреля 1946 газеты Яньнани по указанию ЦК КПК уже пишут об однопартийной фашистской диктатуре Национального правительства и намекают на возможность полного разрыва отношений, если Чан Кайши не вернётся к безоговорочному выполнению дорожной карты, намеченной Политсоветом. На этом фоне совершенно замораживаются и без того вялотекущие процессы интеграции НРА и вооруженных сил коммунистов. Возобновляются отдельные боестолкновения, особенно диверсии на транспорте. Те же причины, которые некогда похоронили Соглашение двух десяток, опять встают в полный рост. Почувствовав перемену ветра, руководители на местах начинают ставить во главу угла укрепление собственных тактических позиций в преддверии схватки, которая вновь становится в их глазах наиболее вероятным сценарием развития событий. Диктатор считал, что он достаточно силён для эскалации, если «демократическая коалиция» не станет играть по его правилам. Политсовет предварительно согласовал сокращение НРА до 1,8 миллионов (при 600 000 штыков у коммунистов). Частично численность ВС Национального правительства уменьшилась по сравнению с военным временем, однако к середине весны её превосходство над всеми остальными конкурентами в Поднебесной, включая формирования КПК, оставалось значительным. За осень и зиму НРА сумела создать, сохранить и укрепить заслон, отделяющий Особый район от Маньчжурии. Теперь за первые месяцы весны она изготовилась к широкомасштабным переброскам в северо-восточные провинции. Так стоит ли Чунцину протягивать оппонентам руку и искать платформу для компромисса? Армия - лучший аргумент в идеологических дискуссиях. К подобным выводам действующий руководитель Поднебесной пришёл ещё в 1920-х, доказав их делом. И, тем не менее, практика вскоре покажет, что главком НРА существенно переоценил её, а значит и свои возможности.
Помимо промахов на внутриполитической арене, допустил Чан Кайши зимой 1946 и другую, сопоставимую по последствиям для его режима ошибку в дипломатической сфере.
По итогам работы Московской конференции министров иностранных дел Большой тройки был запущен процесс формирования Дальневосточной комиссии. Выше мы уже упоминали её в контексте проблемы репарационных выплат. По-настоящему предметно данный вопрос ДВК начнёт обсуждать лишь во второй половине 1946, однако по ряду значимых моментов стороны озвучили свою позицию уже зимой. И именно в это время выявились значительные расхождения мнений Москвы и Чунцина относительно экономических активов Маньчжурии. С точки зрения Китайской Республики её северо-восточная часть с конца 1931 года находилась под японской оккупацией. Теперь же, когда враг изгнан из пределов Поднебесной, хозяйство бывших Маньчжоу-Го и Мэнцзяна становится неотъемлемой собственностью китайских государственных структур и граждан страны. СССР в свою очередь утверждал, что за полтора десятилетия своего господства империя Восходящего солнца вложила в Маньчжурию значительные капиталы, развернула в своих интересах новые промышленные мощности - и теперь данные объекты, выстроенные японцами, также должны войти в ту общую сумму, которая в дальнейшем будет делиться между претендентами на репарационные выплаты. В отношении же оборонно-промышленного комплекса Советский Союз твёрдо держался той линии, что всё связанное с военной сферой оборудование есть законный трофей победителя. И приступил к его организованному вывозу.
Оценивать позиции сторон можно по-разному. Доводы китайской стороны, как минимум, заслуживают непредвзятого рассмотрения, а Национальное правительство было просто обязано отстаивать государственные интересы. Но во всех сферах жизни вообще, а в международных отношениях - особенно, форма подчас оказывается не менее важна, чем содержание. Вместо дипломатических консультаций и поиска компромиссного решения (едва ли Москва осталась бы в этой ситуации подчёркнуто равнодушна, тем более, вопрос о репарациях всё равно стал бы предметом коллективного обсуждения в рамках Дальневосточной Комиссии с участием США и Великобритании), Чан Кайши санкционировал кампанию публичного шельмования СССР. Зачем диктатор так поступил, судить довольно трудно. Возможно он хотел увязать со скандалом Компартию, изобразить её непатриотической силой, тесно связанной с соседом, попирающим национальную гордость Поднебесной. Либо это был способ мобилизовать массы в поддержку режима через такой примитивный, но, к сожалению, действенный метод, как провоцирование шовинистического угара. Однако на практике Чан Кайши добился лишь одного: антисоветские манифестации и крикливые заявления верной режиму печати изрядно разозлили Советский Союз. А, что ещё более важно, дали Москве формальный предлог, чтобы начать ставить под сомнение действенность Договора о дружбе. Забегая вперёд, юридически он сохранит свою силу до самого образования КНР, но на деле уже к лету 1946 этот документ перестал определять тон советско-китайских отношений. Ко всему, шумные акции никак не помогли Национальному правительству решить исходную задачу: военно-промышленное оборудование как вывозили в СССР раньше, так продолжили и потом вплоть до самого вывода войск. Зато проникновение гоминьдановских структур в Маньчжурию, и без того шедшее непросто, существенно осложнилось. Вплоть до мая 1946, когда завершилось расформирование советских военных комендатур и эвакуация гарнизонов, Национальное правительство не сумело создать дееспособную и обладающую реальным влиянием администрацию ни в одной из маньчжурских провинций. В свою очередь оккупационные силы в марте-апреле стали сотрудничать с коммунистами практически открыто. В частности советская сторона заблаговременно оповещала их о точном графике вывода войск, что позволяло КПК оперативно и уверенно перехватывать власть.
В марте 1946 начался процесс эвакуации соединений РККА из Маньчжурии - и в принципе тогда же возобновилась китайская Гражданская война. Стороны ещё не знали этого, однако в целом отныне интенсивность и размах боевых действий будут лишь возрастать. В ряду первых сражений - пока ещё скромных предвестников грядущих бурь - имеет смысл остановиться на битве за Сыпин, поскольку в нём очень наглядно отражаются многие характерные черты исторического момента, проявляются те тенденции, которые стали определяющими в жизни Поднебесной. Мы уже довольно много говорили ранее о Маньчжурской проблеме. Национальное правительство испытывало большие трудности в деле создания устойчивых административных и военных структур на территории, оккупируемой соединениями советской армии. 8 января 1946 года в Сыпин прибыл командующий гоминьдановской 107-й дивизией Лю Ханьдун, который должен был стать губернатором провинции Ляобэй - одной из вновь создаваемых административно-территориальных единиц китайского северо-востока. Вот только у него не было ни власти, ни войск. Советская комендатура не имела формальных предлогов, чтобы вовсе выставить Лю Ханьдуна или наложить жесткий запрет на его деятельность. Тем не менее, новоявленный губернатор должен был вербовать аппарат и создавать свою юридически уже существующую дивизию по большому счёту с нуля. Население относилось к гоминьдановскому эмиссару плохо. В Маньчжурии не забыли, как их по существу сдали Японии ради ослабления Чжана Сюэляна и укрепления диктатуры Чана Кайши. В этих условиях, не имея войск, Лю Ханьдун начал создавать свои вооружённые силы из отребья: местных бандитов и бывших военнослужащих армии Маньчжоу-го. Естественно, это не прибавляло ему популярности. Как и во многих других местах в свете охлаждения отношений Москвы и Чунцина из-за вопроса о репарациях части советской армии на рубеже зимы-весны 1946 интенсифицировали своё взаимодействие с силами КПК. Когда 13 марта 1946 оккупационный гарнизон оставили Сыпин, коммунисты были заранее обо всём предупреждены.
Чтобы использовать открывшиеся возможности командир местных формирований Компартии Хуан Кэчэн приказал 3-й армейской группе Западноманьчжурского военного района быстро двигаться на север, и атаковать Сыпин. Четырёхтысячное войско Лю Ханьдуна не подозревало, что коммунисты смогут прибыть так быстро, и было захвачено врасплох. 15 марта силы КПК решительным ударом захватили аэропорт к западу от города, а в ночь на 17 марта начался штурм Сыпина. После 10-часового боя населенный пункт перешёл в руки коммунистов. Лю Ханьдун и два его заместителя — бывшие бандиты Ван Дахуа и Ван Яодун — попали в плен. Трофеями КПК стали 69 пулемётов, 32 артиллерийских орудия, свыше двух десятков автомобилей, 300 тягловых лошадей и большое количество другого военного имущества.
Битву за Сыпин можно считать типовой. Схожим образом в марте-апреле 1946 события развивались и во многих других маньчжурских городах. 14 апреля оккупационные войска отступили из Южной Маньчжурии вдоль железнодорожной линии на Харбин. В городе Чанчунь подразделения НРА попытались высадиться на местном аэродроме спустя час после завершения эвакуации оккупационного гарнизона, тем самым упредив Компартию, но уже следующим утром верные КПК части пошли на штурм. После короткой схватки коммунисты одержали верх. Попытки Чунцина раздуть из этого случая шумиху были полностью проигнорированы и СССР, который попытались обвинить в содействии КПК, и партиями «демократической коалиции». После его заявлений начала весны никто не собирался верить крокодиловым слезам диктатора, старающегося изобразить себя жертвой. Именно режим, исподволь дезавуируя решения Политсовета, возвратил прямую силовую борьбу в повестку дня. 24 апреля коммунисты, уведомленные советской комендатурой о сложении ею полномочий, установили свою власть в Харбине. 28-го числа - в Цицикаре.
3 мая советская оккупация Маньчжурии полностью завершилась. Но уже во второй половине апреля на территории южных провинций региона, стремительно увеличиваясь в масштабе и ожесточённости, развернулись боевые действия. В частности их ареной стал всё тот же Сыпин. Для Компартии город стал замком, при помощи которого она рассчитывала логистически запереть для НРА и её перевозок всю северную половину Маньчжурии. В свою очередь верным Национальному правительству силам представлялось эффективной тактикой навязывание КПК крупного сражения, где коммунисты в теории должны были столкнуться с проблемами ввиду недостатка огневой мощи. Кроме того, если говорить откровенно, многое определялось простой логикой эскалации. Одна сторона добивалась успехов, другая реагировала, собирая превосходящие силы для контрудара. Затем - наоборот. И так, постепенно повышая ставки, противники, помимо воли и конкретных руководящих установок своих лидеров, заставляли события переходить в галоп. Эхо решений местных командующих начинало отдаваться по всей Поднебесной, вынуждая титульных диктаторов и кормчих корректировать свои планы - ведь узел оказывался завязан слишком плотно, чтобы просто отступить.
Вторая битва за Сыпин началась с того, что командовавший гоминьдановскими войсками на северо-востоке Сюн Шихуэй не пожелал смириться с итогами первой. Причём, что вероятно, из сугубо карьерных соображений: Чан Кайши намеревался наводнить Маньчжурию войсками, в армии это знали, но кто будет стоять во главе? Прибывший из Генштаба «варяг», или всё-таки человек, уже успевший освоиться на месте? Зависит от тех донесений, который главком НРА будет получать. Сыпинский «щелчок по носу» мог стоить Сюн Шихуэю места, которое в перспективе должно было стать очень выгодным, хлебным и способным выступить трамплином для вознесения в высшие военные и государственные сферы Республики. Конечно город надо отбить! Стратегически диктатору было бы выгоднее накопить более крупный контингент с Жэхэ и юго-западной Маньчжурии, а затем двинуть его вперёд цельной могучей волной. Вероятно, он и собирался так поступить сразу после получения документа, подтверждающего окончание эвакуации советских войск. Но Сюн Шихуэй двигает свои фигуры, открывая партию, уже в первых числах апреля. По его приказанию Новая 1-я армия двинулась на север вдоль Южно-Маньчжурской железной дороги, захватив Телин, Кайюань и Чанту, основные силы 71-й армии двинулись на Канпин и Факу. В свою очередь руководство КПК приняли решение оборонять Сыпин, чтобы замедлить гоминьдановское наступление и дать возможность своим частям успеть занять оставляемые советскими войсками города на КВЖД, отнюдь не считая эту схватку генеральным сражением. Врага предполагалось именно задержать и несколько сковать, пользуясь вдобавок благоприятными погодными условиями: сильные дожди затруднили продвижение танков и автомобилей НРА, что дало шанс перемещавшимся порядком войскам коммунистов конкурировать с ними.
Но вот 4 апреля в Сыпин прибыл Линь Бяо - тоже не лишенный амбиций, решительный человек, которому, не участвовавшему в отличие от Чжоу Эньлая в чунцинских политических пертурбациях, хотелось доказать Мао свою полезность и твёрдость. 5 апреля, проведя рекогносцировку, он радировал Председателю, что с его точки зрения под Сыпином возможно дать полновесное оборонительное сражение.
7 апреля наступавшая от Чанту на север гоминьдановская Новая 1-я армия от железнодорожной станции Цюаньтоу двинулась на северо-запад в район Синлунлинского хребта. К этому времени там уже сосредоточилось двенадцать полков ВС Компартии. Последовавший 8 апреля бой нарушил планы гоминьдановского командования выйти основными силами к Сыпину, и вынудил заняться обеспечением безопасности флангов наступающих войск. Вышло скверно. Действовавшие без плана на основании одного лишь распоряжения Сюн Шихуэя, и не ожидавшие столь сильного сопротивления, соединения НРА не сумели добиться необходимой согласованности в своей контригре. Наступавшая в связке с Новой 1-й армией 71-я армия, заняв Факу, отправила на север 87-ю дивизию к Дава и Бамяньчэну, тем самым подставив её под фланговый обход. Коммунисты, ещё с середины 1930-х умело проводившие марш-броски в сильнопересечённой местности, в том числе горной, быстро перебросили войска с Синлунлинского хребта. 16 апреля нанесли под Дава удар по 87-й дивизии. Части НРА потеряли свыше 2000 человек, трофеями КПК стали 30 автомобилей и большое количество военного имущества. На фоне таких неоспоримых успехов Линь Бяо приказал перебросить в Сыпин все боеспособные части из Чанчуня, оставив там лишь малочисленный гарнизон. И вот из ниоткуда возникла крупная, имеющая оперативное значение баталия. К концу 20-х чисел апреля под Сыпином сосредоточились основные силы коммунистов на северо-востоке Китая: суммарно до 80 000 штыков.
В свою очередь Сюн Шихуэй и командир Новой 1-й армии Чжэн Дунго (последняя, составляя ядро экспедиционных сил НРА, в 1943-1945 сражалась совместно с англо-американскими войсками в Бирме и считалась на этом основании элитой ВС Республики, что сильно давило на её старших офицеров весной 1945), понимая, что после разгрома 87-й дивизии они сумеют оправдаться лишь уверенной победой в ключевой точке сражения, а также не желая играть с противником в маневренные кошки-мышки, с ходу устроили штурм города, уповая на свою огневую мощь.
18 апреля при поддержке танков и авиации НРА атаковала с юга непосредственно Сыпин. Ожесточённые бои продлились трое суток. В сам город подразделениям Новой 1-й армии ворваться не удалось, но зато они овладели расположенными рядом господствующими высотами, а также зданием на окраине, откуда можно было осуществлять корректировку артогня. Сыпин подвергается жестокому обстрелу - в том числе ж/д инфраструктура, остро необходимая на стратегическом уровне самой НРА, если она ещё хочет успеть сорвать переход под контроль КПК севера Маньчжурии…
22 апреля Новая 1-я армия нанесла мощный удар по Сыпину с востока, однако и здесь гоминьдановским войскам не удалось далеко продвинуться. 26 апреля Чжэн Дунго приказал прекратить наступление, и обратился в Шэньян к Ду Юймину с просьбой о подкреплениях. Последний юридически уступал в своих полномочиях Сюн Шихуэю, но имел хорошие связи в центре, поскольку в октябре 1945 принял активное участие в смещении юньнаньского милитариста Лун Юня, попытавшегося занять в провинции автономное положение, аналогичное тому, которым пользовалось семейство Ма на северо-западе страны. Де-факто это был призыв направить под Сыпин подкрепления, адресованный в первую очередь главному командованию НРА и Чану Кайши. Только в эти дни диктатор получает более-менее объективную картину разворачивающейся в Маньчжурии схватки. И - да, отдаёт соответствующие распоряжение, приказывает Ду Юймину поддержать Новую 1-ю армию, пытается принимать меры. Они даже принесут в конечном счёте положительный результат. Однако определённо сам Чан Кайши где-нибудь в начале марта 1946 видел страт кампании на севере совершенно иначе!
В целом битвы за Сыпин уже перевалила за свой экватор. Город успешно сыграл ту роль, что была по-настоящему важна для КПК - крепкого засова, над взломом которого НРА придётся попотеть. И потерять время, лишиться свободы рук и возможности выбирать оптимальное направление приложения усилий. 27 апреля Мао Цзэдун в радиограмме Линь Бяо сравнил мужество обороняющих Сыпин бойцов со стойкостью защитников Мадрида в 1930-х годах. В начале мая Ду Юймин нанесёт обходящий удар силами пяти дивизий. Введённая им в дело Новая 6-я армия заняла нависающую позицию над городом. 14 мая гоминьдановские войска начали под Сыпином решающее концентрическое наступление по всему фронту. Их численность к этому моменту простиралась до более чем 100 000 человек. 18 мая гоминьдановской Новой 6-й армии удалось взять горную вершину Тацзышань, господствовавшую над всем северо-восточным участком обороны коммунистов. Чтобы сохранить войска, Линь Бяо, не дожидаясь разрешения от ЦК партии, отдал приказ о начале отступления из города. Сыпин пал.
Как оценить эту битву? Вроде бы НРА одержала победу. Она овладела населенным пунктом, принудила неприятеля к отходу. Даже нанесла ему несколько большие потери. Хотя применительно к этому этапу противоборства подсчёты почти всегда довольно условны, но считается, что Компартия лишилась примерно 8000 солдат, тогда как ВС Национального правительства - 6800. Однако, если подняться на уровень выше, то выясняется, что пока их оппоненты застряли под Сыпином, коммунисты благополучно завершили то дело, которое начали ещё в первых числах марта. К середине мая 1946 именно им принадлежала большая часть Маньчжурии. Компартия сумела разменять Сыпин на время и инициативу.
В плане же большой политики всё вышло для правящего режима ещё более скверно. Инициируя силовую борьбу за Маньчжурию, Чан Кайши априори довольно много терял. Мощнейший удар наносился не только по комплексу осенних и зимних договорённостей, но по доверию «демократической коалиции» к Национальному правительству вообще. Однако диктатор надеялся на адекватную и перекрывающую компенсацию, которой должны были стать не только некие территориальные приращения зоны контроля Гоминьдана, а нечто большее. Чан Кайши хотел продемонстрировать своё уверенное доминирование в военной компоненте, напугать оппонентов, одновременно дезорганизуя их и разбивая складывающийся против него широкий фронт. Малые партии должны были оценить перспективу: жестокие сражения против заведомо превосходящих сил неприятеля в случае дальнейшего сотрудничества с КПК, или вхождение в обновлённые властные структуры на правах знающих своё место партнёров истинного лидера Поднебесной. Диктатору требовались послушные голоса, ещё недавно певшие в хоре его критиков - тогда он сумел бы развенчать весьма невыгодную и на внешнем (причём равно для СССР и США), и на внутреннем треке картину «тиранический Гоминьдан против всех остальных». Пусть кто-то ещё из политических сил страны поддержит правительственные трактовки договорённостей Консультативного совещания. Конечно, можно было наплодить формально самостоятельных опереточных карликов, готовых поддакивать любым заявлениям главы государства. Но реакция народа на провокацию 10 февраля, когда никто не поверил в независимость и честность известных своей близостью к режиму людей, внезапно ставших трибунами масс, показывала Чану Кайши, что это едва ли сумеет по-настоящему переубедить широкие слои китайцев. Нужен был кто-то, уже успевший обозначить свою отрицательную позицию по отношению к Национальному правительству.
Коммунисты ничего не могли предложить малым партиям, кроме гипотетической честной демократической борьбы после ликвидации монополии Гоминьдана. В свою очередь у диктатора оказались бы в руках и кнут, и пряник. Напуганные грозным лязгом оружия НРА, Демократическая лига, Младокитайская партия и прочие структуры, не имеющие своих сколь-либо серьёзных боевых организаций, должны были стать куда сговорчивее, особенно в сочетании с подкупом, взятками и щедрыми посулами, гарантирующими благополучие конкретных лиц из числа их руководителей.
Вот только в реальности все увидели нечто совершенно иное: топтания вооруженных сил режима, примерную равнозначность боевых возможностей армий Национального правительства и Компартии. Взять ранее ею же сданный Сыпин после полутора месяцев боёв - это и есть вся та подавляющая мощь НРА, которая должна заставлять оппонентов властей покорно трепетать при одном только намёке Чана Кайши, что он может отказаться от переговоров? Режим разыграл свою старшую козырную карту, но взятка КПК, даже если брать сугубо географический аспект, оказалась больше. К лету 1946 Национальное правительство контролировало в лучшем случае 25-30% территории Маньчжурии, которая была на кону и оспаривалась сторонами в весенние месяцы. Так кто же остался в дураках?
Повторюсь ещё раз, определённо диктатор видел решающие ходы в разворачивающейся партии совершенно иначе. Но, как ни парадоксально, управляемость и надёжность командной цепи в полупартизанских формированиях Компартии оказались выше, нежели у регулярных военных и государственных структур Республики. Низы действовали по обстановке и там, и там. Однако Мао удавалось куда лучше вплетать чужие импровизации в своё стратегическое планирование. Отчасти некоторую неповоротливость Чана Кайши в столь важный для него момент можно объяснить пришедшимися очень не ко времени организационными пертурбациями, несколько нарушившими сложившийся порядок управления. 5 мая 1946 - как раз на фоне финальной части битвы за Сыпин - завершился стартовавший в предшествующем месяце процесс переезда органов власти режима из Чунцина на прежнее место в Нанкин.
К июню 1946 диктатор попал в положение цугцванга. Любое из доступных ему решений было, мягко говоря, не оптимальным, и грозило ухудшением позиции. Гонка за Маньчжурию, провоцирующая напряженность и стычки, окончилась. Первого выпада меча главкома НРА никто особенно не испугался. Вместе с тем, хотя гласно этого ещё никто не заявил, вся страна понимала: невозможно закрыть глаза на события конца зимы и весенних месяцев, просто вернуться на исходную позицию, какой та была по окончании заседаний Политсовета 31 января. Для восстановления к подлинного, а не декларативного компромисса потребуется новая сессия Консультативного совещания. Или вообще какой-то другой формат. С большой долей вероятности на сей раз «демократическая коалиция» в качестве предварительного условия открытия переговоров поставит разбавление действующего состава правительства их кадрами немедленно, до созыва Национального собрания. Чан Кайши не желал идти на это ещё зимой по практическим соображениям, да и фактор престижа уже тогда тоже имел определённое значение. Но теперь, если он позволит ввести в состав кабинета людей со стороны - пускай на сугубо второстепенные позиции - весь Китай однозначно расценит данный шаг как проявление слабости. С другой стороны при инерционном сценарии, продолжая бодания в центральной Маньчжурии и теряя темп, дотягивая страну до ноября месяца и выборов, режим рисковал столкнуться с организованным бойкотом и предъявлением требования многопартийного правительства уже в формате коллективного ультиматума. То же самое, только ещё унизительнее!
Не идти на поводу у оппонентов? Разогнать всех вооруженной рукой? Непростая задача. Но хорошо, допустим удастся осуществить быструю зачистку в масштабах всей Поднебесной… У недовольства населения есть весьма серьёзные объективные причины, коренящиеся в социально-экономическом базисе, который диктатор, даже если бы захотел и сумел бы порвать с некоторыми заинтересованными в сложившемся положении элитными группами, всё равно не в состоянии изменить быстро. Единовластие многое даёт. Однако оно же делает тебя в глазах масс ответственным за всё на свете. НРА состоит из солдат, которые досыта навоевались ещё с японцами. При всех особенностях ВС Китайской Республики, массовая армия всё равно всегда суть- плоть от плоти народа. Люди по всей Поднебесной после выстраданной Победы хотели новой жизни, передела земли, борьбы с местячковыми бонзами и просто окопавшимися по учреждениям коррупционерами. В формате «один против всех» Гоминьдан стал бы однозначно восприниматься как плотина на пути перемен. А дальше… Когда-то детище Сунь Ятсена по списочному составу верных ему частей тоже радикально уступало гордым наследникам Бэйянской клики. Но зато Национальная партия имела программу обновления, в которую верили - и считали её избавлением от явно тупиковой кровавой возни сменяющих друг друга группировок варлордов. Несколько громких побед, организационная и военная помощь из-за рубежа (от Советского Союза, который в реалиях второй половины 1940-х теперь может точно также поддержать Компартию) - и вот уже толпы вчерашних врагов переходят под знамёна с белым солнцем на синем поле. Чан Кайши не забыл события Северного похода. Если внутри НРА произойдёт моральный надлом, то посыпается всё, поскольку никаких иных средств для поддержания прочности социальной пирамиды и вертикали власти у режима просто не останется.
Пост-бэйянские клики, ангажированные друг другом и считающие себя очень сильными, упустили в 1926 инициативу. Страна видела, кто именно идёт вперёд - пусть с трудностями и паузами, а кто пятится. Кроме того, партия Сунь Ятсена была сильна вовлечением новых кадров. Занимая ту или иную провинцию, она в те годы не тратила силы на расстановку повсюду гарнизонов, а, напротив, питалась от земли, позволяя популярным лидерам вершить политику перемен её именем. Теперь очень похожим образом с успехом действовали коммунисты. Дайте им относительную свободу - и они с огромной скоростью интегрируют в свои ряды вчерашних партизан и крестьянских вождей, заменяя иерархические вертикали общей верностью понятному всем идейному катехизису, коллективной солидарностью и революционной пластичностью, когда новые органы создаются и перестраиваются «с колёс». На тот же Сыпин наступали регулярные армии и дивизии. А кто его оборонял? Сборная солянка! По названию тоже войсковые соединения, хотя и тут уже заметна некоторая разнотипица: 7-я, 8-я и 10-я бригады 3-й дивизии Хуан Кэчэна, колонна Вань И, шаньдунская 1-я дивизия Лян Синчу, шаньдунская 2-я дивизия Ло Хуашэна, 20-я и 21-я бригады 7-й дивизии Ян Гофу, охранная 1-я бригада Дэн Хуа. На деле численность и оснащение подразделений было совершенно разным, штатное расписание условно копировало НРА, или вовсе отсутствовало. Шаньдунцы - вчерашние партизаны, дрались преимущественно с винтовками Арисака в руках и в японских касках, что хорошо заметно на некоторых фотографиях.
Конечно, не стоит выдавать бедность за добродетель, однако эта сконструированная с бору по сосенке военная машина работала. Если бы режим попытался провернуть нечто подобное - вырастить из ничего войсковые соединения на базе партийных кадров и просто сочувствующих, итогом стало бы или полное поражение, или в лучшем случае рождение полунезависимого варлорда, опирающегося на верное лично ему землячество, да знакомства с влиятельными тузами уездного уровня.
В мае-июне 1946 Большая гражданская война возобновилась, чтобы потом уже не заканчиваться вплоть до полного краха одной из сторон. Но тогда этого ещё никто не знал. Напротив, диктатор, видя обозначенные выше тупиковые сценарии, попытался комбинировать лучшие элементы доступных ему стратегий. Не отдавать инициативу! А это значит - не останавливаться: пускай кампания началась почти спонтанно и в целом неидеально, теперь нужно усиливать давление. Репутацию можно восстановить демонстрацией если не подавляющей силы, то обилия ресурсов и непреклонной воли. Вышибить коммунистов из Маньчжурии, где по-настоящему прочно обосноваться они не могли! Создать серьёзную угрозу Особому району! Блокировать связи отдельных областей, подконтрольных Компартии, друг с другом. Беспощадно дозачистить прежние Освобождённые районы вблизи от Янцзы. Но в то же время параллельно не сжигать все мосты. Придерживаться договорённости о созыве Национального собрания. Публично и точно, вплоть до конкретной даты, подтверждать их, причём даже ничем дополнительно не обуславливая. Пусть КПК сама на виду у всей Поднебесной плюнет в протянутую руку.
Если коммунисты станут упорствовать, не замечая или отклоняя инициативы правительства, то это постепенно расколет «демократический лагерь». Лишенные своих войск молодые партии не захотят превращаться в неясный и ни на что не влияющий придаток к бригадам, отрядам и колоннам под красными знамёнами. Руководство КПК, даже сознавая суть проблемы, определённо не станет ломать и дробить ради партнёров и без того не самую прочную систему управления собственными ВС. Да и вообще на войне игры в плюрализм редко доводят до добра. Малые партии, чтобы реализовывать себя, остро нуждаются в электоральных и парламентских механизмах. Они не примут демократию советского типа и не смогут адаптировать её под свои нужды. Давить на режим, используя красных как таран - одно. Откладывать нормализацию политсистемы уже не на неполный год, а на совершенно неопределённую перспективу - совершенно другое. Буржуазные партии, мечтавшие о либерализации и появлении пространства для манёвра - лоббизма, прагматической конкуренции, определённо не захотят «идти с коммунистами в новый Великий поход», который по определению потребует жесточайшей дисциплины, радикализма, а также приведёт их в деревню, где все демократические свободы для крестьян - пустой звук, в отличие от передела собственности. Нет! Малые партии отколются от КПК! Примут установленные диктатором правила игры на электоральном поле в обмен на право туда войти. А затем, уже после выборов, ещё и приложат в своей агитации коммунистов, как главное препятствие на пути к установлению внутреннего спокойствия и порядка в Поднебесной.
Если же Компартия сама - неважно в какой форме - проявит заинтересованность к возобновлению диалога с Нанкином, Чан Кайши охотно и милостиво отзовётся. Он даже не будет поднимать вопрос о единстве администрации (благо к середине осени диктатор рассчитывал отобрать у красных Маньчжурию и в целом скомпрометировать и сорвать все их попытки выстроить параллельную государственность со своей экономической жизнью и механизмами соцобеспечения) - пусть до выборов сохраняются любые Особые и Свободные районы. Но, апеллируя к опыту весны, когда боевые действия после вроде бы устроивших всех соглашений Политсовещания разгорелись как бы сами по себе, Чан Кайши настоит на разоружении и объединении под национальным командованием всех военизированных формирований в Поднебесной. И на фоне небывалой мягкости диктатора в остальных аспектах, нация может поверить его яростному возмущению, когда КПК неминуемо откажет. Ну или, хотя последнее, зная Мао и остальных, представлялось практически невероятным, коммунисты действительно вырвут сами себе зубы в обмен на легализацию. В сентябре 1945, когда на месте уходящих японцев возникал опасный вакуум, Чан Кайши не смог принудить их к этому. Но наступили другие времена!
Чего диктатор ждал к концу лета, а как максимум - к октябрю? Очищения Маньчжурии, первых признаков дробления «демократической коалиции», а также на базе последнего и на фоне становящегося всё острее антагонизма Вашингтона с Москвой, пересмотра позиции США относительно оказания Гоминьдану военной и финансовой помощи. Самое удивительно, что многие прогнозы оказались вполне точными. И, тем не менее, в июне 1946 главком НРА ступил на путь, который вёл его к краху.
Приказы были отданы. 310 000 группировка НРА начала наступление на примерно 60 000 коммунистов Ли Сяньняня, оборонявших Хэнань-Хубэйский советский район. Против Шаньдун-Аньхой-Цзянсуского советского района готовились задействовать до полумиллиона солдат и офицеров. Сопоставимые силы должны были наступать в центральную и северную Маньчжурию. Гражданская война возобновилась в своём полном масштабе. О том, как это было - в следующей главе.