Учебу я забросила, просто больше не видела смысла продолжать. Что постигать, если, возможно, скоро не станет ничего. К тому же в академии все опять бы напоминало мне о Хетклифе. Все эти аудитории, коридоры и холлы, в которых я так часто виделась с ним. До того, как мы стали официально знакомы, я встречалась с ним взглядом почти каждый день на лекциях, в библиотеке или в переходах между корпусами академии. Помню, как в очередной раз шла с подругой на лекцию и заметила скользнувший по себе самодовольный взгляд. Как всегда, безукоризненно красивый, он шел нам навстречу и, проходя мимо, слегка повернул голову в нашу сторону. Я всегда злилась в такие моменты, но чтобы не выдать себя, просто смотрела в упор ему в глаза, он как обычно улыбался и провожал меня взглядом, я никогда не оборачивалась, но всегда чувствовала это, к тому же восторженные визги и вздохи подруг не давали в этом усомниться.
- Ооо, Кира, ты видела, он снова так на тебя посмотрел! Ну почему он не смотрит так на меня, я бы наверно умерла от счастья в тот же миг! Какоооой он…. Невероятный! Прямо мурашки! – моя подруга Элен в очередном экстазе, что ж, спасибо, что ее приходится терпеть только за это, в остальном, она отличный друг…. Посмотрев на нее крайне неодобрительно, я заставила ее немного упокоиться и спросила:
- Все как обычно, да?
- Что? – Элен уставилась на меня с недоумевающим взглядом.
- Он на всех так смотрит, тебе не понятно? Это просто игра, наверно уже все надоели, со всеми переспал, вот и ищет свежего мяса.
- Но Кира, ничего не могу с собой поделать, плевать, что он такой… - Элен секунду помедлила, подбирая верное слово – обольститель!
- Ха-ха, Слава Богу, что мне везет, и его чары обходят меня стороной! – ее слова и правда рассмешили меня тогда, кто же знал, что все случится наоборот, тогда я просто не могла этого знать.
- Ты уже решила, куда пойдем этим вечером? – спросила Элен, предвкушая будущее веселье.
- Да, думаю, нам стоит посетить новый клуб «Опера» - говорят там неплохой алкоголь и выступают настоящие оперные певцы, мне интересно было бы их послушать.
- Дааа, я слышала, говорят шикарное место, многие хвалят курительные трубки, которые там набивает один из тренков, кажется его зовут Заил.
К тому времени тренки уже основательно укрепили свои позиции в наркобизнесе. Конечно, почему нет. При них все наркотические вещества значительно снизились в цене, а значит, стали доступны большему количеству людей, детей…. Почти все наркобароны когда-то правившие этой империей, боровшиеся за главенство между собой, теперь стали покорными пешками, поставлявшими тренкам все, что они только попросят, конечно, свою долю от этого они тоже получали, и, возможно, теперь у них были другие интересы. Каждый хотел быть единственным поставщиком, и, поэтому началась травля. Наркодельцы убивали друг друга, загадывали желание и снова убивали. А тренков все это только забавляло, оборот торговли быстро повышался, а это значило – больше новых тел, больше мяса. Я сама ни раз замечала, как пропадали наши однокурсники, попавшие под зависимость. Все начиналось, как всегда, с невинной шутки, ради веселья, ради удовольствия, всего один раз, но не все могли остановиться и не все хотели останавливаться. Не знаю, как нам с друзьями удалось избежать этого, но я видела, как люди, знакомые мне, учившиеся со мной в одном потоке буквально исчезали. Сначала они пропускали занятия, я часто видела их в отдельной компании «по интересам», они собирались вместе в одном из клубов и всю ночь забавлялись дешевыми таблетками, уколами, трубками, всем, что только могли достать. Поначалу это было весело, наблюдать за тем, как они дурачатся и делают из себя шутов. Но с каждой неделей их лица менялись. Глаза словно тускнели, выцветали как старая фотография, они смотрели сквозь тебя даже при разговоре. Неохотно отвечая на вопросы и поддерживая беседу, они, казалось бы, могли думать только об одном. Неудивительно, но я всегда замечала едва уловимую мысль в их пустеющем взгляде: «Как мне вернуться обратно?». Их беспомощность пугала и отталкивала одновременно. Они будто становились низшими существами, хотя всего несколько месяцев назад они были такими же, как и все мы. А теперь… чем мы могли им помочь? Да и кто хотел связываться с наркоманами? Когда они и вовсе переставали появляться в университете, преподаватели или кураторы объясняли это тем, что родители забрали их на лечение и вряд ли в ближайшее время они смогут вернуться к учебе. Вот так, все просто, и ни у кого из нас не возникало лишних вопросов, все воспринимали подобные события как должные. Жизнь продолжалась и веселье не могло ждать.
- Хм, что ж, значит идем. Заеду за тобой в половине двенадцатого
- Да детка, как обычно, буду тебя ждать! – Элен засмеялась… Тогда я еще даже не задумывалась о том, кто такие тренки, что они сделали с нашей страной и людьми, кто в ней когда-то жил. Моя жизнь, как мне казалось, принадлежала только мне, учеба всегда давалась легко, родители гордились мной, а я думала только лишь о развлечениях и удовольствиях, которые были такими доступными. Любимые родители никогда не ограничивали меня в средствах и не держали дома под замком. Они всегда считали, что я сама была в праве распоряжаться своим временем, если это только не был званый вечер или любое другое подобное мероприятие. В общем, я могла делать все, что пожелаю, никто не мог запретить мне. И я это делала, наслаждалась жизнью. Зачастую мы с друзьями проводили ночи в клубах, закрытых заведениях для тех, кого называли элитой, все двери были для нас открыты. Все удовольствия и увеселения подавались только на золотых подносах. Казалось, это будет длиться вечно. Наши приключения порой доходили до абсурда. Алкоголь и любые наркотики… стоило только щелкнуть пальцем и мы уже пьяные под кайфом дурачимся, танцуем, как аборигены, словно одержимые неизвестным богом, имя которого знают все, но так боятся произнести.
Это было весело, просто и всегда так, как нам хотелось. После очередного вдоха из свеженабитой трубки, я почувствовала, как мое тело, начиная от кончиков пальцев становится будто невесомым.
«Это не мои руки…кто я?... Неважно, мне сейчас так хорошо».
Еще один глоток виски, тепло приятно разливается внутри, голова кружится и мне просто смешно от того какое вокруг все красивое, яркое, нелепое… Я не знаю, что я делаю, тело словно начинает существовать отдельно от моих мыслей. Это как полет, падение, взлет, будто ты находишься в середине вихря, ты не управляешь им, но тебе не страшно. Тебе только хочется еще, чтобы это чувство продолжало разливаться по телу, парализуя приятным неведением. Конечно же, любая ночь заканчивалась. Зачастую мы приходили в себя еще в клубе или наши телохранители растаскивали нас по машинам, где наши семейные врачи по экстренному вызову «откачивали» нас и приводили в чувство. Так, проходила ночь, наступало утро, и мы все шли в университет, как ни в чем ни бывало, прилежно учились, убеждая родителей в том, что все отлично. Помню, как после очередного веселья, мы с Элен, уже были на учебе и после первого занятия зашли в туалет. Лекарства, которые дал нам врач, то ли от похмелья, то ли для ясности мыслей, в общем, они еще не подействовали. Мы закрыли за собой дверь и остановились напротив широкого зеркала. В нем я увидела двух красивых девушек в университетской форме, яркий макияж которых почти скрывал темные круги и красноту бессонных глаз. Все было отлично, снова, красивые, безбашенные. Мне стало смешно, Элен тоже засмеялась. Я достала из рюкзака красную помаду и нарисовала нашим отражениям клоунские смеющиеся рты.
Это рассмешило нас еще больше, мы смеялись, как сумасшедшие, не в силах остановиться несколько минут, собственная неудержимость пугала и восхищала одновременно. Это могло продолжаться вечно, и никто не хотел говорить «стоп». Все совершенно вышло из-под контроля, когда тренки выпустили новый вид наркотиков, изменяющих свое действие со временем. Короче говоря, экстази, кокаин и героин в одном флаконе. Наркотик выпускался в очень простой форме – в виде белой таблетки с синей серединой. Рассасывая во рту белую часть человек чувствовал приятное тепло по всему телу, краски вокруг становились вовсе непохожими на те, что мы видим в обычной жизни, словно предметы обретали новый способ отражать свет и к этому свету можно было прикоснуться, придать ему новую форму. Как только таблетка становилась полностью синего цвета, ты начинал чувствовать, как резко повышается температура до состояния лихорадки, некоторые даже видели галлюцинации и начинали разговаривать с теми, кого на самом деле не было, для них или для нас, я не уверена до сих пор. Как только таблетка становилась красной – тебя словно наполняло великое чувство радости, в кровь выплескивалось огромное количество адреналина, и ты чувствовал себя непобедимым, способным сделать что угодно, чувство страха полностью выключалось, зрачки расширялись так сильно, что глаза становились почти полностью черными. Со стороны, наверное, жуткое зрелище. Помню, как двое парней, находясь уже на третьей стадии пробежали мимо меня с высунутыми наружу красными языками. Мои друзья это тоже заметили, и мы, не сговариваясь побежали в след за ними к черному выходу, затем по железной винтовой лестнице вверх, которая, как потом оказалось, вела на крышу здания.
Оказавшись наверху, я не сразу поняла, что бежали мы достаточно долго, когда ты пьян или под кайфом все вокруг воспринимается совсем по-другому – время, чувство усталости или чего там еще меняют свое направление. Как мне рассказали позже, последним этажом был 15-ый. Достаточно высоко, чтобы насладиться видом ночного Лондона, но недостаточно, если ты пьян, тем более недостаточно, если ты принял наркотик. Они стояли на краю, державшись за руки. «Как мило» - подумала я тогда. Снег так красиво падал на их плечи, от разгоряченных тел шел пар. Мы стояли, перешептываясь, желая увидеть, что будет дальше, помню, как Элен спросила, обняв меня сзади:
- Как думаешь, они прыгнут?
- Прыгнут? Что ты…
Наш диалог прервал громкий возглас одного из этих парней:
- Дейв! Мы умеем летать!
Второй ответил немедля:
- Обожаю это!
Помню, как мы еще ничего не успели понять, когда послышался глухой удар, звон стекла, а затем медленно и низко зазвучала автомобильная сигнализация.
Мы подбежали к тому месту, откуда они спрыгнули. Внизу снег быстро менял свой цвет на красный, как их высунутые наружу языки, словно так долго ждал этой возможности. Рядом стоящая машина держала на себе тело одного из парней, освещая мигающими фарами его окровавленное лицо. Элен закричала, кого-то тут же вырвало, кто-то нервно смеялся, надрывно кашляя из-за холодного воздуха. Слабым эхом и басами из окон клуба доносилась музыка очередного трека, как похоронный марш. Она навсегда врезалась в мою память. Ужас происходящего не смог мгновенно отрезвить меня, но продолжать веселиться мне больше не хотелось. Наверное, именно той ночью я в первый раз поняла, что на самом деле происходит, чего нам стоят наши невинные развлечения. Все удовольствия, которые мы так легко получали, были лишь красивой приманкой, а когда мышеловка срабатывала, возврата уже не существовало. Несмотря на уговоры друзей, я вышла наружу, села в машину и попросила водителя отвезти меня домой.
Вот такая была у меня жизнь. Сейчас, настолько далекая от всего этого, я сидела на земле, замерзая, в слезах, у меня не было сил подняться.
Так проходил день за днем, бесполезные часы тянулись, покрывая меня пылью, делая меня такой же серой и невидимой, как ничто. Брайт почти не заговаривал со мной, чаще всего сидел за столом задумчивый, и мне не хотелось спрашивать почему. Его жена, Мирта – милая девушка, тоже не навязывалась на откровенные разговоры, но в ее взгляде всегда читалась какая-то невысказанная забота, будто она готова была обнять меня в любой момент, стоило мне только попросить, но я молчала. Мысль о чужом прикосновении просто убивала. Снова впустить кого-то в свой мир, чтобы он стал не безразличен тебе, а потом, вдруг опять потерять, как родителей, Хэтклифа, я бы просто этого не пережила. Поэтому, я никогда не ужинала вместе с ними, и вообще не допускала поводов для разговоров, кроме как: «Привет, пока, вернусь поздно». Ела я чаще всего одна в своей комнате, да и мне не хотелось смущать семейную пару своим мрачным видом. Изобразить приветливость или хорошее настроение все равно не получилось бы. Сидя на кровати и нехотя пережевывая что из еды, я рассматривала голубые в полоску обои, которыми были обклеены стены в моей комнате. Вообще, Брайт и Мирта жили скромно в своем небольшом доме. Половицы шумно поскрипывали под ногами, мебель была старой, либо отсутствовала вообще. Единственное, что казалось мне чем-то родным и знакомым – это большой камин на первом этаже гостиной. Возможно, он напоминал мне тот, что был в нашем последнем доме. Когда все засыпали, я тихо спускалась вниз и садилась поближе к огню.
Его тепло так приятно согревало лицо и руки. На секунды мне удавалось вспомнить то чувство, когда ты не один, твои родные и близкие живы и здоровы, когда все хорошо, и ты ничего не боишься. Вдыхая запах горящих дров, я до боли всматривалась в пламя, будто была возможность что-то там увидеть. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что в огне скрыто нечто большее, кроме тепла и света.
Я позволяла жизни проходить мимо меня. Чтобы не испытывать ужасной боли и других эмоций, связанных с прошлым, я невольно запрещала себе думать о том, что произошло. Не вспоминать - так было проще, не чувствовать, забыть кто ты. Сколько времени должно было еще пройти, чтобы что-то изменилось? Я чувствовала себя монстром, который бесконечно пожирал сам себя. Заменяя настоящее на фальшивое, мое существование, мысли, ощущения утопали в его вязкой слюне. Я становилась противна сама себе, так как не была тем самым, что я больше всего ценила сама в себе – преданность и верность своим суждениям, непреклонность к окружающим обстоятельствам, мой внутренний мир никогда не менялся до этого, он был прекрасен и непобедим, а теперь… Все сдались, склонили головы и готовы были терпеть все, что угодно, лишь бы не стало хуже. Разве это спасение? Вот так идти под гнетом того, что кажется сильнее тебя. Неужели усилием воли и своих действий невозможно перевернуть этот огромный пласт? Раньше я всегда была уверена, что моего света достаточно для того, чтобы быть непобедимой самой и дать силы другим увидеть то, что так четко вижу я. Как оказалось, в этой реальности предать себя, каким бы невозможным и немыслимым действием это ни казалось – очень легко, гораздо труднее оставаться сильным. Стоит лишь один раз дать возможность себе оступиться, в следующий раз ты сделаешь это привычкой и вот тут, да-да, именно тут ты поймешь, что уже слишком далеко от того себя, которого ты считал идеалом, совершенством, теперь он практически недостижим и невидим из-за нанизанных сверху ошибок и препятствий, которые как стена вырастали за твоей спиной каждый раз, когда ты отходил все дальше от настоящего себя.
Как же мне не хватало родителей. Если бы я только могла поговорить тогда со своим отцом, наверняка он бы понял меня. Я, наверное, и половины даже не знала из того, что ему пришлось пережить. Но я уверена, что именно он смог бы меня понять, дать совет, что делать дальше. Как мне остановить это саморазрушение? В чем найти силы? Как мне подняться? Я была совершенно одна. Забавно, мне так казалось, когда тренки лишили нас всех привилегий и собственности после громкого и длительного судебного процесса, связанного с первым восстанием давних лет. Тогда я была совсем еще ребенком. В воспоминаниях остались лишь обрывки с тех собраний, которые проходили в нашем доме. Помню, как мама и папа в то время часто ссорились. Теперь я наконец поняла причину. Мама боялась, что их однажды обнаружат и выдадут тренкам. Каждый раз она не находила себе места, обнимала меня и уводила в свою комнату, говорила, что у папы с друзьями сейчас важное дело и мне никак нельзя им мешать. Помню, как она тянула меня за руку, а Рейф, тогда еще совсем другой, добрым взглядом провожал меня, посылая воздушный поцелуй. Конечно же, в такие вечера я не ложилась спать. Дождавшись, когда мама закроет за собой дверь и уйдет в свою спальню, я осторожно, босиком, пробиралась к лестнице, садилась на верхнюю ступеньку, с которой мне было хорошо всех видно и, как можно крепче ухватившись за перила, чтобы хоть как-то сдержать свое волнение, внимательно слушала то, о чем говорил папа и все, кто к нему пришел. Они очень много и громко говорили, часто спорили и неожиданно для меня замолкали, будто боялись, что их кто-то может услышать. Многого я не понимала, спустя столько лет отчетливо мне запомнилась лишь одна фраза: «Мы должны это остановить! Не знаю как, но мы обязаны попытаться!» До сих пор папиным голосом она звучит в моей голове, все чаще я просыпаюсь от того, как она словно доносится до меня непонятно откуда. Почти каждый раз, не в силах не закрывать глаза, я засыпала прямо на лестнице и просыпалась от того, как папа или Рейф укладывали меня в постель. Если это был Рейф, я почему-то ужасно боялась случайно выдать то, что я уже не сплю, поэтому, я ждала, пока он выйдет из комнаты и только после этого могла облегченно вздохнуть. Когда меня укладывал папа, я открывала глаза и крепко обнимала его за шею.
- Папочка, у тебя все хорошо? – я тогда не знала, почему задавала именно этот вопрос, но когда я произносила последнее слово, к горлу почему-то подкатывал комок, и было ужасно больно сдерживать слезы. А он лишь смеялся, также крепко обнимал меня и обычно отвечал:
- Конечно принцесса, ложись скорее спать, а то нам с тобой здорово попадет от мамы. Я целовала его в щеку и засыпала, порой до меня еще доносились напряженные голоса родителей из их спальни.