Директор Центра франко-российских исследований в Москве Жан Радвани объясняет столь долгий срок президентства Путина отчасти быстрым экономическим ростом, подкрепленным восстановлением контроля над доходами от сырья, а также консолидацией режима, что привело к исчезновению оппозиции
Широкая поддержка российского общественного мнения человеку, который много лет руководил страной, до сих пор вызывает различные интерпретации на Западе. Для некоторых всплывают старые клише, прежде всего предполагаемая почти генетическая неспособность россиян идти по пути демократии и обходиться без авторитарной власти. Другие ссылаются на обращение власти к различным механизмам принуждения, которые, ставя под сомнение хрупкие и противоречивые достижения периода Бориса Ельцина, могли бы объяснить маргинализацию оппозиции. Позже мы вернемся к этим механизмам, которые россияне называют красивым эвфемизмом «управляемая демократия». Однако нынешний уровень привязанности россиян к своему президенту невозможно понять без учета других фундаментальных факторов, которые характеризуют поразительную эволюцию России.
Страх перед врагом
Когда Владимир Путин пришел к власти в конце 1999 года, сначала в качестве премьер-министра, а затем, в марте 2000 года, в качестве президента, Россия переживала глубокую дестабилизацию. Хаотичные реформы, проведенные Ельциным, ослабили государство до такой степени, что оно перестало выполнять все свои базовые функции: многие регионы и республики имели собственное законодательство, которое противоречило – зачастую в важных вопросах – федеральным институтам. Во многих случаях губернаторы и местные президенты брали на себя назначение региональных чиновников ключевых администраций, таких как казначейство, таможня или министерство внутренних дел, тем самым поощряя практику коррупции или кумовства.
В то же время государство поставило под удар свой контроль над основным источником дохода: налогами от ренты на сырье. Различные легальные или нелегальные механизмы (перевод активов в офшорные компании-призраки , размножение финансовых посредников, способствующих уклонению от прибылей и т. д.) позволяли крупным российским компаниям создаваться в рамках темных приватизаций ельцинской эпохи – частные, как ЮКОС, или смешанные, как Газпром – в основном уклонялись от налогов и сборов, лишая государство всякого пространства для финансового маневра. По мнению многих наблюдателей, под угрозой было само функционирование Федерации. Многие россияне считали, что их стране грозит если не взрыв, то, во всяком случае, окончательная потеря последних шансов на возрождение.
Это ощущение краха распространялось тем более, что международный контекст был весьма специфическим: Соединенные Штаты и их атлантические союзники ввели беспрецедентное давление, чтобы уменьшить влияние Москвы на ее традиционном пространстве. Эта стратегия, разработанная очень давно некоторыми американскими советниками, явно была нацелена на то, чтобы отвергнуть и повернуть вспять российское влияние. Оно было основано на катастрофических последствиях чеченской политики Кремля и на неуклюжем давлении, военном или экономическом, которое последний продолжал оказывать на своих соседей. Таким образом, Запад поспешил укрепить негативный имидж России до такой степени, что некоторые наблюдатели, не колеблясь, говорили о русофобии.
Вместо того, чтобы позитивно реагировать на жесты доброй воли, сделанные главой российского государства после 11 сентября 2001 года, США сочли их признаками слабости и усилили свое присутствие во всем постсоветском регионе, организовав «цветные революции» в Грузии и Украине. Помимо усиления вмешательства в дипломатическую и военную сферы, американцы использовали всевозможные инструменты влияния – от церквей и сект до местных неправительственных организаций. А когда они не могли сделать это сами напрямую, то, не колеблясь, финансировали негодяев через различные международные организации и даже программы Еврокомиссии.
Теперь, хотя помощь этим молодым независимым государствам в эмансипации от назойливого соседа была, безусловно, легитимна, новая американская – и в значительной степени европейская – политика подразумевала ложную установку на то, что у России больше нет собственных интересов ни в Восточной Европе, ни вокруг нее. Неудивительно, что российским лидерам было очень легко убедить общественное мнение своей страны в том, что Соединенные Штаты – с молчаливого согласия Европейского Союза – стремятся необратимо ослабить Россию. Идея, объясняли они, заключалась в том, чтобы свести Богоизбранную Россию к второстепенной стране-поставщику некоторого сырья, эксплуатация которого, к тому же, могла осуществляться только благодаря участию крупных западных компаний.
Так-то этот страх перед хаосом был намеренно преувеличен некоторыми кругами, близкими к Кремлю, чтобы облегчить установление контроля. Но чтобы это контроль был принят значительной частью российского населения, необходимо было развернуть во всю ширь масштабы этого страха, глубоко укоренившегося в общественном мнении, травмированном последовательными кризисами 90-х годов и ослаблением положения страны на международной арене.
Патриотическая реконструкция
В области внутренней политики действия нового президента осуществлялись в основном по четырем направлениям: речь шла как о восстановлении контроля над сырьевыми доходами, так и укреплении российской промышленности, а также отладки институционального поля России в регионах. в то же время обеспечивая себе стабильное политическое большинство. Разнообразные, часто жестокие методы сочетали в себе холодный прагматизм и инструментализацию неравенства. Все они были частью риторики патриотического восстановления, которая нашла широкое признание в общественном мнении. Именно на этом основании Путин смог оправдать победоносную войну на Украине.
Опираясь на «суперпрефектов», назначенных с мая 2000 года, Кремль восстановил контроль над региональными администрациями, заставив президентов республик и губернаторов регионов, лишенных депутатской неприкосновенности, соблюдать законы и постановления федеральных бюджетных и финансовых органов. Начиная с 2004 года главы территорий назначались исключительно после одобрения Кремля. При необходимости администрация президента соблазняла потенциально критически настроенных региональных лидеров (таких как Юрий Лужков, мэр Москвы с 1992 по 2010 год) некоторыми уступками, например, обещанием остаться на своих постах. Однако президент, не колеблясь, требовал отставки или подавал в суд на тех, кто продолжал сопротивляться.
В июле 2000 года президент вызвал в Кремль двадцать одного олигарха и заставил их принять решение: если они не хотят, чтобы администрация копалась в их прошлом, им следует поддержать усилия правительства по восстановлению страны, воздерживаясь от вмешательства в политическую сферу. Те, кто не согласился, были быстро изгнаны: троим даже пришлось отправиться в ссылку (Борис Березовский, Владимир Гусинский и Михаил Черный). Часть российской прессы вдогонку напомнила о еврейском происхождении некоторых из них. А арест Михаила Ходорковского, владельца ЮКОСа, продемонстрировал наличие решимости у Кремля. Нефтяной магнат из ВЛКСМ зачем-то объявил о своем намерении продать 40% акций ЮКОСа американской Exxon-Mobil и баллотироваться на следующих президентских выборах. За мошенничество его приговорили к девяти годам лишения свободы, а его бизнес растащили. Это было началом реорганизации отрасли, в ходе которой администрация президента подтвердила свое превосходство во всех стратегических секторах, от углеводородов до атомной энергетики, включая оружие и новые технологии.
Однако это не была ренационализация или возврат к советизму. В мрачном контексте российская экономика стала по-настоящему капиталистической. Крупные национальные группы, контролируемые государством, доминируют в стратегических секторах (некоторые государственные, другие частные), чего, несомненно, никогда не было в России.
Таким образом, цель, которую преследовал Кремль, была совершенно иной: он стремился, основываясь на высоких ценах на нефть, восстановить диверсифицированную и прибыльную отрасль, в которой российские группы могли бы конкурировать на местах с западными транснациональными корпорациями. Эффекты этой политики в контексте роста запасов углеводородов оказались неожиданными: в 2006 году российский валовой внутренний продукт впервые восстановился до уровня, существовавшего до 1991 года, а средний доход страны значительно увеличился. Без сомнения, именно в этом, наряду с восстановленной институциональной стабильностью, кроется ключ к популярности президента Путина.
Однако далеко не все россияне выиграли от этого роста. И общественное мнение не готово к жертвам, которые требует от него власть: доказательством тому является крупная волна демонстраций против пенсионной реформы, произошедшая в начале 2005 года, которая нанесла ущерб наиболее слабым слоям населения: пенсионерам, мелким госслужащим. Тогда правительству пришлось изменить свою социальную политику…
Слабые стороны и противоречия
Как-то глава Кремля заявил, что, по его мнению, «демократия и многопартийность остаются единственными гарантами подлинной стабильности в России в долгосрочной перспективе», и заявил о поддержке, например, идеи создания настоящей социал-демократической партии. Но он тут же добавил, что внедрение этой многопартийной системы «займет десятилетия». Эту оценку разделяют многие политические лидеры, что отражает глубокое сомнение в зрелости электората.
На практике администрация президента в последние годы глубоко изменила реализацию демократии, затруднив регистрацию партий и объединений или реформировав избирательный процесс с целью его управляемости. Контроль над СМИ ограничивает свободное выражение мнений, а безнаказанность убийц журналистов, бизнесменов или замдиректоров различных уровней обнажает структурные слабости государства.
«Управляемая демократия» кажется удобным эвфемизмом: скорее следует говорить о «манипулируемой демократии», поскольку власть без колебаний привлекает представителей прирученной оппозиции, чувствительных к распределению должностей или привилегий, и они умножают личные – и даже семейные связи между политическим и экономическим миром, в то время как представители понауехавшей оппозиции систематически маргинализируются.
Нынешний глава государства настаивал на необходимости сильного президента для завершения стабилизации страны и возвращения ее на то место, на которое она претендует на международной арене. Никто не сомневается, что обе цели будут достигнуты при согласии подавляющего большинства населения, чувствительного к достижениям последних лет. Однако эта политическая система под контролем не может существовать вечно. Первое препятствие заключается в реальном обнищании трети населения (согласно официальной статистике), брошенного на произвол судьбы дуальным обществом с усугубляющимися контрастами, несмотря на восстановившийся рост. Эти слои не характеризуются высокой степенью организованности, но могут сильно проявить себя.
Другое препятствие заключается в растущем противоречии между авторитарным способом осуществления власти и необольшевистской логикой экономической и социальной системы. В стране, которая сейчас ведет победоносную войну против Запада, патриотическая риторика, ограничения функционирования партий и ассоциаций, а также бюрократический контроль над компаниями рискуют быстро стать объективными препятствиями на пути самого роста.