Достаточно сложно описать чувства, которые испытываешь, когда от твоей собаки народились дети, особенно в первый раз. Наверное это газированный фонтан радости, смущения и непонятно откуда берущегося удивления, вроде и ждали целых два месяца, а надо же вот уже и есть. Одно можно сказать однозначно, первым и основным появляется желание немедленно их посмотреть. Что, в принципе, возможно, но не очень желательно. Первые дни собачьи пищалки еще даже на хомячков не сильно смахивают, слепенькие комочки под маминым пузом. В нашем случае, родительский пыл (естественно наш, а не Джокера) немного умерялся расстоянием до Тольятти и не очень хорошим техническим состоянием нашего авто. Поэтому мы терпеливо ждали, пока щеники откроют глаза, и начнут хоть более-менее передвигаться, а заодно искали попутку до их места гнездования.
Конечно, первым вызвался туда поехать с нами папа – неутомимый собачий фанат, и по совместительству «человеческий дедушка» Джокера. К тому времени Пончика окончательно оккупировала Маринка, и папа понял, что как ранее Бобу делить на два дома не получается: у Джокера то выставки, то тренировки, то надо его к ветеринару везти на профилактический показ, и вообще он требует специального ухода и присмотра, так что нечего дорогую вещь руками трогать. Поэтому, папа, конечно, скучал, ему доставались лишь редкие прогулки и совместное посещение выставок, а тут такое событие джокеро-дети в каких-то ста километрах от дома.
Родились щенки семнадцатого октября, а уже через десять дней мы мчались в Тольятти с папой Маринкой и, конечно без виновника торжества, чьи отцовские чувства по прежнему ограничивались просто желанием им стать.
Хмурым тольяттинским утром мы ввалились в обыкновенную квартиру, где на обыкновенном полу, укрытым обыкновенном ковром ползали необыкновенные щенки. Наши дети Джокера. Таких совсем маленьких щенков, еще толком даже не открывших глазенки, с круглыми капельками ушек, суперскладачками на мордахах, и уморительными маленькими лапками, с розовыми пальчиками и малюсенькими розовыми же коготочками, я не видел в жизни еще никогда.
Надо ли говорить, что меня просто окатило волной восторженной нежности и острой зависти к будущим обладателям этого счастья.
Всего, насколько нам сейчас с женой удалось вспомнить, народилось у Венедики семь детей. Три девочки и четыре мальчика. Или две девочки и пять мальчиков. Пятнадцать лет все-таки прошло, за точность ручаться вот совсем не готов. Но две девочки было точно. А третья могла быть мальчиком. Но все же, кажется, это была девочка. Похоже, это не тот случай, когда детали красят повествование, да?
Мы тискали щенков, сделали кучу фотографий ужасного качества, обнимали Венедику, в общем, накупались в собачьем счастье, сколько позволяло время визита и, вечный его враг – элементарные приличия. По дороге домой, конечно обменивались восторгами, и «переваривали» впечатления.
Я тогда, глядя в вечереющее небо и пролетавшие за окном автомобиля темные деревья, думал о двух показавшимися немного странными вещах: на полу комнаты со щенками был ковер, и хозяева Венедики мельком сказали, что планируют не купить ли им после продажи щенков небольшой домик. И как окажется вскоре, думал об этом я совсем не зря. И еще, пожалуй тогда, по возвращению домой, в моем сознании зародилась и начала крепнуть одна замечательная идея…
Но сначала придется опять отвлечься на небольшой экскурс в историю. Когда-то давно, когда еще незабвенный Боба был вообще щенком, хозяин бобиного отца, о котором я писал в предыдущих заметках, завел себе в компанию к бобиному папаше вторую собаку: молодую суку питбультерьера. Помню, тогда в околощенковом обществе начинающих любителей амстаффтерьеров, бульчиков и питбулей эта тема активно обсуждалась, и собаковладельцы цокали языками, мол, как это неосмотрительно, завести, понимаешь вторую собаку, да еще в однокомнатной квартире.
Тогда же от кого-то я услышал такую фразу, мол многие владельцы амстаффов рано, или поздно приходят к выводу, что лучшая собака – это две, и, превозмогая бытовые и финансовые невзгоды, берут второго щенка. Это показалось мне странным и неправдоподобным, я не понимал, как люди второго ребенка то заводят (сам рос единственным в семье), как делят любовь и внимание? Да и вообще бытовые условия в моем мире для меня самого-то оставляли желать лучшего (помните, я писал, как всю юность спал на раскладушке?), какая уж тут вторая собака. Нет, конечно, с детства я видел людей, гулявших с парами собак, и даже больше, но как правила это были либо небольшие, занимавшие мало место собачки, либо временное явление – чью-то собаку брали передержать, ведь собачьих гостиниц в советское время не было.
Но все же, две собаки у кого-то это была большая редкость, а может даже экзотика. Нормативом моего детства для содержания дома у большинства моих знакомых был: кот обыкновенный, одна штука. А тут собаки, да еще две.
Если бы в те времена кто-нибудь сказал мне, что в нашей семье появится идея завести вторую собаку, и она будет принадлежать мне, я бы ни за что не поверил, а может быть, даже пнул ногой предсказателя. Но люди меняются, жизнь вносит свои коррективы, новые реалии требуют новых ответов, и другие банальные постулаты, уместны они тут или нет, видимо сказались и на моем повествовании.
Одной из скрытых причин, пробудивших во мне эти неожиданные идеи, стало невероятная взаимо-ориентированость Маринки и Джокера, которые под шумок моего повествования создали свой собственный, совершенно изолированный от внешнего мир дружбы, любви и взаимопонимания, куда к тому времени практически перестали допускаться прочие отщепенцы, в том числе и я. Дошло до того, что Джокер пару раз позволил себе на меня поворчать, за что получил знатных «люлей», но это не возымело действия, и вскоре на его подобные ворчания я просто перестал обращать внимания, поскольку реальной агрессии в чем-либо он не проявлял вообще, беспрекословно слушался меня, а редкие недовольные бухтения отнесены были в тот разряд, где уже лежали вопли и нытье при езде в машине. Тем не менее, я чувствовал некое охлаждение между нами с псом, и это было грустно.
Вторая причина, о которой тогда я думал, уже вполне осознанно состояла в том, что жена втихую мечтала о питомнике, точнее о собственной заводской приставке, которую «ну вот когда-нибудь в далеком будущем» мы сможем зарегистрировать и производить щенков под собственным брендом. Думаю, эти мечты так и могли остаться мечтами, если бы мне не хотелось, чтобы они для нее все-таки сбылись.
Условиями для регистрации питомника в РКФ является целый пакет всякого, включающий в себя профильное кинологическое образование, наличие минимум двух зарегистрированных пометов (в смысле щенков, а не того, что они производят поле еды), а для заводской приставки достаточно было только владеть породистой, не имеющей признаков брака и способной по возрасту к детопроизводству сукой. Понимаете, да, к чему я веду?
Тут начались активные обсуждения, хотя, думаю, в глубине души мы уже оба понимали, каким будет итоговое решение. Нам хотелось мелкого пузатого щенка. Мне хотелось щенка – девочку, таковых у меня еще никогда не было, но доводилось много читать и слышать, какие они в основном умненькие. Покладистые, и вообще душки. Маринке хотелось приставку, а возможно и новые дрессировки, выставки. К тому же вдвоем гулять по Утесу следующим летом будет явно веселее с двумя псами, каждому в руки по одному черно-белому товарищу (как в советском магазине).
Дополнительным аргументом в пользу щенка стало непонятно почему переменившееся именно в тот период наше отношение к клеткам. Под авторитетным давлением уже не только форумных экспертов, но и теперь появившихся многочисленных знакомых из мира «большой» кинологии (дрессировщиков, заводчиков и т.д.), мы как-то осознали, что клетка – совсем не инструмент угнетения собачьей независимости, а способ с одной стороны обезопасить как дом от собаки, так и собаку от бытовых травм, а с другой стороны – маленький собачий домик в доме, куда, например наши собаки до сих пор уходят, когда желают уединения и спокойного сна.
Итак, решение было принято. Осталось выбрать себе щенка. Тут ситуация обстояла чуть сложнее.
У нас уже было придумано имя Агавита Текила – Агаша, но мы еще не решили, какую девочку берем. В то же время хозяева Венедики, которые тоже хотели оставить себе щенка женского полу выбрали имя своему щенку Сорбонна (вопрос с литерой помета «А» они для себя решили выбрав из придуманных нами с женой возможных кличек щеников Актинию Флоуер и приляпав ее в центре основной, получилась: Актиния Сорбонна Флоуер, что их не смущало, но это еще не все приколы с именами первых джокеровских дитять). Таким образом, у нас было два имени и две собаки, но какая из них кто, никто не знал. Поскольку выбор был за Маринкой, она принялась активно консультироваться с авторитетами мира собак, и расклад получился следующий.
Мне нравилась нарядная крупная и активная сука с белой проточкой, белым носом и вообще многим белым, в честности белой ногой в «чулочке» и черной ногой в белом «носочке», с умопомрачительной огромной белой пимкой на хвосте. Маринке нравилась полностью черная сука без проточки с белыми носочками, которая выглядела блеклой, но по Маринкиным представлениям должна была стать более компактной и с хорошей анатомией. Наш джокеро-заводчик Наташа сказала что-то типа: зачем вам вообще собака от первого помета сомнительного сочетания кровей, но если уж хотите, берите нарядную, ярких собак, при прочих равных, эксперты на выставках любят больше и оценивают лучше. Многочисленные интернет-подружки вещали самое разнообразное от боль-менее разумных: «берите кто нравится» (так нам все нравятся), до выискивания несуществующих недостатков в плохеньких качеством фото щенков.
В итоге всех этих обсуждений у нас над головой кругами летали и чирикали птички всех мастей, просветления не появлялось, аргументы перестали помещаться на чашах весов, и тогда мы приняли решение. Агашей стала настоящая Агаша, нарядная, нахальная, веселая, моя. А Актинией, пардон муа, Сорбонной Флоуер стала черная симпатяжка с упитанной попой.
Продолжение следует....
(с) Александр Елисеев, 2020
Все части рассказа про Джокера & Со будут доступны по хештегу
#eliseevbooks_проджокера