Несколько слов в Великий пост попробуем сказать о том назначении, какое вообще имеет христианство в отношении человека. А оно таково, что спасение есть не просто какое-то пребывание человека в раю сладости, но движение к богоуподоблению и самое богоуподобление и даже, скажем более, обожение.
Из христианского вероучения совершенно неверным кажется мысль, которую высказывали некотрые традиционалисты, о том, что нужно разделять экзотерическое спасение и эзотерическое обожение. На деле это одно и то же.
«Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа», - говорит о том апостол Павел. Созерцание Божией Славы приводит нас в его образ – образ Божий, по которому и были сотворены, но который исказился грехом.
Слава же Господня есть свет, слава Его была открыта на горе Фавор в светоявлении. Отрешаясь от плоти мира, христианские подвижники искали источника Света и желали созерцать божественные образы, не смешанные с впечатлениями от этого мира, искали божественного просвещения.
Но только это не то просвещение, которым хвалился «просвещенный век», то есть Новое время. Это просвещение иное, которому не станем давать иного определения, чем даёт свят. Григорий Богослов в таких выражениях: «Просвещение есть светлость душ, изменение жизни, «вопрошение совести», которая от Бога (1Петр. 3:21). Просвещение есть пособие в нашей немощи, отложение плоти, последование Духу, общение с Словом, исправление создания, потопление греха, причастие света, рассеяние тьмы. Просвещение есть колесница возносящая к Богу, сопутствование Христу, подкрепление веры, совершение ума, ключ царствия небесного, перемена жизни, снятие рабства, разрешение от уз, претворение состава. Просвещение (нужно ли перечислять многое?) есть лучший и величественнейший из даров Божиих. Как есть именуемое Святая-Святых и песни песней; поколику последние многообъемлющи и особенно важны; так и оно светлее всякого иного, возможного для нас, просвещения».
Вернёмся ещё раз к апостолу Павлу, чтобы понять на его опыте ещё нечто относительно обожения как цели христианской. Потому что слова выше о божественных образах отсылают нас к метафоре зеркала, и можно понять, будто бы только ангельская бестелесность есть конечная цель. Но есть и нечто, о чём апостол повествует, как о единстве с Богом: «и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. II, 20), «любовь Христова объемлет нас» (2Кор. V, 14), «все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Фил. IV, 13), «мы немощны в Нем, но будем живы со Христом силою Божиею в вас» (2Кор. XIII, 4). Отсюда следует, что сама личность Христа живёт в апостоле, как и сам Господь говорит: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем».
Тем самым и подаётся вечная жизнь – пребыванием в человеке самого Источника Жизни, который в пришёл мир, умёр на кресте и воскрес, чтобы преподать нам столь великую возможность пребывать в нём.