Май. На Алтае начинает цвести маральник — так, как цвел и в прошлом году, и десять, и сто, и двести лет назад. Конечно, каждой весной немного по‑разному, то обильнее, то скромнее, но в целом по единой схеме, установленной природой. Пригревает солнце, освобождая от снега склоны гор и речные обрывы, с веток кустарника осыпаются прошлогодние побуревшие листья, чтобы дать дорогу новым, крохотным, пока зеленым язычкам. Но раньше того набухают почки, проклевываются острые кончики бутонов, и невзрачный куст словно взрывается розово-фиолетовым облаком. Очень красиво. Ну а когда таких кустов тысячи на одном склоне? Потрясающе.
На майские праздники автотрассы, ведущие в Горный Алтай, заполнены автомобилями: фотосессии в интернете хороши — маральник вообще крайне фотогеничен, — но увидеть короткое весеннее чудо своими глазами лучше. Удивительное рядом: было бы желание приобщиться.
А чтобы не скучать в дороге, можно немного поговорить о „виновнике торжества“.
Розовое дерево и Карл Фридрих фон Ледебур
Правильное ботаническое название кустарника, что именуется маральником, а еще багульником — рододендрон Ледебура. Замысловатый термин „рододендрон“ берет истоки в греческом языке и переводится как „розовое дерево“. А знаменитый ученый и путешественник XIX века Карл Христиан Фридрих фон Ледебур, урожденный немец, нашедший истинное призвание в России, заслужил увековечение своего имени тем, что первым пристально и полно обследовал флору Алтая во время экспедиции 1826 года.
Впрочем, не все так просто. Долгое время считалось, что розовый ковер, покрывающий горы на Алтае, в Монголии и Маньчжурии, на севере Китая, в Корее и на Дальнем Востоке, — это один и тот же кустарник, рододендрон даурский. И только в 1952 году Антонина Ивановна Пояркова, талантливый ученый-ботаник, выделила Rhododendron ledebourii Pojark в отдельный вид, свойственный только Алтаю и Саянам и существенно отличающийся от своих соседей.
В чем отличия? Во-первых, цветки — более четких очертаний и более яркого, насыщенного тона, вплоть до глубокого фиолетового цвета. Во-вторых, форма листьев — у алтайского маральника они широкие, почти овальные, темно-оливковые сверху и бурые изнутри. В-третьих, листва у даурского рододендрона осенью опадает, а у маральника нет. Разве что малая часть осыпается, а остальное сворачивается в плотные „свитки“, но держится всю суровую зиму, лишь весной уступая место новым побегам.
Полувечнозеленый вид — слышали такой термин? Запомните и запишите, алтайский маральник именно такой.
И еще. Учтите, что, созерцая маральник и запечатлевая его изысканную прелесть на фотоснимках, вы прикасаетесь к истории даже не человечества — планеты. Согласно гипотезам ученых рододендроны появились свыше пятидесяти миллионов лет назад: в те фантастические времена, когда только что (по геологическим меркам, разумеется) исчезли динозавры, а освободившее место активно занимали млекопитающие. Индрикотерий пятиметрового роста на фоне розового цветения — грандиозное, должно быть, зрелище… жаль, любоваться им в то время было еще некому.
Так маральник или багульник?
Эта тема каждой весной подробно освещается в СМИ, так что, думаю, всем давно известно: маральник на Алтае и багульник на Байкале или Дальнем Востоке — примерно одно и то же. Но совсем не то, что болотный багульник на Урале и в европейской части России! В чем легко убедиться, напечатав в поисковике соответствующий запрос. Но у меня с пониманием разницы между этими растениями связана собственная история…
В далеком 1974 году в исполнении замечательного ВИА „Самоцветы“ впервые прозвучала песня, ставшая культовой сначала для молодежи на стройках БАМа, а затем и для многих советских туристов:
Где‑то багульник
на сопках цветет,
Кедры вонзаются в небо…
Кажется, будто давно меня ждет
Край, где ни разу я не был.
Я прочувствовала эту песню чуть позже, в подростковом возрасте — в период открытия себя и мира. Красивое слово „багульник“ крепко засело в памяти, вызывая ассоциации с чем‑то невыносимо романтичным, что было еще невозможно точно сформулировать даже в мечтах.
Мечты претерпели существенный ущерб на следующее лето, когда мы с мамой гостили у родни в поселке с гулким именем Тугулым под Тюменью. Мама в тех местах родилась и выросла, вечерами они с тетушкой предавались воспоминаниям, как молоденькими девчонками таскали из леса ягоды да грибы. „А распадок у болота помнишь, от брусники было красно? Багульником теперь все заросло сплошь“, — сказала однажды тетушка и, разумеется, тем самым подписала себе приговор: на следующее утро вести меня в упомянутый распадок.
Багульник оказался довольно невзрачным: кустики не выше метра, почти трава на вид, устилали сырую и душную впадину между старыми ельниками. Никаких сопок и стройных кедров, зато тучи комаров. Сезон цветения уже почти прошел, только кое‑где топорщились белые растрепанные зонтики соцветий. Единственное, что бросилось в глаза, — необычные листья в виде толстых зеленых иголок; при ближайшем рассмотрении оказалось, что они просто скручены в плотные трубочки от краев к центру. Сломить стебель-другой тетушка не дала: сказала, ядовитые.
Хорошо, что подростковые разочарования мимолетны. Песня нравиться не перестала, но как‑то уравнялась с другими, не менее любимыми. А еще через год я впервые топала под рюкзаком по Мариинской тайге, и в последующие несколько лет реальной романтики в моей жизни хватало без всякого багульника.
До тех пор, пока однажды майским утром за окном микроавтобуса, шустро катящегося вдоль Катуни, между зелени сосен не замелькали размытые розоватые пятна. „Что это?“ — пихнула я в бок дремлющую подругу, в то время мой незаменимый ходячий справочник по Горному Алтаю. „Где? А! Маральник цветет! Рано в этом году, тепло“.
За рекой, по крутым берегам с еще ажурно-салатным, не до конца зазеленевшим подлеском, в легкой утренней дымке проявлялись, текли, сливались в широкие полосы и снова дробились на отдельные брызги мазки цветной акварели: лиловой, сиреневой, фиолетовой. А в голове уверенно всплывал неспешный мотив и знакомые строчки: „Где‑то багульник на сопках цветет, сосны вонзаются в небо…“. Кажется, правда, там были кедры; ну да какая разница?!
„Точно маральник? Не багульник?“ — спросила я подругу. — „Ага, и багульником называют, но это больше на Байкале и дальше к востоку“, — ничуть не удивившись ответила та и забарабанила пальцами по спинке водительского сиденья: „Мужики, давайте через мост на „Бирюзовой“ крюк сделаем, тут кое‑кто маральника живьем не видал!“.
Друзьям по романтике
Да, все верно, никакой ошибки нет: впервые я увидела речной берег, одетый в нежный розовый флер, не за перевалами Чуйского тракта, а на нижней Катуни, между тогда еще автомобильным Айским мостом и Манжероком. Маральник цвел тут и там, пусть не сплошным пологом, но во вполне приличных количествах, достаточных, чтобы приковать восхищенный взгляд. Всего тридцать пять лет назад.
В Красную книгу Алтайского края рододендрон Ледебура был занесен в 2016 году. А до этого его вырубали при строительстве турбаз и дорог, то есть почти сплошь на ровных местах левобережья нижней Катуни, летом ломали на букеты, зимой — на выгонку… Да и сейчас туристические сезоны из года в год сокращают количество маральника: невозможно уследить за каждым гостем, очарованным красотой соцветий и непременно желающим эту красоту присвоить.
Дорогие гости Алтая, уважаемые путешественники, друзья по любви к романтике! Не ломайте цветущий маральник, чтобы увезти домой кусочек весны. Вы просто не довезете букет: нежнейшие лепестки сомнутся и опадут, они имеют силу только на кусте, связанном корнями с горной землей, а на сломанной ветке цветки беспомощны перед ветром, солнцем, чужими прикосновениями. Лучше сделайте десяток фотографий, которые будут радовать вас годы — а маральник пусть цветет дальше. Ему отведено немного, месяц-полтора в весенней круговерти пробуждения жизни.
Если взглянуть на склоны и обрывы, где больше всего любит обитать маральник, можно подумать, будто кустарник очень неприхотлив. Но на самом деле — ничего подобного! Его крайне трудно переселить на приусадебный участок, далеко не каждому опытному садоводу это удается: вроде бы начавший приживаться кустик упрямо не хочет зеленеть, чахнет и однажды весной из‑под снега вытаивают безжизненные прутики. Наверное, кроме тщательно сбалансированного состава почвы и регулярного ухода ему нужно еще что‑то: звон свободно бегущей воды, вечный ветер, шорох скатывающихся с обрыва камней и бездонный колодец неба.
…Дочь не первый год уговаривает нас с мужем перебраться к ее семье на юг, где в апреле цветут огромные тюльпаны, где две трети года можно ходить в футболке, а пуховик так и вообще выбросить. Бывают моменты, когда я готова согласиться — но перевожу взгляд в окно, на выложенную на газоне каменную горку, на которой так и не прижился крохотный кустик маральника, и понимаю, что точно также не выживу без рек, гор и неба Алтая.
Тайны имен
А теперь чуть‑чуть детектива. Мы уже выяснили, что по ботанической принадлежности наш чудесный кустарник — рододендрон рода вересковых, по местному наименованию — маральник, а иногда, по аналогии с терминами смежных территорий, и багульник. Вроде все ясно. Но остается основной вопрос — а почему именно такие названия?
С синонимией „маральник-багульник“ разобраться несложно: некоторые растения, которые сейчас причисляют к роду рододендронов, ранее записывали в род багульника — в том числе и наш рододендрон Ледебура. Не первый и не последний раз, когда наука пересматривает свои талмуды, к тому же для объединения в „багульниковое“ сообщество были веские причины — те же скрученные в трубочку листья, например. Сходство замечается прежде различий, это факт.
А вот с „маральником“ настоящая засада. На поиски происхождения этого названия я потратила не один день и не один гигабайт трафика, но версии, которая показалась бы хоть немного правдоподобной, так и не нашла. Попадалась лишь информация, неоднократно слышанная ранее и не вызывающая никакого доверия.
Версия первая. Маральником с удовольствием лакомятся маралы, отсюда и название.
Да не лакомятся они им! Маралы едят траву, лишайники, ветки ивы, березы, черемухи… Рододендрон с массой дубильных и даже токсичных веществ — пусть и не таких опасных, как в болотном багульнике — чутких животных вовсе не привлекает.
Версия вторая. Название это старинное и проистекает из народной алтайской легенды об охотнике, Владыке Алтая и бесстрашном марале. Жил в незапамятные времена, когда вода была прозрачней, а горы выше, на Алтае жестокий охотник. Добывал он всякого зверя и птицу, а когда достиг вершин мастерства, в великой гордыне сказал: „Пойду охотиться на Владыку, что ездит по горам на белом марале!“. Выследил охотник Владыку, пустил стрелу… но взвился на дыбы марал, и попала та стрела ему в грудь. Не обращая внимания на рану, вихрем помчался зверь, унося седока от опасности. Капли крови летели ему под копыта, на горные склоны и скалы, и там, где они падали, расцветали дивные цветы. Владыка Алтая вылечил верного марала и с тех пор не расставался с ним, а маральник и поныне цветет каждую весну как символ преданности и верности.
Красивая легенда, не спорю. Только народности и тем более старинности в ней нет и в помине: достаточно сказать, что в алтайском языке марал именуется „сыгын“, а для рододендрона есть собственное название по аналогии с русским — марал-чечек, „цветок маральника“. Так что фантазия экскурсоводов беспредельна — знаю по себе.
Версия третья. Название кустарнику дали русские поселенцы от слова „марать“, поскольку пыльца с цветков пачкала одежду людей, пасущих скот или выходящих на берега рек для рыбалки. Предоставляю читателям самим оценить правдоподобность этого объяснения.
И что же нам остается? Тайна. Одна из многих, что кроются в неофициальных именах трав, деревьев и цветов, в названиях алтайских гор и рек, деревень и урочищ, водопадов и ключей. И может быть, это правильно: жить в мире, где на все вопросы есть точные ответы, было бы невероятно скучно.
Цветет маральник…
Где искать цветущий маральник? Если вы хотите увидеть сплошное розово-лилово-фиолетовое покрывало, накинутое на горы, уезжайте по Чуйскому тракту за перевал Чике-Таман: до скал вокруг поселка Купчегень, цветущих склонов вокруг Ини, крутых берегов Чуи. Или заказывайте экскурсии в Алтайском биосферном заповеднике на Телецком озере. Или отправляйтесь по Чемальскому тракту дальше Чемала, где дорогу прижимают к Катуни подошвы гор. Но и возле села Солонешного, вокруг „Бирюзовой Катуни“, вдоль тропы на Камышлинский водопад и даже в перенаселенных туристическими предприятиями окрестностях Аи внимательному взгляду всегда откроются островки маральника, окутанного лилово-фиолетовой дымкой цветов.
Весна в этом году как на качелях качается: ах, вверх, к теплу и солнышку — ух, вниз, в холод, гололед и снег. Когда еще было положено морозцу поскрипывать, термометр вдруг прочно застревал на плюсовой отметке, а когда пора бы уже и в легкие ветровки перебираться, из разверзшихся небес вдруг обрушились сумасшедшие снегопады. В общем, погоды стоят из тех, о которых старожилы говорят, недоуменно покачивая головами: „Да не случалось такого на нашей памяти!“.
Но ничего. Маральник все равно цветет, пусть пока одиночными кустиками на южной стороне — все еще впереди. Ему не помешают заморозки и снег, почки устойчивы к холоду: вот пригреет по‑настоящему, хотя бы на пару-тройку дней, и из них дружно проклюнутся острые кончики бутонов, а затем и кружева нежных цветов.
Когда на Алтае цветет маральник — мир улыбается.
Наталья Попова
