Наконец, дверь гостиной открылась, и на ее пороге появилась Мэри Тейлор, подталкивая впереди себя бледное, казалось, совершенно обескровленное, похожее на призрак существо, в котором невозможно было узнать его прежнее, пышущее энергией и здоровьем воплощение. Однако все узнали его.
- Кэтрин! - вскрикнула Моли и, чуть было, не лишилась чувств.
- Кэтрин! Кэтрин! – закричали на все лады присутствующие, вскакивая со своих мест и кидаясь навстречу призраку.
Да, это была Кэтрин Олдридж, заочно похороненная и оплаканная своими друзьями. Невозможно описать ту атмосферу, которая воцарилась в гостиной. Все плакали и смеялись одновременно. Всем хотелось прижать к себе, отогреть, вдохнуть жизнь в бледную и обессиленную девушку. Наконец, ее усадили в кресло, и, обступив со всех сторон, принялись расспрашивать обо всем, что с ней произошло.
Однако, Мэри Тейлор строго оборвала всеобщее оживление.
- Попрошу вас помнить, господа, что пока не будут даны иные распоряжения, именно я приставлена отвечать за покой и состояние малышки Амелии. Она проделала немалый путь и нуждается в отдыхе. После чашки горячего шоколада ей следует немедленно отправиться в постель, - строго возвестила Мэри, и никто не посмел ей возразить.
Прошла не одна неделя до того дня, когда семейный врач разрешил Кэтрин встать с постели. Постепенно прежнее здоровье начало к ней возвращаться. Благодаря усиленным заботам Мэри, ставшей теперь личной горничной Кэтрин –Амелии, а также той горячей любви, которой окружили ее все домочадцы, начиная с Джона и заканчивая слугами, постепенно девушка вновь обрела ту веселость и кипучую энергию, которые всегда были ей свойственны, вытеснив из ее души печаль и горечь последних месяцев. И, наконец, наступил день, когда все близкие узнали грустную историю ее короткой юной жизни. В один из вечеров, когда друзья вновь собрались все вместе в гостиной у камина, Кэтрин, сняв с себя медальон, который она теперь все время носила на своей груди, тихим голосом начала свой печальный рассказ.
- Сколько я себя помню, этот медальон всегда был при мне. Человек, который называл себя нашим с Моли отцом, сказал нам, что это портрет нашей матушки, которая умерла в родах, подарив мне жизнь, поэтому он и был у меня, а не у Моли. Частенько ночью, когда я долго не могла уснуть, я рассматривала при свете Луны милое лицо нашей матушки. Она смотрела на меня так ласково, что мне хотелось плакать, но я крепилась и только спрашивала ее, видит ли она нас с Моли оттуда, сверху, куда она ушла от нас, и любит ли она нас. Всегда, когда мне бывало грустно, я брала в руки этот медальон и любовалась на портрет моей милой матушки. Ее глаза всегда смотрели на меня так ласково, что мне становилось легче.
Мы с Моли росли счастливыми до поры до времени в доме этого человека. Он не обижал нас, позволял нам все, что мы хотели, и никогда не наказывал нас, но однажды все это для меня закончилось.
Мне было шестнадцать лет, когда в нашем доме появился Джон Вебстер. До этого Моли встречалась с Уолтером Бруксом. «Отец» поощрял эту дружбу, и часто заставлял Моли, чтобы она уговорила Уолтера привести к нам в дом своего хозяина, Джона Вебстера, с которым он дружил.
Уолтер отвечал, что, несмотря на их дружбу, Джон был птицей другого полета, и вряд ли ему удастся заинтересовать его нашей компанией. «Отец» злился, но не показывал этого Уолтеру. При посторонних он всегда был весел и добродушен. И вот однажды Уолтер привел Джона с собой, и с тех пор мое счастливое время закончилось.
Сначала «отец» подначивал меня подцепить Джона Вебстера на свой крючок, так он выражался. Я была очень глупа в то время. Мне было весело дурачиться и притворятся влюбленной в Джона. Когда мы оставались наедине, я прижималась к нему, брала его под руку, склоняя его к объятиям и поцелуям. Я видела, что Джону не очень нравится мое поведение, но в то время это казалось мне чепухой. Мне это было только весело.
Однако вскоре «отец» заперся со мной в гостиной и стал заставлять меня соблазнить Джона, - Кэтрин на минуту замялась, - Нет, не просто соблазнить, а соблазнить так, чтобы потом обвинить Джона в совращении невинности и вынудить его жениться на мне. Он говорил, что если мне удастся забеременеть, то это будет лучше всего.
От этого мне стало очень плохо и противно на душе. Да, мы с Моли росли в полной свободе и много чего себе позволяли, что не принято было позволять молодым девушкам из порядочной семьи, но мы были чистыми душой. Моли любила Уолтера, она говорила мне, что они с Уолтером скоро поженятся, но она никогда не позволяла себе ничего предосудительного с ним до свадьбы. Она и меня постоянно предупреждала, чтобы я была осторожна с Джоном и не позволяла себе ничего лишнего.
Я не решалась рассказать ей обо всем. «Отец» строго настрого запретил мне это делать. Я боялась, что расскажи я все Моли, она могла бы устроить «отцу» скандал, и все стало бы еще хуже. Я не знала, что мне делать и как мне быть. Я видела, что Джона стала тяготить моя развязность с ним. Он стал избегать быть со мной наедине, даже старался увертываться от моих поцелуев. Мне было противно и стыдно навязываться ему. Я бы уже рада была оставить его в покое, но «отец» становился все настойчивее и злее. На мой отказ соблазнять Джона и попытки объяснить ему, что Джон меня не любит и никогда на мне не женится, он обзывал меня неблагодарной тварью и говорил, что он зря кормил меня столько лет. Он угрожал выгнать меня из дому или выдать замуж за одного из своих отвратительных приятелей. Я чувствовала себя несчастной, была как в западне и не знала, что мне делать.
И тут Джон предложил мне учиться швейному ремеслу у мисс Элисон Бекер. И «отец» мне это разрешил. Он подумал, что так я стану ближе к дому Вебстеров, и никуда Джон тогда от меня не денется. Я была вне себя от счастья и тоже решила пойти на хитрость. Я пообещала «отцу», что буду осторожно подбираться к Джону, и тогда дело выгорит. Он поверил, оставил меня в покое, и для меня началось самое счастливое время в моей жизни. Я познакомилась с Эмили, и она стала самой близкой моей подругой. Я полюбила мисс Элисон и ее прекрасный дом, и все, чему она меня учила. У меня появилась надежда освоить швейное ремесло и выйти из-под власти своего «отца», самой зарабатывать себе на жизнь.
Когда Эмили призналась мне, что любит Джона, и я заметила, что и он к ней неравнодушен, моей самой заветной мечтой было помочь им соединиться. По мере того, как они сближались друг с другом, крепла и моя надежда на то, что и я стану, наконец, свободна от нелепых притязаний своего «отца».
Однако вскоре «отец» узнал от Уолтера о готовящейся свадьбе Джона и Эмили, и понял, что я все время обманывала его. Мое положение в доме стало невыносимым. Он не только грубо ругал и грязно обзывал меня, но и стал поднимать на меня руку. Он грозился разрушить эту «проклятую свадьбу», говорил, что у него есть средство сделать это, и что он сделает это, если я не соблазню Джона. Он грозился даже убить меня, если эта свадьба состоится. Я не верила его угрозам, но жить мне становилось все хуже и хуже. Со мной начали происходить всякие плохие вещи, стала часто кружиться голова, иногда я даже стала терять сознание. К тому же, я обнаружила, что у меня пропал медальон моей матушки. Я нигде не могла его найти. Я постоянно молила Бога, чтобы свадьба Джона и Эмили поскорее состоялась. Я думала, что тогда «отец» смирится перед неизбежным. Но однажды все кончилось одним днем.
В этот день я пришла в этот дом, чтобы снять мерки с окон для изготовления новых штор. Миссис Слайд водила меня по дому, и я не могла надивиться его великолепию. И вот, когда она провела меня в кабинет Джона, и я поднялась по лестнице, чтобы достать до верха окна, перед моими глазами вдруг внезапно возник огромный портрет моей матушки в золоченой раме. Я вскрикнула от неожиданности и спросила миссис Слайд, кто это? Когда она ответила, что это леди Эвелин, матушка Джона Вебстера, страшная догадка посетила мой мозг, и от сильных переживаний я потеряла сознание.
До этого в бывшей детской Амелии миссис Слайд рассказала мне о похищении сестры Джона в младенчестве. И вот теперь, связав воедино все эти сведения с портретом леди Эвелин и моим медальоном, а также обрывками случайных фраз моего отца и моими странными детскими ночными кошмарами, в которых меня похищала из родного дома какая-то злая ведьма, мой несчастный мозг посетила страшная догадка.
Когда я пришла в себя в спальне леди Эвелин, куда меня поместили, я захотела немедленно вернуться домой и потребовать от моего «отца» объяснений всему этому. Дома я набросилась на «отца», но тут мой рассудок помутился и больше я ничего не помню.
Очнулась я в больнице для душевно больных, и врач объяснил мне, что сюда поместил меня мой «отец», что болезнь моя неизлечима, и что я проведу здесь всю свою жизнь под строгим надзором. После этого меня стали лечить разными порошками и снадобьями, от которых у меня начались помутнения в голове, и стала пропадать память.
Я начала хитрить и тайком выбрасывать порошки, но однажды дворник обнаружил, куда я их выбрасываю, и меня перестали выпускать на улицу совсем. Меня никто не навещал, мне ничего не давали читать. В конце концов, я потеряла счет времени и всякую надежду на избавление. Я молила Бога только об одном, чтобы он скорее забрал меня к себе и к моей бедной матушке.
Когда Мэри и мистер Мэтью Пейдж приехали за мной, я боялась идти с ними, я думала, что их подослал мой «отец» для того, чтобы совершить надо мной еще какую-нибудь мерзость. И только когда Мэри протянула мне мой медальон, я поверила, что за мной приехали друзья. Кэтрин замолчала не в силах продолжать дальше.
Моли, Эмили и мисс Элисон плакали, не стесняясь своих слез. Никто не замечал, что в гостиной уже не стало места от набившихся туда слуг. Всхлипывала даже суровая миссис Слайд, Флетчер протирал глаза, а няня с кухаркой Грейвз сморкались в свои платки.
- Негодяй! Негодяй! Я убью его! – вскричал, сжимая кулаки Джон.
Моли кинулась на грудь к Кэтрин.
- Родная моя! Родная! Ну, почему ты не рассказала мне все, как есть? Уолтер с Джоном нашли бы способ спасти тебя. Они сумели бы вырвать тебя из рук этого негодяя! Подумать только, ведь я могла потерять тебя навсегда! – причитала она, держа Кэтрин в своих объятьях.
А в это время Мэтью Пейдж со своими подручными находился на пути в Блэкпул. Наконец, все пазлы сошлись, и осталось завершить последнюю часть этой драмы – сомкнуть наручники на руках ее режиссера и организатора Тимоти Вебстера.
Было уже темно, когда мужчины подошли к дому Джейкоба Олдриджа. Заблокировав все выходы из него, они стали прислушиваться к тому, что происходило внутри, а внутри происходило что-то невообразимое. Откуда-то снизу раздавались грязные хриплые ругательства и глухие звуки ударов. Они перемежались со звериным рыком и повизгиванием. Это в подвале своего дома пьяный Джейкоб Олдридж как обычно избивал своих голодных псов, стараясь воспитывать в них лютую злобу. Страшные могучие псы, измученные голодом и издевательствами своего хозяина, иступлено рыча и повизгивая от наносимых ударов, изо всех сил рвались с цепей, стараясь поймать пастью ненавистную палку. И вдруг случилось непредвиденное.
Огромный вбитый в стену крюк, к которому крепились цепи, внезапно выскочил из разбитой штукатурки и с грохотом рухнул на пол. Псы оказались на воле и тут же со страшным рыком кинулись на своего хозяина.
- Фу! Фу! Назад! Назад, твари! Вот я вас! – пытался остановить их Олдридж, размахивая палкой, но это ему не помогло.
Разъяренные голодные псы сбили его с ног и начали безжалостно кромсать страшными зубами его плоть. Услышав безумный душераздирающий рев, Пейдж с подручными кинулись внутрь, но было уже поздно. На полу с порванным горлом, из которого хлестала кровь, лежало истерзанное и уже безжизненное тело Джейкоба Олдриджа – навсегда поверженного злодея – Тимоти Вебстера. Его жуткая смерть, так же, как вся его жизнь была ужасна, впрочем, как он того и заслуживал.
Продолжение следует:
Начало: