Повесть о танкисте.

Ромащенко Александр Иванович
 Стародубцев Александр Васильевич

Часть 1. Предисловие

Судьбе было угодно встретить нас в одной палате кардиологического отделения. Среди её обитателей Александр Иванович оказался самым старшим по возрасту. Ему шёл восемьдесят четвёртый год.

  А я в палате был самым младшим. В то время, когда он воевал на фронтах Великой Отечественной войны, громил фашистских захватчиков мощью танковой брони, сам горел и был несколько раз тяжело ранен, я только появился на свет. Благодаря тому, что отцу разрешили на неделю заехать домой по пути из госпиталя на военный завод.

 Но несмотря на столь большую разницу в возрасте, у нас сразу сложились хорошие отношения. Обитатели палаты, а сюда все попадали через "чистилище" -- так больные в шутку называют палату интенсивной терапии, относились друг к другу с должным вниманием, а к Александру Ивановичу с особым уважением.

 Однажды вечером, когда спать ложиться было ещё рано, а слоняться по коридору уже поздно, он рассказал нам несколько эпизодов из фронтовой жизни. Палата слушала его рассказ с редким в больницах вниманием, где каждый старается рассказать своё, самое интересное.

 Тишина в палате во время рассказа стояла абсолютная. А потом все единодушно решили, что всё рассказанное старым солдатом, должны узнать не только  узники нашей палаты. С тем и заночевали.

 На другой день Александр Иванович предложил мне положить его рассказ на бумагу. Не буду скрывать, что это предложение меня озадачило. Всё, что приходилось писать раньше, ни в какие сравнения с серьёзностью и сложностью предстоящей работы нельзя было сравнить.

  Но его добрая улыбка и пытливый взгляд, прошедшего через многие испытания человека, помогли одолеть сомнения. И мы стали собирать это повествование. Он неторопливо рассказывал, а я записывал.

 Потом из этого  материала собирался текст. Уточнялся, дополнялся. Работа продолжалась. Что из этого получилось -- Вам, уважаемый читатель, расскажут последующие строки. Вам и судить их и миловать...

Вступление

"Моим детям и внукам посвящаю."

                А. И. Ромащенко.

      Я надеюсь, что в свободное от житейских забот время, следующие за нами поколения моих родных вспомнят о своем прародителе и захотят узнать о том, как я жил, учился и трудился; какие были в моей жизни ошибки и на моем примере обдумают свою судьбу. Я жил в годы существования социалистического государства.

 На фоне описания своего жизненного пути я хочу рассказать, насколько мне это удастся -- какие изменения происходили в отсталой, аграрной, лапотной России. Как она смогла превратиться в индустриальную сверхдержаву.

 Социалистический способ хозяйствования отличается от капиталистического тем, что в социалистическом способе хозяйствования все проблемы общественного развития страны решаются сообща.

 А каждому человеку гарантировано социальное обеспечение Стратегические задачи жизни общества обсуждаются всенародно а решения принимаются при большом стечении представителей всех слоёв общества.

 При капиталистическом способе хозяйствования -- каждый человек остаётся со всеми своими проблемами один на один.

 За копоткий исторический срок Россия, в союзе с национальными республиками, входящими раньше в состав Российской империи на правах губерний, смогла образовать Союз Советских Социалистических республик -- СССР.

 Результат этой титанической работы всех народов ярко сформулировал премьер министр Великобритании -- Уинстон Черчилль: " Надо быть гением, чтобы за такой короткий срок поднять Россию от лаптей до космоса."

 Это позволило нашей Родине не только устоять перед  фашистским нашествием, с его экономическим потенциалом четырнадцати государств Европы, но и разгромить его.

 В начале Великой Отечественной войны стран Европы выплавляли 14 миллионов тонн стали, а СССР -- 7 мл. тонн. Не все люди на земле относились к молодому социалистическому государству однозначно.

  Угнетатели людей и народов паразитирующие на чужом труде -- были настроены к нашей стране враждебно. Они видели в ней угрозу своим прибылям, своей политике, своему положению, своему господству   над другими народами.

 Народы испытывающие колониальную зависимость, угнетаемые и порабощенные -- видели в нашей стране надежду на освобождение из под этого гнета. Мечтали о свободе и всё настойчивее требовали раскрепощения.

 Рабочий класс многих капиталистических стран обязан революции России тем, что фабриканты и банкиры, опасаясь революций в своих странах, вынуждены были сократить часть своих прибылей и направить их на повышение благосостояния своих рабочих.

 Своё повествование я начну со дня своего рождения.
  Родился я в жаркую пору уборки урожая, в обеденный перерыв, 10 августа 1918 года, под копной.

 В тот день убирали пшеницу. Мужики косили косами, а женщины вязали снопы. Меня с мамой отвезли в село Чистополье, Кокчетавской области. Село большое, Красивое, богатое. В селе была школа и церковь.

 Через два дня меня в церкви окрестили, а на третий день мама снова пошла вязать снопы. Я остался с бабушкой и марлевой соской из хлеба и молока. Ни о каком декрете и о детском садике тогда и речи не было.

 Отца, Ромащенко Ивана Яковлевича, тогда дома не было, он воевал. Россия с 1914 по 1917 годы участвовала в Первой мировой войне. В феврале 1917 года царь Николай второй отрекся от престола. В конце 1917 года солдаты бросали фронт и отец приехал домой. Седьмого ноября совершилась Великая Октябрьская социалистическая революция.

 Вскоре началась гражданская война, которая длилась до двадцать первого года. Весной 1918 года отца призвали в белую армию Колчака. Поэтому в момент моего рождения отца дома не оказалось.

  В конце 1918 года отец и 35 мужиков из нашего села перешли от Колчака в Красную армию. Их зачислили в кавалерийский эскадрон армии Михаила Фрунзе. Дивизия наступала от Кустаная на Атбасар и далее на Ташкент.

 Отец мой был человеком грамотным, окончил четыре класса церковно-приходской школы. Командир назначил его писарем эскадрона.

 Маршрут наступления дивизии проходил недалеко от нашего дома, через село Старобельское, что в пятидесяти километрах западнее. Отец попросил у командира отпуск на три дня, заехать домой проведать сына и семью, сшить новый полушубок и заменить сапоги. Командир его просьбу удовлетворил и дал увольнительную записку. Это происходило в конце января 1919 года.

 Когда папа приехал домой, мне было уже полгода. Он пробыл дома с семьей три дня. За это время ему сшили полушубок и теплые кожаные сапоги с войлочным окладом.

 Вечером последнего дня отпуска мама и бабушка просили папу ехать в часть, но он их не послушал, решив, что догонит своих на следующий день.

 Но к великому нашему несчастью уехать ему не удалось. Эта ночь оказалась последней в его жизни...

 В то время были сформированы войска: ЧОН -- части особого назначения. Ни ликвидировали банды, ловили дезертиров, заготовляли продукты питания для армии. Один из таких отрядов прибыл вечером в наше село.

 В селе было много дезертиров, какие уже не раз прятались от облавы. Верхом на коне скакали в аул к казахам. А к в аул военные не входили.

 Услышав о том, что в село прибыл отряд, мама и бабушка просили отца уехать. А он говорит: "Что мне бояться, у меня увольнительная". Вскоре к нам в двери постучали. Посыльный сказал деду, что его вызывают в волость.

 Вскоре дедушка вернулся и сообщил, что вызывают отца. Женщины снова просят отца уехать, но он пошел в волость. И... не вернулся. За ночь там собрали семнадцать человек. Священник был восемнадцатым.

 Утром всех задержанных переправили за реку, раздели до нижнего белья и расстреляли. Отцу пуля попала в живот , он был еще жив. Командир отряда пошел проверять расстрелянных и увидев недобитого, разрубил ему шашкой голову. Я три дня прожил с отцом и стал сиротой.

 Село наполнилось криками и стонами. Плакали родные и близкие убитых. Продотряд уехал, но хоронить убитых разрешили только на следующий день в общей могиле.

 Через два дня умерла, не пережив смерти сына, бабушка. А еще через три дня пал папин конь. И с той поры начались наши с мамой страдания.

 Старшая сестра отца -- Канигина Оксинья Яковлевна -- алчная и властолюбивая женщина, не смотря на то, что она была замужем и жила в своем доме, перешла жить с мужем и четырьмя детьми в наш дом. В нашем доме она стала распоряжаться как в собственном, а нас с мамой выгонять.

 Заступиться за нас было некому. Мы с ней вынуждены были перейти жить в дом маминого отца. Дом у дедушки был маленький пятистенок, а семья -- восемь человек. В таких условиях и на дедушкиных хлебах мы и жили девятнадцатый и двадцатый год.

 Летом 1921 года маму посватал бывший папин знакомый, Ельшин Николай Федорович. Они вместе с отцом воевали в армии Фрунзе. У него умерла жена, оставив ему дочь, мне ровесницу. Дом его был в деревне Образцовка ( по казахски -- Тайсара ), что в десяти километрах от села Чистополье.

  Нас стало четыре человека, да при нём жила сестра старшего брата -- семь человек. За столом собиралось одиннадцать едоков.

 Отчим мой был добрейшей души человек. Благородный, честный, уважительный  и простой. Все это я старался перенимать у него и учился всему хорошему. Он не  умед нецензурно выражаться, а если припечет -- выпаливал: "Ух ты, анафема-душа."

 Меня учил:" Сынок, если ударят по щеке -- подставь другую, оторвут полу -- отдай последнюю." Меня он никогда не обижал.

 Самым первым моим в в жизни воспоминанием было, когда мама с отчимом ездили венчаться в Чистополье, меня взяли с собой, посадили на передок повозки. подъехав к церкви, ушли в храм, а меня оставили на передке.

 Было лето. Мухи донимали коня и он мотал головой. Я натянул вожжи. Конь снова мотнул головой и сдернул меня с сиденки.

  Хорошо, что лошадь была спокойная. Папа с мамой вернулись из церкви и вытащили меня из-под копыт. С тог самого момента я помню все события в моей жизни.

Часть 2. Родители дедов

Капелька прозрачной жидкости недолго повисела на клювике пипетки, словно спрыгнула вслед за бесчисленным множеством предыдущих, в крохотный омуток уже отмерянного раствора, чтобы устремиться далее до конечного пункта назначения.

 На ее месте тут же набухала и тяжелела следующая. Электронный дозатор скрупулезно отмерял назначенную между ними дистанцию, не допуская в их движении простоев и  толкотни. Сообщал о их движении нескончаемой чередой мягких звуков. Между пятым и шестым сигналом очередная капелька могла покидать старт.

Днем он много наблюдал за этой чередой капель и убедился, что ни одна из них не двинулась с места раньше пятого сигнала. " Словно танковая колонна на марше -- подумалось ему -- и порядок такой же."

Лежать под капельницей надоедает. Надоело и ему. Но приходилось терпеть, поскольку судьба на этот раз ничего другого не предлагала. Молодые мужики пробовали на свой риск ускорять движение потока, но это можно было делать на старых капельницах, ослабив зажим стопора, а электроника пунктуальна.

Прикажет ей сестренка отпускать не более десяти капель в минуту -- и она скрупулезно отмеряет заданный ритм все пятьдесят часов абсолютного покоя.

В палате светло, тепло, чисто и сухо. Изредка прошелестит тапочками заботливая сестричка. Спросит о самочувствии, спросит -- не нужно ли чего и удалится обгонять не малые свои заботы да хлопоты.

На девятом десятке лет сердце не раз укладывало его в палату интенсивной терапии, сокращенно -- ПИТ. Вероятно с такой же бравадой армейские романтики произносят слово"губа"? Глупости конечно. Никакого сравнения. Армейская "губа"  на границе жизни и свободы, а ПИТ на границе жизни и смерти...

Но звучит безобиднее. На губе человек сначала бравирует своим пофигизмом а затем затихает и вянет угнетенный стенами каземата.  А в реанимации человек сначала, словно выключенный телевизор, а затем оживает и снова готов воспринимать и вещать.

За все годы военной службы, а это без малого полвека, он так и не успел побывать на "губе". И хоть характер его не был ванильным, воинскую службу он уважал и соблюдал параграфы воинского этикета.

Долгими бессонными ночами лежа без сна на больничной койке, он снова и снова возвращался в те далекие годы. Воспоминания и размышления неспешно сменяли друг друга, беззвучно перелистывали страницы прожитых лет. Открывали, словно заново, давно минувшие события.

Иногда память его забиралась еще дальше и тогда он видел себя босоногим хлопчиком в домотканой рубашонке заменяющей и рубашку и штанишки. С каким азартом они преследовали с такими же одержимыми всадниками убегающих по оврагу бандитов.

А как покойно было притаиться под крылом прабабушки и сквозь дрему слушать её завораживающие сказы. Еще интереснее они были когда они стар да мал забирались на большую печь, где сушилась на размол пшеница.

В сумеречном тепле мир бабушкиных сказок казался еще интереснее и загадочнее. Старушка ласково поглаживала его стриженую головку и рассказывала сказку за сказкой. Он так и засыпал под ее теплой ладонью.

Александр Иванович повернулся  на кровати, высвобождая отлежалые места и снова погрузился в размышлению

Прабабушка надежда одиннадцать лет прожила при жизни Александра Пушкина. Родилась в 1926 году на Черниговщине, а преставилась в 1927. Прожила 101 год и несмотря на преклонный возраст, сохранила ясный ум и доброе сердце.

В молодости она была хороша собою, темноволоса, стройна и красива. А когда стала невестой, ее агатовые глаза лишили покоя сердца многих парубков. Многие почтенные родители хотели бы видеть ее невесткой в своем доме. Но сердце ее уже было навсегда отдано единственному милому. Такому же красивому и статному, широкоплечему богатырю Ивану.

Сколько закатов проводили они с милым на притихшем берегу, знают тоько бархатные украинские вечера да лучистые звезды. Иван уже гадал, в который воскресный день засылать сватов и родители Нади готовы были их принять с почетом и уважением.
Да не суждено было сбыться сокровенным мечтам влюбленных.

Надя была крепостной крестьянкой престарелого барина и служила в его доме горничной. Старый барин относился к вежливой и аккуратной девушке хорошо. И барыня была довольна исполнительной и опрятной работницей.

Да вот на беду ослепила красота подневольной девушки молодого владельца соседней усадьбы. Захотелось ему заполучить смазливую девку в свое имущество.

Долго ли коротко ли вынашивал он свой замысел, но однажды после удачной охоты заехал он к старому барину, одарил его охотничьей добычей да и принялся у старца красотку выпрашивать:

- Продай - говорит - мне девку, у тебя еще и других много. -
Старик упирается, не отдает. А молодой еще пуще напирает. Старик не уступает и пеняет соседу:

- Я у тебя собаку гончую просил, а ты не уступил. А девку просишь... -
Сосед обещает:
- Схожу на той неделе на уток и собака твоя.
- Вот и хорошо. - прошамкал старик.

- А девка? - спрашивает молодой барин.
- Что девка? - словно не понимает старик.
- Девку отдашь? -допытывается охотник.

- Коли собаку оставишь, так и деку отдам. Увезешь -.
Так и согласились.

 Добрые люди открыли Надежде этот секрет. Надежда слыхала, о соседнем барине нехорошие слухи.  А как узнала о сговоре, залилась слезами. Чернее ночи пришла она в тот вечер на свидание и обливаясь слезами рассказала, какая беда нависла над их судьбой.

Крепко задумался Иван. Пытался найти выход из беды, но как ни ломал голову опечаленный парень, ничего спасительного придумать не мог. Среди крестьян уже давно из уст в уста передавалась молва о том, что крестьянам скоро дадут Вольную. Но, толком никто ничего не знал.

И тогда порешили они удариться в бега еще до того дня, когда выживший из ума перестарок станет у самодура гончую суку на молодую девушку выменивать.

А как решили, так и стали тайно в немыслимый путь припасаться. Иван сплел четыре пары лаптей. Надежда припасла кое-каких харчей. На их счастье сластолюбивый охотник промочил на ночной охоте ноги и немало дней провалялся с ангиной. А Иван с Надей не теряли времени, собирали все, что могли. Хорошо помог верный друг Ивана, поделился едва ли не последней рубахой.

В назначенный час вышли они на окраину села, повернулись лицом к церкви и положили по три земных поклона и трижды положили на храм Крестное Знаменье. Первый крест Господу Богу. Второй крест за искупление греха перед родителями. Третий крест - за будущую судьбу.

И Господь Бог принял их поклон. Помог. Через многие лишения и испытания пришлось им продираться. Не всякому человеку по силам, а они одолели этот немыслимый путь. Если бы им лететь вольными птицами, никуда не сворачивать, то и тогда бы эта  дорога заняла три с половиной тысячи верст.

 А они эти версты вытоптали по долинам, лесам и горам. Через бесчисленное множество рек и речушек, от благословенной Черниговщины до спасительного Алтая, где и сейчас стоит уездный городок - Рубцовск. А тогда это было маленькое поселение. Да и не поселение, а неприметная слободка.

Люди там и поныне живут трудолюбивые, умелые. На всю страну мастерят трактора. Сельские трактористы забыли заводскую марку этих тракторов, а зовут уважительно - "Алтаец". Для лесорубов там мастерят трактора трелевочные, для геологов и полярников вездеходы. Для армии - еще чего посерьезнее.

Крепкий волевой мужик Рубцов, следуя в Сибирь, организовал на Тоболе артель и двинулся вглубь неведомых мест.  Достиг реки Алей. Тут и поставил он со товарищи острожек. А именем его увековечил свою фамилию.

 Сейчас, лежа в этой больничной тишине, Александр Иванович пытался представить путь, пройденный своими предками. Ему, человеку привыкшему работать с картами и самому побывавшему во многих рейдах  и походах, было легче понять - скольких трудов и напряжения сил требовал такой путь. Чего стоило спасение от крепостного произвола.

Сестричка Аня появилась в палате с наполненным шприцем и стягивая одеяло с обреченного места, ласково проговорила:

- Дедушка, Я тебя сейчас не сильно уколю. Т – а - к... Да ты, дедушка, у нас совсем молодец... молодые вздрагивают. А ты молодец, настоящий гвардеец.

- Доченька, я уже шестьдесят лет в гвардии состою. Да только сейчас, наверное, списали... -неторопливо проговорил довольный похвалой ветеран.

- Что ты, дедушка, таких орлов в гвардию зачисляют навечно. В первые ряды. - Заверила Аня, поправила штатив капельницы и направилась из палаты.

Он поблагодарил сестру, поправил потревоженное одеяло. Шаги сестрички заторопились по коридору, слышно было, как открылась дверь процедурного кабинета. Александр Иванович снова погрузился в размышления.

Интересно устроены люди. Посадить укол в укромное место, это такое пустяковое дело, а больные каждую сестру по руке узнают. Об одной скажут, что у нее легкая рука. Не выбирают, не голосуют, а кто-нибудь однажды не ошибётся и промолвит вслух.

И уже те, кто потом лягут на эти койки, уже заранее знают у кого легкая рука.
И самого внимательного доктора определят и сестричку и нянечку. Как ребятишки в детском садике или в школе.

А здесь все характеристики передаются от одного поколения страдальцев к другому. Когда поступил и куда определили тяжелого больного; где и с кем случился кризис -- все это обитатели палат узнают с поразительной осведомленностью по своему устному телеграфу. И не угадаешь, кто про кого больше знает; доктора -- про больных или больные -- про докторов.

Стекла в окне окрасились в цвет заката. Потом зарево стало остывать, появились тени и еще немного спустя вечер затемнил стекла в цвет пластов непроницаемого сланца. А воспоминания снова уносили Александра Ивановича в далекое ушедшее прошлое.   

                Юность.

В школе Саша пошел учиться сразу в четвертый класс. Посему в четвертый? А потому, что всю грамматику и математику он выучил еще раньше, когда в школу ходили его дядьки. Они садились за уроки и маленький Саша с ними, они читают и пишут, и он тут как тут.

Да не отстает, иногда еще и фору дядькам задаст. Когда он научился разбирать слова, взрослые девушки стали просить его прочитать письмо от женихов, что служили в армии. Подкараулят его где-нибудь в укромном месте и просят почитать или написать письмо. А за услугу и молчание сахарком угостят.

 Он знал о каждой из них все самое сокровенное, но девичьих секретов никому никогда не выдавал. А с дядьками он выучил все науки церковно приходской школы до четвертого класса.

В школе преподавала дочь местного батюшки. Отношение ее к ученикам было очень высокомерным и грубым.
Первым уроком было чтение. Вторым  -- чистописание. Третьим -- арифметика. Четвертым -- богослужение.

На уроке богослужения детей богатых родителей ставили читать евангелие. Остальные пели, а все вместе молились.
В пору ЛИКБеза Саша многим односельчанам помог научиться грамоте. А первую из соседей научил читать и писать свою маму.

      Школу-семилетку Саша окончил в 1934 году. После окончания школы дед увез Сашу в Азейбарджан на алюминиевый завод. Там он без отрыва от работы выучился на машиниста паровоза.

 На заводах стали отказываться от услуг иноземных инженеров, поскольку во многих местах проявлялись случаи технического саботажа. На смену им прихо приходили слушатели рабфаков, а в  36-37 годах их ряды пополнили первые выпускники техникумов.

В 1937 6оду Саша Ромащенко закончил рабфак и направился в город Златоуст, Челябинской области. На заводе, куда он пришел на работу, на доске почета был помещен портрет его дяди Михаила, который при встрече сказал племяннику: " Видишь, как я работаю? Так и ты работай". Старательный юноша без затруднений влился в рабочий коллектив. По заводскому гудку начинал и заканчивал рабочий день. Вступил в Комсомол.

     Его направили на курсы военной подготовки. Сложную 120 часовую программу он освоил на отлично. Начальник сборов оставил Сашу на этих курсах инструктором. Саша снова и снова изучал военное дело с новым составом курсантов.

Часть 3. Война

Боевое мастерство

      В 1938 году Александра призвали на военную службу. Провожая его, дядя напутствовал -- время Сашок, сейчас не простое. Чует мое сердце – в Европе все добром не кончится И если что, не забывай:" Кто к нам с мечем придет -- тот от меча и погибнет" -- это еще Александр Невский сказал.

  И все будущие поколения это его наказ помнили. Потому до сих пор и стоит нерушимым оплотом Русь-Матушка. И не только сама стоит, но и другим народам верной опорой и надежным щитом служит. Никогда не забывай этой великой правды и веры. А не погибнет вера и мы устоим, кто бы на нашу свободу ни покусился. Накрепко запомнил слова мудрого наставника молодой рекрут.

 Служить Александра отправили на Дальний Восток, в город Уссурийск. В 42-ю отдельную танковую бригаду, на курсы младших лейтенантов. Только приехали, еще не вжились в военную форму, через две недели -- тревога. Бригада двинулась в район села Хасан. Обстановка там сложилась непонятная.

 Бригаде объявили боевую тревогу. Танки построены в походную колонну. Командир бригады отдает необходимые распоряжения, но в штабе появляются сотрудники НКВД и арестовывают его. Офицерам приказано разойтись.

 Командующего армией маршала Блюхера вызвали в Москву, откуда он тоже не вернулся...

 На Хасане ведут бои 32я и 40я стрелковые дивизии. Танков  нет. Комиссар бригады пытался назначить на должность командира кого-нибудь из офицеров, но все отказались.
 Прошло еще три дня. В дивизию прибыл полковник Бурков.

 Теперь уже он собирает офицерский состав, но снова появляются сотрудники НКВД. Обезоруживают всех офицеров и увозят на машинах... Танковая бригада по-прежнему стоит в колонне.

 Комиссар бригады снова мечется. Собрав комсостав из тех, кто был под рукой, сам ведет танки к озеру Хасан. На берегу Песьецкого залива в бригаду прибыл полковник Уколов. На ходу принял бригаду и повел в бой.

 Боец Романенко вместе с другими новобранцами подвозил боеприпасы.
 Через три месяца всех офицеров бригады освободили из под ареста. Дали всем трехмесячные отпуска и путевки в санатории. Все, что с ними произошло, было сделано по наводке японского шпиона, засевшего в штабе армии.

 На место маршала Блюхера прибыл командарм второго ранга Штерн. Организовал бой. Танки пустил вперед и 8 августа вся группировка двинулась в наступление.

 Пять дней длились жестокие бои. 13 августа самураи были разбиты. Два танка прорвались до харбина. Командиры танков стали Героями Советского Союза.

 Теперь уже другая сестра Наташа появилась в палате и проверив капельницу, удалилась за новыми бутылочками.

 Танки на вооружении нашей армии тогда были слабые. " Ваккерс" - это был списанный английский танк. А у нас он числился под маркой:" ТБ - 26"  Он был вооружен 45и миллиметровой пушкой, которая в будущих боях пробивала броню немецких танков.
  Пушка была спарена с пулеметом Дектярева.

 А вот броня у него была очень слабая. Лист лобовой брони имел толщину всего 15 миллиметров, а бортовая - 10. Башня была цельнолитая, а скорость до 50км/час.

 Едва закончились бои, как на озеро навалилась редкая непогода. Дороги размыло до неузнаваемости. Танки вытаскивали на сопки и они стояли там до 15 сентября.

 Реки вспухли. Мосты подмыло. На железных дорогах та же беда. Хорошо, что успели японца прогнать. В таком разгуле стихии контакт с врагом мог закончиться многими потерями.

 Только глубокой осенью, когда крепкие морозы заковали дороги бригада вернулась в Уссурийск.

 Внученька, сколько еще бутылочек мне будешь капать? -- Спросил Александр Иванович у вошедшей с новыми пузырьками раствора Наташи.

 -- А сколько доктор назначит, столько нам с тобой, дедушка, и исполнять. Мне устанавливать, а тебе принимать. --  Ответила девушка, устанавливая в держатели штатива новую порцию раствора. -- Тебе еще больше половины осталось. --

 -- А нельзя ли скорости прибавить?  -- Спросил он наблюдая за ловкими движениями сестренки.
 -- Головка заболит, или еще чего-нибудь случится, -- решительно ответила девушка. -- Раствор с нитроглицерином, а его можно только по чуть-чуть капать. --

 Шаги сестренки затихли у дежурного поста. Александр Иванович поворочался в кровати. Полежал еще какое-то время и незаметно для себя задремал. Но, сон был не глубок и недолог. Через какое-то время он проснулся. Да, собственно и не проснулся, а почувствовал, что время остановилось, а он лежит в ожидании, когда оно снова двинется по привычному маршруту.

 -- Теперь не скоро уснешь, -- подумал он размышляя и стараясь угадать который сейчас час. Стрелки часов не разглядеть, по окну не поймешь,  на стеклах все тот же отблеск непроницаемой тьмы.

 Стоп. А бутылочки? В полночь сестренка говорила, что они к утру опустеют. Он посмотрел на опрокинутые вверх дном пузырьки и рассмотрел, что уровень жидкости убыл на четверть. Значит, ночь укоротилась всего на два часа.

 Устроившись поудобнее он смирился с застоем времени и безучастно покоился на его волнах. Бессонница перестала его тяготить с тех пор, когда он задал себе вопрос: " А сколько ее еще осталось на его век?"  И вынужден был ответить, что в его возрасте и это для него лимитировано.

 Он не впадал в уныние от таких выводов. Ему, столько раз смотревшему в глаза смерти там, в самом пекле кровопролитных боев, можно было относиться спокойно к самому существенному вопросу человечества -- вполне философски.

 Днем жизнь оживляется, гомонит, иногда торопит, ночью склоняет к размышлениям, навевает воспоминания. В них он заново проживал минувшее, словно наяву возвращался в ту далекую жизнь, где он был не сторонним наблюдателем, а ее активным участником.
 Летом 1940 года ему присвоили звание младшего лейтенанта, назначили командиром танкового взвода. В войсках наступило время формирования танковых корпусов, а для этого требовалось большое количество подготовленных кадров.

 Александр Геращенко снова на учебе. Три года изучения и совершенствования боевого мастерства. На танках появились радиостанции. Радиус приема 50 километров. Это значительно повысило боевую мощь танковых войск.

 В 1939 году в Монголии произошел военный конфликт с японскими захватчиками. Советские войска выступили на стороне Монголии.

 Однажды экипаж танка Геращенко дежурил в охранении одного из воинских объектов в пятидесяти километрах отчасти. Танкисты наблюдали, как с соседнего аэродрома один за другим взлетали самолеты. Насчитали более пятидесяти машин.
 -- Куда это они всем полком? -- Недоумевали танкисты.

 А вскоре и им поступил короткий приказ " 777" Это значило -- "Срочно прибыть в часть."

 База встретила их походной колонной, куда были собраны все боевые машины.
 А получив заправку горючим и боеприпасами, экипаж Геращенко занял место в строю. Так стояли сутки. На следующий день тревогу отменили, а в Монголию отправилась другой танковый корпус, вооруженный танками -- БТ - 7.

 Танк БТ - 7 -- это снятый с вооружения американский танк:"Кристи". Наши танкостроители до 1939 года ничего армии не предлагали, а ограничивались закупками лицензий у других стран. Танки:"Т-34", "КВ", "ИС 1"  и САУ -- находились в стадии разработок проектов.

 Солдаты Великой Отечественной войны до сих пор с гордостью вспоминают  легендарную "Тридцать четверку" задуманную и построенную талантливым молодым инженером Кошкиным М. И

 С ноября тридцать девятого года по март сорокового, длилась Финская кампания. В ней принимали участие только опытные офицеры. Боевые действия показали, что наши экипажи не обучены преодолевать противотанковые сооружения.

  Подводила и не достаточная скорострельность наших машин. Амбразуры финских ДОТов открывались на двенадцать секунд и снова закрывались мощной броней. В таких условиях экипажу танка на прицельный выстрел оставалось 6 -8 секунд.

 Не все это умели. Во всех танковых частях велась учеба по освоению этих навыков. Экипажу Геращенко эту науку удалось освоить одному и первых в части. Как же это умение пригодилось в первых же боях под Москвой.

  Новых танков отечественного производства в войска поступало еще очень мало и воинская часть, где служил лейтенант Геращенко, вступила в боевые действия Отечественной войны на танках: " БТ - 7".


                Война

      По многим признакам чувствовалось, что война приближается к нашим границам. В западных округах разворачивались танковые армии. В Уссурийск приходили приказы отправлять танковые роты на усиление этих армий. Чаще стали проводиться учения. Участились боевые тревоги.

 Утро 22 июня выдалось особенно солнечное. Проводились большие спортивные соревнования. Первенство в ловкости и сноровке оспаривали танковая и стрелковая дивизии. Любо было и красну - солнышку полюбоваться силой и ловкостью молодых парней! Порыв всеобщего вдохновения поднимал атлетов на небывалую высоту. В этом спортивном споре танкисты обошли пехоту.

 Уссурийск живет на семь часов раньше Москвы. И когда под вечер на стадионе включили радио, из динамиков донеслось страшное слово: " Война".

 По радио выступал Вячеслав Михайлович Молотов. Голос его звучал сурово и решительно:" Сегодня, без объявления войны, немецкие войска вероломно напали на нашу Родину -- Союз Советских Социалистических Республик...   ... Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!" -- Доносились суровые слова и камнями отмщения ложились в сердце каждого солдата.

 Тогда они еще не знали, какими потоками крови, боли и человеческих страданий будет достигнута Победа.

 В воинской части была объявлена тревога и проведена передислокация. Войсковое соединение до октября месяца было зачислено в резерв Верховного Главнокомандующего. Времени даром не теряли, совершенствовали боевую выучку.
 Все рвались на фронт.

 Писали заявления. Недоумевали -- почему отступают наши войска?! Высказывали догадки, что врага заманивают в ловушки... Но когда в этих ловушках оказались наши города: Минск, Киев И Смоленск, а враг в бинокль рассматривал башни Московского кремля -- тогда стали появляться и более трезвые мысли.

 В октябре двинулась на фронт и их дивизия. Двигались литерными эшелонами на зеленые огни светофоров перегонами по сто двадцать километров. Едва успевал смениться локомотив, а бойцы получить сухой паек, как состав двигался дальше.

 Суету станционного перрона накрывал гудок паровоза. Машинист давал задний ход -- от головы и до хвостового вагона катился по составу железное лязганье буферных тарелок. Когда состав был сжат настолько, что последний вагон поезда готов был двинуться назад, машинист переводил реверс хода "Вперед".

 Из трубы паровоза вырывался упругий колоб дыма и пара. Раздавалось мощное: " Х-х у-к-к" и паровоз натягивая сцепки вагонов, двигался вперед а по составу снова от головы до хвоста барабанным боем прокатывался железный перестук.

 Клубы дыма:" Хх-х-у-к, хх-ук, ххук, хук ... все чаще вылетали из трубы и вились над крышами теплушек густой закоптелой гривой. Ход поезда убыстрялся и уже не слышался барабанный бой буферов, а натужно поскрипывали сцепки. Колеса цокали на первом стыке рельсов, потом на втором, третьем и... По-е-ха-ли!

 Паровозгая бригада работает дружно и слаженно. Заняты все. Место машиниста у правого окна локомотивной будки. Под его руками все механизмы управления паровозом и поездом. Отсюда он наблюдает за дорожным полотном и управляет ходом поезда.  Его помощник устраивается у левого окна, поглядывает на дорогу и следит за ходом состава и за состоянием силовой установки: топки и парового котла. Когда надо - добавить в котел воды. Его дело: "держать пар -- на марке".

 Кочегар -- хозяин топки. Его забота -- чтобы топка "давала жару". Он то и дело подкидывает уголь. Мечет его поверху жара ровным рассевом, чтобы во всех местах он горел ровно и калил котел до такого предела, чтобы вода в нем рвалась тысячесильным паром в рабочие цилиндры машины. паровоз обретет достаточную силу, а поезд хороший ход.

 А впереди поезда тянутся две линии стальных рельсов пришитых к бесконечной лестнице деревянных шпал железными костылями.

 Литерный эшелон двигался на фронт. За окнами теплушек проплывали бесконечные ряды  сопок. Они провожали поезд почти до самой Читы. Сопки сменились рядами горных кряжей, покрытых хвойным лесом. На вершинах увалов лежали белые шапки снегов. Озеро Байкал поезд обогнул по южной оконечности и забирая севернее отрогов Восточных Саян, снова между сопок устремился к Красноярску.

 До Новосибирска дорогу обступали леса, а потом потянулись перелески и околки. Поезд выкатился на огромную Западно - Сибирскую низменность. По ней до самого Урала хоть на чем поезжай, не тряхнет - не колыхнет.

  Ровная степь, подернутая редкими околками сибирской березы и тополей. Изредка колеса поезда простучат по мосту над невеликой речкой или сухой балкой. По теплушке гуляет выбиваемый на стыках рельсов бесконечный вопрос: " Ку-да ве-зут, ку-да ве-зут, Ку-да ве-зут, ку-да ве зут...?"

 Поезд уже миновал Омск и двигался в сторону Свердловска. Совершив по-дорожному нехитрые утренние атрибуты, и позавтракав, танкисты сидели на деревянных нарах первого яруса и вспоминали эпизоды жизни на гражданке. Постепенно разговор перешел на рассказы о родных и близких местах.

 -- А знаешь, Саша, как красиво у нас в горах?! -- Больше сообщает, чем спрашивает Вано Аванесян, энергично потряхивая смоляным чубом кучерявых волос. -- Выбежишь утром на крыльцо, а кругом горы. Они до самого неба! Понимаешь?  А небо голубое - голубое и чистое-чистое, как глаза любимой девушки...

  До горы кажется рукой подать. А на самом деле будешь день к ней идти и еще не придешь к ее началу. А воздух такой свежий и чистый, словно слеза ребенка. И прозрачный! А на вершине горы лежит снег. Он никогда не растает и искрится всеми цветами радуги. Играет невыразимой красоты переливами... А ночью в горах -- ничего не видно. Выйдешь на улицу и дальше своего носа ничего не увидишь... --

 -- Дальше твоего носа и у нас на Псковщине даже белой ночью не все разглядишь... -- подтрунивает над закавказской внешностью Вано, устроившийся на соседней полке Валерка Филиппов, известный в роте острослов.
 -- Подожди, не мешай, -- цыкает на него Вано и продолжает:

  -- А когда наступает рассвет и начнут гаснуть звезды... Ты знаешь, Сандро, какие у нас на небе звезды?! Ах, не знаешь... -- с горечью взглядывает он на собеседника, переживая за товарища, которого так обидела судьба и он не знает какие на небе его Родины прекрасные звезды.

 -- Ничего, дорогой, вот побьем фашистов и поедем ко мне в гости. Все сам увидишь. Такой красоты ты ни на одном курорте мира не встретишь! Когда начнут гаснуть звезды и небо посветлеет. На нем начнут проступать силуэты каменных великанов, вершина горы окрасится в алый цвет.

 Заискрится бесчисленным множеством хрустальных бликов и они, сливаясь в одно отражение, заиграют волшебными бликами света. Этого момента нельзя пропустить иначе не будешь знать, что такое настоящая красота...

 Последние слова Вано потонули в скрипе тормозов и лязге буферов. Поезд прибыл в Свердловск.

 По Уральским горам поезд пробирался трудно и медленно. В тесные горные котловины рельсы были втиснуты так неудобно, что голова состава едва не натыкалась на хвост своего состава. На особенно тяжелых подъемах к составу прицепляли по два паровоза.

 За Уралом, в России европейской, народ живет гуще. Чаще колеса вагона гремят по стрелкам разъездов и полустанков. А железную дорогу обступают сусанинские леса. Настроение у ребят было боевое. У некоторых ухарское:" Вот приедем и устроим "Гитлер Капут!"

 Но  за Уралом все чаще стали встречаться разъезды заставленные разбитыми и обгорелыми вагонами. На перронах мыкались толпы оставленных без пассажирских поездов пассажиров. Многие пассажирские вагоны железных дорог страны были собраны в санитарные поезда.

  При виде столь отчетливых следов большой войны, протрезвели и самые буйные головы. Стало понятно каждому, что шапками фашиста не закидать. Требовались гигантские усилия всего государства и невиданные жертвы.

 В Люберцы танкисты прибыли первым эшелоном дивизии после обеда 28 октября41 года. Военный комендант станции сообщил, что эшелон будет выгружаться на станции Подольск. Экипажи танков перешли на платформы и начали готовить машины к разгрузке. Свернули брезенты, прогрели моторы.

Часть 4 Бои на Русской равнине

Приближаясь к Подольску танкисты увидели мрачную картину. Монтажники снимали троллейный провод питавший пригородные электрички... Даже этот малый штрих открывал глаза на многое и явно не прибавлял оптимизма.

  Военный комендант станции орал:" Срочно освободить состав! Скоро прилетят стервятники и всех разнесут в прах!"
 Экипажи, не мешкая, разгрузились и вскоре танки уже были на марше. Через город машины шли по улице поднимались в гору к центральной площади.

 Город, предчувствуя большие беды -- затаился и вымер. Улицы его были темны и пустынны. Над рядами домов висела мертвая тишина. Темнота и отсутствие людей навевали ощущения мертвого города. Рев танков рикошетил от стен домов, смешивался в единый могучий гул. Траки машин лязгали по стылой мостовой, высекали искры на разворотах.

 "Кто к нам с мечём придет – тот от меча и погибнет!" --Вдруг всплыли в памяти слова великого полководца.
 Миновав центральную площадь, тоже немую и пустынную, машины выкатывались на окраину и скрывались в роще.

 Там они испытали первую бомбежку. Немецкие летчики вместе с бомбами сбросили бочки с какой-то ядовитой гадостью, и она воняла так, что нечем было дохнуть. Потом пустили вниз бочки продырявленный выстрелами бочонок и он устремился к земле с выворачивающим душу воем. Омерзительнее этих звуков и вони нормальному человеку трудно придумать.

 Далее путь колонны лежал к деревне Песье. Аза нею у деревни следующей, курсанты артиллерийского училища вели жестокий бой с превосходящими силами наступающего противника. Бой длился до последнего солдата. Перевес оказался на стороне врага...

 бронированные машины на форсированных скоростях рвались на выручку обороняющихся курсантов. На танкистов опередил дивизион гвардейских минометов.
 Это были прославленные во всей войне " Катюши" Четыре автомобиля выдвинулись на линию огня.. Расчехлили установки и произвели залп.

  Снаряды срывались со станин и с натужными стонами улетали на позиции праздновавшего победу противника. Горела земля и небо. Горели захватчики. Затем минометы были снова закамуфлированы и машины скрылись в недалеком лесу.  А над покинутой ими позицией появился вражеский самолет-разведчик.

 Поступил приказ -- выполнить марш на Серпухов. Срочно! Немцы в пятнадцати километрах. Перестроившись в походные порядки, танки устремились на южные подступы к столице.

 Командиром их дивизии тогда был полковник Гетман, войну он закончил Героем Советского Союза в звании генерал-лейтенанта.

 Сто двадцать пятый и сто двенадцатые полки их дивизии вели бои в Районе города Серпухова, а сто двадцать четвертый из Серпухова наступал, выполняя приказ Верховного главнокомандующего Сталина.

 В первой же атаке рота Т - 26 была противником сожжена. Командир роты лейтенант Соловьев остался жив, но повредился умом...

 В больничном коридоре снова прошуршали шаги и сестра-Наташа неслышно вошла в палату. Проверив и поправив на штативе пузырьки с раствором, она так же неслышно удалилась. Александр Иванович открыл тумбочку, достал полторашку минералки и сделал несколько глотков. Не злая горечь прокатилась по языку, ощущением прохлады отозвалась в желудке.

  ... Там, под Серпуховым его экипажи должны были наступать в составе второй роты, первого батальона, сто двадцать четвертого полка, обеспечивая атаку семьсот шестьдесят пятого пехотного полка, шестидесятой стрелковой дивизии.

 Но, как не редко случалось в первые месяцы войны, пока издали приказ, пока его передали, по каналам весьма неустойчивой тогда связи, к исполнителям он поступил уже к вечеру. Командир роты Бастан Иван Фомич, взяв с собой младшего лейтенанта Ромащенко, Отправился к командиру стрелкового полка.

 Блиндаж полкового командира был настолько низок, Что стоять в нем можно было только на коленях. Командир полка лежал в самом дальнем углу "бункера", а выбравшись навстречу прибывшим, стал угрожать пистолетом.

 Пришлось и Ромащенко вынуть пистолет. Увидев направленное на него оружие такой же пробивной силы, вынужден был убрать пистолет. Но как только заметил, что саботажники, какими он их считал, зачехляют пистолеты, снова вытащил наган. Пришлось танкистам снова обнажить шпаги...

 Когда накал страстей и беспочвенные упреки поостыл настолько, что можно стало перейти к делу, договорились провести ночную атаку. И хотя наступление танков на незнакомой местности дело рискованное, почти безнадежное иного выхода ни у кого не оставалось.

 Возвратясь в расположение, командир роты, участник боев на озере Хасан, кавалер ордена Красного знамени, собрал командиров взводов и танков и поставил боевую задачу.

 Их тогда спасла прорубленная когда-то параллельно дороге просека. По этому прорубу и двинули машины. Чтобы не потревожить противника до выхода танков в заданный район, двигались на предельно малой скорости и на малых оборотах двигателей. Командир отряда вел колонну, вышагивая впереди танков.

 Боевая группа незамеченной достигла опушки леса. Командир указал позицию каждой боевой машины.
 В назначенное время в ночное небо взвилась зеленая ракета -- сигнал артиллерийского налета.

  Раздался залп из всех орудий танковой роты. Снаряды рвались на рубеже обороны противника, круша заграждения, огневые точки, срезая брустверы земляных укреплений.

 Выпустив по десять снарядов, танки, не прекращая поливать траншеи пулеметным огнем, рванулись в атаку. Накрывая грохот боя ревом двигателей боевых машин, советские танки врезались в оборону немцев. В стане врага началась паника

 Матушка-пехота дружно грянула: "Ур-р-р-а!"  Бросилась в штыки.  Серьезно укрепленный населенный пункт взяли без потерь.

 На другую ночь освободили от фашистов следующую деревню. И потом за две ночи еще две деревни. Полк, поддержанный ротой танков, продвинулся вперед на пятнадцать километров. Перерезал линию железной дороги, захватил разъезд.

 Получили благодарность командования. Выполнили личное распоряжение товарища Сталина -- отбросит врага от Серпухова хотя бы на пятнадцать километров. Только тогда и поняли, почему командир полка хватался за наган. Он знал, что за невыполнение приказа Сталина, его положат у стенки.

 Сто двадцать пятый полк их танковой дивизии выступил в усиление оборонительных рубежей в районе Каширы.
 Южнее Каширы на берегу Оки, на развилке дорог что ведут к городам Воронеж и Волгоград -- Установлен на пьедестале танк Т -34. На монолите гранита высечены слова:

                " 112-ой  танковой
                дивизии посвящается"

 Отсюда 112-я танковая дивизия перешла в наступление и погнала остатки 4-й немецкой дивизии, 2-й эсесовской танковой армии "танкового бога" Гудериана - на Берлин.

 В конце ноября дивизию объединили с кавалерийским корпусом. А 5-6 декабря все войска оборонявшие Москву перешли в наступление. Получила боевое задание и 112-я дивизия, в которой вел в наступление свои танки лейтенант Ромащенко. Сходу был взят рубеж обороны у города Венев. Танки устремились в рейд по тылам противника. Была поставлена задача овладеть городами: Дрогобуж, Ельня, Смоленск.

 Освободив город Дрогобуж, дивизия получила приказ вернуться назад и наступать на Калугу с запада, навстречу нашим войскам.

 Калугу брали ночной атакой с включенными фарами. Яркий свет, рев моторов, плотный артиллерийский и пулеметный огонь, отвага и мужество  танкистов - сломили оборону фашистов и город был взят.

 Но как не раз случалось на войне, подвели пехотные генералы, не подтянули пехоту, пришлось танкистам, отстреливаясь от наседавших гитлеровцев, теряя машины и боевых товарищей, отходить назад. На другой день пришел приказ на повторение ночного штурма и опять не подошла пехота. Так повторялось три раза.

 Там лейтенанта Ромащенко ранили первый раз. Это случилось к исходу дня, когда их танк был подбит и сожжен.
 Они наступали в общем строю. Немцы открыли огонь из минометов. одна мина попала в на моторную броню и сорвала броневой лист.

 В отсеки дохнуло печеным жаром. "Горим!" - крикнул механик-водитель поворачивая машину так, чтобы она прикрывала от огня неприятеля их эвакуацию. Медлить было нельзя. " Покинуть машину!" -- прозвучала отрывистая команда Ромащенко. "Есть командир" -- отозвался наводчик, загоняя в ствол еще один снаряд. "Получайте ... дети..." прохрипел он охрипшим от дымной гари голосом и жахнув последним выстрелом, выскочил из танкетки вслед за механиком.

 Огонь пожирая бензин набирал бешеную силу и ревел уже рядом. Густой дым заволок весь отсек и становился все плотнее. Сквозь его высвечивались зловещие сполохи огня. Горло обжигали потоки раскаленных газов. Спасительный люк был над головой, но его надо было открыть.

 Краска на люке от перекала брони уже поволоклась пузырями. Но ничего этого он не замечал, вызволяя тело из горящей машины. Выскочив из кострища, в какой превратился их танк, он катался по земле пытаясь сбить пламя с горящего комбинезона. Помогли ребята. Затушили.

 Прикрываясь гривой дыма от горящего танка они благополучно выбрались из зоны огня. Ладони жгла нестерпимая боль. Только добравшись до своих, он попробовал оттереть прилипшую краску и тогда разглядел, что кожа на ладонях обеих рук сварилась.

 Наскоро перебинтовав в лазарете руки, его экипаж снова вступил в бой, теперь уже стрелками в цепи наступающей пехоты.

 В пылу боя боли он не заметил, а почувствовал ч то его кто-то словно ударил палкой по икре правой ноги. Голень стала деревенеть, а нога перестала слушаться. Глянув на ногу, увидел на валенке маленькую дырку. Такая же была и на противоположной стороне. Услышал как по белью сочится кровь... Ребята подхватили его на руки и помогли добраться в медсанбат.

 В госпитале, наскоро подлатав его "ходовую часть", его вывели в резерв фронта. В это самое время в районе города Клин шло формирование конного корпуса. Туда и направили молодого офицера. Разыскивая штаб корпуса, Романенко остановил средних лет ездового.

 -- А почему эмблемы танковые? -- В свою очередь спросил ездовой и не дав молодому офицеру объяснить свою воинскую профессию, голосом капрала рявкнул:
 -- Вяжи его ребяты! Диверсант. --

 Не прошло и минуты, как после ожесточенной  возни, как руки диверсанта были крепко связаны, шею охватила жестокая петля кнута. Личное оружие недоуменно уставилось ему в грудь из рук встреченного ездового.

 -- Как вы смеете! Да я вас... -- задыхался в бессилии пленник, не имея возможности пошевелить ни единым  мускулом. -- Танкист я... Посмотрите документы, олухи!--
 -- Нас на эти коврижки не сманишь! Бумажку любую можно состряпать. А нас на мякине не проведешь. Верно говорю Ребяты? --

 Ездовой передал молодому пареньку пистолет, строго проговорил:
 -- Веди его ребяты к батеньке. Он разберет. Позавчера сразу два таких "танкиста" объявились.. Наверное, уже оприходованы... --

 Получив ощутимый сигнал по интеллигентному месту, понимая бесполезность перепалки, он в окружении конвоя двинулся в штаб.
 -- Танкист, говорите? -- Спросил широкоплечий начальник штаба и приказал одному из конвоиров подать ему документы задержанного.

 Взяв в руки военный билет и повернув его развернутые страницы к сету, перелистал несколько страниц.

 -- Равязать! -- Коротко приказал он поворачиваясь к конвоирам. -- Перестарались братцы. Перед такими воинами шапки надо снимать. -- Приговаривал он пока ездовые снимали путы с офицера. -- Не гневись, батенька, позавчера двух диверсантов изловили. Тоже в форме танкистов были. -- И снова обернувшись к ездовым, спросил: -- Коням фуража по норме получаете? Не голодает конь? --

 -- Сено не первый сорт, видимо под дождь попадало... А так ничего. Обходимся... --
 -- Овсеца бы не мешало добавить, товарищ майор,  -- не растерялся его товарищ.
 С овсом, ребята, туговато. Вот прогоним немчуру, тогда и коней побалуем. А сейчас – все свободны. -- Отпустил он ездовых и снова обратился к лейтенанту.

 -- Вы танкист, батенька. С радиосвязью знакомы. На ключе работать умеете. А посему быть тебе сокол помощником начальника связи корпуса. --
 Заметив в его глазах недоумение и готовность возразить, отрубил:
 -- И без разговоров. Не на бал прибыли... -- и уже мягче добавил свое неизменное: батенька. --

 Занять такую должность лейтенант был не готов и высказал несогласие. Тогда "батенька" предложил ему занять должность начальника связи полка. Ромащенко и от этого портфеля отказался. Заявив, что кроме профессии танкиста ничего делать не умеет и не имеет права пустить по ветру труд многих людей, и обучивших его крушить врага силой и мощью танков.

 Его не стали слушать. Подвели коня и сказали: "В седло. Или... "
 Доехали до другой деревни. Очутившись на земле, новоиспеченный "кавалерист" нескольких шагов шагнуть не мог, так лошадка оттрясла ему пятую точку. Загребая ногами по сторонам, явился в штаб полка.

 Там никаких его отговорок слушать не стали.
 Вручили устав кавалерийской службы и сказали: " Учи. " Месяц испытывал Ромащенко терпение начальника штаба полка. Чем бы это закончилось -- неизвестно, но на счастье лейтенанта пришел приказ о расформировании корпуса.

 Его отправили в резерв, а через месяц присвоили звание старший лейтенант и назначили начальником штаба сто шестьдесят первого танкового полка. С января по апрель 1942-го года он мотался на бесконечных формированиях. Техники катастрофически не хватало.
 Полк собирали из машин разных типов. А это значительно снижало его боеготовность и ударную мощь. Долгое время часть находилась в резерве Брянского фронта в районе города Тулы.

 Наконец в ноябре 1942 года полк отправлен был в город Павловск, Воронежской области, на комплектацию. Там формировалась подвижная группа из двух кавалерийских дивизий и танкового и артиллерийского полков. Затем это соединение переместили в окрестности станицы Журавка, на небольшом удалении от правого берега Дона.

Часть 5. По заданию Ставки

В то время на этот участок фронта прибыл представитель ставки Верховного Командования -- генерал армии Г. К. Жуков и поставил новому формированию боевую задачу.

 Поскольку Воронежский фронт и фронт Юго-Западный двинулись в наступление расходящимся веером, между ними образовалось большое пространство, занятое противником. Вот и решил генерал Жуков направить на этот участок танковую группу. Стратегических задач эта группа не решит, но немецких генералов обескуражит не на шутку. И многие карты а их раскладе перепутает.

 Этого замешательства должно хватить для подготовки и проведения более крупных операций фронтов центрального направления. Всех секретов он собранным на встречу офицерам не раскрывал, но условия поставил с присущей ему суровостью и напором:

 " Вам поручается выполнить рейд в глубину обороны противника на 220-250 километров; 20 января взять город и крупный железнодорожный узел Валуйки и  железнодорожный узел -- Уразово!

 Соседей -- не будет. Помощи -- тоже. Рассчитывайте на свои силы. Связь -- с верховным главнокомандующим. Выполните задачу -- слава вам, гвардейцам!" -- сухо закончил маршал и на прощание крепко пожал руку каждому командиру.

 В путь выступили, едва стемнело. Двигались скрытно под покровом ночи. Вместе с танками в рейд направились и кавалеристы.

 Первым препятствием оказался Дон. Лед на реке не мог выдержать тяжести стальных машин. Три ночи мостили и намораживали ледовую переправу. Наконец первая машина, осторожно придавливая ледяную твердь, вышла на середину переправы. За ней увереннее двинулась вторая. И вот уже танки, одолев реку, сосредотачиваются на другом берегу.

 А впереди новое испытание -- весь откос берега, политый водой, превратился в неодолимую кручу. Никакими уловками бывалых танкистов не удалось одолеть эту преграду. В дело вступила разведка и через некоторое время добыла "языка".

 Перепуганный итальянец лопотал что-то невразумительное, бесконечно повторяя:" Грация, грация." Как смогли, объяснили фашистскому пособнику что от него требуется и для убедительности показали пистолет. Понял!

 Показал овраг, по которому танки благополучно выбрались из крутояра и походной колонной двинулись в заданный район.

 На марше танки держат дистанцию достаточную для безопасного движения тяжелых машин. Таки могут двигаться и ночью, освещая дорогу фарами, но таясь от противника, фары не включишь.

 Танкисты нашли свой способ скрытого передвижения. Командир первой машины ведет танк, осматривая дорогу из открытого люка, и руководит действиями механика. На корме каждой машины горит красный фонарь. С боков он огражден козырьками и виден только водителю следующей машины. По немы и читается дорожная обстановка.

 Место механика-водителя в левом переднем углу машины. Он управляет ходом танка и огнем бортового пулемета. От его умения зависит маневренность машины и ее неуязвимость для бронебойщиков врага. Его задача повернуть машину лобовой непробиваемой броней навстречу каждому снаряду. А не успел -- погибель всему экипажу.

 Заряжающий занимает место выше механика, в башне танка. Его задача изготовить орудие к бою и зарядить его. И ждать -- какой снаряд готовить для следующего выстрела. От его сноровки зависит скорострельность танка. Способность опередить врага хотя бы на полвыстрела.

 Наводчик -- по команде командира танка наводит орудие на цель и производит выстрел. Тут нужен крепкий глаз, твердая рука и железная воля, особенно в те секунды, когда он смотрит в черное отверстие нацеленного на него вражеского орудия.

 Командир танка находится тоже в башне машины. Он должен обладать качествами каждого члена экипажа и выполняя боевую задачу, уметь управлять экипажем. А если он командир взвода или роты -- обязанности его возрастают соответственно должности. За успехи каждого экипажа его похвалят или наградят; за промахи -- накажут; за провал -- взыщут по законам военного времени.

 Через линзы оптического прибора он подробно осматривает широкую полосу поля боя. А в танках более поздних выпусков следит за панорамой схватки из вращающейся на полную окружность командирской башенки, установленной поверх артиллерийской башни танка. Оценивает обстановку, отдает распоряжения экипажам, взводам, ротам.

 Заметив в своем секторе огня противотанковую пушку, хищьно наводящую ствол на соседний танк, непременно Скомандует по громкой связи:"Осколочным, влево -- 15, прицел -- 25, по противотанковому орудию. Короткая. Огонь!"

 Заметив вынырнувший из-за пригорка танк, на правом фланге роты, немедленно передаст приказ командиру второго взвода;" Двадцать второй! Ориентир номер пять, танк противника. Уничтожить!"

 И двадцать второй передаст экипажу, находящемуся на более удобной позиции уничтожить вражеский танк. И вот уже в переговорном устройстве того танка звучит команда командира:"Бронебойным, вправо -- 35, прицел -- 20. Короткая. Огонь!"

 Пушки, пулеметные гнезда, ДЗОТы, траншеи и скопившуюся для атаки пехоту противника  танкисты поражают осколочными снарядами. Для уничтожения танков -- требуются снаряды бронебойные.

 Зимой в танках холодно. На стоянках сталь машин остывает до температуры морозов свирепствующих на улице. Танкистов одевают в добротные полушубки, теплое белье и обувь. Голову от ударов о броню защищают шлемом. В нем и переговорное устройство.

 Население освобождаемых от противника сел встречало танкистов и конников со слезами радости на глазах. На лицах людей глубоко отпечатался след фашистской неволи. От нехватки соли, кожа на руках людей казалась стеклянной. Помогали, чем могли помочь.
 Отделяли часть походного пайка. Случившуюся соль раздавали стаканами. Ее изможденные люди принимали как великую драгоценность.

 Согласно приказу Жукова город Валуйки должен быть взят не позднее 20-го января. Но уже 18-го числа мобильная группа вышла на дальние подступы к городу.

 Передвижение танковой группы и конницы не осталось незамеченным. Немецкие генералы ожидали подход группы к городу не раньше 22 января. Туда был переброшен пехотный полк. И опередив танкистов на несколько часов, прибыл полк 76-и миллиметровых противотанковых орудий численностью в двадцать четыре ствола.

 Немцы намеревались 21-го числа провести изучение местности построить оборону города.

 Расклад сил был явно не в нашу пользу. На двадцать танков приходилось двадцать четыре орудия и полк пехоты, ведущих бой в обороне, для преодоления которой требовалось тройное превосходство в огневой мощи и живой силе наступающей стороны.

 Артиллерия противника такой численности была способна расстрелять танки еще до подхода к рубежу обороны, а конницу рассеять и уничтожить осколочным боем и огнем стрелкового оружия.

 Накануне налета ударили морозы. Термометр показывал сорок два градуса ниже нуля. Промороженные в дороге артиллеристы, имея в запасе три дня времени, едва достигнув городка, забрались в теплые избы. Пушки так и остались стоять колонной посреди улиц. Тепло и сытный ужин разморили людей и они, выставив возле пушек охрану, отошли на покой.

 Решение командира мобильной группы прозвучало боевым приказом:" К бою!"  Танки и кавалерия с ходу развернулись в боевые порядки и двинулись в наступление.

 Танковая группа любой численности действует в бою в строго организованном порядке. Первая рота действует в средине боевого строя. На правом фланге -- вторая, на левом -- третья.

 Первая рота движется с умеренной скоростью, а вторая и третья  увеличивая ее, занимают свои места на флангах в общей линии атаки. Выровняв крылья броневого тарана, все машины увеличивают скорость до максимально возможной и устремляются вперед. И когда эта стальная армада наберет ход, кажется нет на земле силы способной противостоять ее неотвратимым натиском.

 И вот уже экипаж слышит суровую команду Ромащенко:" Осколочным, вправо -- 30, прицел -- 15, по пулеметному гнезду. Короткая. Огонь." Машина останавливается на несколько секунд. Замирает.

 Затем громада танка вздрагивает от мощного удара семидесяти шести миллиметрового орудия. И так уже снова, набирая скорость, мчится на вражеские укрепления. В отсеки машины пахнуло пороховым дымом. Заряжающий изготовил орудие к новому выстрелу и ждет команды.

 Механик приник к триплексу обзора и неотрывно читает стелющийся под гусеницы рельеф, по которому предстоит пройти. И если он заметит впереди ровную поверхность земли, обязательно сообщит об этом командиру. И тогда в команде открытия огня будет пропущено слово -- "Короткая." и танк ударит выстрелом сходу не теряя драгоценного времени на остановку.

 Но, если танк надвигается на неровность, водитель накрепко забудет это желанное слово.
 "Осколочным, влево -- 20, прицел -- 11, по траншее противника. Короткая. Огонь." -- снова звучит властный голос командира и снова на мгновение замерев и послав очередной снаряд в логово врага, машина рвется вперед.

 Снова остановка. Еще выстрел и опять вперед. Иногда по броне чиркают пули. Изредка пробарабанит дробь пулемета растрепанной уже обороны противника. В ответ водитель-механик жмет гашетку на правом рычаге фрикциона, поливая огнем бортового пулемета огрызающихся ружейным огнем фашистов. Скоро правое крыло наступающих танкистов ворвется в крайние улицы города.

 Танки накатывались на Валуйки неудержимым валом. Следом, хоронясь за бронированным щитом, наседала на озадаченного противника кавалерия. Разрывы снарядов гремели в стане врага, сеяли хаос. На улицах города поднялась беспорядочная стрельба.

 Противотанковые пушки так и остались стоять в походной колонне на улице города. Но линия обороны все еще щерилась ружейным и пулеметным огнем. Покрытые ночной мглой сугробы на окраине города расцвели бисером прицеленных пулеметных трасс и веерами рикошетов. Трассирующие пули соскальзывали с брони машин, жужжащими шмелями, взвивались ввысь.

  Чертили полотно ночного неба немыслимыми узорами смерти. Рев танков смешался с храпом озверевших лошадей. Им было страшнее всех. Они не знали и не понимали цели этой страшной сшибки людей, машин и животных. Дико ржали от скотского ужаса. Стонали как люди, не умея зажать фонтаны крови, вырывающиеся из рваных ран лошадиной плоти.

 Осколочные снаряды танковых орудий плотно ложились на линии обороны противника. Уродовали траншеи. Ровняли с землей пулеметные гнезда, секли кусками рваного железа живую силу. Враг нес большие потери.
 "Кто к нам с мечом придет -- от меча и погибнет." Оживали и сбывались в угаре боя вещие слова великого  русского полководца.

 Пулеметный огонь противника еще некоторое время тревожил наступающих, но подавленный прицельным боем многих орудий, начинал заметно слабеть. Рвались гранаты, но все это уже неумело сдержать боевого порыва наступавших бойцов.

 Вторая рота танков и кавалерия уже ворвались на улицы окраины. Треть рота обходила город, охватывая его полукольцом, преграждая путь к отступлению разгромленного противника. Первая рота утюжила главную линию обороны.

 В городе сонные гитлеровцы выскакивали на мороз порой в одном исподнем белье, дико таращились на проносящиеся по улицам танки, падали на колени перед занесенной над головой шашкой кавалеристов. Сдавались в плен.

 Трофеи превзошли все ожидания. Они исчислялись колоннами боевой техники, сотнями тонн провианта. А на аэродроме Уразово остались на земле 28 самолетов противника.
 Горд Валуйки и станция Уразово к утру были освобождены от врага.

  В семь часов утра было доложено о победе Верховному Главнокомандующему. В девять часов Сталин подписал указ о присвоении соединению звания: "Гвардейский". Теперь корпус стал именоваться: "Шестой Гвардейский

 Проведенная войсковой группой боевая операция Кавалерийский корпус". позволила перекрыть пути отступления Восьмой итальянской армии гитлеровского сателлита Муссолини от горда Воронеж. Итальянцы пытались прорваться через танковый и кавалерийский заслон невесть откуда появившийся в глубоком тылу союзников.

 Растрепанное и обмороженное на лютых российских морозах воинство отступало по заметенным метелями дорогам, устилая свой путь телами погибших солдат. Шли они невеликими колоннами по полторы, две роты.

 Подразделения танков и кавалерии перехватывали их. Брали в плен. Кто хватался за оружие -- убивали.

 На третий день боевых действий, на окраине горда Валуйки был блокирован штаб Восьмой итальянской армии. Ее командующий -- Высший офицерский чин армии Вермахта пленен. Он ехал на мулле закутанным в пять одеял.

  Когда наши солдаты пленили его, им пришлось немало потрудиться, распеленывая генерала. В этой же колонне нашли еще одного генерала, командира. И русского полковника из первой волны русских эмигрантов, покинувших Россию во время и после революции.

 На следующий день выловили еще двух генералов. Все генералы пользовались одним видом транспорта. Видимо длинноухие лошаки на русских дорогах оказались надежнее немецкой техники...

 О пленниках доложили в Генеральный штаб и получили приказ -- составить и подписать обеими сторонами акт о капитуляции. Издать приказ Командующего Восьмой армии о прекращении сопротивления и сдаче оружия.

 Пленным генералам истопили баню, отпарили и отмыли промороженные их кости и бренную плоть. А пока они парились, в штабе были подготовлены оба документа, какие им вместе с легким паром и поднесли.

 Командующий армией документы подписал, а начальник штаба подписывать отказался. Отогрелся, оклимался и заупрямился. Не устраивало фашиста не достаточно высокое звание советских офицеров.

 Сообщили в Москву. На другой день на аэродроме Уразово приземлился самолет с командующим Воронежским фронтом, Ф. И. Голиковым. В тот же день документы были подписаны.

 Радость победы омрачил один сорви - голова. Он взлетел в воздух на одном из трофейных самолетов. Поднялся достаточно высоко и был замечен заградительными зенитками. А у них приказ:" Не пропустить в зону ни одного немецкого самолета." Они и не пропустили. Резиновых снарядов зениткам не давали. Ударили настоящими. Едва не сбили, а то бы на губе некому было сидеть...

 Участники рейда одиннадцать суток удерживали плацдарм до прихода танковой армии Рыбалко. На занятой территории было взято в плен: четыре генерала, пятнадцать тысяч итальянских солдат и офицеров, две тысячи немецких. И огромные технические и продовольственные запасы.

 А мобильную группу торопил новый приказ:"Мобильной группе продолжить наступление с целью освобождения горда Купянск и далее наступать в направлении горда Чугуев."

 Колонна боевых машин и кавалерии построилась в походную колонну и правым берегом реки Оскол двинулась на юго-запад. Преодолев семьдесят километров пути, арьергард колонны уже мог разглядеть в бинокль на другом берегу реки силуэты города.

 Бой был короткий, но жаркий. Вскоре враг отступил в сторону Харькова. Танкисты преследовали врага. Овладев городом Чугуев, получили приказ взять населенный пункт  Борки. После этого танки были брошены на Мерефу. Сходу проскочив реку Мжу, развернулись в боевые порядки и двинулись в атаку.

 За окнами больничной палаты уже угадывался рассвет. Небо на востоке начинало светлеть. Александр Иванович поправил подушку. Взглянул на уровень медленно убывающего раствора в бутылочках капельницы и попытался заснуть. Но сон не приходил. Он снова вернулся к воспоминаньям... Что же было после Чугуева?

Часть 6. Гвардейская закалка

После Чугуева его ждали не менее серьёзные испытания... Ударная группа продолжала теснить противника, который цеплялся за каждый выгодный участок местности. Немало минуло с той поры времени и боев. 

 Приходилось маневрировать, перестраивать строй машин, пробираясь в очень неудобных для движения танков местах в ночное время. Однажды он вел колонну пешком проверяя путь движения техники.

 Очередь вражеского секрета внезапно прорезала тишину ночи. Получив пять пулевых ранений, он упал на горячий снег впереди застопорившей ход колонны. Пули попали в ногу, в руку.  В живот, с повреждением кишечника...

 Очнулся он в госпитале. Вернее в медпункте, который тут же уехал вслед за наступающими танками. Ему перелили три четверти литра крови, поскольку потеря была угрожающая. Большего медпункт сделать был не в состоянии. Единственный доктор не решался вторгнуться в его брюшную полость так как воспаление кишечника, неизбежный спутник таких ранений был неизбежен.

 В переводе на житейский язык, ему грозило воспаление кишечника и мучительная смерть.

 Но пока он находился в сознании и ждал своей участи. Умирать не хотелось. Он с возмущением отвергал такой вариант. Он верил в свою судьбу. Бабушка на далеком Алтае предрекала ему долгую и праведную жизнь. Ты, Сашок, жить будешь долго и праведно. Еще и внукам и правнукам опорой и примером будешь."

 И он верил пророчеству этой доброй и родной старушки, и умирать раньше времени не собирался, несмотря на пробитое во многих частях тело. Его спасло то, что к моменту ранения он почти четыре дня не ел нормальной пищи, а урывками питался шоколадом из походного сухого пайка.

 Шоколад не оставил никаких шлаков в его кишечнике, и не явился возбудителем столь страшного заболевания. А доктор ничего этого не знал и не решался оперировать здесь в тылу врага. Но больной и на следующий день оставался жив...

 Командир полка, узнав о его положении, дал радиограмму на Большую Землю с просьбой прислать санитарный самолет. Командование фронта распорядилось больного неотложно оперировать и пообещало прислать самолет.

 Операция прошла успешно. А танковая группа ушла вперед выполнять боевые задачи. Ромащенко остался в деревенской избе на попечении доктора ожидать своей участи. Появись в деревне немецкий патруль и не миновать беды. Он был еще очень слаб и беспомощен. Не в силах был подняться с лежанки.

 Часто терял сознание. А жив он или нет определяли по приставленному к губам зеркалу. Любому медику знаком этот прием: когда нужно убедиться что тяжелый больной еще жив -- приставляют к губам зеркало и если оно запотеет, значит человек жив.

 А самолет не прилетал. Погодные условия. Действие неприятельской авиации, отсутствие самолетов могли вмешаться в ожидание. А состояние больного становилось все более угрожающим.

 Наконец в лазарет поступило сообщение, что самолет завтра прилетит. На другой день его закутали в тулупы и вывезли далеко в поле. В сани была запряжена корова.  Палили на поляне костры. Ждали до обеда, но самолет так и не прилетел.

 Врач, получив разрешение, эвакуировал лазарет, а его оставил среди поля на попечении двух убогих старушек. До самого вечера они стыли на морозе, А когда стемнело, старушки привезли его в деревню и на задворках спрятали его в скирде прошлогодней соломы, устроив в ней подобие норы.

 Пять суток он лежал в этой соломе без еды и медицинской помощи. Врач, который его лечил, вернулся в часть и доложил, Что больной скончался. Похоронен. Что могила его под номером четырнадцать.

 А он лежал в скирде, ожидая неизвестно чего. Однажды он почувствовал прикосновение к лицу. Но зыбкая надежда на спасение погасла, когда он понял, что это обыкновенная мышка-норушка записала его в предметы своего обихода...

 Сколько он пролежал еще, он не знал. Временами ему казалось, что время остановилось и уже не сдвинется с места. Очнулся он в комнате. Было светло, тепло и сухо. Рядом лежали два раненых лейтенанта-красногвардейца. Они и поведали о его спасении.

 330-ая дивизия освободила от оккупантов эти места и его вынули из схорона. Вынули вовремя. Появись наши войска на сутки позднее, и Ромащенко было бы уже не спасти. А скирда бы превратилась в могилу № 14.

 В его воинской части получили известие о его гибели после очередного боя. Помянули товарища добрым словом и чаркой водки и закрыли его биографию. А раз нет офицера, значит и представлять к наградам и к очередному званию некого. Новые бои навалились прорвой новых забот и хлопот.

 За ранеными офицерами ухаживали женщины, мужья которых ушли на фронт с наступающими войсками. Участия и внимания, с каким женщины выхаживали раненых, явно не хватало. Их нужно было срочно отправлять в госпиталь или хотя бы в медсанбат.

 Но через эту деревеньку, притаившуюся в стороне от столбовых дорог, если кто и проезжал, то непременно летел сломя голову на запад. Но однажды в избу забежал шофер, направленный в тыл за снарядами.

 Женщины попросили парня увезти в госпиталь раненых, поскольку их состояние ухудшалось и могло обернуться летальным исходом. Но шофер и слышать не хотел ни о каких попутчиках.

 -- Да меня командир батареи из кабины не успею выскочить, в расход пустит! И никто из ребят по мне плакать не будет. --  Но русская женщина тем и отличается от всех других, что умеет добиться своего не шитьем, так катаньем.

  Вскоре на сковороде скворчало жаркое, а тишину комнаты украсило бархатное бульканье наливаемой в стопку горилки. Согласился. Женщины быстренько настлали в кузов соломы, застелили одеялами. Положили раненых и сверху укрыли потеплее. С Богом...

 Приехали в Петропавловку, а медсанбат уехал вслед ща наступающими войсками. Раненых разобрали по домам. Александр попал в дом Чабанной Марии Ивановны. Совсем еще девчушки. Вместе с братом они и ухаживали за раненым.

 А войска широким ходом шли от Сталинграда на Харьков. Мария просила увезти в госпиталь раненого, но колонны шли на фронт, а с фронта никто не ехал. Однажды начальник колонны прислал врача. Женщина сняла повязку и ахнула. Швы на животе разошлись и омертвели.

 А на всей этой язве появлялись паразиты. От раны пахнуло таким запахом, что он снова едва не потерял сознание. Не имея возможности оперировать, она обработала раны, поставила скобки и оставила нетранспортабельного больного молить Бога о выздоровлении.

 21-го февраля на окраине станицы  оборудовали аэродром. Рокот взлетающих самолетов напоминал Александру голос его родного танка. Он научился по звуку моторов определять, куда направляется самолет. Натужный рев двигателя сообщал ему, что это взлетает бомбардировщик. Высокий звенящий звук возвещал о возвращении машины.

 -- Не попросить ли у сестрички сонных таблеток? -- подумал Александр Иванович, заслышав в коридоре шаги сестренки. В палате интенсивной терапии было почти светло.

 -- Сегодня сонные таблетки уже не к месту... Наверное, сейчас капельницу снимут? -- Подумал он взглянув на почти совсем опустевшие пузырьки. -- Процедура не тяжелая, а надоедливая. --

 Но к его удивлению Наташа вошла в палату с парой полных флакончиков.
 -- Пощадили бы старика, -- просительно проговорил он заискивающе глядя на сестренку.

 -- Никак нельзя миленький. Знаю что надоело. Знаю, что погулять хочется, но потерпи еще сегодня денек. А завтра и с бабушкой повидаться разрешим. Она уже звонила, про здоровье Ваше спрашивала. Мы Вас тревожить не стали, показалось, что дремлете, -- неторопливо приговаривала девушка, настраивая прибор.

 -- Не придет бабушка, -- глухо проговорил пожилой человек. Уронил взгляд и отвернулся к окну...
 -- Как же не придет? Обязательно придет, -- продолжала убеждать деда сестричка. -- Вот напечет блинчиков и придет... -- погасила разговор Наташа, не сразу заметив перемену в настроении больного.

 -- И блинчиков не напечет... --
 -- Почему, деда? --
 -- Благоверная моя может только в кресле посидеть. Ито, если есть кому посадить. В кресле она королева, может и до президента достичь. -- Невесело улыбнулся Александр Иванович. -- А без кресла... впрочем, мы с ней теперь два сапога на одну ногу, -- закончил он каламбуром грустную тему.

 -- Значит, дедушка, нужно самому прилежней лечиться. Вод поправишь здоровье и к бабушке вернешься. -- Как могла, утешала ее Наташа.
 Метроном прибора с новым вдохновением принялся отсчитывать новые часы его закрепощения.

 -- До завтрака еще не менее часа, неторопливо подумал он и незаметно для себя задремал...
 Очнулся он от легкого прикосновения и открыв глаза увидел белый халат доктора. Доктор осторожно держал запястье его руки и по секундомеру часов проверял его пульс.

 -- Пульс неровный, -- проговорил он разворачивая чулок тонометра. Одев его на свободную руку больного. Вставил в уши  трубочки стетоскопа, головкой мембраны коснулся внутренней стороны локтевого сгиба и свободной рукой стал нагнетать давление в тонометре, сжимая и разжимая резиновую грушу.

 Достигнув нужного уровня, оставил в покое грушу и поворачивая головку клапана стал медленно снижать давление. Струйка измятого в приборе воздуха несмело выползала из прибора, затем почувствовав волю шумным протяжным вздохом огласила свое освобождение.

 Работу этого прибора пожилой пациент знал наизусть. Дома у них со старушкой был точно такой же и они время от времени им пользовались. И хотя он владел прибором в совершенстве, сейчас был в полном неведении потому, что стетоскоп был в ушах доктора и только он слышал, при каком давлении затихла слышимость глухих ударов сердца и когда проявилась вновь.

 Верхний показатель он угадал по вздрогнувшей стрелке манометра, а нижний, когда доктор оторвал взгляд от циферблата прибора. Но это было всего лишь догадкой и требовало подтверждения. Но и этой догадки было достаточно, чтобы понять недовольное выражение лица доктора. Ему артериальное давление Александра Ивановича явно не нравилось.

 -- Ну-с, как мы себя чувствуем? -- Спросил Игорь Александрович, сворачивая прибор и снова взглянул на больного. -- На что жалуемся? --
 -- Уже легче стало. Жжение за грудиной стихает, -- сообщил ветеран самые оптимистические сведения о своем самочувствии.

 -- Давление у Вас еще не успокоилось. Великовато давление. И сердце вздрагивает. Еще сутки покапаем успокоим их, подкрепим и тогда видно будет какая еще помощь нужна. --

 Успокаивая больного, словно речь шла не о самом главном органе в организме а о ушибе руки или ноги, проговорил доктор и стал читать ленту электрокардиограммы, растянув ее перед глазами на вытянутых в стороны руках.

  Она, словно лента телеграфа, с зигзагами вместо тире и точек, была понятна только ему одному. Доктор пробежал по ней глазами от левой, до правой руки. Запнулся в нескольких местах, каждый раз возвращая взгляд обратно и затем снова проверяя кривопись сообщения. Расшифровывал, прикидывал, сравнивал что-то и наконец, кивнув себе самому головой, положил на место.

 -- Ну-с, хорошо. Нужно сердечную мышцу еще  поберечь. Еще на сутки капельницу и... / какая-то латынь/. -- Продиктовал он сестре и повернувшись к больному. --Поправляйтесь. -- И двинулся к выходу из палаты.

 -- Спасибо, доктор. -- Прочувствованно проговорил Александр Иванович.
 Доктор задержал шаг и обернувшись произнес. -- Сестричек. Сестричек, дедушка благодари. Им тут больше, чем нам с Вами достается. -- Одобряюще взглянув на опешившую медсестру и приветливо кивнув больному, скрылся за дверью.

 Завтрак принесли после того, как он легко приобщился к капроновому контейнеру, повешенному на боковую рамку кровати.
 Вошедшая вслед за кормилицей, Марина, протянула ему влажное полотенце:
 -- Давай, дедушка, умоемся и будем кушать. --

 Еда в больнице это совсем иное дело чем обед дома или в ресторане. Все здесь должным образом проварено и пропарено. Жареной пищи ты здесь не ищи, как и разносолов и маринадов. Никому не нужно заботиться о расстройстве желудка.

 В ней нет ничего такого, что могло бы обеспокоить или возмутить кишечно-желудочный тракт. даже наоборот, если питаться только одной больничной пищей, этот тракт опустеет и движение по нему может замереть на несколько дней.

 В пище больных кардиологического отделения больниц наверное нет ни одного кристаллика соли, зато на стенки сосудов не оседает крахмал вредных отложений, не засоряет их. Навары супов и борщей не обезображены плавающими по верху безобразными пятнами расплавленного жира и отвратительным наваром мозговых костей.

 Все почти стерильно. Зато в крови каждого едока убедительно снижается холестерин, а язвенники, наверное, расцветают на глазах.

 Александр Иванович не раз бывал в больницах и каждый раз с изумлением наблюдал, как больные после больничного ужина доставали из общего холодильника колбасу, масло и сыр. И, махнув рукой на диету, самозабвенно наворачивали отвергнутый медицинской наукой продукт, с аппетитом портовых грузчиков. И что удивительно, оставались живыми.

 Сегодня есть не хотелось совсем. Сдобрив стакан чая несколькими галетами, он принялся чистить апельсин. Ногтями отрывал куски корок. Из раздавленных клеток фрукта выбрызгивали крошечные мили-фонтанчики кислоты, насыщали воздух палаты терпким ароматом южных садов.

 Покончив с завтраком, утомленно откинулся на подушку. За окном догорала заря Февральского рассвета. Скоро март придет. Прилетят птицы. Принесут весну.
 Спать по-прежнему не хотелось и он снова отправился в далекое прошлое.

 Там, между Харьковом и Полтавой, противник бросил в наступление двадцать три дивизии и танковую армию генерал - фельдмаршала Роммеля, поспешно перебросив их из северной Африки.

 Тяжелые танки, выкрашенные в желтый цвет пустыни, врывались в оборону наших войск и немало их потеснили.

 Немцам удалось захватить Харьков. Линия фронта образовала Курскую дугу. Из тех боев их корпус вышел с большими потерями. Их здорово потрепали тяжелые танки Роммеля. Старшего лейтенанта Ромащенко направляли в госпиталь расположенный в станице Барвенково.

  Но на запрос пришел ответ, что все 750 мест заняты. Тогда часть машин направили в небольшой городок Сватово, соседней Воршиловградской области. По дороге раненые ворчали, что в Барвенково хороший госпиталь, а их везут в допотопную лекарню...

 В госпитале был один врач и три сестры. Они сутками оперировали и обрабатывали раненых и валились с ног от усталости. Дошла очередь и до Ромащенко. После операции его отнесли на второй этаж и уложили на койку у окна.

 У окна лежать веселее. Можно было в долгом лежании развлекать себя наблюдая за жизнью улицы. Через неделю всех обитателей госпиталя потрясла страшная весть о том что немцы захватили Барвенково и эсесовцы расстреляли всех врачей и раненых госпиталя.

 Питаться казенной пищей недавно оперированному больному было еще рано и он попросил сестру купить сметаны. Она заменила супы и каши.  Горшочек сметаны он пристроил на окне.

 Ночью все проснулись от страшного грохота. Барабанные перепонки рвал рев разрывов. Ударная волна забила дыхание. Пахнуло гарью и копотью. В проемах выбитых окон плясали отблески огня, багровыми прямоугольниками отпечатывались на стенах палаты.
 С душераздирающим воем на головы изувеченных войной солдат вновь сыпались десятки и сотни килограммов смертоносных бомб.

 Долго ли длился смертоносный налет, вряд ли кто понимал.  Прибежище раненых людей было повреждено до такой степени, что в нем и здоровому человеку нельзя было проживать. Но иного приюта у них не было. Сестры и нянечки завесили окна одеялами и продолжали выхаживать раненых.

  А горшочек со сметаной, уже на половину опорожненный, как-то уцелел. Взрывами вырвало раму, засыпало подоконник битым стеклом, а горшочек стоял целехонький, словно его туда кто-то только что поставил...

 На другой день раненых перевели в другое помещение. Не успели оправиться от бомбежки, как свалилось новое потрясение -- немец наступает и его танки в семидесяти километрах от Сасово. Через два часа будут здесь. Женщины предлагали раненым расходиться по домам как бы мужьями и тогда немцы их не тронут.

 Некоторые согласились, а другие стали собираться не зная куда. Случай в Борвенково не оставлял радужных надежд. Оделся и Ромащенко. Прибежал запыхавшийся полковник и сообщил, что подано восемь машин. -- Кто готов, быстро на погрузку. Машинами они ночью добрались до Кантемировки. Там собраны были раненые с многих участков фронта, были и легко раненые.

 День в палате интенсивной терапии прошел размеренно и спокойно. Приходили сестры, управляли необходимые дела по уходу за больным, выполняли назначенные доктором процедуры и так же тихо исчезали. Появлялся доктор. Проверял состояние пациента.
 Нянечки делали уборку, улаживали прочие бытовые вопросы. Все здесь шло давно установленным чередом и порядком.

 В скорм времени их погрузили в санитарные вагоны и состав двинулся в саратовский город Аркадак. На место прибыли 13 марта 1943 года. Здесь ему наконец вынули пулю из ноги и позвоночника. Здесь Саша попросил сестру дать телеграмму родителям в Рубцовск, а следом отослал и письмо.

 Когда от родителей пришел ответ, грусти его не было предела. Родители писали, что на него они получили похоронку, в которой сообщалось, что 5 февраля старший лейтенант Ромащенко А. И. ранен в бою и от полученных ранений скончался. Он похоронен на территории Харьковской области, Чугуевского района. Что полученные за него деньги за февраль месяц потребовали вернуть обратно, так как был ранен в первой половине месяца.

 Начальник госпиталя написал письмо, что старший лейтенант жив и после госпиталя получит отпуск.

 За окнами была уже ночь  и он не заметил, как заснул. Приснился ему Алтай. Край далекий и благодатный, где прошло его детство, отрочество и юность. Широкие степи и голубые горы. Луга, покрытые шелком густой травы.

  А он босоногий еще ребенок падает ее гущу и смотрит, смотрит в высокое небо. Там в в высоком его просторе плывут сказочные горы кучевых облаков. Сахарные их вершины вздымаются выше неба и уходят в недосягаемую для всего живого даль. На душе легко и свободно.

 Можно без конца любоваться этим загадочным миром и никогда не испытать скуки. И сколько раз человек за свою жизнь ни посмотрит на небо, оно всегда будет другое. Не похожее. Завораживающее.

 И невольно появится интерес, а что же там, за вершинами этих сказочных гор? За той голубой далью неба? За невидимыми колеями дороги, по которой движутся согретые Солнцем и замороженные космической стужей планеты?

 Девственную тишину волшебного сна вдруг разорвал рев двигателя легковой машины. Еще теряя последние нити сна, он успел подумать; " Откуда она здесь взялась? В пору его детства машин с такими оборотистыми двигателями не выпускали... А потом уже наяву услышал под окнами корпуса рев двигателя жигуленка.

 Открыв глаза и пробудившись, он смотрел в скучный потолок и жалел, что так некстати лишился такого чудесного и такого редкого сна. В углу потолка на побелке отчетливо проступали следы подтеков:" Вот, и крышу починить нечем... " -- подумал он и вернулся к воспоминаниям о войне.

Часть 7. С новыми силами

Вспомнилось время лечения в госпитале города Аркадак. Ему тогда разрешили ходить на костылях. Они тогда подолгу наблюдали проходившие мимо воинские эшелоны с боевой техникой. Составы прибывали со стороны станции Ртищево и через Аркадак, Балашов, Лиски -- уходили на фронт.

  Это было уже совсем другое оружие. Боевые  машины уже имели пушки более крупного калибра и обладали более сильной огневой мощью. Появились более мощные машины": ИС-2" со 122 миллиметровыми орудиями; самоходные артиллерийские установки разных калибров, вплоть до: "ИСУ - 152".

  Раненые смотрели на этот неудержимый стальной поток с законным чувством гордости за возрастающую силу нашей Родины. Сожалели, что им в схватках с врагом не пришлось обладать таким грозным оружием.

  Серьезная обстановка, сложившаяся на фронте, не позволила Ромащенко побывать в отпуске. Пятого июня его выписали из госпиталя, но отпуск не дали, а отправили в распоряжение Приволжского Военного Округа. Но он поехал в свою часть. Ее он нашел в конце июня в Липецкой области, на железнодорожной станции Дрязги.

  У Н. В. Гоголя в комедии:" Ревизор" есть известная каждому немая сцена. Точно такая же сцена произошла и в при появлении Александра Ромащенко в штабе своей части. Кто-то из командиров ахнул: " Как это?! Да откуда ты, чертяка, свалился? Кто-то кусал губу, досадуя, что обошли человека хотя бы посмертной наградой. Но звание ему восстановили. Теперь Подчиненные ему бойцы, обращаясь к нему, обязаны были говорить: " Товарищ капитан." 

  Служить ему предстояло в штабе корпуса. Раны долго не заживали, пока из швов окончательно не выгнили остатки ниток шитья фронтовых лазаретов.

  Прибыв из госпиталя в свой корпус, Ромащенко его не узнал. Он полагал вернуться в ту часть, которую оставил при ранении, какая жила в его памяти во время его скитаний между жизнью и смертью.

   А появился в Шестом Гвардейском кавалерийском корпусе!
  В его составе было уже две Гвардейские и одна Дальневосточная дивизия. Они полностью укомплектованы хорошим вооружением и добротным снаряжением.
  У бойцов хорошее настроение.

  В корпусе было три кавалерийские дивизии. В каждой дивизии по три кавалерийских полка, артиллерийский полк длинноствольных 76-и миллиметровых орудий, три танковых полка с машинами Т- 34, и противотанковый дивизион.

  В подчинении корпуса были: истребительно-противотанковый полк, Полк самоходной артиллерии, полк "Катюш" , 122-и миллиметровый минометный дивизион, зенитный полк, истребительный дивизион.

  Это был бронированный кулак такой силы, от удара которого у Гитлера не только зубы выпадут, но и душа вылетит вон из поганого тела.
  При встрече с ветеранами полка, они говорили друг -другу вот эту бы силищу, да в сорок бы первый год!

  С утра до вечера в боевой части не смолкал гомон приготовлений. Переформирование боевого соединения дело хлопотное и долгое. Пехотным войскам в этом отношении несколько легче. Собери личный состав, получи в арсенале оружие и останется отработать тактику и огневую подготовку.

  У танкистов все, то же самое, но на порядок сложнее и дольше. И еще многое зависит от поступления с заводов техники и вооружений. А их, как всегда, не хватает. Вот и приходится кроить и перекраивать дивизии, полки и батальоны, пока не соберется что-то похожее на боевое соединение.

  А за это время может измениться стратегия замыслов Генерального Штаба и начинай всю перетасовку заново. Одним словом, переформирование войсковой части -- это не только передышка от боев, головная боль всех, кто к ней причастен.. Штабным работникам, куда определили выздоравливающего капитана Ромащенко, хлопот больше всех. Все надо обмозговать и выполнить. На войне ошибки штабов оплачиваются кровью солдат.

  Но вот уже солнце начало клониться к закату, выискивая себе место для ночлега где-то там за горизонтом Далеко за излучиной Дона, за бескрайними просторами великой Русской равнины. Спала жара. Вечерняя прохлада остудила разгоряченное дневной суетой воинство. Старшие военнослужащие удалились на покой.

   А на молодых парней, затянутых в ладные мундиры, из тени садов пахнуло загадочной тишиной и покоем. Напомнило, что жизнь продолжается. Коля Миронов, первый баянист и  душа коллектива, прошелся суконкой по хромовым сапожкам, одернул гимнастерку и оглядев бедовыми глазами боевое братство, выдохнул:

  -- Ну я готов.--
  -- Куда идем? -- Сразу же откликнулись несколько голосов.
  -- А куда первыми пригласят, -- бесшабашно улыбаясь, отвечает баянист и добавляет --

  Сегодня в госпиталь пополнение прибыло. Идем знакомиться? --
  -- Так поздно уже, врач в палаты не пустит, -- упредил кто-то из ребят.
  -- Так мы же не в лазарет, а в общежитье идем. --

  -- А... а я думал... --
  -- Пока думаешь, всех девчат расхватают. Встали! -- закончил он диспут и первым направился к выходу.
  Скоро веселая компания оживленно переговариваясь, вышагивала в сторону общежития госпиталя.

  В медицинской службе начальников и подчиненных почти не различишь. В палатах не ходят строевым шагом, не отдают честь, не тянутся в струнку, не орут:" Есть, товарищ командир!"

  Здесь спасают жизни людей, защитников Родины. Каждый день бережно и осторожно выполняют ювелирную работу, кто какую умеет и назначен выполнять. Повторяют все по нескольку раз, сколько бы это ни понадобилось. Никто никому не командует, все понимают друг друга с полуслова, кивка головы.

  В отличие от всех других родов войск форму медицинским генералам и рядовым санитарам шьют из одного куска ткани. И покрой, и цвет один и тот же. Все они -- слуги Клятвы Гиппократа и подданные своего отечества.

  Прибывшие девчата уже успели разместиться и исправить все необходимые дела, какие всегда сопутствуют новому переезду. Сейчас они отдыхали и коротали время за обыкновенной девичьей болтовней. На фронте они были уже не первый месяц, жили одной семьей и делили на всех трудности фронтовой жизни и нечастые радости.

  Секретов друг от друга не держали. Сейчас несколько девченок установив табуретки вокруг стола с пятилинейной лампой, писали письма своим родным и самым близким людям. Кто-то штопал носки, сноровисто выкидывая от плеча руку с зажатой в ловких руках иголкой. Другие девчонки занимались кто чем.

  -- Кто-то идет, -- сообщила Тамара, расчесывая и укладывая перед  зеркалом шелковистые пряди русых волос.
  -- Наверное, график дежурства поменяли, вот тетя Нюра и топает, -- высказала свою догадку Полина.

  -- Нет. Не ее шаги. Кто-то покрепче тети - Нюры ломится... --
  -- Ну-ка, притихли!.. -- Подала голос донская казачка Настя. Подала так внятно, что в комнате сразу установилась нужная тишина.

  В палатах госпиталя не было тише и ласковее сестрички, но стоило ей покинуть лазарет, голос ее обретал железные ноты И эту сталь редко кто мог не услышать и не понять ее степного голоса.

  Девчата притихли и прислушались. Шаги раздавались уже в коридоре. Слышались шутки и смех нескольких голосов. Девчата переглянулись. Кто-то топтался у дверей с явным намерением попасть в комнату. Раздался стук. Затем дверь подалась и в образовавшуюся щель донеслось: " К вам, можно?"

  -- Если пришел, входи. -- Отозвалась Настя.
  Двери распахнулись и в комнату ввалилась целая ватага молодых парней.
  -- Добрый вечер! -- Поздоровались ребята.

  -- Здравствуйте, тетя - Нюра! -- Словно не сговариваясь выпалили хором девчата, лукаво поглядывая на парней.
  -- ??? Какая это ... Тетя - Нюра... ? -- Первым опомнился Коля Миронов. -- Мы. не тетя - Нюра... --

  -- Кого ждем, с тем и здороваемся, -- невозмутимо объяснила казачка.
  -- Так вот мы и пришли познакомиться, чтобы нас потом на операционном столе, если случится, с тетей - Нюрой не спутали и ей не уподобили. -- Парировал коллективный выпад девчонок невозмутимый Николай и последней фразой дал понять девчонкам, что и они за словом в карман не полезут и новый выпад их не смутит.

  Девчата, не ожидая такого оборота в разговоре, растерялись, кто-то насупился, кто-то коротко прыснул со смеху.
  -- Там от нас не все зависит. Делаем, что можно сделать... -- потвердевшим голосом произнесла девушка, не допуская шуток на серьезную тему. -- Какими судьбами? --

  -- Судьба у нас с вами, девчата, одна. А зашли мы просто познакомиться. Прослышали о вашем приезде и зашли... -- отбросив браваду проговорил Николай. -- А кто такая тетя Нюра? --

  -- Да вы садитесь, ребята -- пригласила парней девушка. -- Она у нас самая главная. Даже начальник госпиталя с нею на Вы, -- со значением сообщила Тамара.
  -- Так это же, хлопцы, "Комендатура". -- Хохотнув, подсказал Валера Трифанов.
  -- Точно, "Комендатура", подтвердил кто-то из ребят. -- Она  и с нашего командира стружку снимала. --

  -- Это когда за танк шумела? -- Уточнил Паша Гурлович.
  -- Да-да, за танки, -- подтвердил Миша Соловьев.
  Девчата заинтригованные их малопонятными репликами, с интересом наблюдали за ними.

  -- Мы тогда только с эшелона разгрузились. -- Пояснил девушкам Паша, -- машины поставили неподалеку от этих домиков. Пришел зампотех и приказал двигатели на всех оборотах еще раз проверить. Мы загудели. И вот прибежала какая-то тетка. Халатом машет и моторы заглушить требует.

   А у нас приказ.  Тогда она в штаб кинулась. И смотрим, через некоторое время из штаба зампотех выскочил. Красный весь. Нам приказал машины в дальний конец площадки отогнать и моторы заглушить. С той поры мы ее "Комендатурой" и зовем. --

  -- Слушайте вы их побольше. Ага... Танки, комендатура...Визит вежливости... Как же. Старых подружек проводили. Скучно. Вот и нагрянули. -- Скороговоркой  протараторила из дальнего конца комнаты курносая девчушка. -- Того и гляди расплачутся. --

  -- Плакать нам некогда. В бою всякое бывает, вот и зашли к Вам своим ходом. А ведь, если случится, нас не такими молодцами доставят... -- с нескрываемой грустью неожиданно нахлынувшей на него, проговорил Николай. Затем сдернул с плеча ремень баяна, тронул голоса и запел.

  Там, где реют над волгой закаты,
  Где березка грустит над водой,
  Где с фашистами дрались солдаты,
  Был сражен командир молодой.

   Голос его звучал ровно и спокойно. Без надрыва и напряжения он переходил с одной ноты на другую, наполняя комнату гаммой живых звуков, задевал своей грустью душу каждого, кто был в этой комнате. Следующие куплеты песни пела уже вся комната. Девушки подхватили мотив легко и привычно. Ребята старательно.

  И хотя почти никто из ребят до войны не занимался вокалом, песня уровняла всех. Звуки ее уже не вмещались в стены маленького домика и плыли легко и свободно по вечерним улицам южного городка.

  Притихли в парке птицы. Словно завороженные стояли деревья. Не шелестела листва, а песня все лилась и лилась, завораживая трагедией, разыгравшейся на берегах великой реки.

  ... Вылез он из горящего танка
  И на землю сырую упал...

  Глаза девчонок блестели от наворачивающихся слезинок жалости к молодому воину, окруженному врагами в неравной схватке. Лица ребят посуровели. Они подобрались, подтянулись, словно сами оказались там и истекая кровью, отбивались от наседавших гитлеровцев...

  Под огнем умирали ребята...
  Не видать им родных городов.
  Там на Волге, последней гранатой
  подорвали себя и врагов...

  Погас последний аккорд, а песня все звучала и звучала. Жила в каждой душе. Тревожила и волновала. Не сразу возвратилась молодежь в сегодняшний вечер.

  Но вот раздались чарующие звуки вальса. Широкая, плавная мелодия в три четверти такта сменила грустный напев и позвала ребят стать кавалерами.

  Один за другим они поднимались со своих мест, подходили к девушкам и вежливым поклоном приглашали на танец.

  Девчата, сдерживая внутреннее волнение, с напускной строгостью, окидывали кавалера оценивающим взглядом и ответив на приглашение едва заметным реверансом, устраивали левую руку на правое плечо своего кавалера. Парень вежливо принимал вторую руку девушки, подхватывал ее за талию и вот уже по большому кругу комнаты плывут в танце новые и новые пары.

  Размеренную мелодию вальса сменяет бойкая и задиристая плясовая. Ее успокаивали плавные и спокойные звуки танго. А его томную задумчивость оживлял краковяк.

  Коля умел так подобрать репертуар танцев, что любая компания, как бы долго он ни играл не угорала от перебора И не тосковала в заторможенном состоянии. Он тонко чувствовал ход вечера и подбавлял когда нужно веселья, и вовремя предлагал отдохнуть.

   А в разгар вечера для всех неожиданно раздавались чарующие звуки "Цыганочки". Баян вздрогнул, собрался и словно боясь потерять вкрадчивые звуки вступления, напомнил парням и девушкам о том, что жизнь продолжается, во - всю ширь мехов пустился вслед удалого плясового наигрыша.

   И полилась, заплескалась озорная призывная и буйная мелодия, разметалась по дому словно проверяя, туда ли она попала, есть ли тут тут люди способные оценить ее и ответить ей таким же задором.
  Такие люди нашлись.

  Саша Ромащенко Поднялся со своего места, оправил гимнастерку, и заложив левую руку за спину А правую вымахнул над головой и под перебор голосов баяна вышагнул на свободную середину комнаты. И пошел, пошел по кругу, энергично выкидывая одну и невесомо приставляя другую ногу.

  Словно незримо становится на носок и переходя на следующее па, плавно, в такт мелодии убыстрял движение своего гибкого тела.

  Настя, бедово глянув на подруг, выступила навстречу и поплыла, поплыла впереди его, призывно поводя плечами, словно повторяя вслед за баяном:

  Цы-га-ноч-ка  ока-ока,
  Цы-га-ноч-ка  чер-но-о-ка 
  Цы-га-ноч-ка  чер-на-я
  По-га-дай...

   Следующие звуки мелодии уже вели по кругу новых и новых танцоров...
  Никто из ребят не заметил, когда она вошла в общежитие и как оказалась посреди круга.
  Но все услышали ее сухой голос: " Пора..."

  Никому и в голову не пришло ей возражать. Этот голос прозвучавший для каждого из них из уст седой женщины как голос Родины  -- Пора.

  Они потом узнают, что тетя Нюра проводила на фронт мужа и трех сыновей -- молодых здоровых, статных ребят. Они воевали все трое в танковых войсках. В один месяц она получила на всех похоронки. Первая пришла на самого младшего...

  Они не узнают, что она продала дом и все хозяйство и прибавив к этим деньгам все довоенные сбережения семьи сдала деньги на постройку танка. А сама обреталась в госпитале, выполняя нехитрые обязанности сиделки.

  По окончании формирования в августе 43-го года, корпусу была поставлена задача с рубежа: Спаск - Деменск -- Вязьма, прорвать оборону противника в районе деревни Снопот и наступать в направлении районного центра Починок-Красный, освободить город Смоленск, форсировать реку Днепр, захватить плацдарм на правом берегу Днепра.
  Трое суток артиллерия и авиация обстреливали и бомбили деревню Снопот.

  От деревни остались черные руины, перепаханные взрывами снарядов и бомб, а противник по прежнему упорно сопротивлялся. К концу третьего дня, когда закончился бой, капитана Ромащенко, разведчика со стереотрубой  и радиста с радиостанцией оставили на наблюдательном пункте.

  Угомонился ветер. Установилась редкая на фронте абсолютная тишина. Солнце наполовину скрылось за горизонтом. Вдруг он услышал звуки баяна и тишина донесла слова песни:" До свидания, мама не горюй." -- это была строевая песня комсомольского батальона. Он шел на боевую позицию.

  Впереди шагал невысокий коренастый подполковник. За ним знаменосец нес развернутое Боевое Знамя. За ними баянист, растягивающий меха баяна. Следом за этой группой шли в походных колоннах роты рослых бойцов. Двигалась колонна натруженным шагом, тяжело ступая по непросохшей от дождя земле.

  Батальон шел по опушке леса, сливаясь с тенями от деревьев. Шествие это было неповторимо.

  Ночь прошла относительно спокойно. На рассвете, в пять часов утра, колонны танков, кавалерии и пехоты построились в походные порядки. По рядам войск пронеслись команды:" Приготовиться к наступлению." На линии обороны Противника вспыхнула автоматная и пулеметная стрельба, раздались разрывы ручных гранат.

  Постепенно шум боя стал стихать. Первая линия обороны противника была прорвана. Колонны продолжили движение. Через три километра перестрелка вспыхнула с новой силой.   Закипел бой. Неподалеку от Ромащенко раздался крик: " Ребята, помогите!"

    Они с несколькими бойцами кинулись на помощь и в глубокой воронке от бомбы увидели лежащего человека. Он был высок ростом и неестественно толст , но, как показалось, очень слаб. Не мог самостоятельно встать на ноги: "Наверное, подстрелили парнягу?" -- пронеслось в голове Александра.

  Он попросил снять с него плащ - палатку и убрать снаряжение. Под накидкой оказался броневой панцирь, состоящий из двух половин. Расстегнули пряжки и высвободили рыцаря. Освободившись от тяжести, он встал на ноги, но тут же, скрипнув зубами, упал на дно воронки.

   Бойцы осмотрели ногу гренадера и на бедре обнаружили глубокую рану от пулевого рикошета. Пуля ударилась о броню нагрудного панциря и скользнув вниз, задела ногу. Он рассказал, что они своими атаками не на шутку напугали немцев. Да и как не напугаться, если громила идет на тебя, а пули отскакивают от него в стороны.

  Немного отдышавшись, боец с их помощью выбрался из воронки и побрел к машинам, волоча за собой спасшие жизнь доспехи.

  Это был боец комсомольского батальона. Это они вчера с песней выходили на позиции. А сегодня прорвали несколько линий обороны гитлеровцев и обеспечили успех наступления корпуса. Освободив города Починок и Ельню, их корпус развивал наступление южнее Смоленска на местечко Ленино, далее на Днепр и Оршу.

   Местечко Ленино они отбили, а в двадцати километрах от Днепра немцы их остановили. На этом участке германского фронта оборону держала дивизия на семьдесят процентов состоящая из поляков.
  Наше командование решило ввести в бой против них Первую польскую дивизию имени Тодеуша Костюшко.

  Гитлеровцы, узнав об этом, заменили поляков немецкой дивизией. Усилили оборону. Подтянули резервы. Все это успели проделать за два часа до нашего наступления.
   Трое суток армадой до пятидесяти самолетов бомбили дивизию, нанесли ей непоправимый урон. Но наступление не состоялось. Корпус после ряда штабных перетасовок передали в распоряжение Первого Украинского Фронта, генерала армии -- Ватутина.

  Корпусу поставили новую задачу: "Совершить рейд в глубокий тыл противника через Пинские болота по маршруту:" Гомель, Речица, Белокоровичи, Сарны. Форсировать реки Припять и Горынь. Освободить города: Сарны, Ровно, Дубны, Здолбуново. Соединиться с партизанскими отрядами Медведева и удерживать территорию до подхода главных сил фронта."

  Этот приказ корпус приступил выполнять в конце декабря 1943 года. Новый 1944 год встретили в лесу, западнее Речицы. Реку Припять форсировали по временному мосту. Вода в реке шла вровень с берегами. Река широкая. Мост ненадежен. Настил был на уровне воды, без перил и ограждений. Но танки он выдержал. Переправились без приключений.

  На другой день на обходе доктор развернул тонометр, измерил давление и недоуменно взглянул на больного. Но натолкнувшись на его мудрый спокойный взгляд, спросил после небольшого раздумья:

  -- Как Вы себя сегодня чувствуете? --
  -- Значительно лучше, -- так же пытливо вглядываясь в доктора, ответил больной.
  -- А давление у Вас сегодня выше, чем вчера. -- Озадаченно, помолчав, проговорил врач. -- Назначения Вам сделали. Давление начало снижаться. А сегодня такой скачек... Откуда? Как Вы спали? --

  -- Только самую малость с вечера. --
  -- А потом? --
  -- Машина разбудила. --

  -- И Вы до утра не заснули... И все наши с Вами старания пошли насмарку. Придется главному врачу жаловаться, чтобы закрыли территорию. --

  -- Машина, наверное, не причем, войну вспомнил, -- раздумчиво проговорил ветеран.
  -- Бережнее нужно Александр Иванович, к себе относиться. Видите как волнения давление подгоняют. -- Мягко проговорил доктор. -- О войне уже забывать надо. Пусть она в прошлом остается.

  -- Да я бы и рад... да она, клятая, меня в памяти держит. -- Как бы оправдываясь, промолвил ветеран.

  -- Вы правы. Такое забыть не легко. Но все же постарайтесь меньше думать о ней. --  И направился к следующему больному.

  По заданию начальника штаба капитан Ромащенко отправился в сарнинский лес, откуда намечалось форсирование реки Горынь и атака на город Сарны. Остановился на опушке небольшой лесной поляны.
  Вдруг прямо перед ним появилась голова вороного коня. Потом справа и слева еще семь. И вот уже из-за деревьев показались всадники.

  Средний на черном коне был одет в черное пальто, на голове кубанка с красной лентой.
  Такие же ленты были и на кубанках остальных всадников.

  Капитан был зачарован красотой и выправкой всадников. Как сквозь сон он услышал голос командира:
  -- Где генерал?  --

  Оправившись от восхищения, Ромащенко задал встречный вопрос:
  -- С кем имею честь говоришь? --
  -- Я Медведев.
  -- Этого недостаточно
  -- Я командир партизанского отряда.

  -- Товарищ командир, оставьте коней и охрану и пешком следуйте за мной. --
  Медведев все эти требования выполнил и вскоре они подошли к замаскированной машине командира корпуса, генерала Соколова. Выслушав доклад, командир корпуса вышел навстречу батьке и они обнялись.

  Наутро танкисты при поддержке партизан атаковали город Сарны и освободили его. При переправе через реку Горынь, утонула самоходная артиллерийская установка. / Там она оставалась до лета 1956 года /.

  Взяв Сарны корпус двинулся на город Ровно, через Диражне и Цумань. В Цумани стояла дивизия власовцев, состоящая из кубанских казаков. Они несли службу по борьбе с партизанами. Бой с ними длился более суток. А после залпа "катюш" сдались в плен. Один эскадрон в полном составе перешел на нашу сторону. В бою с фашистами он полностью погиб смывая позор измены Родине.

  После Цумани они освобождали город Ровно и железнодорожный узел Здолбуново. За город Дубно бои длились дольше недели.

  Однажды на командный пункт корпуса у города Дубно прибыл командующий Первого Украинского Фронта -- генерал армии Ватутин. Он возвращался в штаб фронта.
  Выполнив необходимые уточнения оперативной обстановки он отдал необходимые распоряжения и двинулся дальше. Было темно. По дороге от Дубно До Ровно в селе Хрущевицы колонну обстреляли бандиты.
  Один генерал был убит, Ватутин смертельно ранен. На самолете его отправили в Киев. Но спасти жизнь выдающегося военачальника не удалось. В мае 1944 года корпус соединился с войсками фронта и его вывели на двухмесячный отдых.

Часть 8. На берегах Дуная

В августе 1944 года соединение передали в состав Второго Украинского Фронта под командованием Р. Я. Малиновского. Танки двинулись на освобождение Румынии. Преодолели Карпатские горы. Румыния вышла из войны и подписала мирный договор.
  Румынские войска прекратили сопротивление и выделили три дивизии в состав фронта.
  Одну из них придали корпусу.

  В конце 44 года корпус вышел на границу с Венгрией у города Дева. Прорвав оборону венгерской армии, корпус наступал на север страны в направлении города Дебрецен. Взяв город Каба, перерезав железную дорогу, по которой немцы отходили из Трансильвании на Будапешт, Корпус овладел городом Хайдусобосло, что на семь километров южнее города Дебрецена. Завязался бой за этот городок. Но немцам удалось отбить горд Каба.

  Девять суток пришлось вести бои в окружении. Кончились боеприпасы и горючее. Выручали женщины. Полк самолетов У-2. Девять суток эти почти игрушечные самолетики на перкалевых крыльях возили окруженным танкистам солярку и снаряды. Делали за ночь до сорока вылетов. Один самолет за рейс мог доставить бочку горючего или шесть снарядов к танку. Танкистам приходилось делить по 4-5 снарядов и по 50 литров горючего на танк.

  В таких условиях девять дней вели бои с противником, а соединившись с нашими войсками, взяли город Деберецен. Корпус получил три дня отдыха, а потом вступил в бой за город Будапешт.

  По окончании Будапештской операции корпус приступил к освобождению города Братислава. Получив приказ наступать в направлении города Праги, части соединения перестроились в походные порядки и двинулись в сторону столицы Чехословакии. Через города: Блашадьярмат, Асад, Нитра, Галанта, Малацки, Брук, Годонин, Брно.

  19 апреля 1945 года, в районе аэродрома горда Брно, гвардии-  капитан Ромащенко в пять часов утра был на наблюдательном пункте и увидел, как взвод бойцов без командира медленно отходит под натиском четырех бронетранспортеров и рты немцев. Он доложил командованию и получил приказ:" Возглавить отступающий взвод и организовать оборону участка."

   Получив из резерва два танка и батарею противотанковых орудий, Ромащенко двинулся выполнять приказ.
  Над обожженной огнем войны славянской землей прозвучал властный голос Советского офицера: " Бронебойным. Вправо - 20. Прицел - 12. По бронемашине. - Огонь! "
  Заряжай.

  -- Осколочным. Влево - 35. Прицел - 13. По пехоте противника, Огонь! -- Артиллерийская прислуга проворно выполняла приказы. Отступающие пехотинцы увидев поддержку повернули оружие в сторону врага и встретили превосходящего противника дружным огнем.

  Наступающие цепи встретив такой дружный отпор, залегли. Танки, поливая фашистов свинцом, двинулись вперед. Вскоре между разрывов снарядов там и тут стали вскакивать с земли фигуры немецких солдат и спасались бегством. В бесстрастных линзах бинокля четко отражались вспрядывающие зады убегающих фашистов.
  Артиллерия, танки и пехота быстро справились с противником.

  " Кто к нам с мечом придет – тот от меча и погибнет." -- вспомнились слова напутствия.
  Завершения боя Гвардии - капитан Геращенко не увидел... Пуля и осколок вонзились в его тело почти одновременно. Он упал на склон невысокого гребня и  почему-то как завороженный наблюдал за частыми каплями крови скользящими по сочной весенней траве.

  Страха и боли он не чувствовал, а ощущал, как все его тело наливается свинцовой тяжестью. В голове гудело, а к горлу подступала тошнота. Не было ни сил, ни желания подняться. Непонятное безразличие заволакивало сознание.

  Потом откуда-то появились солдаты его группы. Что-то говорили. Уложили на плащ - палатку. Скорым шагом понесли в подгорье. Мерно покачиваясь в гамаке он потерял сознание.

  Раны капитана Ромащенко оказались тяжелыми и он до седьмого мая в сознание не приходил. Тяжело раненых грузили в эшелоны и отправляли в Россию. В один из вагонов погрузили и его. Состав следовал через Австрию и Венгрию В Ростов-на-Дону.
  Поезд едва миновал Будапешт, когда капитан Ромащенко снова потерял сознание.

  Седьмого мая в Городе Хатван, в шестидесяти пяти километрах от Будапешта, его сняли с поезда. Доктор определил -- воспаление ран. Сделали операцию очистили поврежденные участки тела.

  Утром восьмого мая он вернулся в сознание. Рядом сидела медсестра. Она спросила номер войсковой части и знает ли он старшину Маэляна? Со старшиной Маэляном Геращенко вместе воевал с 44 года. узнав об этом, девушка улыбнулась чему-то своему и пообещала сообщить однополчанину о оего местопребывании.

  Но после ее ухода раненого одели и увезли до выздоровления в лазарет, который разместили в монастыре.

  Монастырь был построен в начале тысячелетия. В четырех его стенах разместились кельи послушников. Ромащенко поместили в келью Игуменьи. Старинные стены монастыря были глухи и не пропускали никаких звуков.  Было тихо как в склепе.


                Праздник со слезами на глазах

       Ночью он проснулся от гула. Звонил колокол. Вскоре к нему присоединился другой.
  Он не знал что значил этот звон. Это мог быть голос набата, поскольку венгры издавна спорили с Румынами за этот город и могли, пользуясь наступившим безвременьем совершить набег. Но это могло быть и голосом благовеста, поскольку обстановка на всех фронтах позволяла мечтать о близком завершении войны.

  На улице раздалась стрельба. Раненый нащупал кобуру, но она была пуста. И ему сделалось страшно. Там на передовой под градом пуль и осколков ему не было страшно, как сейчас беспомощному в чужом каменном мешке.

  Он лежал и смотрел в сторону двери. Кто войдет? С чем?
  Потеряв силы от напряженного ожидания, он забылся в полудреме.   Через какое-то время его потревожил гомон нескольких людей. Он увидел, как по комнате двигались наши солдаты, расставляли какие-то предметы, тихо переговаривались.

  Это были люди Маэляна. Заметив, что Александр проснулся, старый товарищ кинулся к нему.

  -- Что, дорогой, не узнаешь? -- присел он на корточки у кровати. -- Сандро! Дружище, здравствуй! Ай, Хорошую новость тебе принес! Победа!!! --Крупнокалиберным пулеметом чеканил он. -- Давай победу праздновать! Раны заживут! Доктор сказал, ты сильно живучий! Слышишь, друг?! Жить будем!! --

  Хлебосольный старшина устроил богатое пиршество. По окончании которого велел солдатам вынести капитана на воздух, освежить после лежания в каземате.

  На улиццах городка разворачивался праздник. На центральной площади была сколочена трибуна. К ней двигались две большие колонны.  В одной шли при оружии Победы Советские воины с флагами и транспарантами. В другой -- мирные граждане горда с иконами и цветами. Было много детей и улыбок.  Было сказано много добрых слов в адрес Советских воинов - освободителей.

  На улице царствовала весна. Нынче она буйствовала за все годы войны. Цвели клумбы, газоны и сады. Казалось, что и деревья вместо листвы оделись в лепестки соцветий. 
  День стоял необыкновенно солнечный. Как будь - то в этот маленький венгерский городок нахлынуло солнце со всех долин и гор Европы.

  Над городом густо и торжественно плыл бас благовеста. В небе трепетали стаи голубей.
  Долго еще на улицах больших и малых городов Европы не смолкало ликование освобожденных из под ига фашизма народов. Советские солдаты выполнили великую и благородную миссию и выполнили ее хорошо.

  Через несколько месяцев, когда капитан Ромащенко едва поправился, его усадили в легковушку: "Оппель -Олимпия" и отправили домой. Машина легко катилась по прибранному уже асфальту. В открытую кабину всей силой встречного потока врывался ветер. Рядом с асфальтом двигались танки и машины его гвардейского корпуса. Войск с победой возвращались на просторы своей Родины -- Союза Советских Социалистических республик.

   Грудь гвардии-капитана украшали многие ордена и медали, а в послужном списке значилось десять благодарностей Верховного Главнокомандующего -- И.В.Сталина.
  Так для Александра закончилась Великая Отечественная война.

  Совершив марш от Праги до Ровно, войска рассредоточились по соединениям округа. А капитана Геращенко отправили в двухмесячный отпуск.

  Долг еще не заживала рана на животе, отметина, полученная под Харьковом. Подлечившись в санатории, капитан Ромащенко обучался в высшем танковом училище. По окончании его нес службу в танковых войсках.

  В 1958 году у него случился инфаркт миокарда и его уволили из Вооруженных сил в звании подполковника с правом ношения военной формы.

  На гражданке он трудился еще двадцать лет. Его биография сложилась из двух равновеликих частей: двадцать шесть лет в армии и двадцать шесть лет на гражданской работе. А всего Александр Иванович Ромащенко отслужил 52 года на благо нашего Отечества.

  Из больницы его выписали в средине марта. Сын аккуратно перевез его через весь город, неторопливо прокатил по набережной. Неожиданно машину тряхнуло на скрытой под безобидной лужей колдобине.

  -- Торжок от Пушкина и до Пушкиной дорогами не избалован... -- досадливо произнес сын, плавно останавливая машину у крыльца.

  Александр Иванович неторопливо выпростался из приплюснутой легковушки. Распрямил спину. Глянул на ряды голых еще тополей и долго дышал таким вкусным в эту пору воздухом. С Тверцы навевало теплом и влагой. Лед на средине протоки растаял и открыл длинную свинцового цвета полынью.

  С крыши дома срывались серебряные искорки капели. С равным промежутком они капали на землю, а на их месте нескончаемой чередой, набухая и тяжелея, появлялись новые. Не умея долго удержаться на весу, они срывались вниз в крохотный омуток выбитый каплями в теле асфальта. Глядя на них подумалось:" Надо же, как в капельнице..."

  На дворе стоял небывалый за всю зиму шум и гомон. В кронах деревьев копошились и о чем-то спорили большие черные птицы.
  -- А вот и грачи прилетели... -- радостно проговорил дважды - ветеран и привычно шагнул на ступеньки новой весны.