16/28 октября 1893 года Петр Ильич Чайковский дирижировал премьерой своей "Шестой симфонии"(получившей также название "Патетической") в Санкт-Петербурге. Премьера прошла неоднозначно, многие не поняли этого произведения знаменитого композитора. Затем вместе с братом Модестом и компанией молодых учеников они пошли ужинать в ресторан Лейнера, где Чайковский попросил стакан воды, кипяченой, как оказалось, не было и композитор выпил сырую. От этого он заразился холерой и скончался 6 ноября 1893 года в возрасте 53 лет.
Такова была официальная версия смерти великого русского композитора.
Но у многих исследователей его творчества она до сих пор вызывает сомнения.
Ресторан Лейнера в Петербурге в те времена был популярен и за всю его историю не было ни одного случая даже отравления, не говоря уже о заражении холерой, эпидемия которой свирепствовала тогда в столице. И чтобы посетителю дали при этом стакан сырой воды - это недопустимо.
При этом Петр Ильич долгое время страдал от болезней пищеварения, а потому очень строго относился к диете и был буквально зациклен на гигиене. И эпизод со стаканом воды в разгар эпидемии, когда газеты пестрили предупреждениями врачей и инструкциями по выживанию, выглядит не слишком убедительно.
А "6-я симфония" с ее трагическим финалом еще больше натолкнула современников на мысль, что в ней Петр Ильич прощался с жизнью. Сергей Дягилев вспоминал, что в среде музыкантов поползли слухи о самоубийстве композитора и фальсификации медицинского заключения о смерти.
По одной из версий, к такому шагу Чайковского подтолкнул сам царь — Александр III, возмутившийся будто бы имевшей место гомосексуальной интрижкой композитора с родственником высокопоставленного сановника.
В 1980 году на страницах нью-йоркской газеты «Новый американец» появилась статья музыковеда Александры Орловой с сенсационными подробностями биографии Чайковского. Орлова утверждала, что композитор покончил жизнь самоубийством, а привели его к этому необузданные гомосексуальные наклонности.
Суть истории такова. В 1893 году у Чайковского завязался роман с юным племянником графа Стенбок-Фермора, близкого друга Александра III. Разгневанный граф написал жалобу царю и передал ее главному прокурору Сената Николаю Якоби, однокласснику композитора по Училищу правоведения. Якоби, обеспокоенный возможным уроном репутации этого элитного учебного заведения, созвал «суд чести» из школьных товарищей, бывших в то время в Петербурге. После пяти часов прений за закрытыми дверями, по свидетельству очевидцев, Чайковский вышел «очень бледный и взволнованный». Условием, при котором «судьи» соглашались скрыть обстоятельства этого дела, было то, что композитор лишит себя жизни, имитировав холеру, симптомы которой сходны с отравлением мышьяком.
Орлова утверждала, что все эти факты стали ей известны от Александра Войтова — выпускника училища правоведения — которому, в свою очередь, их поведала вдова самого Николая Якоби. Кроме этого, Орлова привела множество косвенных доказательств, подтверждающих новую версию. В первую очередь это свидетельства очевидцев, которые заявляли, что после смерти Чайковского не были проведены необходимые в таких случаях карантинные мероприятия.
Римский-Корсаков, например, писал: «Как странно, Чайковский умер от холеры, но доступ на панихиду был свободный. Помню, как Вержбилович целовал покойного в голову и лицо». Что совершенно не вяжется с версией гибели от заразной болезни. Никто также не собирался дезинфицировать дом композитора, а использованные простыни вместо того, чтобы сжечь, отправили в прачечную.
Также Орлова утверждала что, работая в закрытых архивах музея Чайковского в Клину, она собственными глазами видела письмо лечащего врача композитора доктора Бертенсона к брату Чайковского Модесту, где он давал наставления по поводу того, как следует описывать смерть от холеры. Что имело смысл лишь в одном случае — если бы Петр Ильич умер совершенно по другой причине. Хотя версия самоубийства не имела документального подтверждения и вызвала множество вопросов у специалистов, она показалась некоторым западным искусствоведам настолько соблазнительной, что даже попала в солидные музыкальные энциклопедии.
В Советском Союзе, как и следовало ожидать, изыскания госпожи Орловой были квалифицированы чуть ли не как идеологическая диверсия. Отрицалась не только возможность самоубийства композитора, но даже и факт его нетрадиционной сексуальной ориентации.
После того, как исследователей начали пускать в закрытые архивы, жизнь Петра Ильича предстала перед нами совершенно в ином свете. Валерий Соколов проделал уникальную работу, опубликовав все то, что было вычеркнуто цензорами из писем и дневников Чайковского. Оказалось, например, что редактированию и купированию в общей сложности подверглись 248 писем композитора, в основном адресованных братьям Модесту и Анатолию. И во всех этих посланиях кипели любовные страсти.
Вот только одно из таких писем от 16.09.1878 г. брату Модесту.
«От скуки, несносной апатии я согласился на увещания Николая Львовича познакомиться с одним очень милым юношей из крестьянского сословия, служащего в лакеях. Rendez-vous было назначено на Никитском бульваре. У меня целый день сладко ныло сердце, ибо я очень расположен в настоящую минуту безумно влюбиться в кого-нибудь. Приходим на бульвар, знакомимся, и я влюбляюсь мгновенно, как Татьяна в Онегина. Его лицо и его фигура — un reve, воплощение сладкой мечты. Погулявши и окончательно влюбившись, я приглашаю его и Николая Львовича в трактир. Мы берем отдельную комнату. Он садится рядом со мной на диван, снимает перчатки… и … и о ужас? Руки, ужасные руки, маленькие, с маленькими ногтями, слегка обкусанными, и с блеском на коже возле ногтей, как у Николая Рубинштейна! Ах, что это был за страшный удар моему сердцу! Что за муку я перенес! Однако он так хорош, так мил, очарователен во всех других отношениях, что с помощью двух рюмок водки я к концу вечера все-таки был влюблен и таял. Испытал хорошие, сладкие минуты, способные помирить со скукой и пошлостью жизни».
Наклонности Петра Ильича проявились еще в Санкт-Петербургском училище правоведения, куда юный Петя поступил в 1850 году. В годы учебы к Чайковскому приходит первая любовь в лице младшего товарища Сергея Киреева. Именно ему композитор потом посвятил романс «Мой ангел, мой гений, мой друг…». По настоянию любовника лейб-гусара Петра Мещерского начинающий правовед приступает к занятиям музыкой и вскоре делает значительные успехи.
В разные годы Петра Ильича связывали тесные отношения со своими студентами Иосифом Котеком, Владимиром Шиловским, поэтом Алексеем Апухтиным, виолончелистом Анатолием Брандуковым.
Интимные контакты с представителями низшего сословия — лакеями, извозчиками, банщиками — вообще никакому счету не поддавались. Но могли ли эти похождения Чайковского привести его к самоубийству?
Да, в то время в России мужеложство формально являлось уголовно наказуемым деянием, однако отношение общества к нему оставалось более чем терпимым. Особенно это касалось лиц, занимающих высокое положение.
Например, князь Владимир Мещерский не только не скрывал своих наклонностей, но и открыто раздавал фаворитам высокие посты. Когда в 1887 году его застали на месте преступления с мальчиком-трубачом одной из гвардейских частей, против него ополчился всемогущий обер-прокурор Священного Синода Победоносцев.
Тем не менее Александр III велел дело замять. Гомосексуальный образ жизни вели и некоторые члены императорской фамилии. Великий князь Сергей Александрович открыто покровительствовал красивым адъютантам и даже основал в столице закрытый клуб, так сказать, «по интересам». Когда его назначили московским генерал-губернатором, в городе острили, что до сих пор Москва стояла на семи холмах, а теперь должна стоять на одном бугре. "Буграми" же тогда называли в России мужчин нетрадиционной ориентации.
Говорить о репутации Санкт-Петербургского училища правоведения, которой якобы угрожали гомосексуальные похождения Чайковского, смешно - испортить ее уже было невозможно. Так как это учреждение давно славилось своими голубыми нравами. Там даже был свой гимн, воспевающий радости однополой любви.
Чайковский сильно опасался разных слухов и сплетен, ходивших тогда в обществе по поводу его личной жизни. В России он старался ее не афишировать. А вот за границей вел себя более свободно. Так, отвечая на предложение брата Модеста, жившего с юным глухонемым учеником Колей Конради, поселиться втроем, композитор сначала ответил отказом. Дескать, что скажут люди. Но потом присоединился к ним в Италии.
Там же произошло знакомство Чайковского с мальчиком — уличным певцом Витторио Силоти, которое в очередной раз растеребило сердце композитора.
Всемирно известный французский романист и эссеист, лауреат Гонкуровской премии Доминик Фернандез пытался доказать, что композитор намеренно покончил с собой. Его последний роман “Суд чести”, вышедший в 1997 году, посвящен исследованию внезапной смерти Чайковского.
Французский писатель обратился в архивы, исторические музеи, библиотеки и тщательно исследовал все, что относилось к последним месяцам жизни Чайковского, когда он снял в Петербурге квартиру в доме на Малой Морской улице. Хотя писатель не получил прямых свидетельств в пользу своих догадок, но появилась масса косвенных доказательств того, что Петр Ильич не мог скончаться от холеры, будучи у смертного одра Чайковского, 20-летний Сергей Дягилев пишет, что композитора хоронили в открытом гробу.
Из архивных источников Фернандез узнал, что это полностью противоречило петербургской традиции того времени – погибших от холеры никогда не показывали публике. Глубоко познакомившись также с тем, как принимали посетителей в ресторане Лейнера на Невском проспекте, Доминик Фернандез однозначно утверждает – не мог в этом фешенебельном петербургском ресторане Чайковский, ни кто-либо другой заразиться холерой. Воду здесь подавали только в кипяченом, обеззараженном виде и за всю историю этого заведения не было зафиксировано ни одного желудочно-кишечного заболевания. Если не холера, то что же?
Тот же Сергей Дягилев вспоминает, что в дни прощания с Чайковским по Петербургу ходили слухи о самоубийстве композитора. Об этом говорили оркестранты, которые разучивали и исполнили в петербургской филармонии его 6-ю симфонию.
Живущий во Франции писатель русского происхождения Андрей Ляшко, данными которого пользовался Доминик Фернандез, в свое время получил доступ к архивам Чайковского и отправился в его дом в Клину. Он удостоверился в том, что во многих письмах, носивших личных характер, есть много зачеркнутых строк и пытался прочитать эти места. Немало писем, по его мнению, было просто уничтожено. Существовала семейная цензура, поскольку брат и сестры композитора были заинтересованы в том, чтобы скрыть истинные обстоятельства смерти Чайковского. Брат Петра Ильича, Модест Чайковский, “наложил руку” практически на все его произведения. Если бы разразился скандал, сочинения Чайковского исполнялись бы гораздо реже и семья лишилась бы значительных средств, которые получала в соответствии с авторскими правами. Вторая волна цензуры, говорит Доминик Фернандез, возникла в годы советского режима. Коммунистическая доктрина – пуританская, согласно которой великий национальный композитор не мог быть гомосексуалистом. Все издания советского времени не содержали даже намека на этот факт, Чайковского представляли идеальным со всех точек зрения.
Он считает, что в России с Чайковским произошло то, что через два года случилось в Англии с писателем Оскаром Уайльдом: высшее общество, до поры до времени закрывавшее глаза на гомосексуальные наклонности обоих выдающихся людей, вдруг решило свести с ними счеты.
Согласно уголовному кодексу, гомосексуализм в России преследовался по закону и Александр III, слывший большим моралистом, направил стрелы монаршего гнева в сторону одного из своих подданных. Вопрос только, говорит Фернандез, вершился суд чести от имени императора или же от какого-то из его министров. Членами суда чести, который предстает в романе французского писателя, становятся семь человек – в том числе монарх, судья, врач, попечитель Госсовета и другие. Исключая императора, всех их объединяет то, что они когда-то вместе с Чайковским учились в петербургском училище правоведения. Вердикту этого суда должен был подчиниться композитор.
Как одну из версий исследователи творчества Чайковского выдвигают то, что он принял мышьяк.
Ближе к ночи 25 октября (6 ноября) 1893 года у Чайковского, лежавшего в постели уже девятый день, начались отёк лёгких и ослабление сердечной деятельности. Врачи признали состояние больного безнадёжным, и один из них - Лев Бертенсон - покинул квартиру. В 3 часа 15 минут 25 октября (6 ноября) 1893 года Чайковский «скончался в результате прекращения сердечной деятельности». У его постели находились братья композитора Николай и Модест, племянник Владимир Давыдов, врач Николай Мамонов, Александр Литке и Николай Литке, Рудольф Буксгевден, Назар Литров и Алексей Софронов.
На следующий день Петербург узнал о смерти великого композитора.
Александр III, узнав об этом, сказал такую фразу: "Я бы отдал ему всех своих кавалергардов, лишь бы он жил"!
Не забывайте ставить лайк и подписываться на канал!