Драматически большим по сравнению с войнами прежних эпох оказалось в Первую мировую войну число военнопленных. В Русской армии потери пленными с августа 1914 по 31 декабря 1917 г. составили более 3,4 млн чел., то есть 74,9% всех боевых потерь, или 21,1% от общего числа мобилизованных. Из них 42,14% содержались на территории Германии, 59,9% — в Австро-Венгрии, менее 1% — в Болгарии и Турции.
С точки зрения военного руководства, плен воспринимался как позор, а пленные в большинстве своем — как предатели, изменившие долгу и присяге. В первую очередь это касалось добровольно сдавшихся в плен, каковыми считались бойцы, попавшие к противнику неранеными и не использовавшие средства в обороне. Но подозрения и клеймо потенциальных изменников ложились на всех оказавшихся в плену, что прямо или косвенно отражалось на их положении, оказании им материальной, продовольственной и иной помощи, организации переписки с Родиной, и, наконец, на морально-психологическом состоянии самих пленных.
Так, отмечая случаи массовой сдачи в плен нижних чинов русской армии (не только после нескольких лет сидения в окопах, что можно объяснить усталостью от затянувшейся войны и общим разложением армии, но уже осенью 1914 г.), командование издавало многочисленные приказы, в которых говорилось, что все добровольно сдавшиеся в плен по окончании войны будут преданы суду и расстреляны как «подлые трусы», «низкие тунеядцы», «безбожные изменники», «недостойные наши братья», «позорные сыны России», дошедшие до предательства родины, которых, «во славу той же родины надлежит уничтожать». Остальным же, «честным солдатам», приказывалось стрелять в спину убегающим с поля боя или пытающимся сдаться в плен: «Пусть твердо помнят, что испугаешься вражеской пули, получишь свою!» Особенно подчеркивалось, что о сдавшихся врагу будет немедленно сообщено по месту жительства, «чтобы знали родные о позорном их поступке, и чтобы выдача пособия семействам сдавшихся была бы немедленно прекращена». Генерал А.Н. Куропаткин заявлял, что «в военной среде сам по себе плен считается явлением позорным, … все случаи сдачи в плен подлежат расследованию после войны и наказанию в соответствии с законом». В 1916 г. в Петрограде была выпущена специальная пропагандистская брошюра «Что ожидает добровольно сдавшегося в плен солдата и его семью. Беседа с нижними чинами», где разъяснялись те репрессивные меры, которые будут применены к «предателям Веры, Царя и Отечества».
Другой мерой, призванной предотвратить добровольную сдачу в плен, стало широкое распространение сведений о нарушении противником норм международного права: о реализации в германской и австрийской армиях приказов не брать русских живыми в плен; о пытках и изощренных убийствах раненых, захваченных на поле боя; о лишениях и издевательствах, ожидающих пленного в лагере, и др. Материалы Чрезвычайной следственной комиссии публиковались и в тыловых, и в армейских газетах. Так, в газете «Наш вестник», издававшейся при Штабе Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта для бесплатной раздачи войскам, регулярно печатались заметки под красноречивыми и часто повторяющимися названиями: «В плену», «Германские неистовства», «Немецкие зверства», «Христиане ли немцы?», «Расстрел 5000 пленных», «В следственной комиссии о немецких зверствах», «В германском плену», «Казаки о сдающихся в плен», «Распятие казака», «Расстрел казаков», «Три беглеца» и т.п. Другие издания печатали похожие по содержанию материалы: «Выдающиеся зверства австрийцев», «Как немцы допрашивали пленных», «Германские зверства в русском окопе», «Варварское умерщвление раненых», «Отравление германцами русского пленного офицера», «Кровавая расправа с пленными», «Сожжение русских раненых офицеров и солдат», «Что такое немецкий плен», «Расстрел за отказ рыть окопы для немцев», «Смерть царствует в лагерях для военнопленных», «Под прикрытием русских пленных» и тому подобные. Впоследствии, уже в 1942 г., эти и другие материалы, собранные Чрезвычайной следственной комиссией, были изданы отдельной брошюрой «Документы о немецких зверствах 1914-1918 гг.».
О характере этих публикаций можно судить по следующему фрагменту, в котором приводятся показания военнопленного лейтенанта австрийского пехотного полка, утверждавшего, что издевательство над русскими пленными в немецкой и австро-венгерской армиях было возведено в систему. «В конце апреля и в мае (1915 года), при отходе русских к реке Сан, ко мне неоднократно прибегали мои солдаты — чехи, поляки и русины — и с ужасом докладывали, что где-нибудь поблизости германские и часто австрийские солдаты-немцы занимаются истязанием русских пленных, замучивая их до смерти, — рассказывал он. — Сколько раз я обращался по указанному направлению и видел действительно ужасную картину. В разных местах валялись брошенные обезображенные и изуродованные трупы русских солдат. Находившиеся поблизости германские солдаты каждый раз мне объявляли, что они лишь исполняют приказания своих начальников. Когда я обращался к германским офицерам с вопросом, правда ли это, то они мне отвечали: «Так следует поступать с каждым русским пленным, и пока вы, австрийцы, не будете делать того же, вы не будете иметь никакого успеха. Только озверелые солдаты хорошо сражаются, но для этого наши солдаты должны упражняться в жестокости на русских пленных, которые, как изменники своей Родины и добровольно сдавшиеся в плен, ничего, кроме пытки, не заслуживают».
Обобщая полученную из самых разных источников информацию, газеты гневно писали: «Зверски жестокое отношение к забираемым германцами пленным и раненым, в полноте проявляется уже с первого момента взятия их в плен, на полях сражений. Сдавшихся жестоко истязают, часто до смерти, раненых добивают прикладами и штыками. Многие очевидцы-офицеры показывают, что при них расстреливали из пулеметов группу забранных в плен казаков».
Разумеется, подобные публикации, как и факты жестокости неприятеля, с которыми военнослужащим приходилось сталкиваться лично или узнавать «из первых рук» от свидетелей и очевидцев, вызывали обоснованный страх перед возможностью попасть в плен и подвергнуться мучениям и издевательствам. Не случайно, в немецких письмах, дневниках и записных книжках наряду с упоминаниями о пленении русских солдат («…этот трусливый народ (русская пехота) при более сильном напоре с нашей стороны бросал оружие и сейчас же сдавался в плен») встречаются и примеры иного рода: «Один русский офицер застрелился, чтобы не быть взятым в плен».
21 августа 1914 г. командир 33-го эрзац-батальона капитан фон Бессер пишет о боях в Восточной Пруссии: «Мои люди были настолько озлоблены, что они не давали пощады, ибо русские нередко показывают вид, что сдаются, они поднимают руки кверху, а если приблизишься к ним, они опять поднимают ружья и стреляют, а в результате большие потери». В ответе его жены от 11 сентября 1914 г. мы находим следующий отклик, отражающий настроения в тылу Германии по отношению к пленным: «Ты совершенно прав, что не допускаешь никакого снисхождения, к чему? Война — это война, и какую громадную сумму денег требует содержание в плену способных к военной службе людей! И жрать ведь тоже хочет эта шайка! Нет, это слишком великодушно, и если русские допускали такие ужасные гнусности, какие ты видел, то нужно этих скотов делать безвредными! Внуши это также своим подчиненным».
Тем не менее, массовость плена стала реальностью мировой войны, а специфический опыт пребывания и выживания «за колючей проволокой» — уделом свыше 3,4 млн русских пленных.
Предисловие к художественной части
Хлорпикрин - жидкость с резким раздражающим запахом; технический продукт может иметь различные оттенки запаха в зависимости от чистоты и способа получения раздражает кожу и слизистые оболочки. Он вызывает слезотечение, смыкание век, бронхит и отёк лёгких. У поражённого начинаются сильнейшие неконтролируемые конвульсии мышц диафрагмы. Жидкий хлорпикрин вызывает тяжёлые поражения кожи.
У большинства людей концентрация 0,002 мг/л за 3—30 с вызывает слезотечение и смыкание век, концентрация 0,05 мг/л непереносима. Более высокие концентрации ведут к болям в области желудка, рвоте и потере сознания. Концентрация около 0,2 мг/л за несколько секунд или минут приводит к полной утрате боеспособности. Опасность хлорпикрина проявляется в том, что до некоторого предела концентрации он воспринимается на запах просто как умеренно пахнущее горчицей вещество, описанные выше симптомы поражения возникают внезапно.
Поражение органов дыхания появляется при концентрации выше 0,1 мг/л. В качестве смертельной концентрации указывают 2 мг/л при экспозиции 10 мин. При такой концентрации смерть наступает в течение нескольких минут.
Из-за невысокой для современных ОВ токсичности и сильного раздражающего действия хлорпикрин не рассматривается как боевое ОВ. С другими ОВ хлорпикрин также в настоящее время не используется, поскольку его раздражающее действие практически сразу дало бы возможность обнаружить применение ОВ.
Благодаря раздражающему действию и простоте обращения хлорпикрин с 1920-х годов использовался в качестве учебного (имитация назовой атаки) и проверочного (тестирование средств химзащиты) ОВ. Для этого в армейской палатке умеренное количество хлорпикрина, порядка 50 мл, подогревалось на водяной бане. Однако из-за того, что при нагревании хлорпикрин разлагается с образованием фосгена, применение его в качестве учебного ОВ требовало соблюдения мер предосторожности, и вопрос о его замене в РККА ставился по крайней мере с 1937 года.
Предлагаю вниманию уважаемых читателей очередную публикацию приквела про дядю Прохора.
Проня сознание не потерял, только сильно стукнулся головой, от чего у него в глазах на мгновение потемнело. Когда он снова посмотрел на небо, "Илья Муромец" превратился уже в темную "стрекозу". Зенитная пушка больше не стреляла. На месте бывшего арсенала продолжали детонировать и разлетаться в разные стороны снаряды.
Подпоручик вскочил и побежал к лесу. Очередной близкий разрыв снова сбил его с ног. Протерев глаза от попавшего в них песка Проня попытался сквозь разрывы снарядов и всполохи разлетающихся сигнальнвх и осветительных ракет разглядеть самую короткую дорогу до крайних деревьев. Дым от разрывов застилал всю западню половину неба. Теперь почему-то к кислому запаху взрывчатки примешался сильный запах горчиц. У подпоручика вдруг сильно запершило в горле и стали слезиться глаза. Он успел подумать, что это наверное от попавшего них песка, но в этот момент его веки непроизвольно сомкнулись. Он попытался пальцами их раздвинуть, одновременно борясь с сильным приступом кашля. Взрывная волна погрузила Проню уже в полную темноту.
Пребывая ещё полузабытьи подпоручик почевствовал сначала лёгкий укол в спину, потом его кто-то стал тормошить на спину. На лицо Проне полилась вода, которую он старался жадно пить, но опять потерял способность влспринимать действительность.
Полностью сознание вернулось к подпоручику, как ему показалось, из-за сильного шума вокруг. Это были звуки множества посторонних голосов. Проня теперь находился явно в помещении и лежал на спине на чем-то довольно жестком. Слов окружающих было не разобрать, слышалось только "бу-бу-бу", прерываемое периодически громкими стонами и криками. Проня попытался открыть глаза, но обнаружил, что этому действию мешает тугая влажная повязка. Тогда он решил ослабить повязку, но буквально за мгновение до того, чтобы осуществить своё намерение, кто-то, проходя мимо отчетливо произнес:
Этого несите в операционную, а того просто положите в угол подальше. Ему уже ничем не поможешь.
Проня очень удивился, потому что эти две фразы были произнесены по-немецки. Его удивление переросло в ужас, когда он обнаружил, что руки он не может поднять к глазам из-за того, что они были привязаны к краю его лежанки. Та же история касалась и его ног. Проню бросило в пот и он не смог справиться с сильным приступом рвоты. Сил у него хватило только на то, чтобы поднять голову с завязанными газами, повернуть её в бок и извергнуть содержимое его желудка на пол. После этого сознание снова покинуло подпоручика.
В следующий раз Проня очнулся, лежа на чем-то более мягком, чем в прошлый раз. Его посетила мысль открыть глаза, так как на них уже не было давящей повязки. Глаза слезились, в помещении было темно. Руки у подпоручика были привязаны к металлической раме кровати. Кто-то одетый в белые одежды, мазал какой-то вонючей мазью тыльную сторону его левой ладони. Подпоручик решил, что настал момент привести свои мысли и чувства в порядок и начал рассуждать:
- В белых одеждах явно не ангел. Ангелы такой вонючей мазью для исцеления, насколько мне известно, не пользуются... Подобрали меня около арсенала. Это факт номер один. Проблемы с дыханием, веками и кожей на ладонях у меня от воздействия какого-то боевого газа, который хранился в том же арсенале. Это второй факт.
Потом пошли вопросы, на которые пока у Прони не было ответов:
- Где Сильвестр и что с ним? Что с Хильфе?
Но вслух Проня задал только третий вопрос тому, кто теперь перешёл к "мазательным" процедурам у него на щеках и лбу. Тампон осторожно прикладывала к поражённым местам на лице девушка, одетая в белый сарафан и с белой шапочкой на голове. Её-то Проня и испугал своим первым вопросом, заданным на немецком языке:
- Почему так темно?
Девушка вздрогнула, потом отрицательно помотала головой и ответила:
- В палате не темно, а только полумрак. Это последствия отравления газом так проявляются. Это скоро пройдёт...
- В палате все поражёны этим газом?
- Да, но трое из солдат ещё и ранены осколками... И ещё мне нельзя с вами разговаривать...
- Я никому об этом не скажу.
Девушка тихо хихикнула и спросила:
- А правда, что это вы взорвали арсенал?
- Не правда.
- А кто же это сделал?
- Самолёт прилетел и скинул на арсенал бомбу.
- Это ужасно!.. Пострадало очень много людей...
- Как вас зовут?
- Хильга
Следующий день Проня провел в палате вместе примерно с дюжиной пострадавших от газа германских солдат. Хильга два раза приходила смазывать всем пострадавшим поражённые участки тела, а подпоручика она ещё и кормила жидким супом с ложечки (руки и ноги ему от кровати не отвязывали). Она же подсовывала Проне "утку", чем вводила подпоручика в жуткое смущение.
Ночью двое германских солдат набросились на Проню и попытались задушить его подушкой, но в это время в палате появилась Хильга и подняла крик. После этого случая подпоручика перевели в отдельную палату на остаток ночи. А на утро за Проней пришли два хмурых немецких солдата с винтовками, к котором были примкнуты штыки. Сначала подпоручика привели в помычную и поставили на несколько минут под душ с холодной водой. На его вопрос про горячую воду ответ был конкретный и короткий:
- Не положено.
Затем подпоручик с трудом облачился обратно в своё мокрое обмундирование. Только вместо сапог ему были выданы деревянные башмаки. Зрение у подпоручика почти восстановилось. Но от солнечного света на улице у него опять покатились из шоаз слёзы. Вытереть их он не мог, так как руки у него были опять спязаны, теперь уже за спиной.
По дороге им встретилась колонна из нескольких десятков пленных российских солдат. Разговор двоих крайних пленных в первом ряду услышал Проня:
- В наступление двинули, ага!..
- Самое время в плен сдаваться, чтобы живым остаться!
- А тут тридцать верст пешкодралом прогнали! Разве ж это культурная нация...
- И не жрамши совсем! Разве энто плен?!..
Гимнастёрка за время пути от госпиталя успела почти высохнуть на майском солнышке, а вот с деревянными башмаками была реальная проблема. Они постоянно норовили свалиться с ног. Один раз подпоручик, потеряв опять башмак, получил от конвойного прикладом по спине.
Проня смотрел слезящимися глазами по сторонам. По некоторым косвенным признакам это был Луцк. Путь от госпиталя до здания, на котором висела большая деревянная табличка с белой надписью "Kommandantur", занял больше получаса. Кабинет, в который завели Проню, располагался в конце коридора на втором этаже.
Худощавый германский капитан курил стоя у окна. Обер-лейтенант сидел за столом и разбирался с Прониным "брегетом". Конвойные остались в коридоре. Оба офицера с интересом стали рассматривать подпоручика. Проня решил им помочь и предложил, вложив все свои знания немецкого языка в правильное построение первой фразы:
- Если вы мне развяжете руки, то я смогу показать как включается репетир у моего "брегета".
Обер-лейтенант с опаской сразу отложил часы, а капитан успехнулся и ответил:
- Господин подпоручик изволит шутить. Посмотрим, что будет дальше...
Последовали начальные "анкетные" вопросы, на которые Проня назвал свою "штатную" должность в первой гвардейской стрелковой дивизии. На вопрос про совпадение местонахождения арсенала и допрашиваемого ответил так:
- Получил приказ установить местонахождение арсенала, четверо суток назад перешёл линию фронта вдвоем с младшим чином в районе болот (тут было самое слабое место в его показания, так как они с Сильвестром не готовились к такому варианту развития событий и не обговаривали заранее свои показания на допросах в плену), разведали то, что было нужно. Во время проведения разведки прилетел самолёт и начал сбрасывать бомбы на арсенал. Откуда командование получило данных об арсеналн, он не знает. Фамилию своего непосредственного командира и других знакомых офицеров называть отказываюсь.
Обер-лейтенант аккуратно записал Пронины показания, а потом поднял голову и сказал:
- Ихь граубе им нихт, герр капитэн!
Капитан закурил новую сигарету в задумчивости покивал головой и обратился к Проне:
- Господин подпоручик, у вас кажется есть пословица, ноги не говорят правду. Или как-то так?
- В ногах правды нет.
- Да. Когдая я изучал историю русской литературы в Кенигсбергском университете, мне довелось узнать, откуда появилось это выражение. Вы знаете?
- Знаю. Должника на Руси били железными прутьями по ногам, пока он не признавал и соглашался вернуть долг. Но под пыткой часто признавали и чужие долги. Поэтому...
- Правильно! Вы в некотором роде наш должник теперь. Не находите?
- Не нахожу. Идёт война. Я просто соблюдаю свою присягу и выпоняю приказы командования.
- Сейчас важно, что думаю я. А а думаю, что вы - должник. Поэтому мы проверим, есть ли в ваших ногах правда или нет. - Пытки военнопленных запрещены Гаагской конвенцией, которую подписала и Германская империя... - Не мешите меня, господин подпоручик. Вы сейчас должник. Стать военнопленным - эту честь надо будет ещё заслужить.
Капитан повысил голос, обратившись к закоытой двери:
- Пауль, заберите его.
В соседней комнате тяжёлый удар в ухо свалил подпоручика с ног. Ударов по пяткам деревянной палкой Проня выдержал, по его расчётам всего минут пять или шесть. Потом его снова вырвало прямо на пол и он потерял сознание. Пришёл он в себя уже сидя на стуле в первой комнате. Увидев, что допрашиваемый застонал и замотал головой, обер-лейтенант бросил на пол ватку с запахом нашатырного спирта, которую до этого совал под нос подпоручику. Капитан докурил очередную сигарету и вполне миролюбиво предложил:
- Прогуляемся с нами теперь в подвал, господин подпоручик.
С "прогуляться" у Прони случились теперь проблемы. Ступни ног у него распухли и приобрели сине-красный оттенок. Деревянные башмаки на них теперь не налезали. Он поднялся со стула, сделал два шага и рухнул на пол от нестерпимой боли.
Вечная Слава и Память всем защитникам Родины!
Берегите себя в это трудное время!
Подпишитесь на канал , тогда вы не пропустите ни одной публикации!
Пожалуйста, оставьте комментарии к этой и другим публикациям моего канала. По мотивам сделанных комментариев я готовлю несколько новых публикаций.