ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ МИНИ-ЦИКЛА "Россия в 1839 году" - размышления о многом" - В ИЛЛЮСТРИРОВАННОМ КАТАЛОГЕ "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Наше путешествие по 1839 году со столь же остроумным, сколь и заведомо откровенно неприязненно относящимся к России маркизом де Кюстином становится весьма долгоиграющей франшизой (как это назвали бы сегодня). Уже одиннадцатая часть, а мы так и застряли безвылазно в Санкт-Петербурге, и хоть злоязыкий странник всё собирается ехать далее, однако же, видно, времени ему не занимать. Что-то притягивает его. Весьма подозреваю, что магнетизм Николая Павловича, отчего-то доверившегося маркизу. Да и сам автор путевых заметок тоже незаметно проникся вдруг симпатией к "тирану". Так что - по всему выходит - Москва подождет. А пока нас вновь манит Невский проспект и человеческие типажи, до коих де Кюстин - великий охотник.
- Если верить на слово русским — большим патриотам, то населения в Петербурге четыреста пятьдесят тысяч душ, не считая гарнизона; но люди знающие и, следственно, почитаемые здесь злонамеренными, заверяют меня, что оно не достигает и четырехсот тысяч вместе с гарнизоном. Верно одно: сей дворцовый город с его необъятными пустыми пространствами, какие именуются площадями, напоминает разгороженное дощатыми заборами поле. В кварталах, удаленных от центра, преобладают маленькие деревянные домишки. Русские — выходцы из сообщества племен, которые долгое время были кочевниками и всегда отличались воинственностью; они еще не вполне позабыли бивуачную жизнь. Все народы, недавно переселившиеся из Азии в Европу, стоят в ней лагерем, словно турки. Петербург — это армейский штаб, а не столица нации. Как бы ни был великолепен этот военный город, в глазах западного человека он выглядит голым...
Даже не уверен, что уж и надобно сызнова парировать маркизовы обвинения в "азиатчине": ежели подобные соображения засели в авторской голове, то - и мы не раз имели возможность в том убедиться! - бессмысленно его в этом переубеждать. А вот следующие его наблюдения показались мне любопытными. Как выглядела в 1839 году изнанка парадной столицы?
- Не успев удалиться от центра города, вы теряетесь среди пустырей, по краям которых стоят бараки, возведенные, как кажется на первый взгляд, для рабочих, что собраны тут временно на какой-то большой стройке. Это фуражные амбары, сараи с одеждой и всякого рода припасами для солдат; чувствуешь себя тут как в минуты смотра или накануне ярмарки, которую не начнете никогда. Так называемые улицы эти заросли травой, они всегда пустынны, ибо чересчур просторны для передвигающегося по ним населения. Столько здесь пристроили к домам перистилей, столько портиков украшают казармы, выдающие себя за дворцы, такой пышностью заемного убранства отмечено было возведение этой временной столицы, что на площадях Петербурга я чаще встречаю колонны, нежели людей...
А вот тут - верю!.. Весь Петербург физически не может быть "парадным подъездом". Где-то же должна быть и "людская"? Во всяком случае, припоминая читанные когда-то французские романы, невольно присовокупишь к ним ассоциативно всплывающие в мозгу чудовищные миазмы Лувра предыдущего столетия, и "чрево Парижа", и прочую "отверженность". Не исключение, полагаю, и Лондон - Диккенс нам лучший свидетель. Однако, давайте вернёмся на Невский...
- Главная улица Петербурга — Невский проспект, один из трех проспектов, что ведут к дворцу Адмиралтейства. Три эти улицы, расходясь лучами, делят южную часть города на пять правильных частей и придают ей, подобно Версалю, форму веера... Невский проспект заслуживает того, чтобы я вам описал его достаточно подробно. Это красивая улица длиною в лье и шириною с наши бульвары; кое-где на ней посажены деревья, такие же чахлые, как в Париже; здесь фланируют и назначают свидания все праздные гуляки города. По правде сказать, таких немного, ибо ходят тут вовсе не ради того, чтобы ходить: каждый шаг каждого из прохожих имеет свою, не связанную с удовольствием цель. Передать приказ, засвидетельствовать свое почтение, выказать повиновение господину, кто бы он ни был, — вот мотивы, приводящие в движение большую часть населения в Петербурге и во всей империи. Мостовой на этом бульваре, именуемом перспективой, служат отвратительные круглые булыжники. Но здесь, равно как и на некоторых других главных улицах города, по крайней мере вделаны между камней, вровень с ними, деревянные плашки, по которым катятся колеса экипажей; сии отменные пути образуются из мозаики глубоко забитых еловых брусков квадратного или восьмиугольного сечения. Каждый путь состоит из двух полос в два-три фута шириною, разделенных обычными булыжниками, по которым ступает коренник; два таких пути, то есть четыре деревянных полосы, проложены вдоль Невского проспекта, один справа, другой слева, в отдалении от домов, которые отделены от них еще и рядом плит; каменные площадки эти служат тротуарами для пешеходов, прекрасными дорожками для гулянья, ничего общего не имеющими с убогими дощатыми тротуарами, какие и поныне позорят некоторые удаленные улицы. Итак, четыре линии плиток ведут по этому прекрасному, обширному проспекту, который, становясь незаметно все безлюднее и, соответственно, все уродливее и печальнее, продолжается до той неопределенной черты, где кончается жилой город, то есть до самой границы азиатского варварства, от века осаждающего Петербург, — на оконечности самых роскошных его улиц непременно обнаружишь пустыню. Чуть дальше Аничкова моста вам попадается улица под названием Елогная, которая ведет к пустыне, именуемой «Александровская площадь». Сомневаюсь, чтобы император Николай хоть раз в жизни видел эту улицу...
Ээээ... Стоп-стоп, маркиз! Про булыжники - всё понятно, не вызывает сомнений... Хотя, между прочим, Греч горячо протестовал против декюстиновых понятий о геометрии: "Ничего подобного, деревянные бруски, из которых составлена мостовая, имеют форму шестиугольников, подобно пчелиным сотам". А вот "Елогная улица"?!.. "Александровская площадь"? Ну, с площадью более-менее ясно. По названию расположенного здесь Александринского театра площадь с 1832 года именовалась таки "Александринской". Сейчас это - площадь Островского. Никаких топонимических ассоциаций с загадочной "Елогной" улицей, видимо, поименованной так маркизом от того, что у него - как у фон Мюфлинга в "Путешествии дилетантов" Окуджавы - "перемешались разные отрезки времени и разные обстоятельства, наслоились, так бывает…", решительно не обнаруживается. Соответственно, и Император видеть оную не мог никоим образом, ибо существовала она только лишь у маркиза в голове. Далее, кстати, от заплутавшего, похоже, и завравшегося автора прёт такая дичь, что хочется пребольно ударить его томом его же записок по голове.
- Пышный город, возведенный Петром Великим, украшенный Екатериной II, протянутый прямо, как стрела, всеми прочими государями через болотистую, вечно затопляемую песчаную равнину, в конце концов теряется в ужасающей мешанине лавок и мастерских, среди груды безымянных зданий и обширных, непрочерченных площадей; из-за врожденной неорганизованности и нечистоплотности народа, живущего в этой стране, площади последние сто лет загромождены обломками всякой всячины и нечистотами любого свойства. Вся эта дрянь год за годом копится в русских городах, оспаривая притязания немецких государей, что мнят, будто воистину послужили просвещению славянских народов... Калмыцкая орда, что разбила лагерь в лачугах, окружив скопление античных храмов; греческий город, спешно возведенный для татар, словно театральные декорации, декорации блистательные, но безвкусные, призванные обрамлять собою подлинную и ужасную драму, — вот что сразу же бросается в глаза в Петербурге.
Сдаётся, маркиз зачем-то свернул с Невского по несуществующей "Елогной" улице куда-то в район Сенной площади, где - и самом деле - он мог увидеть всякое... То, что мы уже назвали "непарадным Петербургом". Но вновь разведённая на жиденьких щах философия про "Азию", признаться, начинает уже раздражать своею убогой монотонностью. Очень похоже, у него - вне лечебной близости к красивому Государю - разыгрываются приступы мизантропии и русофобии.
- После полудня по Невскому проспекту, большой Дворцовой площади, по набережным и мостам движется довольно много экипажей всякого рода и самых необычных форм; их перемещение слегка оживляет этот обычно тоскливый город, самую однообразную из европейских столиц... Внутреннее убранство жилищ тоже тоскливо: несмотря на роскошную обстановку, что вся, на английский лад, громоздится в нескольких комнатах, отведенных для приемов, в темноте дома смутно виднеется и грязь, и исконный, неистребимый беспорядок — напоминание об Азии. Из домашней мебели меньше всего в ходу у русских кровать. Женская прислуга спит на полатях, похожих на те, какие существовали когда-то во французских привратницких, а мужчины валяются по ночам на полу, на подушках, брошенных на лестнице, в передней и даже, говорят, в гостиной...
"Говорят", маркиз, что вы враль изрядный. Давайте лучше оставим темы, вам нетвёрдо знакомые, и перейдём к темам, более сообразным с вашими вкусами!
- У славян, когда они красивы, тонкий, изящный стан, от которого, однако, веет силой; у них у всех миндалевидный разрез глаз, а взгляд бегающий и плутоватый, азиатский. Глаза могут быть и черные, и голубые, но они всегда прозрачны и отличаются живостью, переменчивостью и большим обаянием, ибо умеют смеяться... Люди эти — прирожденные возницы; в них, как в лошадях, которыми они правят, чувствуется порода; благодаря их необычному облику и легкому бегу их коней зрелище петербургских улиц делается весьма занятно... Русские кучера держатся на сиденьях очень прямо; лошадей они всегда пускают во весь опор, но правят уверенно, хоть и грубовато: у них на удивление точный и быстрый глаз; правя и парой, и четверней, они всегда держат по две вожжи от каждой лошади и сжимают их крепко, обеими руками, которые вытягивают вперед и отставляют весьма далеко от туловища; никакое препятствие их не остановит... Испытывать удовлетворение от хорошо исполненного дела есть свойство человеческой природы; русские кучера и форейторы, самые ловкие в мире, могут быть довольны своим положением, весьма, впрочем, тяжелым. Нужно еще добавить, что те, кто состоит в услужении у знатных особ, пекутся об изяществе своего облика и имеют ухоженный вид...
Вот вы и попались, маркиз! Азия, знаете ли, Азией, а природу в кисет не спрячешь! Как же тут не припомнить цитату из куда более осведомлённого и, уверен, более энциклопедически образованного князя Петра Андреевича Вяземского?..
"Незачем позволять себе судить нацию и империю, которую вы знаете лишь по нескольким салонам, нескольким большим дорогам и нескольким славянским кучерам или шалунам, которые одни только и потешили глаза или иную часть тела благородного и целомудренного маркиза"
Завершаем прогулку по Санкт-Петербургу очередной порции философических умозаключений де Кюстина, столь же слабо привязанных к реальности, как и их автор - к морали и гуманизму.
- Я описал вам город, лишенный собственного лица, скорее пышный, нежели величавый, не столько красивый, сколько обширный, набитый безвкусными зданиями, что не имеют ни стиля, ни исторической ценности... Русский народ лукав, словно раб, что утешается, посмеиваясь про себя над своим ярмом; он суеверен, хвастлив, отважен и ленив, словно солдат; он поэтичен, музыкален и рассудителен, словно пастух, — ибо обычаи кочевых рас еще долго будут господствовать меж славян; все это не согласуется ни со стилем зданий, ни с расположением петербургских улиц; архитектор тут явно оторван от жителя...
Впрочем, я кажется поспешил... Хотите ещё немного маркизовых пассажей о русских?
- Русские по большей части издают неприятный запах, который ощущается даже издали. Люди светские пахнут мускусом, простонародье же — кислой капустой, луком и старыми смазными сапогами. Дух этот устойчив и неизменен. Как вы можете заключить, те тридцать тысяч подданных, что 1 января приходят поздравить императора прямо во дворец, и те шесть-семь тысяч, что завтра будут вместе с нами толпиться в Петергофе, приветствуя свою императрицу, должны оставить отвратительную вонь. До сих пор я ни разу не встречал на улице простолюдинки, которая бы показалась мне красивой; подавляющее же большинство их, по-моему, на удивление уродливы и до отвращения нечистоплотны. Странно подумать, что именно они — жены и матери мужчин с такими тонкими и правильными чертами, с греческим профилем, так изящно и гибко сложенных, как видишь это даже в низших классах русской нации. Нет ничего прекраснее русских стариков — и ничего ужаснее старух. Горожанки из среднего сословия мне почти не попадались
Да, маркиз, да... С нашими кучерами ничто сравниться не может! Куда уж там до их удивительного глазомера, сильных рук и таких красивых бород русской женщине, которые - к тому же - "почти не попадались" разомлевшему от прелестей русских форейтеров маркизу?! Право же, мы нынче чересчур уж увлеклись, пора расставаться, я лишь приведу одну авторскую фразу всё из той же главы. Показательно - знаете ли!..
"Не нужно уличать меня в противоречиях, я заметил их прежде вас, но не хочу их избегать, ибо они заложены в самих вещах; говорю это раз и навсегда"
Похоже, Михаил Иванович Глинка был главным хитмейкером второй четверти столетия. Как ни ищи что-то новенькое - всё на него попадёшь. Очень хотел побаловать почтеннейший публикум каким-нибудь куплетом из водевиля, да понял, что потрачу на него изрядно времени... А потому в качестве музыкальной иллюстрации - вновь автор "Жизни за царя" с романсом на стихи слепого Ивана Ивановича Козлова "Венецианская ночь", коими, кстати, ещё и Пушкин восхищался, в современном исполнении ленинградца Эдуарда Хиля.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу