Старые, разбитые артритом пальцы, дрожа, пощипывают струны гитары. Щетки барабанщика шуршат и пересыпают ритмично и медленно по сухой коже барабана не то просо, не то рис. Что-то очень мелкое. Два голоса. Мужской и женский. О чем-то разговаривают. Нет, не спорят. Скорее жалуются. Нет худа без добра. Когда не понимаешь язык и слова, то песню воспринимаешь музыкой, интонациями, каким-то нутром, что ли…
Старый и сухой негр не поет. Он рассказывает под музыку хриплым трескучим голосом. Поет за него гитара в его заскорузлых руках. Поет и плачет. Вздыхает задумчиво рядом саксофон. Как бы вдали, шепотом и негромко соло-гитарист вкрапляет в эту мозаику отдельные к месту фразы.
Разговор за жизнь, он понятен без слов.
«Бэби» терпеливо ждет своего слова, пальцы нервно пробегают по грифу гитары. Латунная гильза 12 калибра на безымянном пальце пока неслышно скользит по струнам. Пауза. Только щетки шуршат теперь по медной тарелке. И Бэби-Бонни начинает возражать. Норовисто и напористо. Претензии высыпаются одна за другой. А старенький Джон прикрыл пергаментными веками глаза, лицо замерло от удовольствия…
Пальцы с гитарой живут своей жизнью. Ласкают гитару, ласкают звук. От этих ласк звук растворяется в воздухе, замирает на секунду плотным туманом, и стекает прямо к вам в душу. Устраивается там уютно и тянет изнутри веки, как старое одеяло. Голова сама начинает покачиваться в такт, нога притоптывать и за пеленой табачного дыма возникает рампа. За ней столики с седоками в вольных позах, небритых рожах, протертых и застиранных джинсах. Забавно смотреть, как толстый здоровяк, чтобы не стучать полной кружкой с пивом о стол, ставит ее себе на мощный живот. Тарелка с ростбифом на том пузе рядом не поместиться, но вторая кружка встанет легко.
Между стойками с микрофонами и проводами, в глубине сцены, видно лицо саксофониста. Он хрупко ставит свой инструмент на специальную подставку, вынимает из нагрудного кармана губную гармошку, забавно облизывает губы и прижимает к ним обе ладони. Гармошку в ладонях почти не видно. Ладони утыкаются в микрофон, глаза закрыты, щеки пузырями раздуваются…. Пауза и заковыристый выход!
Звуки. Звуки блюза! Как дым от двух сигарет смешивается под потолком и зависают сизым смогом, так души слушателей и исполнителей смешиваются в невообразимый коктейль и подчиняются единому ритму.
Когда боец, закусив до крови губы, крушит всех направо и налево, изнуряя себя нещадно непосильным трудом, невольные зрители любуются его куражом и радуются себе потихоньку, что сами не попали под раздачу. И у наших исполнителей пошел кураж. Их «прёт» друг от друга, от музыки, от затихших зрителей, синхронных покачиваний головами в разных углах низкого зала.
Скажите мне, пожалуйста, о чем вспоминает старый негр-гитарист, играющий и поющий дуэтом с молодой и обалденно красивой белой женщиной? И еще мне очень хочется узнать, что чувствует эта женщина, впившаяся улыбающимся взглядом в старое морщинистое лицо? Что надо чувствовать, чтобы так петь и играть, как это делают Джон Ли Хукер и Бонни Райт?
И объясните тогда уж и мне – почему я не хочу выныривать из этого потока грусти и музыки? Из непонятных слов понятной песни…
А я понимаю, почему. Потому что эта песня обо мне. О моей жизни. Моей любви. О том, как я шел к ней. Трудно и долго. Сбиваясь с дыхания и с пути. Сколько раз я обманывался сам и сколько раз обманывали меня.
Послушайте ее сами, и вы тогда поймете, что происходит со мной.
Im In the Mood John Lee Hooker Bonnie Raitt 1991
Друзья! Если вам нравится то, что я пишу и фотографирую (только грязными тапками не швыряйте!), можете помочь автору материально. Потому как "монетизация" Дзена - это уже не слезы, а воспоминания о них. Вот номер моей карты Сбера: 2202 2063 7801 0149. Буду рад и признателен любой копеечке. И не забываем ставить лайки! За комментарии буду особо благодарен.