Приказ вживаться
Черниговский базар гудел, как улей, забитый тысячью человек, из которых часть была мелкими торговцами различными вещами повседневного обихода, начиная от одежды и обуви и заканчивая спичками и солью. Отдельно стояли прилавки мясных и разных пищевых продуктов живого и неживого состояния. Украинские базары отличались изобилием и разнообразием: мяса свинины, особенно сала, птицы, молока, яиц, масла, колбасы, окороков и других деревенских деликатесов.
В воскресный день вокруг огороженного со всех сторон рынка скапливалось большое количество автомобильного транспорта различного назначения и габаритов, а также телег и привязанных к ним лошадей, мирно жующих сено и овёс в ожидании своих хозяев. В общем, всё как всегда: торговки рьяно расхваливали свой товар, мужики стояли поодаль курили, наблюдая за товаром, некоторые, собравшись кучкой, пили пиво из бутылок и обсуждали политические события. Шпана шарила по карманам зазевавшихся ротозеев и дурила любителей лёгкой наживы игрой в напёрстки. И вдруг эту идиллию нарушил возмущённый голос молодого гарного украинца.
– Рятуйте, громадяне! Москали захватили владу и душат демократию! – кричал Павел, обращаясь к толпе. Он не сопротивлялся, пытаясь освободиться от крепкой руки сержанта милиции, которой тот вцепился в левую руку Павла выше локтя, толкая его вперед на выход из базара.
– За шо схватыл, кацапюра? – Люды добрые вы все свидки, як честного щирого украинця, ни за що упекають в кутузку – продолжал вопить он и потихоньку стал упираться. Народ, перед этим расступившийся, уступая дорогу милиционеру и задержанному, стал потихоньку замыкать пространство перед ними. Послышались выкрики: «За шо берете? Вин шо украв чого или бандюган? Так ни, культурна людина».
– За правду, славьяне, за неньку Украйину, матеньку нашу, – не унимался Павел, – за шо страдае народ наш столиття от ига господьска? Памятаете Тараса Шевченко, а Лесю нашу Украинку?
– А ну, стий, держиморда, вин правду говорить или бреше? – пузатый мужик из толпы преградил им дорогу.
Сержант растерялся и не знал, что делать: вызывать подмогу или уступить толпе, потому что подобные выкрики стали доноситься со всех сторон.
– Вот, он я, як е! Проста, православна людына, совистию честна перед вами и перед Богом нашим, Иисусом Христом! Николы не согрешив, а як и согрешив, то не тяжким грехом и покаяся, очищающи душу свою. В единий вере я с вами и вот вам крест, а якоже ж сбрихав, то хай Гоподь мене накаже, а не кацапская влада.
После такой тирады Павла, толпа загудела и стала теснее сжимать кольцо вокруг них. Сержант, поняв, что расправа неизбежна, стоял весь красный и как загнанный звереныш испуганно озирался по сторонам. Он тысячу раз пожалел о том, что вмешался в спор этих мужиков, из которых этот кричал о засильи кацапов на Украине на хорошем суржике, а другой на русском языке доказывал, что он ярый националюга и провокатор. Такие сцены теперь были нередки, и все бы ничего, если бы этот националист не схватил москаля за грудки. Этого сержант допустить не мог по долгу службы, да к тому же он был из Донецка, и невольно сочувствовал русскому.
– А ну, отпусти его, – напирала толпа, – чуете, да он и сам москаль!
Теперь только не хватало, чтобы прозвучало: «Бей его»!
– Та хай иде, – еле выдавил из себя милиционер и подтолкнул Павла в спину.
– А, люды добрые, суспильство и товариство, а правда-то е на билому свити, – прокричал Павел и быстро скрылся за спинами обступивших их людей.
Что это было? А это был экзамен, который Павел устроил сам себе на Черниговском базаре. Ему необходимо было удостовериться в том, что ни один из толпы не усомнится в совершенном произношении суржика украинской «мовы». А для этого черниговский базар в глубинке Украины подходил как нельзя лучше. По приезде в Крым Павел понял, что с тем уровнем украинского языка, которым он владел, ему не выполнить задания. Он, в общем, понимал его и мог общаться, но слишком правильно, так что это сразу выдавало неестественность говорящего, а точнее «размовлявшего» украинской «мовою». До него дошло, что ни один, даже самый образованный украинец, не говорит на чисто украинском языке, все говорят на суржике в разной степени, кто больше, а кто меньше. Вот чего ему не хватало на самом деле. Надо было обогатить свои знания простотой и даже где-то примитивностью речи, чтобы быть как все или, может, чуточку даже «лучше». Тогда он принялся за его совершенствование. С утра и до вечера он занимался только языком, потому что самой важной задачей, стоящей перед ним на данном этапе выполнения задания, было вжиться в окружающую среду. Находясь в комнате, которую он снимал в частном секторе или гостиничном номере, он слушал передачи по радио, смотрел и телевизор, особенно юмористические программы, мультфильмы, впитывая различные обороты речи, читал газеты и анекдоты, слушал народные песни — и всё это только по-украински. Не забывал он и про классиков, читая вслух на украинском «Кобзаря» Тараса Григорьевича Шевченко и стихи Леси Украинки. Его занятия предусматривали и декламацию, когда он был один, повторяя крылатые выражения, поговорки и словечки молодёжного сленга. Он часами толкался по базарам, оттачивая свои навыки, торгуясь с торговками, а мужские крепкие выражения он черпал в пивнушках, наблюдая за спорящими мужиками. Такая практика не могла не давать плоды. Практиковался он везде, где только бывал: в общественном транспорте, на остановках, базарах и магазинах в разных городах, чтобы не светиться, центра и юга Украины, кроме Крыма. Туда он должен был прибыть «готовым к употреблению», как он сам о себе думал. Прошло уже более полугода, как он был на Украине, но непосредственно к заданию ещё не приступал. Кроме языка, надо было поработать и над внешностью. Когда его готовили к заданию, Альбатрос предупредил, что оно очень серьезное. Работать придется в долгую. И потому в первый год его задача — вживаться, а это значит работать над собой. Кроме языка, надо изменить внешность, манеру поведения и даже походку. Кроме того, изучить историю Украины и националистического движения, знать их лидеров. Павел отлично понимал, что всему этому в институте не научишь. В этом надо было «вариться» и впитывать до мозга костей, уметь входить в роль и жить другой жизнью. Долго он размышлял над тем, какой принять образ и наконец то понял. Надо стать этаким интеллигентом, похожим на вечного студента, это, пожалуй, подойдет. Через два месяца после принятия такого решения Павла было не узнать. Походку Павел решил изменить с помощью трости. Вот таким он и предстал на свой собственный экзамен на Черниговском рынке. К удовлетворению своему, он отметил, что вдобавок ко всему он может управлять настроением толпы. Это было рискованно — попасть в милицию за хулиганство, но в новой биографии Павла возвышало его как борца за демократию и национальную справедливость.
«Ай да Павел, ай да сукин сын!» – удовлетворенно подумал Павел о своем лицедействе. – Так-то оно так, но что могла бы подумать обо всём этом Таня? Так, надо отделить мух от котлет, – дал себе команду Павел. – Это моя профессия, моя часть жизни — теневая часть, а Таня светлая её часть. Меня в своё время предупреждали, что моя жизнь будет и на светлой, и на темной стороне, а чтобы не потерять себя, надо научиться жить на границе света и тени. Если я не буду уверен, что нахожусь на правильном пути, то заниматься этим дальше не стоит. Моя профессия смертельно опасная, но всё же интересная. Играть чужую роль сложно, это знает каждый хороший актер, а жить чужой жизнью на опасной грани — известно ли актеру? Он отыграл спектакль, повесил грим на вешалку и пошел домой отдыхать, а я, если влез в чужую шкуру, сразу её снять не смогу. Ну ладно, хватит соплей… То, что я сотворил на базаре в Чернигове, мне идёт в зачет, но это ещё не экзамен. Вот если мне удастся ввести в заблуждение связного, который знает меня в лицо, тогда будет порядок. Ну, дерзай, Павел — Миша».