26
Карид смотрел на своих противников. Они ждали, чтобы он сейчас расскажет им о своей жизни. А сам он хотел лишь одного - уничтожить их. Но после поединка с Ведмурдом, сил сопротивляться у него не осталось. И всё же говорить он не хотел.
Великий волхв, видя сопротивление собеседника, пристально взглянул на него. Его взгляд был пронзителен и точен. Он смотрел в самую душу южанина, поднимая в ней остатки добра, хотя такового почти не находилось даже на самом дне его существа. Но всё же в сознании колдуна всплывали воспоминания детства, те, что хранили в себе самые светлые моменты его жизни. Они вставали перед глазами Карида и напоминали о давно забытых чувствах, которые он испытывал когда-то. Там был образ матери, отца, родного дома, двора, в котором он вырос. И между ними стояла фигурка соседской девочки, которая изменила всю его жизнь. Не в силах сопротивляться этому наплыву, Карид начал говорить.
- Я родился в этих краях в те времена, когда никто не мог и подумать, что Горин и его приближённые лишатся власти. Мой дом был не богат, но всё необходимое у нас было. Родители работали не покладая рук, чтобы обеспечить меня и моих братьев с сёстрами. Рядом с нами жила другая семья. Их дела шли намного хуже, чем у нас, а детей было столько же. Но одна девочка сильно выделялась от остальных. Она была молчалива и безропотно выполняла всё, что на неё сваливали старшие сёстры. Я знаю, что это такое, так как сам часто страдал от братьев.
Например, когда пытался тайком передать соседке краюшку хлеба и немного молока. Старшие как-то поймали меня за этим занятием. Когда я, подозвав Квету, так её звали, протянул ей свои не хитрые запасы, припрятанные с обеда. Братья выследили меня и вырвав из рук Кветы краюшку хлеба, забросили её далеко в кусты, а молоко вылили на землю. А сами кричали девчонке, чтобы она наклонилась и лакала молоко с земли, если ей так хочется есть. Я кинулся на своих братьев, так как мне было стыдно перед Кветой и обидно за происходящее, но они были старше и сильнее, и легко завалили меня.
Квета лишь молча смотрела на это, а увидев, что меня повалили на землю и пинают ногами, развернулась и ушла. Я тогда сильно обиделся на неё. Вдоволь наигравшись, братья бросили меня лежать на земле. И подняться я смог лишь к вечеру, когда с работ вернулись взрослые. Они увидели, что вся моя работа по двору не сделана и, не слушая мои объяснения, ещё сильнее наказали меня. Рука отца всегда была тяжела, а злой он был похож на разъярённого быка. После того случая я почти целую Луну не мог встать, сильно болела спина, синяки ныли по всему телу. Сестры приносили мне немного еды и воды. Родители же почти не интересовались моим здоровьем. У них было много детей, и самочувствие шестого по счёту ребёнка их волновало мало.
Всё это время я думал о Квете и всём произошедшем, ведь причинённая братьями боль была спровоцирована моим добрым поступком по отношению к ней. Тогда я много думал о том, что делать добрые дела опасно и наказуемо. А вот творить зло, наоборот, безнаказанно. Ведь никто не наказал моих братьев, в тот день отец отлупил только меня.
Иногда ночами я ждал, что Квета проберётся в наш двор, чтобы навестить меня. Я лежал один в сарае на сене, здесь за мной не надо было убирать. И всю Луну я провел в этом месте. Но она ни разу не пришла. Уже после я понял, что девочке было просто не попасть в наш двор.
Когда я уже мог немного двигаться, перемещаясь на локтях и так меняя своё положение на грязном сене, и так сумев подползти к щели в стене, я увидел, как двое моих братьев вернулись с полевых работ все израненные. Точнее одного принесли на подстилке, вся его одежда была пропитана кро.вью, а снаружи лежало то, что должно быть внутри тела. Второго вели под руки, из него тоже лилась кро.вь. В ужасе я отпрянул от стены. Снаружи доносились крики, стоны, хрипы, причитания женщин. Братьев занесли в дом, следом за ними с поля вернулся отец. Как я понял из его слов (которые были обращены к женщинам, они окружили его и спрашивали о том, что случилось), на поле во время пахоты взбесился один из быков. Он рванул прямо на одного из моих братьев. Пока он рвал его рогами, второй брат схватил топор, и подскочив со спины, начал рубить быка, вместе с ним подоспели ещё несколько мужчин, кто с вилами, кто с чем. Бык, развернувшись, повредил и моего второго брата, а больше никого не тронул, его одолели.
Ночью я не мог уснуть. Перед моими глазами всё стояла описанная отцом картина. И хотя я был зол на своих братьев, но такого им не желал. Первый их них, который выхватил у Кветы краюшку хлеба и вылил молоко, испустил дух в тот же день. Второй остался хромым на всю жизнь и вдоль всего бока у него идёт огромный шрам.
Когда под утро я забылся тревожным сном, я увидел образ своей соседки, она стояла в длинном, совсем не девчоночьем сарафане, и смотрела на меня.
- Я отомстила за себя и за тебя, - сказала она и исчезла.
Открыв глаза, я долго не мог понять, сон это был или она на самом деле приходила ко мне. Но вспомнив, как скрипит дверь в мой сарай, решил, что Квета мне всё-таки лишь приснилась.
Утром ко мне заглянула мать. Она не часто заходила ко мне. А тут заботливо наклонилась, ощупала моё тело, сказала, что принесёт мне тёплых лепёшек и перенесёт меня в дом. Глаза её были опухши от слёз.
- Как там мои братья? - спросил я.
И она рассказала мне, что старший уже ушёл в мир пращуров, а средний изранен и не известно, будет ли он ходить.
- Я все глаза выплакала, оплакивая нашего наследника, - сказала она.
- Мама, а обо мне ты плакала? - спросил я тогда. Она удивлённо посмотрела на меня. - Я ведь тоже пока не могу ходить. А ко мне мало кто заходит.
В сарае повисло молчание. Я чувствовал, что мать борется с желанием что-то сказать мне, но не решается.
- Чем я хуже моих братьев? - продолжал я, ведь давно понял это. Внимание, которое уделялось моим братьям, было недоступно мне. Но не знал почему так происходит.
Продолжение в пятницу