У меня вышло уже 10 статей, посвящённых трудностям перевода различных видеоигр, и мой запас идей скоро подойдёт к концу: проблема в том, что наличие в игре сложнопереводимых моментов — это скорее исключение, чем правило. Во что сейчас все играют? Fortnite, Roblox, Palworld, Counter-Strike 2 — все эти проекты локализуются более-менее на автопилоте; никаких сложных смыслов, которые заставили бы переводчика поломать голову, в тамошние тексты не заложено. И сегодня я в виде исключения хочу рассказать как раз об одной такой серии игр: в отличие от тех же L.A. Noire с устаревшими словами и Cyberpunk 2077 с повсеместными отсылками к музыке, её содержание не представляет вообще никакой проблемы для локализации, хотя судя по затронутым темам и разнообразию персонажей, могло бы и представлять. Речь о Mass Effect.
Культурный спидран
Действие Mass Effect разворачивается в конце XXII века, когда человечество вышло в космос, познакомилось с другими его обитателями и даже открыло собственное посольство на Цитадели — гигантской космической станции, политическом центре галактики Млечный Путь. Там живут и работают представители других космических держав: от азари, турианцев и саларианцев, которым в сюжете трилогии отведены важные роли, до волусов, элкоров и ханаров — персонажей второго-третьего плана. Не все эти расы гуманоидные: волусов, например, русскоязычная вики Mass Effect описывает как «научно-фантастический аналог гномов», а ханары похожи на больших медуз — однако в процессе игры всё очевиднее становится закономерность: ближайшее окружение главного героя Шепарда всегда более-менее антропоморфно.
Путешествуя по звёздным системам, Шепард общается со своими компаньонами, и если по репликам Рекса или Тали можно составить впечатление о кроганах и кварианцах соответственно, то вот взять к себе в команду волуса нельзя, так что о них вы узнаете меньше. Шепарду, как спасителю галактики, неплохо было бы иметь представление о том, кого конкретно он спасает, так что, если вам захочется выяснить побольше о тех же волусах, вы можете найти на Цитадели их дипломата и так и спросить: а какая у вас история? А культура? Послу хватит пары-тройки предложений, чтобы ответить на оба вопроса: волусы помогли создать галактическую экономику, но места в Совете у них ещё нет, они не любят насилие, их общество разделено на племена, а правительство часто меняется. Вот и вся информация — получается такой культурный спидран.
На этом моменте я всерьёз задумался о том, что бы я ответил, спроси у меня инопланетянин, какова культура землян. Существует ли вообще такое понятие, как общая людская культура? Насколько хорошо мы в принципе понимаем себя как вид, чтобы говорить о собственных фундаментальных культурных сходствах? Шепарда эти вопросы мало интересуют — приходится менять тему, потому что задать волусу подобные вопросы игра не разрешает. Его соседу-элкору тоже: он рассказывает лишь о том, что их правительство, наоборот, стабильно.
Тут же проявляются и лингвистические особенности рас. «Особенности» — это, правда, громко сказано: все обитатели Цитадели, согласно лору, переводят языки друг друга на лету с помощью компьютеров, однако машинная обработка оставляет кое-какие места несглаженными. Реплики элкоров, например, предваряются комментариями об их эмоциональной окраске: «Критическое замечание. Не будь таким грубым». Ханары говорят о себе в третьем лице («Этот очень рад вас видеть»), а первое используют только в кругу близких — Шепард, как следствие, никогда его не слышит. Этим языковые особенности исчерпываются: ханара от человека вы ещё сможете отличить по использованию местоимений (и только по нему), однако, скажем, кроганы и саларианцы будут звучать для Шепарда совершенно одинаково.
Таким образом игра тоже делит космические расы на важные и второстепенные для сюжета. Гаррус вот говорит совсем как Шепард, он наш слоняра, и предыстория у него понятная: коп с синдромом отличника, который грустит оттого, что ему не разрешают убивать преступников без суда, — есть чему посочувствовать, где проявить эмпатию. Ханары же с порога дают понять, что у них другая, неземная система ценностей — не то чтобы у нас совсем не получалось установить контакт, но мы знаем, что понимаем их психологию не до конца. Такие расы Mass Effect задвигает на второй план: сопартийцы Шепарда должны обладать не только человеческим телосложением, но и человеческим же мировосприятием.
Понятно, что разработчикам из BioWare приходится писать портреты рас широкими мазками: игровая вселенная колоссальна, и очевидно, что не всем достанется такой же уровень детализации, как главному герою и его ближайшим товарищам. Мы ждём от игр одновременно и проработанного мира, и драматичной истории, но вторая требует чёткой расстановки приоритетов: увлечение сценариста лором может ей навредить. Как бы мало фактов о мире Mass Effect вы ни знали, вы должны чувствовать, что хорошо его понимаете: спасение галактики получилось бы менее драматичным, если бы она состояла из чего-то неподвластного шепардовскому уму. Создавать для инопланетных рас сложные языки, непереводимые на другие, было бы контрпродуктивно: пострадал бы основной сюжет. Доходит до абсурда: даже Жнец, который 50 тысяч лет ждал команды уничтожить всю жизнь в Галактике, вместо того чтобы молча заняться делом, заводит со своими жертвами диалог на языке, которым те владеют в совершенстве, и разжёвывает им, как учитель ученикам: «Я недоступен вашему пониманию, вы не можете даже представить нашу область бытия». Всё поняли?
Любовь на фоне космоса
Есть несколько причин, почему спутники Шепарда мало отличаются от него телосложением. Они не могут быть сильно выше и объёмнее: им нужно помещаться во все дверные проёмы, сквозь которые может пройти коммандер, а ещё они не должны своими размерами перетягивать на себя одеяло — нельзя, чтобы кто-то забыл, кто в галактике главный герой и спаситель. Сильно меньше Шепарда его сопартийцы тоже быть не могут, потому что строение их тел должно позволять им держать в руках винтовки и сражаться наравне с остальными. Крысы с пистолетами из Max Payne — это, конечно, забавно, но не возможно ни в одной реальности, где ещё действует третий закон Ньютона.
А ещё есть такой аспект, как секс. Взять Лиару — единственную компаньонку в первой части, отношения с которой могут завязывать Шепарды обоих полов. Она не человек, а азари, но физиология у неё очень похожа на земную: феминное тело, большая грудь, полные губы, подведённые глаза, аккуратно выщипанные брови. Детей, как она рассказывает в первом же диалоге на «Нормандии», она может иметь и от других видов (чистокровность в их расе вообще осуждается) — да, секс с ней с точки зрения процесса, очевидно, как-то отличается от секса с землянкой Эшли, но им с Шепардом как-то удаётся доставлять друг другу удовольствие, раздевшись догола. Ещё азари живут по тысяче лет, и Лиара лишь недавно справила сотый день рождения: как бы долго по людским меркам ни прожил Шепард, рядом с ним она всегда будет молодая и красивая. Голубая (pun intended) мечта.
Инопланетяне в Mass Effect настолько же инопланетяне, насколько андроиды в Detroit: Become Human — роботы. Как говорилось в «Солярисе» Тарковского, мы не хотим завоёвывать никакой космос — мы хотим расширить Землю до его границ. Придумывать существ, которые думают, выглядят и чувствуют иначе, чем мы, сложно, а искать с ними контакта страшно; экзотическая женщина, которая не будет сопротивляться вашим ухаживаниям и при этом сотни лет будет оставаться молодой и красивой, — гораздо более простая и прибыльная фантазия. Даже лавкрафтовский ужас столкновения с непознаваемыми (по их собственным словам) Жнецами из серии быстро испаряется, и в концовке третьей части мы не только одерживаем над ними безоговорочную победу, но и выбираем их судьбу: разрешается их как уничтожить (красная концовка), так и подчинить Шепарду (синяя), после чего никого уже не интересует, что и на каком языке они нам способны сказать.
***
Принцип Талоса из одноимённой игры гласит, что мы не можем воспринимать реальность «объективно», во всей её полноте: наше познание ограничивается лимитами наших тел. Мы не в силах написать историю о том, каково на самом деле быть инопланетянином, воспринимать всё вокруг другими органами чувств и жить в мире, где не происходило ни одного из событий человеческой истории. Даже если бы нам прислали такую книгу из космоса, мы вряд ли смогли бы и захотели бы её читать, потому что нас интересуют рассказы о нам подобных; чужие в научно-фантастических произведениях — это инструмент, с помощью которого их авторы и читатели-люди исследуют грани человеческого бытия. Bloodborne, например, переносила нас в мир, где люди, узнав о существовании расы Великих, попытались вознести себя до их уровня и вызвали таким образом цепочку катастроф, — это притча о людской гордыне. Mass Effect же преподаёт нам следующий урок — очень жаль, что наша биология не позволяет нам жить по тысяче лет и обладать сексуальными телами в сто четыре года. Большое упущение.
В начале статьи я упомянул, что труднопереводимые моменты в играх — редкое явление. Почему? Mass Effect отвечает на этот вопрос своим примером: их наличие противоречило бы той фантазии, что серия предлагает прожить, — исследовать галактику, флиртовать с её обитателями, подчинять всех, кто окажет сопротивление, и в конечном счёте заполучить над ними власть. Нужны ли этому Млечному Пути жители, разговаривающие так, чтобы геймерам пришлось напрягать мозги, продираясь сквозь их язык? Наоборот, речь инопланетян должна быть понятна землянам в переводе что на русский, что на итальянский, что на японский. Знание — это сила, а в Mass Effect нет, не может и не должно быть никого сильнее коммандера Шепарда.
Автор: Владимир Сечкарев
Оригинал: Трудности перевода: Mass Effect и инопланетяне