19 декабря 1980 года страна праздновала 74-летие Леонида Брежнева. Дата некруглая, поэтому из наград на сей раз генсеку вручили второй орден Октябрьской революции «за большие заслуги перед КПСС». Церемония транслировалась на телеэкранах, все высшие чины СССР отметились поздравлениями и здравицами в честь «дорогого Леонида Ильича». Не было среди них лишь Алексея Косыгина.
И не по причине того, что он лежал в больнице. А потому, что советского премьера не стало за день до праздничной даты. Он умер 18 декабря. Стране об этом сообщили лишь 21-го, чтобы не омрачать торжественность момента и праздничное послевкусие, а похороны состоялись спустя пять дней после смерти — 23 декабря. Урну с прахом в нише Кремлевской стены установил Николай Тихонов, ранее сменивший Косыгина на посту председателя Совета Министров СССР. Сожалел ли он, что за все время болезни Алексея Николаевича ни разу не заехал к нему в больницу, не позвонил родственникам после известий о кончине? Сложно сказать. Но в отставке Косыгина он сыграл явно не последнюю роль.
Майор Егоров приходит на помощь
Алексей Николаевич Косыгин был крепким человеком, редко болел и праздным развлечениям предпочитал физическую активность. Любил много гулять пешком, что интересно, в ветреную погоду. Отдыхая на юге, не упускал возможность подняться в гору. Так, на признанных советских курортах в Кисловодске и Домбае до сих пор сохранились «тропы Косыгина» — маршруты, которыми часто ходил премьер. Но больше всего Алексей Николаевич любил водную стихию. Обожал плавать, а главной его привязанностью была гребля. Вот эта страсть и стала причиной того, что крепкий и жилистый 72-летний Косыгин вдруг мигом растерял все запасы своего здоровья.
1 августа 1976 года воскресным вечером Алексей Николаевич решил поплавать на спортивной лодке-одиночке по Москве-реке. Спустившись от дачи в Архангельском к мосткам, он сел в байдарку, привычно закрепил ноги и уверенными движениями начал грести.
Следом за косыгинской лодкой отплыл охранник — майор Егоров, мастер спорта по подводному плаванию. И не зря, так как если бы не его реакция и умение, то жизнь советского премьера оборвалась еще в 76-м. На середине реки у Алексея Николаевича случился инсульт: в паутинной оболочке головного мозга лопнул небольшой сосудик. Само по себе происшествие не страшное, но не при активной физической нагрузке. Мгновенная слабость, темнота в глазах, потеря сознания — байдарка с Косыгиным переворачивается. Повезло, что его ноги были пристегнуты. А так лишившийся чувств человек вмиг бы пошел ко дну, что при речном течении, да на середине русла привело бы к печальному финалу.
Но майор Егоров сориентировался быстро и пришел на помощь Косыгину. Освободив под водой фиксирующее устройство, он вытащил не подававшего признаков жизни шефа на берег. Сразу шум, суета: «Косыгин захлебнулся!». Вытаскивали его с того света в Красногорском госпитале, а когда угроза здоровью миновала, перевели в ЦКБ. Косыгин выкарабкался, но случившееся не прошло бесследно — предсовмина СССР стал часто болеть.
Инсульт, инфаркт, еще инфаркт
Он продолжал еще заниматься спортом. Правда, уже не таким активным, как гребля или плавание. Врачи разрешали ему ходить пешком, играть в волейбол и городки (их, к слову, Алексей Николаевич обожал не меньше гребли). Однако случившийся в 1978 году повторный микроинсульт поставил крест и на этих занятиях.
А в октябре 1979 года случился инфаркт миокарда, который надолго уложил Косыгина на больничную койку. Больше двух месяцев он провел в клинике, затем долечивался в санаториях Барвихи и Кисловодска. Как вспоминал лечащий врач премьера Анатолий Прохоров, Косыгин, немного окрепнув, стал постепенно увеличивать физические нагрузки. При этом на замечание, что надо поберечь сердце, отвечал: «Сердце, сердце... Если оно такое дрянное, если не может работать нормально, то и черт с ним».
«Черт с ним» произошел уже через год — второй обширный инфаркт миокарда. Госпитализация в клинику на Мичуринском проспекте, консилиум представительных врачей, строгий постельный режим. Сердце 76-летнего Косыгина вновь удалось запустить. Впереди ждала долгая реабилитация, к которой Алексею Николаевичу было не привыкать. В конце концов, работать с документами можно было и в больничной палате.
«Вам надо подать в отставку»
Но тут случилось страшное и невозможное для деятельной натуры Косыгина событие — отставка. То, что против него интриговала брежневская команда, для Косыгина не было секретом. Его заместитель Владимир Новиков потом вспоминал, что как раз в те дни Алексей Николаевич сказал в порыве откровенности: «меня эти "украинцы" все равно сожрут». «Украинцами» он называл Брежнева и Тихонова — давних приятелей еще по Днепропетровску. Позже к ним присоединился Константин Черненко.
Это именно он позвонил в октябре 1980-го прямо в палату Косыгину. Разговор, по словам зятя Алексея Николаевича академика Джермена Михайловича Гвишиани, состоялся короткий:
— Алексей Николаевич, вы все болеете, есть мнение, что вам надо подать в отставку.
— А почему Леонид Ильич мне об этом не скажет?
— Да он сам болеет…
Брежнев так и не позвонил, а к давлению на Косыгина подключили даже медиков. Тот же Гвишиани потом вспоминал, что ему и Людмиле (дочери Алексея Николаевича) чуть ли не ежедневно названивал начальник четвертого главного управления при Минздраве Евгений Чазов, который просил уговорить Косыгина уйти на покой.
Заявление он написал. Оно было кратким, без указания причин отставки. И чего в нем точно не было, так это просьбы освободить от обязанностей члена Политбюро СССР. Но на пленуме ЦК 23 октября 1980 года сухие строчки косыгинского заявления превратились в пышную речь, которую зачитал перед делегатами сам Леонид Брежнев. Там были слова благодарности партии и лично генсеку, «глубокая признательность», «твердая уверенность», и непременное «торжество во имя коммунизма». А также просьба освободить от всех обязанностей — члена Политбюро, в том числе. Разумеется, сообщение сочинили придворные борзописцы, приправив полагающимися по случаю здравицами. Эту торжественную декламацию, показанную по телевизору, Косыгин воспринял совершенно спокойно.
Последнее утро Косыгина
Внешне спокойно. А что творилось у него внутри, он никому не говорил. Алексей Николаевич вообще был очень скупым на эмоции человеком, и еще со смертью жены в 1967 году научился держать переживания в себе. Вот и в этот раз он ни словом не обмолвился об отставке, а лишь попросил зятя Джермена Гвишиани наиграть на пианино и записать на магнитофон свои любимые мелодии. Эта пленка со старыми русскими и еще довоенными песнями лежала у него на больничном столике, и Косыгин слушал ее ежедневно.
Близкие навещали его тоже каждый день. Дочь Людмила Гвишиани-Косыгина приезжала в ЦКБ всегда к 11 часам. Но 18 декабря она опоздала всего на несколько роковых минут.
О последних часах Алексея Косыгина рассказал его лечащий врач доктор Прохоров:
В то утро, 18 декабря 1980 г., предстоял обычный врачебный обход – мы просто должны были его осмотреть. Алексей Николаевич сидел на постели. Он посмотрел на нас, улыбнулся и вдруг – завалился. Возникла внезапная острая коронарная недостаточность с остановкой сердца. Здесь же, у кровати, был установлен дефибриллятор, другая аппаратура. Через несколько секунд мы приступили к реанимации. Однако, увы, запустить сердце так и не удалось…
А потом было всё, как у других кремлевских усопших. Колонный зал, почётный караул, урна на лафете, последние метры на руках у соратников и военных. В конце пути — ниша в стене и чёрная с золотом доска с датами рождения и смерти. Вот только произошло это на шестой день после кончины, совсем не по-христиански. Череда праздников оказалась важнее памяти человека. Умного, волевого, профессионала своего дела, так много сделавшего для процветания страны.
А через неполных два года смерть прибрала к рукам и Леонида Брежнева. Она пришла к нему во сне. Говорят, так, без мук и страданий, умирают добрые сердцем и душой люди 👇:
(При написании статьи была использована информация с сайтов: kosygin.rusarchives.ru; gilbo.ru; kommersant.ru; vm.ru)