«Не позабудь, что приду я — рыжей…» М.И.Цветаева
"Ах, закаты маетные, звоны колокольные. Плывут по небу, под рёбра впиваются, радостью и тоской душу проедают. Кресты, кресты…Мреют, расплываются, в горобцов превращаются. Что за вещба такая?
Ежа вдоль дорог сыпется, подолом бы не зацепить, не смахнуть. Ох, платье тяжёлое, чугунное. Врастает – не своё. Скинуть бы, содрать. Босиком ступать по траве, ноги не ранив. К травам льнуть. Лечь рука к руке, особитися, прошептать тебе на ухо, беду твою предварити...
Журавельник голубой, точь вода озёрная, точь глаза твои на меня смотрят. Ниточка красная от запястья тянется, будто цепь тяжёлая, на которой кресты русские носят.
Месяц смеётся. На рогах прошёлся. Над горой, над горочкой. После, за озеро ухнул. Рожками сердце подцепил, словно зверь лесной клыками, расцарапал окаянный. Месяц окаянный, ты окаянный! Руки воздежу, неба мреющего брежно коснусь. Небо на ладонь упало и... растаяло.
– А коли умру я, найдёшь меня? Птицей ли обернешься? Прилетишь ли?
– Ох, выплакала тебя, вылакала, всё отдала. Прилечу. Слышишь ты, как крылья мои шуршат?
– А споёшь ли колыбельную?
– Спою, проплачу, прошуршу, прошепчу, прозвеню. Слышишь ты, как иван-чай в полях шевелится? Это – я. В песок прорастает, сквозь грудь твою. Спиной бы упасть на него да примять, росу пить из колокольцев…покуда ночь не кончилась, покуда жизнь точно платье в могиле не истлела.
– А всё ли помнишь? Обо всём ли споёшь ночью лютой, когда татем ночным в окно постучусь?
– Ничего не забуду, покуда голос не кончится, петь буду! В иные времена я птицей ворвусь, где верёвку пеньковую на шею уж не набросят, не придушат. Слышишь ли, как облака плавают?
– Смотреть на них хочу, дотронуться до них хочу.
– Как упадём в облака, в траву, так выйдем из воды. Из воды воскреснем. Расступятся волны, пленных выпуская, темницу холодную отворяя. Раны твои заговорю, честный мой, не зови, не бейся. Всюду услышу, всюду узнаю, присно под личиной любой. Лишь глазом огненным своим смотри и молчи. По молчанию твоему тебя узнаю, имя твоё назову. Вспыхнут тогда стены градные, огнём охваченные. Сам-то... не проглядишь меня в наряде новом?
– Увижу тебя в граде не рухнувшем, живом. С самой высокой звонницы. На что мне наряд твой? Пахнешь ты как безнадёга моя – полынью пахнёшь. Помнишь, полынь ту? Быстро первые слёзы девичьи высыхают...И снова облазнила, юница бедовая...
– Вот оно как? Обоюдо, честный!
– Дай ветром притворюсь, до руки твоей прикоснусь.
– Не надо! Ровно в боготь нырнуть. Клятву дай, что не теперь. Сожжёшь меня. Я и сама себя сожгу, сама с этим справлюсь.
Вьюн на запястьях в зарукавья превратился: звенят точь дождь, песне моей вторя, да звону колокольному. Слышишь?
На небе уж зёрна бурмицкие матушка-Богородица рассыпала. Для нас с тобой. Это она нам встретиться позволила, она же матушка, всех кто любит, пожалеет, приголубит…
Горит за спиной, полыхает…
Столица ли? Жалко ли? Горит столица наша с тобой. Бумага съеживается, шуршит. Зло на бумаге той. Ветер пепел носит. Все сгорит, застынет, ясписом станет. Такой у сердца на гайтане носят.
Я для этого сюда пришла. Снова.
Ты – сердце моё.
2024.