Нам «грозит» очередной пушкинский юбилей, но, к счастью, за четыре месяца нового года он не успел потонуть в потоках празднично-праздного елея. Надеюсь, и не потонет. И поскольку День нашего Первого поэта уже совсем близко, расскажу о самой необычной трактовке «Евгения Онегина», какую мне довелось видеть. И тут не обошлось без наших талантливых саратовских земляков.
Грамотно эта версия звучит так: «Нестандартное прочтение пушкинского текста, особая речевая и вокальная техника открывают новые, неожиданные стороны в этой всем знакомой и, казалось бы, вполне понятной истории Евгения и Татьяны. Спектакль Анатолия Васильева, в котором трагедия граничит с иронией и особым, мистическим гротеском, знакомит нас не с академическим Пушкиным, не с памятником на Тверской, а с живым, странным, противоречивым, почти скандальным Поэтом».
Дело в том, что над постановкой «Онегина» театр легендарного режиссера (Школа драматического искусства) работал с 1994 года. Спектакль был показан на фестивале в Брауншвайге в июне 1995-го. Но его московская премьера так и не состоялась. Спектакль «Из путешествия Онегина» возобновлен верными учениками Мастера Александром ОГАРЕВЫМ и Игорем ЯЦКО (учеником еще нашего Юрия КИСЕЛЕВА).
Атмосфера театрального капустника на спектакле изумляет и веселит, однако, как отмечают, поэтическая строка становится здесь реальным действием, «в котором из причудливого сплетения актерских голосов возникает образ пушкинского романа».
Оперная стихия, если не владеет тут всем, то берет очень много. Явно в соавторах у Пушкина Чайковский. Действие проходит в Манеже, самом большом зале театра. Постановщики от души гоняют актеров по его огромным площадям. Все начинается, вроде, привычно: изящная, с аристократическим лицом Татьяна Марии ЗАЙКОВОЙ (тоже ученица Васильева) в изящном кружевном пеньюаре пишет и… поет письмо к Онегину.
Да, здесь запел не только хор (он, как черт из табакерки, появляется буквально отовсюду), поют и драматические артисты (в команде постановщиков - три педагога по вокалу, два концертмейстера, хормейстер и хореограф). Мы слышим и комичный «тенор» Яцко, успешно коверкающего слова в куплетах Трике. Вокал вклинивается в действо, создавая невероятные комические дуэты: финальная сцена («Довольно, встаньте»), где хрупкая героиня никак не поднимет с колен грузного героя; хлипкий Ленский, петушком вьющийся вокруг «коломенской версты» Ольги.
Хорошенько побегав на просторах зала — к столикам, к беседке, к роялю, к зрителям, из лож — герои оказываются на маленькой сцене, а две атлетического вида девушки изображают небезызвестную Истомину, которая «летит, как пух из уст Эола». Долетят ли до середины сцены балерины, сильно смахивающие на молотобойцев первых пятилеток?.
Признаться, ожидала иного зрелища. С солидным сидением на венских стульях, с неспешным чтением творений «нашего всё». И мои надежды вроде бы даже стали оправдываться исполнением звучных стихов красивым, поставленным голосом Игоря Яцко. Но чего ждать от «театральных хулиганов»?.. Далее Ольги начнут двоиться и троиться. Няня с ее воспитанницей вообще поменяются ролями. Молодая актриса примерит на себя то беззаботную веселость Оленьки, то старческую рассеянность няни. В ответ на простой вопрос Онегина: «Скажи, которая Татьяна?» — выбежит одна сестра, другая, а за ними - множество сенных девушек. Прямо как в русской сказке — ну-ка, угадай-ка! И пошли-поехали удалые певческо-танцевальные святки...
И со стихами тут обращаются ой как вольно! Монологи прочитывают на два - три голоса, произвольно выделяя слова, частицы, произнося их с неожиданной интонацией. Это как открытая лаборатория: знаменитое исполнение учеников Васильева, где каждое слово весомо и значимо. Нарушается чеканная пушкинская ритмика - обретаются подтексты, открываются неожиданные смыслы.
Сокрушение привычных штампов идет вовсю – оперных, чтецких, литературоведческих, драматических. Онегин – саркастический и нервный - влетает с дорожным баулом. Одет сумрачно (черные манишки к сюртукам здесь у всех мужчин). Один Яцко дает волю лицедейству, меняет камзолы и обличья.
Баул Онегина – единственная примета путешествия. Зато есть сцена Возвращения, где сакральная фраза «Как Чацкий, с корабля на бал», конечно же, муссируется на все лады. «Неподражаемая странность/ И резкий, охлажденный ум» главного героя подкрепляется его эксцентричными выходками и даже, местами, выкриками (Александр Огарев). С ним роскошный, презентабельный Ленский (Олег МАЛАХОВ). Они почти не участвует в общем безумии под названием Пение и рефрены, но весьма независимо кочуют по залу.
Одна сценка блистательно разыграна этой симпатичной парой в шаге от нас (подъехали на стульях к нашей ложе). Ленский скептически реагирует на реплики друга, и вот, слегка повздорив, они уже скачут прочь.
Антракт тут не означает прекращения действия: всех зовут на именины Татьяны. В фойе оркестр наигрывает котильоны и мазурки, барышни разносят шампанское и соки, мсье Трике-Яцко подносит дамам розы. Окруженный толпой ряженых со скрипачом – маленьким кудрявым «Пушкиным» — он увлекает всех на балкон, оттуда – в партер, где хор девушек уже облепил белый рояль с оперным рефреном «Вот так сюрприз».
Да, всё здесь сплошной сюрприз, похожий на большой странный сон героини. Удвоение, утроение персонажей, мгновенный обмен ролями, бесконечные перевоплощения, скачки галопом по главам, смакование-перепев до боли знакомых строк … А вот и фантастические птицы-люди с сетчатыми головами, а Ленский с Онегиным постреляют-постреляются ( в основном, на пальцах, но очень громко!) – да и уложат в суматохе семейство Лариных…
Но когда у рояля деловито соберутся комиссары и члены женсовета, Онегин с Ленским, явно лишние на этом празднике жизни, гордо удалятся. Причем с помощью быстроногого кентавра.
Онегину с Ленским, после крушения их «любовей» вообще места нет нигде. И они уходят в мифические времена. Лишние люди своего времени — умные, талантливые, порядочные. Лишними все больше чувствуют такие люди себя и сейчас, во времена отнюдь не былинные. Так заканчивается эта великая сага Школы драматического искусства, где громче всего звучала нота «беспокойства и охоты к перемене мест». После двух часов сплошного смеха берешь на себя труд задуматься.
«Критик — ноя, нытик — вторя:
„Где же пушкинское (взрыд) чувство меры?“
Чувство — моря
Позабыли — о гранит
Бьющегося».
А чувства обычно у каждого свои. Кто-то увидев, такого Онегина, заговорил о «спутанном сознании». Кто-то усмотрел, зашифрованной, всю историю ШДИ. Кто-то вместе со мной от души посмеялся и насладился изобретательной театральной игрой под названием «Из путешествия Онегина». У архетипов, каковыми уже стали Онегин, Ленский, сестры Ларины, нет строгой привязки к времени и месту. Они сразу никогда и всегда, нигде и везде, где еще звучит чистая русская речь, где льется прозрачным родником пушкинский ямб.
«Пушкин, Пушкин, Пушкин — имя /Благородное — как брань… — Пушкин? - Очень испугали!»
И как же здорово промыли наши мозги от замыленности восприятия… Сергеичу бы точно понравилось.
Ирина Крайнова
Фото с сайта театра