8 декабря 1979-го. Дорога в Афганистан. Афганистан, Кабул 27 декабря 1979-го.

Александр Жданов 2

Из сборника "Афганистан 1979-1982.  Воспоминания связиста."

"В декабре есть еще одна дата
  Без отметки на календаре.
  Я тебя целую как брата
  На кабульском чужом дворе."

                Песня "В декабре зимы начало" -               
                Климов Ю.Кирсанов,1979-1980 г.

        За более чем 30 лет, прошедших после возвращения из Афганистана,  мне удалось ознакомиться с воспоминаниями многих офицеров и солдат, служивших в этой стране  с 1979 по 1989г. в разных родах войск. Но,  как ни странно,   ни разу  не попадались  рассказы  военных связистов, которые,  безусловно,  тоже внесли свой немалый  вклад в общее дело. С 10 декабря  1979г. по январь 1982 года,  мне довелось  обеспечивать  засекреченную связь высшему руководству страны ( Андропову Ю.В.,  Устинову Д.Ф. и др. ) и  Вооруженных сил (С.Ф. Ахромееву, В.И.  Варенникову, С.Л. Соколову  и др.)   с нашим военным руководством  в Афганистане,  а также советским военным советникам в афганских объединениях  в провинциях,  с аппаратом Главного военного советника в ДРА (генерал-полковнику С.М. Магомедову, генералу-армии А.М. Майорову) в Кабуле.  Для выполнения служебных обязанностей  приходилось очень часто летать  по разным городам страны, местам дислокации афганских  войск,  в разных условиях вынужденно пользуясь гостеприимством,  как наших  военнослужащих, так и афганских.  Хочу рассказать о нескольких  интересных,  на мой взгляд,  событиях, свидетелем  которых мне  удалось стать. Это, в первую очередь,  мой первый день  в ДРА 10 декабря 1979 г. а также события  27 декабря 1979г. в Кабуле.

             В мае 1978 г. после победы апрельской революции в Афганистане и прихода к власти, как его тогда  называли афганцы,  великого вождя, несгибаемого кормчего революции Hyp Мухаммеда Тараки,   нам на  полевой узел связи Генерального штаба (ПУС ГШ)  поступило «секретное»,  но,  как обычно, известное всем офицерам части,  указание срочно подготовить к отправке в Кабул  узел связи.
               В то время, если  возникала необходимость оказания какому-то государству  братской советской военной помощи, туда,  для организации связи руководства Вооруженных сил  СССР  с аппаратом Главного военного советника в этой стране, посылали связистов и военную технику связи,  как правило,  именно от  нашей части. В  середине 70-х многие наши офицеры успели уже побывать  в  Египте, Сирии, на Кубе, в Эфиопии.   
              После быстрой, но тщательной подготовки,  небольшой узел связи  был за несколько дней сформирован и  оправлен в Кабул.  В него  вошла и станция засекреченной связи (ЗАС) с экипажем от нашего подразделения, во главе со старшим лейтенантом А. Сорокиным. А через некоторое время в текущих заботах это событие было забыто.   
         Почти через полтора  года в субботу,  8 декабря 79-го  я должен был заступать в наряд и  собирался  утром,   как следует выспаться: в часть нужно было приехать только к шестнадцати часам, к разводу.   И  очень удивился, когда часов в 9 меня разбудил телефонный звонок.  Звонил Сергей Петрик, мой непосредственный начальник, командир нашего подразделения.   
- Саша, хочешь поехать в спецкомандировку?      
-  А куда, на сколько ?               
-   Куда точно не могу сказать. Приедешь, узнаешь.  Пока официально неизвестно, но в общем это кажется туда,  где сейчас  Толя Сорокин.  По срокам тоже пока ничего непонятно.  Может быть на месяц, может даже  больше.
          Кто в те годы не мечтал поехать служить куда-нибудь  за границу да еще в развивающуюся страну Азии , или Африки!  Незадолго до этого мы как раз обсуждали с Сергеем такую возможность. К этому времени я уже 4 года был командиром взвода, а последний год одновременно выполняя  обязанности замполита подразделения. Сам Петрик уже успел послужить в Сирии  и даже был награжден сирийским орденом. Но плановых заграничных командировок у нас  в это время не намечалось,  кроме Эфиопии, куда  на замену старшему лейтенанту Николаю Мельникову уже полгода  готовился мой друг и однокашник по училищу связи старлей  Валера Пустоутенко.
               «Спец», то есть специальная,  как раз и означало,  что ехать нужно за границу. О  соцстранах речь не шла. Это могла быть только именно одна из  развивающихся, как тогда говорили,  стран.  Плановые командировки по замене   туда готовились заранее, за год и даже больше. Длились они не менее года, как правило,  два.  Летом  79-го в нашей части как раз  готовили  узел  в одну из африканских стран,  не то в  Конго, не то в  Мозамбик.  Но в последний момент программу подготовки свернули, а людей и технику вернули на места прежней службы. Возможно,  появилась срочная необходимость возобновить подготовку?   
- Конечно, Николаич, о чем речь?  Что нужно делать? – спросил я  Петрика и подумал, что поездка,  судя по всему,  должна быть еще не скоро,  все еще сто раз изменится.  Валера Пустоутенко в Эфиопию готовился уже давно,  даже ездил на специальные подготовительные курсы в академию,  в Ленинград.  А вот выспаться теперь до развода,  судя по всему, мне уже не удастся.  Так что зря он меня разбудил «ни свет, ни заря».
-  Значит так,  тогда срочно поезжай  в нашу поликлинику, туда, где мы обычно диспансеризацию проходим, понял?  Туда уже поехали   солдаты твоего будущего экипажа,  прапор из санчасти их сопровождает, да твой будущий заместитель  Русол с ними. Он тоже планируется.   Надо будет пройти медкомиссию, а потом приедешь с ними в  часть. Ты старший,  все понял?
- Понял,  ну а как с нарядом?  Я  ведь сегодня в наряд заступаю, успею ли на развод ? 
- Какой наряд! Тебя уже  заменили, ехать нужно срочно, может быть на этой неделе уже. В общем,  приедешь сюда,  все узнаешь. Давай, удачи тебе!
            Медкомиссия в нашей поликлинике ничем не отличалась от обычной диспансеризации и поэтому никаких  неожиданностей не принесла.  Особо не утруждая себя,  врачи интересовались в основном наличием  жалоб на здоровье.  Их, разумеется, ни у кого не оказалось. Каждый хотел продолжить  службу  в развивающейся стране. 
               Мы  быстро  получили нужные положительные заключения, но оказалось, однако,  что теперь необходимо было ехать в центр, в какую-то центральную гарнизонную поликлинику, где надлежало пройти  уже  специальную медкомиссию,  для лиц, убывающих служить в страны с жарким  сухим или  тропическим климатом.
                Эта военно-врачебная комиссия, или как ее называли обычно, ВВК, проверяла все намного тщательнее.  И  уже после прохождения всех врачей по новому кругу, я оказался  перед  сидящими за длинным столом тремя седовласыми в очень солидном возрасте докторами  в белых халатах.
   Посмотрев мою медицинскую карточку, они обратили внимание на то, то у меня до этого при прохождении диспансеризации было низкое давление.   
   И тут мне видимо повезло, потому что накануне до самого позднего вечера мы, офицеры отделения, отмечали новоселье у лейтенанта Русол. Он получил квартиру на Хорошевском шоссе, недалеко от метро Полежаевская. И видимо поэтому давление теперь у меня было даже немного больше , чем обычно. Доктора на всякий случай задали по этому поводу какие-то вопросы и,посовещавшись, выдали заключение, что я здоров. 

  В часть мы добрались только  часов  в 5-6 вечера. Там же  уже во всю шла подготовка к нашей отправке. Меня  стали  буквально разрывать на части:  кому-то нужно было провести инструктаж, кто-то жаждал получить подпись за выданное имущество, кто-то хотел  дать какие-то особо ценные указания.
      Удивило,  что  нас оправляли не с маленькой станцией  на базе ЗИЛ 131,  которые обычно посылали до этого за границу,  а с большегрузной. Она представляла из себя большой крытый металлический полуприцеп, напоминающий распространенные тогда  гражданские рефрижераторы,  на базе  седельного тягача УРАЛ 375. Такие станции тогда только стали поступать в войска,  и эта была получена с завода всего несколько месяцев назад.  Она состояла из двух отсеков: в одном стоял  коммутатор с  блоками электропитания, во втором,  большом,  размещались несколько комплектов аппаратуры.   
       Кроме того,  оправляли двух  офицеров, меня и лейтенанта Русола,  что тоже было необычно.  До этого  в  командировки   посылали штатный экипаж:  начальник станции -  офицер и техник – прапорщик.   

       В наш же включили  7 солдат, но все они были из других подразделений части.  На мой недоуменный вопрос, что я там буду делать с людьми. которые в глаза не видели до этого нашу аппаратуру, Петрик с  обычным оптимизмом ответил:
-  Научишь, времени будет достаточно.
     Возможно ему удалось убедить начальство, что в нашем подразделении  уже совсем не осталось специалистов, все уже до этого отосланы за границу, а отдав последних,  ему совсем не с кем будет работать на учениях и выполнять текущие задачи.   
       Станцию подогнали прямо к складу и экипаж занялся  размещением внутри получаемого  имущества.  Тем временем Петрик принес и торжественно вручил мне канистру с  10 литрами спирта.   
- Вот, возьми,  думаю,  пригодится.
    Подарок был действительно бесценный, спирт в те годы был армейской валютой и я с благодарностью закрыл канистру  в специальном сейфе внутри станции, куда  мы также загрузили  большое количество совершенно секретной документации:   огромные тома технического описания и электрических схем. В дальнейшем они мне очень пригодились для ремонта  часто  выходившей из строя аппаратуры. Спирт к сожалению потом  стал причиной, как это всегда бывает, крайне негативных для меня событий, но об этом в другом рассказе.    

    Тем временем меня и лейтенанта  Русола  вызвал к себе начальник политотдела  части полковник Жилюк Н.Е.  Он принял  от нас  удостоверения личности, личные знаки  и партбилеты, закрыв  их  в своем сейфе. По его совету мы оформили доверенности  женам на получение денежного довольствия, т.к.  командировка могла затянуться на неопределенный срок. На прощанье он вручил мне транзисторный отечественный радиоприемник.
- Будешь, Александр, проводить политинформации с  подчиненными.  Ну,  и слушать музыку, на новом месте службы – добавил, улыбаясь.

     В казарме нас уже ждал полковник Селезнев  из отдела по безопасности   Начальника связи министерства обороны. Усадив экипаж в ленинской комнате, он  провел инструктаж  по применению уничтожающих средств. Рассказал,  как пользоваться  200 граммовыми шашками тротила. Для их подрыва  необходимо было,  вставив запал в специальное отверстие шашки, отвинтить колпачок  и дернуть за  кольцо. Потом на полосе препятствий за казармой,   вылив на кусок  жестяной банки немного  довольно вонючей,  тягучей  жидкости,  поджег ее и сказал, что данная смесь, которую  называют в народе напалмом, предназначена  для уничтожения секретных узлов, деталей аппаратуры ЗАС и документов при возникновении опасности их попадания к противнику.  При горении она при  очень большой температуре насквозь прожигает металл и, так как горит без доступа кислорода,  не поддается тушению. Последнее  он нам тут же успешно и продемонстрировал, засыпав горящий кусок консервной банки землей и спустя  некоторое время показав  всем, что в жестянке,  тем не менее,  насквозь  прогорела большая круглая дырка.        Наш перелет должен был, судя по всему,   проходить над территорией  иностранных государств, и в случае аварийного приземления, мне как начальнику станции,  необходимо было принять меры по уничтожению  секретной аппаратуры и документации.  Особенно тщательно нужно было уничтожить документы с грифом «особой важности»,  совершенно секретную   и секретную документацию  (ее нужно было облить «напалмом» и поджечь), а также   узлы и детали  с грифом сов. секретно:  предварительно разбить их сначала  кувалдой до   состояния, когда  восстановление уже невозможно, (хотя определить в боевой обстановке это состояние,   видимо было весьма непросто). При этом мы должны были получить около 20 кг тротила на всю аппаратуру,  200-литровую бочку напалма и несколько шашек для его зажигания. Шашка,  представлявшая из себя нечто вроде сигнальной ракеты, при выдергивании шнура в задней  части,   должна была выбросить большой сноп пламени, достаточный для воспламенения напалма или сжигания пачки документов.

   В завершении  полковник рассказал, что,  то ли в Египте, то ли в Сирии во время последних военных событий не так давно произошел как раз  такой случай, когда какой–то прапорщик был вынужден  уничтожить  одну упаковку секретной спецаппаратуры  при очень внезапном приближении наступавшего противника наших союзников.  За что   был  награжден  маршалом войск связи   орденом Красной Звезды.

    Слушая объяснения, я немного отвлекся, представляя себе,  каким образом мы  будем  сначала  кувалдой разбивать секретные блоки, а потом взрывать такую махину, как наша станция  20-ю килограммами тротила и сколько для этого могло бы понадобиться времени, если учесть,  что это должно происходить в обстановке,  когда станции грозит захват. Было ещё очень любопытно, как  далеко мне удастся убежать и куда, чтобы не пострадать от взрыва самому. 

     Разумеется,  никакого опыта подрыва тротиловых шашек у нас еще не было. И  я вспомнил  старую армейскую байку  о том,  как где-то на учениях, в деревне,    якобы на просьбу местной бабушки пристрелить старую корову, один лейтенант решил использовать 200 граммовую шашку, привязав ее к рогу буренки. После взрыва обнаружилось,  что, к сожалению,  от бедного животного бабульке остались лишь рожки , да ножки.

    "Если сила взрыва 200 грамм тротила  на самом деле такова, то какова же она будет у 20 кг.?",  -  удивился про себя я, но, стараясь не задумываться о грустном, вернулся к другим,  более реальным  вопросам.

      После инструктажа полковника экипаж  занялся  получением и  загрузкой  в станцию средств уничтожения, а также  оружия  и боеприпасов: пулемета, гранат Ф1, автоматов, пистолетов,  цинков  с патронами и сигнальных ракет. Их количество  меня поразило. Создавалось впечатление, что наша станция связи  готовится  вести длительные боевые действия с серьезным противником.  Нам с Русолом , в качестве личного оружия, положенного офицерам  в боевых условиях,  выдали кроме пистолетов  еще и  АКСы (автомат Калашникова со складывающимся прикладом, состояли на вооружении частей связи центрального подчинения). 

        На  продскладе  мы получили  сухие пайки и  несколько больших картонных коробок с сигаретами,  которые,    как  объяснил  прапор,  были положены  солдатам по нормам питания   в боевой обстановке. Сигареты были не обычные,  широко распространенные тогда в народе «Прима», или «Спутник» без фильтра,  которые мы называли в суворовском училище  «рабоче–крестьянскими». А невиданной нами до сих пор марки, тоже,   разумеется,   без фильтра, в пачках из коричневой оберточной бумаги. Может быть они были со склада длительного хранения времен отечественной войны?   Становилось все интереснее: куда же нас все-таки посылают на самом деле и чем мы там будем заниматься? Официально мне пункта назначения никто еще  не назвал. Если это Кабул,  куда мы должны были лететь по неофициальным источникам,  там, насколько мне было известно,   интенсивных  боевых действий вроде бы пока ещё никто не вёл. 

       Всё это время мне приходилось расписываться  во множестве накладных за получение разного рода имущества. При этом не было никакой возможности проверить, что загружалось на самом деле. Зная привычку наших интендантов-кладовщиков  при выдаче,  особенно продуктов,  значительно ошибаться в свою пользу,  я не без оснований  опасался  что по приезду на место могут обнаружить определенные недостачи. И в  этом,  как потом оказалось, не ошибся.  Тем не менее, замедлить  процесс подготовки в такой всеобщей суете было  просто  невозможно. 

      Сюрпризом оказалась также и отправка экипажа на вещевой склад для переодевания в гражданское платье.  Прослужив  в части более 4 лет,  я и не догадывался, что у нас на складе хранится такое количество гражданской одежды. Каждому выдали пальто, костюм, ремень, рубашку, галстук, туфли,  кашне,   серую шляпу с короткими полями и шапку из кролика темно-коричневого цвета.   Все,  кроме кроличьей шапки было производства соцстран: Чехословакии, Польши, Румынии, Венгрии, ГДР. Прапорщик Данилов быстро подобрал  для всех всё,  что нужно и весь экипаж оказался в одинаковых, темных костюмах, белых рубашках с темными галстуками,  чёрными модными полуботинками и в тёмных демисезонных коротких пальто.  Особенно впечатляли  одинаковые  шляпы,  модные в середине 60-х годов.    Солдатам для совершенно полного сходства, учитывая их  короткую стрижку,   не хватало лишь одинаковых темных очков.  Вспомнилась  популярная еще в  конце 60-х  годов кажется  чешская кинокомедия - пародия на детектив, где все агенты были одинаково одеты именно таким образом. 

        Солдаты   сдали  на хранение обмундирование и документы.  Мы не должны были иметь на себе никаких этикеток,  значков, эмблем, предметов,  имеющих отношение  к Советской армии.  Даже бляхи на широких ремнях,  которые оставили у солдат для  подсумков с магазинами автоматов, были заменены на такие же, но  без обычных звезд. 

     Мой заместитель лейтенант Саша Русол  с  инженером  отделения старшим лейтенантом Геной Шевелёвым  занялся  проверкой  комплектации имущества станции.  А меня тем временем  вызвали к командиру части.  В его кабинете я с удивлением увидел сидевшего за столом   незнакомого генерал-лейтенанта. Слева от него расположился какой-то генерал-майор. За столом  в центре  сидели наши офицеры: командир части, начальник центра и начальник  медицинской службы.
На столе перед генерал-лейтенантом,  как оказалось, это был заместитель начальника связи вооруженных сил  по политической части, лежало несколько красных папок со звездой  на верхних крышках – личные дела офицеров.
     Он,  внимательно окинув меня взглядом,   попросил командира части дать мне характеристику.

     Майор А. Бычков, начальник нашего телефонного центра доложил, что я нахожусь на должности начальника станции уже более 4  лет, классный специалист: мастер связи.  Взвод,  которым я командую,  неоднократно становился отличным.  Наше подразделение не раз за последние годы  занимало первое место в части  по итогам  проверок за периоды обучения по боевой и политической подготовке. В течение прошлого года  я дополнительно внештатно выполнял обязанности заместителя командира подразделения по политической части, как раз и тогда, когда подразделение оказалось лучшим.  Имею целый ряд поощрений от командования, как части, так и центра.  Взысканий у меня не было.  После этого последовали  вопросы. Генерал захотел лично от меня услышать всё,  что  записано в личном деле: какое училище закончил,  с какого года в партии,  женат ли,  есть ли дети и как я отношусь к предстоящей поездке в командировку для выполнения специального задания. После моего доклада, он обратился к начальнику  центра с просьбой объяснить,  почему предлагают именно меня,  кто еще из офицеров может быть направлен в эту командировку.  Затем начальнику  медслужбы капитану А.И. Трутневу было предложено  доложить о состоянии моего здоровья.  Генералы тем временем одновременно просматривали  лежащие на столе  документы:  заключение медкомиссии,  личное дело, карточку учета поощрений,  партийную карточку.  Наконец,   после длительного обсуждения, очевидно, всем  стало понятно, что моя кандидатура  для выполнения возлагаемой на меня задачи может быть принята. Перешли к обсуждению экипажа.  Спросили и мое мнение.

  К тому времени я уже успел немного познакомиться с моими будущими подчиненными. Все солдаты  были из других подразделений,  да и к тому же  второго  периода  службы, то есть почти  сразу же после учебного батальона.  А это значило, что никто из них не только  не умел работать на нашей аппаратуре, а в глаза ее никогда не видел.  Говорить об этом в данной ситуации,  очевидно,  было  неразумно.  У генералов это могло бы вызвать нежелательную реакцию,  а  исправить  что- то  было уже поздно. Возможности заменить экипаж более опытными специалистами не было. Да и кто бы позволил себе начинать все сначала? На ночь глядя,  с субботы   на воскресенье везти их на медкомиссию?   Это  означало бы фактически сорвать всё мероприятие.  Кроме того,  никакой конкретной задачи  передо мной поставлено не было, и возможно, для её выполнения   опытные специалисты были не нужны. Оставалось только надеется, что так оно и будет.  И поэтому я с чистой совестью ответил, что экипаж был сформирован только сегодня утром и мне пока неизвестны деловые качества подчиненных. 

  В  кабинет вдруг, постучавшись, вошел офицер штаба части. Обратившись к генерал-лейтенанту, он  доложил, что  возникли трудности с получением загранпаспортов, так как рабочий день работников МИДа  закончился,  ответственные за  оформление документов  убыли  домой.

    Генерал тут же отдал по телефону  кому-то в управлении начальника связи Вооруженных Сил  СССР распоряжение немедленно связаться  соответствующими должностными лицами в Генштабе,  выйти на МИД и  просить их для решения вопроса  вызвать   на службу ответственных лиц, с таким расчетом, чтобы  обеспечить оформление и доставку паспортов в часть не позднее  5-6 часов завтрашнего утра.
         То, что нам должны были выдать загранпаспорта, да еще  в таком оперативном порядке и в этом участвует такое количество разных должностных лиц,  произвело  на меня  довольно сильное  впечатление.  Пожалуй, решил я,  нам действительно предстояло выполнять какую-то  важную задачу.    И если  до этого  наша поездка казалась мне чем-то неопределенно далеким,  то тут я с удивлением стал понимать, что вылет действительно планируется в самое ближайшее время, и вполне возможно, мне даже не удастся заехать домой попрощаться с  женой. Да и к длительной поездке я был совсем не готов. У меня с собой, естественно,  не было не только никаких личных вещей,  но и просто продуктов и  сигарет  в дорогу.

     Было уже около 22 часов и в завершении беседы мне,  наконец, объяснили, что наш экипаж посылают для выполнения  важного правительственного задания,  на какой срок – пока неизвестно и куда пока тоже сказать  не могут.  Хотя по секрету, не для распространения, это будет Афганистан, Кабул.  Боевая задача, в рамках, естественно,  моей компетентности будет мне поставлена на месте.  В  заключении генерал спросил,  согласен ли я ехать и там, в командировке добросовестно выполнить свои обязанности. На что,  конечно же, я  ответил утвердительно.
- Ну, что же,  командир, - сказал  генерал–лейтенант командиру части, -
- тогда давай сейчас отправим нашего старшего лейтенанта  домой.
- Вы далеко живете отсюда? - спросил он меня.
-  в часе езды на автобусе, товарищ генерал-лейтенант.
- Поезжайте домой, переоденьтесь, возьмите нужные вещи и попрощайтесь с женой.
- Дайте  ему свою машину. – обратился он к подполковнику, 
-  А в четыре утра  пусть ваш водитель заедет за ним и привезет обратно. Все же неизвестно, когда он теперь сможет вернуться.  Да, и только жене ни слова о месте вашей командировки, понятно?
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант,  спасибо, - поблагодарил я.

    Добравшись на УАЗике домой,  я  быстро собрался и, едва  приложил голову к подушке, как зазвенел  будильник. Быстро одевшись в полученную на складе гражданскую одежду, вышел на улицу.   

      Минут через 30 мы были уже  у части.  Готовая  к маршу на аэродром Чкаловский  колона машин,    ждала меня при выезде из автопарка.
      После такой привычной за 4 года тяжелой шерстяной офицерской  повседневной  шинели  и хромовых сапог, в  легком, почти невесомом  пиджаке с галстуком, кашне  и демисезонном  пальто со шляпой,  с казавшимися совершенно нелепыми,   висевшим под пиджаком пистолетом  в кобуре на широком офицерском ремне и автоматом со складывающимся прикладом на  плече, я чувствовал себя совершенно не в своей тарелке.   На улице с утра выпал небольшой снег и слегка  подморозило, но,  несмотря,  на легкую осеннюю гражданскую одежду,  холода не ощущалось.    Я занял место старшего в кабине большегрузки,  колона тронулась и за окнами УРАЛа  замелькали унылые слегка припорошенные только что выпавшим снегом  дороги и улицы. 

     Перелет  должен был проходить  на двух транспортных самолетах. В  огромном  ИЛ-76 летел наш экипаж и большегрузная станция.  А  во втором самолете,   АН -12 – электропитающая станция  в обычном  КУНГе (кузов унифицированный нулевого (нормального) габарита. Тип закрытого кузова-фургона для грузовых автомобилей связи, на шасси ЗИЛ 131).    Загнав  машины  в самолеты,   мы закрепили  их растяжками.  Я построил  экипаж, доложил  о готовности к отправке  сопровождающему офицеру. Нам выдали загранпаспорта и   полковник Селезнев,   сделал последний инструктаж,  наконец,  официально  сообщив о  пункте  назначения – аэродром Кабул. Солдатам впредь на время перелета  было приказано  обращаться ко мне по имени- отчеству, а мне и лейтенанту Русолу к ним по именам и  фамилиям.  Употребление воинских званий, пункта назначения и принадлежности к вооруженным силам категорически запрещалась.  Было приказано каждому еще раз  проверить отсутствие при себе каких–либо  документов или записей,  свидетельствовавших о принадлежности к Советской армии. В случае чрезвычайных ситуаций, при контакте с любыми иностранными должностными лицами,  мы должны были говорить,  что являемся советскими гражданскими  специалистами:  воспитателями детских садов и направляемся в Кабул  на работу в детские дошкольные учреждения по просьбе афганского правительства.

    Нам еще раз напомнили,  что в случае внезапной посадки в незапланированном месте, о чем мне должен был сообщить командир корабля,  мы  обязаны  были, под моим умелым руководством,  уничтожить всю секретную технику с помощью имевшихся на станции средств уничтожения. Папку с документами «Особой важности»  мне необходимо было держать при себе,   вместе с шашкой для их уничтожения и парой гранат Ф1. Солдаты   кроме автоматов взяли с собой  два цинка  с патронами.  Оружие могло понадобиться для  охраны  документов в Ташкенте. Там планировалась промежуточная посадка и отдых  экипажа самолета.   Поскольку на высоте несколько тысяч метров, на которой мы летели, температура была ниже нуля,  полковник Селезнев  дал команду слить в автомашинах воду.  Все  указания по организации связи и выполнения конкретной  задачи я должен был получить в  Кабуле от начальника  узла связи Главного военного советника   полковника Назарова, который должен был встретить нас там на аэродроме.
         На этом инструктаж был завершен,  и мы,  попрощавшись с провожающими,  разместились в герметизированном отсеке ИЛа,  на двух располагавшихся напротив друг друга  скамейках для сидения. 

    Полет до Ташкента  прошел  без каких-либо приключений.   После  приземления  командир корабля предложил нам выйти из самолета. Вылет в Кабул откладывался на время, необходимое   для отдыха летчиков.  Оставаться кому-либо  в самолете  было  не положено, и я сдал под охрану опечатанные двери самолетов караулу аэродрома.

       Несмотря на наш одинаковый грозный  внешний вид  и автоматы на плечах,   в гостинце аэродрома  никто не обратил на нас никакого внимания. Видимо, мы были уже не первыми «воспитателями детских садов»,  которые в ней  останавливались проездом. Нашему экипажу выделили два номера. Я разделил ребят по комнатам и, назначив дежурного, приказал нести охрану и следить за временем. Во избежание недоразумений, категорически запретил кому бы то ни было покидать помещения. Лётчики сами должны были зайти за нами после отдыха.  Впрочем,  все ребята были сильно  уставшие,  «насмерть»  заинструктированные   и настолько проникнутые важностью возложенной на нас интернациональной миссии, что  других желаний, кроме сна, ни у кого не возникло.

   Расстелив постель и раздевшись,  я с удовольствием растянулся на белоснежных  простынях. И хотя в последнюю ночь поспать удалось всего несколько часов,  сон не шёл. 
В голове прокручивались мысли о том, что нас  ждет в Кабуле и смогу ли я  выполнить стоящие перед нами задачи с совершенно неопытным экипажем. Их гражданские и военные специальности  были очень далеки от требуемых. К  примеру, один из солдат  был по воинской специальности электриком-дизелистом,  он попал к нам из  электропитающего подразделения  части, другой  на гражданке  работал  трактористом, третий  комбайнером в колхозе. Примерно такими же  специальностями  обладали и другие. 
    Можно было только гадать,  какие трудности нас  ожидают и  как мне одному придется их успешно преодолевать. Фактически  предстояло с нуля самому  обучить  экипаж станции с той лишь особенностью, что в Кабуле,  очевидно,  не будет  ни учебных классов, ни  возможности  тренироваться  между собой, отрабатывая  навыки вхождения в связь. Учиться придется на действующей связи, когда любая ошибка кого-то из членов экипажа была чревата огромными неприятностями, как это происходило обычно на крупных учениях.  При обеспечении связи руководству вооруженных сил, или Штабу руководства, как у нас  называли  руководство ВС СССР,   по  малейшему  сбою или  перерыву связи назначалась комиссия из управления начальника связи Вооруженных сил,  досконально изучавшая и делающая вывод,  по чьей вине  этот сбой или перерыв произошел. И не дай бог, если это происходило  во время разговора должностного лица высшего  ранга: министра обороны, начальника Генерального штаба, или их замов.  В этом случае  виновных ждали  очень большие неприятности, вплоть  до отстранения от должности. Результаты расследования всегда докладывали непосредственно маршалу войск связи А.И. Белову, который делал  резкие выводы. Рассказывали, что как-то на  одном из учений  вышел из строя спецкоммутатор ЗАС  в  совершенно новой  аппаратной связи, накануне  полученной с завода. Маршал тут же приказал уволить в запас старшего военпреда на предприятии-изготовителе этого оборудования.  Хотя возможно   последний, при всем своем огромном желании  не мог бы лично обеспечить стопроцентную надежность выпускаемых средств связи. 
     Лейтенанта Сашу Русол мне пришлось исключить из числа своих возможных помощников, так как он прибыл в часть из училища лишь в июле прошлого,  78-го года,  был назначен командиром 3 взвода и занимался обслуживанием только  коммутационного  оборудования и  автомобильной техники подразделения.  Я прекрасно понимал, учитывая свой личный опыт, что его навыки  работы  на аппаратуре близки к нулю.  Дальнейшие события показали, что беспокоился  я не зря.   
        Поспать в конечном итоге так и не удалось,  и вскоре мы снова заняли  свои места в самолете,  продолжив  полет. 

     Перелет из Ташкента в Кабул проходил на высоте несколько тысяч метров при полной безоблачности,  и я с интересом рассматривал проплывавшие под  крылом,   казавшиеся  совершенно безжизненными,   однотонные горные пейзажи Афганистана. При приближении к Кабулу  горы резко сменились  коричневыми  голыми  полями  и  такого же цвета  низкими  глинобитными  постройками  с плоскими крышами.   Самолет вдруг резко пошел на посадку и  пробежав по взлетной полосе,   остановился. К моему полному удовлетворению полет прошел без происшествий, в чем я в глубине души и не сомневался.  Слишком маловероятной  казалась тогда возможность сбиться с пути, или совершить вынужденную посадку в незапланированном месте, да еще во вражеском окружении.
     Много лет спустя, я понял что был в этом совершенно не прав, случайно натолкнувшись на воспоминания Разживина А.Е., рассказывающие о случае, который произошел с связистами узла связи Главного военного советника (УС ГВС)  в ДРА  в несколько схожей ситуации, но намного  позже, через 7 лет  после моего полета. Разница была только в маршруте, количестве техники и средств уничтожения. Полагаю, будет интересно привести этот рассказ  в  сокращении.   

   В 1987 г.  в СМИ появилась информация о том, что наш самолет с людьми и аппаратурой на борту по ошибке сел на территории Ирана.  Он  был захвачен властями,  но в результате переговоров  через некоторое время люди  были переданы нашей стороне.  Именно в этом  самолете находились связисты УС ГВС в ДРА.
    С самолетом Ан-26 наших ВВС  в Заранж (находится на крайнем юго-западе Афганистана в 5 км от иранской границы), был отправлен  комплект новой аппаратуры. Груз сопровождал зампотех узла связи майор А. Дудин в сопровождении прапорщика и двух солдат. Они должны были передать на точку, находящуюся в 500 метрах  от взлетно-посадочной полосы, аппаратуру и вернуться в Кабул. Однако из-за ошибки штурмана самолет сел не в Заранже, а на территории Ирана в Замане, в 10 километрах от границы. Летчики даже не обратили внимания на то, что садятся на бетонную полосу (в Заранже она была глиняной). Удивление вызвал лишь факт того, что никто не пришел встречать груз. С этой претензией несколько человек направились к будке в конце аэродрома. Были все с оружием, но без знаков различия. Работник аэродрома, находившийся в будке, онемел от неожиданности при виде вооруженных людей в чужой форме. А наши лишь увидев на стене портрет Хомейни, стали понимать, что это чужая территория. Тут вспомнился и инструктаж о том, какая местность и взлетно-посадочная полоса в Заранже. Выйдя из будки, быстро пошли к самолету (бежать не решились, чтобы не привлекать излишнего внимания). Забрались в самолет, стали выруливать на полосу для взлета. Но в это время её уже перекрыли машинами.  Самое печальное заключалось в том, что о случившемся невозможно было сообщить своим. В самолете не работала радиостанция. Иранцы  предложили  покинуть борт. Как потом рассказал майор Дудин, наши отказались выходить, сказали, что приземлились здесь по ошибке, попросили разрешить взлет, затем стали требовать нашего консула. Иранцы ответили, что  консул у телефона, а телефон в будке. Но было понятно, что  стоило лишь открыть дверь, как самолет захватили бы, а на борту находилась секретная аппаратура.  Через несколько часов вблизи приземлился  самолет. Думали, что это прилетел консул или представитель посольства. Но это, как позже выяснилось, прибыл иранский спецназ - группа захвата. Хоть была уже глубокая ночь, никто не спал. Приготовили аппаратуру и документацию к уничтожению, замотали изнутри все двери. Приготовились на всякий случай к обороне самолета.  Началась стрельба. Вдоль бортов и иллюминаторов полетели очереди трассирующих пуль, создавая эффект запугивания. Спецназовцам удалось забросить в самолет несколько дымовых шашек и гранат со слезоточивым газом. Дышать стало невозможно, загорелись парашюты. Деваться было некуда. Задыхаясь от газов, все под руководством Дудина стали разбивать аппаратуру молотками, обливать ее и документацию спиртом и поджигать. По словам связистов, первыми не выдержали летчики и открыли двери. В них  тут же влетели спецназовцы в защитных масках, обезоружили, скрутили и выволокли всех из самолета. Штурман, по вине которого произошла ошибка, застрелился в кабине. Всем завязали глаза и уложили лицом на бетонку.  Операция была проведена молниеносно. Иранцы сразу же стали тушить самолет, но все важное к этому времени уже сгорело - самолет внутри успел выгореть дотла. Всех оказавшихся в плену летчиков и связистов вначале посадили вместе в круглой бетонной башне без окон и дверей, затем разделили. Сутки не кормили, затем стали давать какую-то баланду и по одному выводить на допрос. В соответствии с инструкцией, полученной от командира части накануне вылета, каждый четко назвал свою фамилию, имя, отчество, что в последующем им и помогло. Все заявили, что сопровождали какой-то груз, а какой груз - никто не знает.
   В это время в Кабуле  искали пропавший борт.  Обзвонили все аэродромы, все инстанции. Узнавали, нет ли сбитых самолетов. Но поиски результатов не принесли. Доложили в Москву. Москва ответила -  можете  не искать. Самолет  в Иране и есть сведения, что личный состав выполнил все, что должен был выполнить в экстренной ситуации. На правительственном уровне удалось договориться о возвращении людей на родину. Фамилии, заявленные на переговорах нашей стороной, полностью совпали с теми, которыми назвались наши военнослужащие на допросе. Из Тегерана их отправили в Ташкент, затем, через некоторое время, опять в Кабул. Дослуживать. Разумеется  все военнослужащие получили в плену серьезные психологические травмы и нуждались в длительной реабилитации. Но в то время об этом никто не думал. По иронии судьбы, в тот самый день, когда самолет приземлился в Иране, в Москве был подписан приказ о присвоении майору Дудину очередного воинского звания. Сразу же после этого случая из Москвы прилетела специальная комиссия для проверки  узла связи. Недостатки искали долго и упорно, но крамолы не нашли. Все инструктажи проводились, росписи были поставлены. Да и в самой ситуации были виновны не связисты.  Они-то точно выполнили инструкции. Поэтому было сказано, что в целом все нормально, и начальнику узла всего лишь было объявлено служебное несоответствие, на всякий случай.
Прочитав этот рассказ,  я обратил внимание,   как по-разному оценивали в разное время в нашей Советской армии действия людей. В одном случае где-то в Сирии, или Египте,в 70-е годы, за подрыв одного комплекта секретной аппаратуры прапорщика наградили орденом Красной звезды, а спустя 15 лет за уничтожение секретной аппаратуры и документации связистов просто не наказали. Но вернусь к моему рассказу.

     Смолкли двигатели,  опустился  большой   люк в грузовом отсеке. Мы вышли  через него на бетонку. Где-то вдалеке стояли военные самолеты,  виднелись  машины,  палатки и возле них  крутились какие-то военные в незнакомой  серо-зеленой форме.  Судя по всему,   афганской армии.  Через некоторое время двигатели выключили  и стало совершенно тихо.
 - Итак,  торжественной встречи  не получилось. Нет ни ликующих толп местных жителей, ни цветов, ни,  в конце концов, даже  оркестра,   - подумал я,  с интересом  осматривая незнакомую местность.
- А где же этот начальник узла? Сказали, что он сам подойдет, но никого нет. Ну, что ж, будем ждать…

   Минут через пять в противоположном конце взлетного поля, где виднелись какие-то постройки,  показался мчащийся по бетонке на полной скорости УАЗИк.  На полосе  кроме наших двух самолетов  больше ничего не было и, очевидно,   машина направлялась к нам.  Приблизившись, УАЗ   резко  затормозил. За рулем сидел довольно молодой   мужчина славянской  внешности в  расстегнутой  коричневой кожаной куртке  с меховым воротником, под которой была видна незнакомая зеленая  военная форма (как потом оказалось советник афганских ВВС , советский генерал).  Он  был явно чем-то озабочен,  деловит и, судя по тону,  привык отдавать приказания. 
- Чего сидим? Немедленно разгружаться! Самолет нужно срочно  отсюда убрать…– громким командирским голосом потребовал он от командира корабля и, не выходя из машины и не назвав себя,  обратился ко всем.
- Кто старший? Откуда вы?
-  Я.   Вообще то нас тут должны встретить. Мы из Москвы. – ответил я, тоже  не называя себя.
- А чтобы выехать нам нужно вообще-то воду залить в машины.
В ответ он выругался  и,  резко развернувшись,  так же стремительно умчался.

   А еще минут через 5-10 вдали показались  ГАЗ-66 и УАЗ, которые также  на предельной скорости неслись в нашу сторону.  Приблизившись,  они  остановились у крыла самолета,  и из УАЗика   вышел  невысокого роста плотный,   и,  как  мне  тогда показалось, довольно пожилой  человек с усами.  Его внешность  чем-то ассоциировалась  с образом  старого большевика из известных фильмов о Ильиче.  Такой же с виду добродушный, но с твердым характером. Одет он был в темно серый костюм из плотной твидовой ткани с галстуком. Как оказалось, это и был полковник Назаров. Узнав, что я  старший, он  приказал  немедленно выводить машины  из  самолетов. На что пришлось ответить, что мне для начала нужно залить в них воду, которую слили еще в Москве.
-  А почему не залили канистры?  Нужно было в Ташкенте хотя бы их залить. А где я вам теперь здесь  воду найду? – негромким, но очень характерным с хрипотцой жестким голосом  выговаривал он мне.
- И о чем вы себе думаете? Вы что сюда приехали на прогулку? Здесь война идет. Надо скорее отсюда убираться. Вон сейчас генерал  Д. приезжал?  Объяснил,  что нужно срочно отсюда уезжать?    

    Я попытался  сказать,   что в Москве  мне  никто не ставил никаких конкретных задач. Как раз,  наоборот,  на все мои вопросы следовал однозначный ответ, что все будет доведено здесь, после прибытия к месту назначения. Но Назаров  уже отвернулся, давая указания приехавшему с ним человеку в  афганской  серо-зеленой форме,  как потом оказалось прапорщику.
- …  поезжай срочно в аэропорт,  поищи там где-нибудь воды и обратно.
Пока ждали воду, Назаров  расспросил  меня, сколько нас, какую технику я привез и готов ли я к маршу.   А  мое сообщение, что мы еще не вскрыли цинки с патронами и не все солдаты снарядили магазины,  кроме тех, что были в двух автоматах, привело его в ярость.
- Вы что старший лейтенант, белены объелись, чего ждёте? А если на вас сейчас произойдет нападение?
Вы вообще соображаете,  куда приехали?…  А как собирались совершать марш?
 - Нет,   товарищ полковник, меня  конкретно никто не ввел в курс дела по поводу обстановки. Что и в каких условиях нужно будет делать. Сказали, что всё это я узнаю здесь, от  вас. Мне даже официально до последнего момента не назвали места назначения. А для охраны техники и документов у меня есть вообще-то пара автоматов со снаряженными магазинами.
 - Ну, так, немедленно дайте команду  снаряжать все магазины! Быстро! Всем, всему экипажу  срочно  вскрыть цинки  и набивать магазины!
    Солдаты по моей команде  бросились  в станцию за цинками и, вытащив пару коробок,  стали  снаряжать магазины автоматов.

     Наконец, после того как вернулся прапорщик с канистрами воды, магазины были снаряжены, и все было готово к маршу,  колона двинулась в путь.  Впереди шел УАЗик с Назаровым, потом мои две станции и в конце колоны  ГАЗ-66 с прапорщиком, в кузове которого  находился  солдат с узла связи  в серой афганской форме стоявший  с пулеметом  на сошках на крыше кабины. 
При посадке в машины,  Назаров приказал во время марша  ни в коем случае  никому не останавливаться,  а в случае  непредвиденной остановки,   быть готовым  оборонять станцию имеющимися средствами, открывая огонь и никого не подпуская к машинам.

   Выехав с территории  аэродрома,  колонна двинулась по длинному прямому шоссе. И если на аэродроме  на глаза то и дело попадались люди в незнакомой, афганской полевой форме, то вдоль дороги местность была почти безлюдна. Особой  опасности  как-то  не ощущалось.  Стояла теплая солнечная погода, соответствующая по московским понятиям середине сентября.
   Минут через тридцать мы свернули по кругу налево  и, проехав несколько сотен   метров  вдоль таких обычных наших советских пятиэтажек-хрущевок,  повернули направо.  Проехали еще метров двести-триста по дороге и, снова повернув направо,  въехали в ворота.  Стоявший возле них  в караульной будке,  боец в афганской форме,  с АК старого образца, с деревянным прикладом,  как потом оказалось,  афганец из части охраны,  молча проводил наши машины  равнодушным взглядом. 

    Узел связи располагался на небольшом стадионе,  окруженным невысокими трибунами,  в  центре которых имелись еще одни большие железные ворота,  через которые можно было попасть на поле.  В десятке метров от  стадиона,  вдоль его трибун  шел  длинный забор из толстых  железных прутьев на каменном основании. За ним находилась дорога, а за ней тоже за забором виднелись какие-то  красивые каменные здания европейского вида.   
Как потом оказалось,  это было посольство США в Афганистане. Справа от него располагалось «Радио Афганистана».
   Чтобы попасть на место,   нам нужно было объехать стадион  слева и проехать  через черные железные ворота. Но поскольку расстояние между воротами  и забором для совершения правого поворота  седельным тягачом  УРАЛ- 375 с огромным прицепом  было маловато,  сразу въехать нам на стадион не удалось. А когда  водитель попытался сдать машину назад, чтобы вписаться в поворот, её  двигатель  вдруг дернулся и заглох.
      Молодой солдат  из нашего экипажа,   впервые сидевший за рулем машины,  попытался  еще несколько раз ее завести,  но ничего не получилось. Покопавшись в двигателе, развел руками. Разозленный в очередной раз,  Назаров вызвал  прапорщика,  судя по всему,  автотехника узла.  Тот появился через несколько минут,  и тоже  долго пытался завести машину,  но,  убедившись в  бесполезности  этой затеи,  принялся копаться  в двигателе.
          Время шло, и пока  пытались отремонтировать  УРАЛ,   я молча прохаживался  на трибуне вдоль сидений для зрителей.         Минут   20 ко мне  снова подошел  Назаров. Явно нервничая, он  опять набросился  на меня с  упреками.
- Вы вообще-то давно служите в части?
- Пятый год пошел, товарищ полковник.
- Тогда почему такая безответственность? Вы, что не поняли, куда приехали? То вы забыли воду залить, то магазины не снарядили?   Кто вас вообще готовил сюда?  Это ваша машина? Вы начальник станции?
- Я,  товарищ полковник.
Почему машина оказалась не готова к эксплуатации?
- Но, товарищ полковник, меня вообще вызвали  и стали готовить к отправке только день назад,  а станцию мне всего лишь показали издали и дали расписаться за ее получение, ни проверить что-либо, ни посмотреть просто не было возможности. Да и вообще станция то на гарантии. Ее недавно получили с завода. Пару месяцев всего. Так что, мы по идее, товарищ полковник и не имеем права даже сами и в двигатель то лезть…
-   … плевать мне,  что вы имеете,  или не имеете. Вы понимаете,  куда Вы приехали? Вы хотя бы знаете,  какую и к какому сроку вам нужно выполнить  боевую задачу?
- Никак нет, товарищ полковник! Я Вам уже докладывал: мне сказали, что все,  что касается боевой задачи и предназначения станции мне  расскажут здесь!
-  ….! Так вот, старший лейтенант! Вам надлежит организовать канал засекреченной связи  с аэродромом Баграм  к 18 часам с вашей станции, второй канал  - с узлом связи ГШ (Генерального штаба), с возможностью транзитного соединения двух каналов и выхода с коммутатора ГШ  на Баграм.  А  мне лично маршал приказал доложить ему в 18. 00  об организации этой связи.   А сейчас уже    семнадцать пятнадцать. Вы понимаете,   какие неприятности вас ждут, если этого не произойдет?
- Нет, товарищ полковник. Я  то этого не знал.
- Так вот, теперь знаете.   Сколько вам необходимо времени для развертывания станции и организации связи? 
- Товарищ полковник, по нормативам нам отводиться для развертывания станции  и вхождения в засекреченную связь 90 минут, при наличии всего экипажа. Однако это при уже проверенных каналах связи. Если каналы связи хорошие, то войти в связь можно будет сразу же  -  для этого нужно всего несколько минут. Ну, а если  нет, то пока не настроят   каналы связи. Кроме того, товарищ полковник,  это время для полностью укомплектованного экипажа. А у меня  ни один солдат не только не работал на аппаратуре раньше, а даже в глаза ее не видел… 
- Как это? Почему?
Я рассказал ему о том, что при отправке мне были выделены люди совершенно других отделений:  электропитания,  дальней связи, и даже радисты,  и мало того, что они были еще совсем молодые,  только после учебного подразделения (в часть солдаты поступали после обучения в течение 6 месяцев в учебном батальоне связи, в где приобретали соответствующую воинскую специальность связиста),  так еще готовили их по совершенно другим  специальностям.
Назаров  замолчал и задумался.
- Но  у вас же  есть лейтенант….-  напомнил он.
- Лейтенант Русол  только год в отделении после училища, он был командиром третьего взвода, то есть работал все это время на коммутаторе и кроссе,  и  сам еще как следует не знает нашу аппаратуру. Так что от него помощи  никакой. 
    Услышав это, начальник узла  как-то сразу  помрачнел,  и, махнув рукой,   отошел в сторону.  Видимо, наконец,  ему стало понятно,  что как  начальник станции,  я  хоть и отвечал формально за  техническое состояние вверенной мне техники,  реально  мог мало что изменить.   

   Но на этом наши неприятности не закончились. Чтобы сократить время на развертывание станции, я попросил Назарова дать команду подготовить  для неё электропитание, так чтобы можно было после постановки машины на  место, сразу же и подсоединить уже проложенные питающие кабели. Но тут вдруг выяснилось, что    электропитающая,  которую мы привезли с собой, была,  оказывается,   предназначена, непосредственно  для питания моей большегрузки. Зная же, что по типу вырабатываемого напряжения, одна к другой совершенно не подходили, я совершенно уверенно полагал,  что везу ее в Кабул для питания какой-то другой аппаратуры.  Кто именно, какой великий стратег и специалист в управлении начальника связи ВС СССР сообразил послать со мной эту совершенно бесполезную в данном случае электропитающую аппаратную, можно было только  догадываться.  Видимо он  не совсем добросовестно изучал в свое время тактико-технические характеристики поступающей в войска новой техники ЗАС. 

     Назаров тем временем разъярился не на шутку и пообещал назавтра  направить в Москву донесение по поводу всех этих безобразий и особенно по поводу электропитающей,  которая фактически оказалась не нужной   на узле связи.   Для питания всей его техники вполне  хватало мощности уже имевшихся агрегатов. 
      Время шло,  а машину все еще не могли завести.  Застряв  в воротах, она фактически  заблокировав въезд и выезд на стадион. Никто не мог придумать, как ее затащить  на подготовленное место.   По молчаливой сосредоточенности и постоянному курению было видно, что Назаров сильно переживает. Он еще раз  подошел ко мне и уже в более дружелюбном тоне попросил  постараться успеть войти в связь до установленного маршалом времени.   Наконец,  прапорщику удалось все-таки обнаружить неисправность и высоко подняв неисправный узел,  он показал его  Назарову: 
 – Товарищ полковник, это заводской дефект в карбюраторе…
Я многозначительно посмотрел на Назарова и  промолчал. 

    Машину, наконец,  завели. Станцию  поставили   в ряду других аппаратных,  под маскировочной сетью, покрывавшей полностью весь узел связи,  а  я приступил к её развертыванию.  По моим командам солдаты бегом разматывали кабели и прокладывали их к каналообразующим станциям,  я подключал их к кабельным вводам.   После  того как все кабели были подключены,   стал готовить аппаратуру  к вхождению в связь.   Тут  пригодились постоянные тренировки  при подготовке к сдаче на классность, которыми мы постоянно мучили себя  на бесконечных тактико-специальных занятиях в учебных классах и в лесах Подмосковья: под Долгопрудным, в Черной Грязи  и  на  учениях!  Все «старые» старшие лейтенанты в нашем подразделении  считали своим долгом не только получить квалификацию мастера связи, но на самом деле  ей соответствовать  и относились к сдаче нормативов на классность самым  серьезным образом!  Безукоризненно владеть своей специальностью  было для нас не только  принципиальным и обязательным,  но и престижным.  Всему личному составу нашего подразделения было прекрасно известно,  кто из офицеров,  как работает  на аппаратуре. Это хорошо было видно на учениях, на боевых дежурствах  в процессе работы на действующей связи. Командиры  взводов  Анатолий Сорокин, Николай  Мельников, закончившие командные училища связи, прибывшие  в отделение на год раньше меня, получили отличные навыки работы на технике.  Для  Николая    вообще,  казалось,  не существовало никаких  личных дел, только интересы службы.   Он к тому же был еще  не женат,  и раннего утра до глубокой ночи   находился  в казарме с подчиненными. А уж отработка нормативов на аппаратуре  было для него, да и для всех нас,   святым делом. Нам с лейтенантом Валерой Пустоутенко, закончившим высшее военное инженерное училище пришлось уделить много времени, чтобы догнать сослуживцев. Все мы   гордились, что служим на узле связи Генерального штаба. Это  обязывало быть самыми лучшими специалистами ЗАС в войсках связи. В то время, если где-то в стране проводились крупные учения, на которых организовывалась засекреченная связь  с Высшим командованием Вооруженных сил, туда на помощь местным офицерам и прапорщикам всегда оправляли  офицеров  нашего подразделения. И нам никогда не удавалось встретить  в какой-то части связи  специалистов со значком «мастера связи»  по нашей специализации. 

     Подготовив аппаратуру к вхождению в связь,  я подключился к каналу связи и,  как ни странно, очень  быстро вошел в закрытый режим.  Связь была установлена со всеми корреспондентами, а до установленного срока оставалось буквально несколько минут. Выскочил  из станции, я  подбежав к Назарову, который всё  прохаживался вдоль рядов на трибуне стадиона  и доложил о выполнении поставленной задачи.  Явно не ожидая,  что все  удастся так быстро сделать, он  бросился к коммутатору.

   Я  соединил его сначала с нашей станцией в Баграме, а потом с дежурным офицером  спецкоммутатора  в  Генштабе и с генералом - начальником действующей связи за границей.    
       Поговорив с Москвой и,  убедившись,  что  качество  связи транзитного канала соответствует норме, Назаров попросил  соединить его с маршалом связи и  доложил А. Белову о прибытии в Кабул нашей станции  и об организации  закрытого канала между Кабулом и Баграмом. В ответ тот видимо поздравил полковника с успешным выполнением  задачи. 
–  Служу Советскому союзу. Спасибо,  товарищ маршал,  - сдержано ответил Назаров.
Он оставался, как  обычно,   невозмутимым,  внешне совсем не проявив  особой радости  по  поводу того, что все закончилось благополучно.  Я тоже был доволен,  хотя несколько  уязвлен необоснованными придирками полковника ко мне и сдержанностью.  В конечном итоге всякое могло произойти, как и на любых учениях, когда в результате каких- то случайностей,  например, плохого качества каналов,  или неисправностей  аппаратуры,  вхождение в связь могло задержаться на неопределенное время.

   Сухо он также сообщил мне,   что маршал просил передать всему экипажу  благодарность.
Уже намного позже, когда начальник узла  уехал  по  болезни  досрочно в Союз,  от его зама я случайно узнал, что  помимо благодарности тогда, маршал сообщил  Назарову о представлении того за безупречное выполнение поставленной задачи по своевременному установлению чрезвычайно важной связи к ордену Красной звезды.

На фото группа офицеров узла связи ГВС в ДРА на узле связи Главного военного советника в 1981 г.

Афганистан, Кабул 27 декабря 1979-го

Из сборника "Афганистан 1979-1982. Воспоминания связиста".
Продолжение, начало см. "8 декабря 1979-го. Дорога в Афганистан".

 "День и ночь безразлучно с боевым автоматом,
  Пистолет за ремнем, как братишка родной."

                Слова из популярной в ДРА песни "Здесь 
                под  небом чужим",1980г. автор и исполнитель Ю.И.Кирсанов               

       К декабрю 1979г. узел связи Главного военного советника располагался в Кабуле в бывшем офицерском клубе афганской королевской армии  уже более полутора лет. Службу на нем несли в основном офицеры, прапорщики и солдаты нашего  полевого узла связи Генерального штаба. После прибытия в начале декабря на узел нашей станции Т-222ПУ,  мне  необходимо было организовать на ней нормальную круглосуточную работу и регулярное техническое обслуживание  входящей в нее аппаратуры  ЗАС  (засекречивания телефонных переговоров)   гарантированной  стойкости – «Булава».  То есть обеспечивать  проведение  совершенно секретных переговоров Генеральному  штабу ВС СССР  в Москве с аппаратом Главного военного советника в Кабуле.  А так как эта связь была единственной такого рода в то время в Афганистане, понятна и степень ответственности, которая на меня возлагалась.  Вначале пришлось выполнять обязанности всей дежурной смены самому, чередуясь с Володей Москаленко, который стал прапорщиком  буквально накануне прибытия нашего узла  в Кабул, в мае 78-го, сразу же после победы в Афганистане  апрельской революции и прихода к власти   Тараки.   Через полтора года, в конце 1979-го, Володя был уже опытным специалистом. До армии он был радиолюбителем  и  мог при необходимости устранить некоторые неисправности в аппаратуре.   Жил он  за территорией узла связи, в так называемом общежитии для офицеров и прапорщиков:  четырехкомнатной квартире в пятиэтажке в новой части «советского», как его тогда называли,   микрорайона Кабула.  В нем жили вперемежку  семьи афганских  военных и государственных служащих ещё, а также  наши советники, военные и гражданские, многие со своими семьями.

       Мне же полковник Назаров запретил  покидать расположение узла и я фактически  постоянно находился в станции, в основном работая на  коммутаторе, т.к.  солдаты экипажа не имели  необходимых навыков работы телефонистами вообще,   не говоря уже о работе с абонентами генерального штаба. Кроме того,  через двое суток на третьи я  заступал на дежурство  дежурным помощником начальника узла.  Питался вместе с дежурной сменой, а спал в КУНГе  машины  для отдыха экипажа станции космической связи,  не раздеваясь.   Главной  задачей было обучить подчиненных обслуживать   коммутатор и организовать после этого на нем круглосуточное дежурство в составе дежурной смены.   Порядок обеспечения засекреченных переговоров гарантированной стойкости в те годы  был определен подробными и строгими должностными инструкциями, любое нарушение которых было чревато крупными неприятностями не только для меня и нашего экипажа, но и для руководства войск связи центрального подчинения в целом.  А тонкостей при этом было достаточно много.  Например, дежурный телефонист обязан был обеспечить в первую очередь разговор  должностному лицу более высокого ранга. Если в этот момент по каналу связи разговаривал другой абонент, ниже по должности,  необходимо было подключиться к нему  и попросить разрешения  прервать разговор, со словами; «Товарищ генерал- полковник, канал связи необходим для генерала армии Сидорова, разрешите Вас  разъединить?»  После чего в случае согласия,   переключить канал  на вышестоящего  начальника.  Разумеется,   не все генералы  воспринимали подобную просьбу доброжелательно, особенно когда их звания или должности были равнозначными   тем начальникам, ради которых разрывался их разговор. Поэтому  нужно было научить телефонистов для начала  хорошо разбираться в должностях  наших  абонентов,  что иногда было трудно даже для опытных офицеров связистов.  Чтобы исключить ошибки на узле связи «Рубин» ( позывной узла связи генерального штаба ВС СССР в Москве)   в состав дежурной смены входил  даже  дежурный офицер по «спецкоммутатору».  В его обязанности  входило  непосредственное обеспечение переговоров высшему руководству ВС СССР, то есть по заказу высшего должностного лица вызов, или поиск необходимого ему  генерала и соединение их для переговоров.  Однако бывали случаи, когда  телефонисту необходимо было самому обеспечивать соединения и принимать решение на разъединение.  Нашими абонентами могли быть в первую очередь все высшие должностные лица Минобороны и Генерального штаба:  начальник ГШ, его заместители.  Кроме того,  через наш коммутатор также  разговаривали  и руководители комитета государственной безопасности, включая  Ю.А. Андропова и  высшие партийные руководители,  включая Леонида Ильича.  Часто звонил и сам министр -  член Политбюро КПСС, маршал  Советского Союза Устинов Д.Ф.  ( см. например воспоминания      генерала армии А. Майорова  «Правда об Афганской войне» ). Конечно,  для передачи секретных сведений в то время использовались и другие виды связи, например телеграфная, но понятно, что высшее руководство вооруженными силами СССР ею  для оперативного обмена информацией в конце 70-х годов  уже не пользовалось.    

       Только где-то  недели  через  две круглосуточной работы  я смог доверить самостоятельное обслуживание коммутатора своим подчиненным. Полковник   Назаров  наконец то  разрешил мне поселиться,  как и всем офицерам и прапорщикам узла, в офицерском  общежитии .  Хотя  там  я фактически только  ночевал  в свободные от  дежурств  ночи.      

      Почти круглосуточная  напряженная  работа  не позволяла задумываться о  происходящих  вокруг событиях.   Советские газеты, поступавшие к нам почтой через посольство СССР  с большим опозданием,  содержали  новости  в мире и Союзе в целом, но естественно не касались подробностей афганских текущих событий.  Судить о том, что происходит в городе,  стране,   в афганской армии можно было в основном только по  рассказам  дежуривших с оперативным дежурным Главного военного советника (ГВС) переводчиков,  во время совместных перекуров. 
Ребята были фактически в курсе всего, что происходило в городе и афганской армии, а их  рассказы были всегда интересными. Отправляясь рано утром на службу,  я часто  видел,  как из  подъездов нашего дома   аскеры (солдаты  афганской армии) выносили и грузили  на  машины домашние вещи и  мебель. Куда-то переезжали семьи афганских  офицеров и государственных служащих.  Каково же было мое удивление, когда ребята-переводчики  рассказали,   что оказывается  руководивший страной Амин незадолго до моего прибытия в Кабул фактически совершил государственный  переворот,  отстранив  от власти, а потом  и физически  уничтожив (его задушили подушкой люди Амина* ) лидера афганской революции Тараки.  Сторонники  бывшего вождя  подверглись суровым репрессиям. Их в лучшем случае бросали в тюрьму, а их семьи выселяли из домов в  микрорайоне, что собственно мне и приходилось наблюдать по утрам. А в худшем - всех вместе с семьями уничтожали. Полковник    Назаров  жил в одном подъезде и был  знаком с начальником печально знаменитой кабульской тюрьмы Пули Чархи, в которой по слухам жестоко пытали заключенных. Последний  любил хвастаться  тем, что его заведение переполнено бывшими руководящими работниками и даже как-то в середине  декабря пригласил  Назарова  к себе в тюрьму на экскурсию.  Наш начальник естественно под надуманным предлогом отказался.   Переводчики говорили, что в афганской армии процветают  произвол и беззаконие.  Один из них рассказал, как  на его глазах афганский офицер,  собственноручно расстрелял своего личного водителя, чем-то ему не угодившего.  Я был поражен. Естественно возникал вопрос: куда же смотрят наши советники,  почему позволяют эти безобразия и не принимают меры. По рассказам ребят Амин крайне непопулярен в войсках и особенно в офицерской среде. В  молодости  он, якобы учился в Соединенных штатах,  очевидно попал там под влияние ЦРУ и  даже возможно замышлял  антисоветский переворот, планируя  уничтожение  наших  советников и  обращение  к США за военной помощью.       

      С наступлением темноты в городе, вокруг нашего узла связи и жилых домов  обычно поднималась беспорядочная стрельба из стрелкового оружия.  При этом совершенно непонятно было кто ведет стрельбу и куда.   Подъезды  жилых домов в микрорайоне охраняли по два афганских бойца, вооруженных нашими ППШ, или винтовками. Они обычно стояли при входе  в подъезд, а спали  на топчане под лестницей на первом этаже. Там же ели и пили чай.  Окно моей комнаты на первом этаже было расположено как раз справа и чуть выше входа  в подъезд, а  моя стоявшая у окна кровать находилась фактически в нескольких метрах  от  часовых. Первое время от этого я долго не мог заснуть. При открытом окне глубокой ночью, когда вокруг не звучали несмолкаемые очереди автоматов и пулеметов, мне было слышно даже,  как стоящий у входа в подъезд  аскер   переминается с ноги на ногу и звякает оружием.  Это с непривычки  раздражало.  Переводчики  рассказывали,   что  в провинциях часто бывали  случаи перехода афганских частей и подразделений на сторону мятежников.  При этом убивали наших военных советников. Не редкостью были и случаи дезертирства и измены со стороны отдельных  афганских  военнослужащих. Естественно, что  в первые дни с наступлением темноты, когда вокруг поднималась интенсивная стрельба,  сразу заснуть, даже после трудного рабочего дня  было нелегко.  Непонятно было,  насколько можно доверять охранявшим  подъезд часовым, которые прекрасно знали,   в каких квартирах живут советские советники.  Часто возвращаясь в общежитие поздно ночью, я заставал часовых спящими.  И,  судя по всему,  злодеям при желании не составило бы большого труда забросить к нам в открытые окна на первом этаже пару гранат. Ведь в те годы никаких кондиционеров в квартирах и в помине не было, а спать с закрытыми окнами, когда на улице было далеко за 30 градусов было тем более немыслимо.
       К счастью  эта мысль   за два года моего пребывания в Кабуле душманам так и не  пришла в голову. 

     В 81 году, правда,  они всё же додумались провести обстрел «советского»  микрорайона  из гранатометов.  Причем огонь вели  довольно долго, методично расстреливая по очереди  каждый дом. Проснувшись среди ночи от приближавшихся мощных разрывов в соседних домах,  было интересно, но не очень приятно  сквозь сон осознавать,  что разрывы от гранат  звучат все ближе и ближе  к нашему дому.  Вспомнились художественные фильмы о войне.  Вот недолет,  теперь перелет. С ужасом пришло осознание, что следующая граната в наш дом.  И точно! Взрывом вынесло все оконные рамы и стекла в  квартире,  хорошо, что никто не пострадал. И хотя пистолет с патроном в патроннике у меня был всегда под подушкой, а АКМС* под кроватью,  что-то делать, или  куда-то бежать в такой дурацкой ситуации  было неразумно и бессмысленно.  Кроме того, было совершенно непонятно, какова цель обстрела и что последует за ним.
   Ведь опять же, из рассказов о войне можно было предположить, что стреляли перед нападением. Но какими силами? И на кого?
  На улице совершенно безлюдно: безмолвные  затемненные дома, аскеры попрятались кто куда, видно забились под лестницы.
 На следующий день говорили, что одна из гранат попала в квартиру одного из  военных советников в соседнем доме. Пролетела через комнату и разорвалась на кухне. Хорошо. что сам советник с семьей успел спрятаться  в туалете.

      Но все это случилось позже.  А в декабре 79- го года в целом  обстановка  особой тревоги не вызывала и мало чем отличалась от нашей обычной работы  на крупных учениях в Союзе. 

      Утром 27 декабря 1979 г. я сменился с ночного дежурства и  мы с Володей Москаленко  решили поехать на  «Зеленый». Так назывался у советских специалистов небольшой район с фирменными магазинами - дуканами*  в центре города.  Самостоятельные поездки за пределы "советского" микрорайона всем военнослужащим узла связи и их женам,   
   в целях безопасности были категорически запрещены, однако за полтора года службы в Кабуле Володя не раз бывал в центре, пользуясь такси. Для этого не требовалось знание языка. Нужно было только по-русски назвать таксисту место назначения - "Зеленый", а на обратном пути "Советский микрорайон" и он точно выполнял указание. Ходили мы тогда еще в гражданской одежде: осенних куртках  и джинсах.   Пистолеты ПМ,  заслав патрон в патронник,  обычно носили не в кобуре , а засовывали за брючной пояс, что бы не привлекать к себе внимания горожан.  Незадолго до моего прибытия в Кабул  на прапорщика и двоих солдат из состава нашего узла связи в пригороде,  в  расположении  афганской дивизии, с  целью завладения оружием напали двое душманов.  От ударов ножом в шею прапорщик и один солдат погибли. Второй от неожиданности  едва успел передернуть затвор автомата и расстрелять нападавших.  Поэтому, во избежание внезапного нападения,  мы обычно старались постоянно держать оружие готовым к применению.     Нападения на  советских специалистов  случались в районе так называемого «Грязного», большого тесного рынка, в котором  протискиваться между рядами   лавок  приходилось с большим трудом. Туда «шурави»*,  как называли нас афганцы,  вообще строго запрещалось ходить даже группами.   При ухудшении обстановки в городе, о чем обычно  нас заранее оповещали, можно было опасаться нападения  даже в центре. Хотя  "Зеленый"  рынок считался довольно безопасным местом, но  и в  обычные дни,  тем не менее,  необходимо было все же соблюдать разумную  осторожность. 

        В этот день улицы были малолюдны, все было спокойно  и  на вид безопасно. Изредка встречались афганские военные, но не больше и не чаще, чем в обычные дни.  Сделав нужные покупки, мы  вернулись домой как раз вовремя. Дежурный по узлу только что передал приказание  Назарова  всем офицерам и прапорщикам  срочно прибыть на службу.

  С начальником  мы столкнулись  почти у входа на узел связи.   
-  Жданов!, ты  мне как раз и нужен.   Где это вы были, дежурный не мог вас найти?
- Да, как всегда ходили в микрорайон*, где же мы можем еще быть, товарищ полковник?
- Ну, ладно, отправляйтесь на станцию. Всем находиться на  своих местах,  никуда не выходить без моего личного разрешения.   Кстати, у вас достаточно документов (блокноты с шифрами использовались для организации засекреченной связи),  для работы в течение нескольких дней?
- Нет,  товарищ полковник, я завтра собирался ехать в посольство за ними.

   Все секретные документы, в том числе и необходимые для обеспечения  круглосуточной засекреченной  связи по установленным правилам  хранились  в нашем посольстве,  располагавшемся в нескольких десятках километрах от узла  на окраине Кабула. Обычно раз в неделю я ездил туда через весь город на УАЗике с вооруженной охраной для пополнения минимально необходимого запаса. 

  Назаров вдруг нахмурился.
- Вот, черт,  тогда  срочно берите мою машину, возьмите с собой обязательно  двух  солдат с автоматами и гранатами и поезжайте в посольство.   
Только вот, что: при передвижении по городу,  ни в коем случае не останавливайтесь,  а  если  вас будут пытаться остановить, применяйте оружие.  В первую очередь уничтожить сразу документы. Все понятно?
- Понятно , товарищ полковник – сказал я, хотя мне было совершенно ничего не понятно.
- Тогда нужно позвонить в посольство, предупредить, что мы сейчас приедем,  там всегда просят заранее сообщать  о приезде. 
- Я сам позвоню,  а вы поезжайте немедленно. 

- Наверное, опять обстановка ухудшилась. Хотя…,  странно, мы ведь в городе только сейчас  были, там вроде бы все спокойно… - подумал я. 
            Взяв с собой, как обычно  папку для документов, бросив в нее тротиловую шашку  с запалом и пару гранат Ф1,   приказал  двум солдатам  из нашего экипажа взять с собой автоматы, по  несколько гранат и ехать со мной.   

      На этот раз,  как ни странно, при приближении  нашей машины к центру  стало ощущаться какое-то  беспокойство,  на улицах появилось больше афганских военных.   На  центральных  перекрестках  появились  усиленные военные  патрули. Они  останавливали  все автомашины и тщательно  проверяли   документы.  И хотя такое бывало и раньше, время от времени, но в этот раз постов в центре было намного больше обычного. И солдат в патрулях было не двое, как всегда, а несколько человек с офицером. Заграничные паспорта,  выданные нам при отправке из Союза,  мы после прибытия сразу же сдали в отдел кадров аппарата Главного военного советника на хранение, и на руках у нас не было вообще никаких документов удостоверяющих личность.  Лишь намного позже,  после ввода советских войск в Афганистан,   начальник узла дал команду выдать всем офицерам и прапорщикам нечто вроде  удостоверения -  кусок картона с наклеенной на нем  бумажкой, на которой на пишущей машинке было  напечатано, что такой-то:   воинское звание,  фамилия,  имя, отчество,  является сотрудником узла связи главного военного советника, имеет право на ношение личного оружия:  пистолет ПМ №….

      Эти удостоверения  можно было предъявлять в случае необходимости нашим военнослужащим, из 40 армии,  например патрулировавшим в городе  десантникам.  Но это было позже, а пока  у меня и такого пропуска  не было.

      Обычно если при поездке по городу нашу машину останавливал какой-нибудь афганский патруль, военный, полицейский или гражданский (госбезопасности Хат, или партийные патрули  НДПА  - народно-демократической партии Афганистана ),  старший машины громко говорил ему  «Шурави» и ее  тут же пропускали.            

        Где- то на перекрестке возле   гостиницы «Кабул» движение  транспорта  замедлилось. Патрули останавливали  все машины,   заставляя людей  выходить, солдаты тщательно осматривали их, обыскивали и проверяли  кузова и кабины. Каждый раз, проезжая это место, я почему то вспоминал,  что как раз в этой гостинице  еще зимой (79-го года) был убит посол США.  По  пути в посольство,  на одном из перекрестков его автомобиль, несмотря на дипломатический иммунитет,  остановил полицейский. Под предлогом осмотра документов он резко рванул дверь,  с пистолетом  в руках  сев  рядом с послом. Тут же  в машине оказалось еще три человека. Террористы приказали  отправляться в гостиницу «Кабул». А там потребовали освободить из тюрьмы их сообщников. Во время штурма, предпринятого по приказу Амина,  посол погиб. 
- Дай бог, чтобы  не заставили меня выйти.  Не хватало еще,  чтобы нас так вот ни за что  уложили по недоразумению…Что там у них сегодня еще? Опять какой-нибудь полк взбунтовался? -  подумал я. Сняв автомат с предохранителя, на всякий случай,  дослал патрон в патронник. По моему приказанию сидевшие на заднем сиденье солдаты  также приготовили оружие к бою.  Они должны были в случае необходимости открывать огонь, обеспечивая   невозможность попадания совсекретных документов в руки нападавших.    

       Увидев нашу машину,  аскер  с автоматом через плечо поднял   руку, показывая,  чтобы мы остановились.
- Притормози, - сказал я водителю.
       Патрульный,   что-то говоря на своем,  подошел почти вплотную к УАЗику. 
–  Шурави мы,  пропускай, давай.  –  как обычно в такой ситуации, чтобы расположить к себе афганца,  во весь  рот улыбнувшись , громко сказал я.
Знаками показывая, чтобы я вышел из машины, тот,  взялся за ручку к двери, видимо собираясь открыть ее.

     Я положил указательный палец левой руки на спусковой крючок.  Ствол АКМС,  лежавшего у меня на коленях,    не был  виден аскеру,  но  был направлен как раз ему в голову.   
- Вот черт,  дело  - дрянь,  что делать?  Дать очередь над его головой, если станет дальше лезть?  Но и меня тут же изрешетят…

     Обычно афганские  патрули, останавливая машины, действовали очень разумно.  Один из аскеров, как правило,  выходил на проезжую часть улицы,  заняв положение для стрельбы стоя. Расставив широко ноги и приложив автомат к плечу, он целился прямо в лоб водителю или старшему и кричал сумасшедшим голосом «Дрыш» (Стой). Мне лично всегда от такого дикого крика,  особенно если это было ночью,   становилось  не по себе.  Второй боец при этом занимал позицию для стрельбы и держал на прицеле машину,  притаившись где-то в стороне. В случае необходимости, он тут же без предупреждения мог открыть  огонь на поражение.  Когда машина останавливалась,  первый боец подходил к окну старшего  и спрашивал пароль. Судя по тому, что по обочинам дорог особенно по ночам  можно было часто видеть только что расстрелянные и сброшенные в кювет легковые автомобили,   недоразумения   бывали не редкостью. При встрече  с патрулем  приходилось только  надеяться, что афганский воин, целившийся мне в лоб, случайно не нажмет на спусковой крючок.
     Ночью, на пустынной, совершенно неосвещенной улице, или дороге сидеть на переднем сиденье машины под прицелом направленного на меня автомата было просто ужасно. Будь я верующим. наверное нужно было бы начинать молиться. А так оставалось лишь думать о том, что если произойдет случайный выстрел, то лучше что б сразу, не мучаясь...
 - Не дай бог попадет в грудь, или в живот. Интересно, успею ли сообразить, что произошло, если... А вон та разбитая машина на обочине с пулевыми отверстиями вроде еще теплая -  как хорошо виден пар над капотом на морозном воздухе. Совсем недавно видимо  расстреляли...,  - мелькали у меня мысли.            

       Конечно,  в дневное время на многолюдной улице все было не так. Но кто его знает, что там могло прийти в голову молодому, чересчур  ретивому аскеру, возможно ещё вчера крестьянину из далекой провинции, а то и из местного душманского отряда.   

      Я помахал от себя правой рукой,  показывая,  чтобы он не подходил к двери. Тот недоуменно застыл и напрягся, заелозив рукой по автомату.   
 Происходящее между нами недоразумение заметил офицер, энергично беседующий с  одним из  водителей остановленных им автомашин.  Он подошел к нам и что-то спросил у нашего аскера.  Тот, показывая на меня, быстро заговорил.  Уже обращаясь к офицеру, я  опять повторил по-русски,  изображая  на лице  самую бестолковую улыбку, какую только мог: «Да, Шурави мы, шурави. Ехать нужно, дружище, пропускай быстрей».

     Сидевший рядом  со мной водитель с чисто рязанской внешностью  был одет в афганскую военную форму с погонами рядового. Я был в гражданке: осенней куртке синего цвета и джинсах.   Офицер, внимательно посмотрел на нас,  что-то коротко сказав  своему бойцу, махнул рукой и  отошел к другой проверяемой машине.
Аскер  взмахнул  автоматом – проезжайте.
    Я с облегчением  вздохнул, мы поехали дальше.

      Оставшаяся  часть пути в посольство и обратно прошла без помех. На обратном пути, мы благоразумно решили ехать не через центр, а по параллельным  улицам. Разыскав  Назарова, я доложил о выполнении приказания.
- Ну, вот, хорошо.  Я сейчас Вам пока ничего сказать не могу. Сами все поймете после 18 часов  ( время московское). Если все пойдет не так как нужно, то нам может быть понадобиться дополнительный резерв документов для связи. Отправляйся к себе на станцию,  всему экипажу  находиться на своих рабочих местах, до особых указаний. Всем иметь постоянно  при себе  личное оружие, офицерам  -  автоматы со снаряженными магазинами.  Подготовить средства уничтожения аппаратуры.  За коммутатор сядь сам, все переговоры будешь осуществлять лично,  запрещаю покидать рабочее место вплоть до моего личного указания!
- Товарищ полковник, а что,  что-то намечается серьезное?  У  меня ведь сегодня выходной, после ночного дежурства,  - решил пошутить я. Но, судя по всему,  Назарову было не до шуток.
  - Какой  еще выходной? Забудь об этом.  Я же сказал, в  18 часов сам все поймешь.
 "Ничего себе…,-  подумал я .
-  Что еще это может быть в ближайшее время? Наверное  опять  на всякий случай,  как обычно,  повышают боевую готовность и бдительность".

     Как потом оказалось, дело было действительно серьезное. Еще утром состоялось совещание, на котором присутствовал и начальник нашего узла связи.  Главный военный советник, генерал- полковник Магометов С.К. сообщил участникам, что  в 18 часов начнется операция по захвату важных  военных государственных объектов, в том числе дворца Амина,  здания афганского министерства обороны,  радио Афганистана, которое находилось как раз напротив узла связи, через дорогу.  При этом все присутствующие были строго предупреждены о недопустимости  разглашения этих сведений  подчиненным.      

   Собственно проверять мне было нечего. Бочка с напалмом у нас стояла под станцией, а 200 граммовые пачки тротила с вставленными запалами лежали прямо на стойках аппаратуры и под ними. Напомню, что в случае реальной угрозы попадания засекреченной техники к противнику, экипаж станции обязан был уничтожить все совершенно секретные блоки и узлы, для чего сначала разбить кувалдой шифраторы, потом облить всё напалмом,поджечь его и в завершение всего взорвать всё тротиловыми 200 грамовыми шашками.

    АКМС был при мне, как и ПМ.  Гранаты и два вскрытых цинка* с патронами лежали в металлическом  шкафу при входе . Все было готово к возможным неприятностям. За коммутатором работал рядовой Н.

       - Товарищ старший лейтенант, мне кажется у нас тут какой-то запах, как будто сгорела изоляция где-то, чувствуете? 

      Я  принюхался. Действительно, внутри отсека ощущался едва уловимый запах жженой  изоляции. 
- Возможно, это лампочка в вызывном гнезде соприкасается с изоляцией проводов,  нагревает их, когда идет вызов. Может быть  это из-за того,  что аппаратура совсем новая. При такой высокой нагрузке еще не работала. Вызовы ведь постоянно приходят.   Будем надеяться, что это скоро пройдет .

     Коммутаторный отсек представлял  из себя тесное помещение,   отделяемое  от основного  выдвижной дверью. В нем помещался только сам коммутатор,  сиденье для телефониста и стойка ЗИПа ( запасные части, инструмент н принадлежности  - комплект, предназначенный для обеспечения эксплуатации и ремонта техники).  Справа был отдельный вход извне, с герметично закрывающейся металлической дверью.

  Через некоторое время    запах сгоревшей изоляции стал ощущаться все явственнее.

     По моему опыту  искать неисправность на работающей в  целом исправно аппаратуре, при отсутствии  резерва, было неразумно. Тем более на действующей связи. К сожалению, нужно было дождаться , когда устройство окончательно выйдет из строя,  и потом уже искать неисправный узел.   

      Возле  нашей большегрузки, стояла  маленькая станция на базе ЗИЛ 131,  с которой  прибыл в 78 году в Кабул старший лейтенант  Сорокин. Она  выработала свой ресурс и хоть и была в рабочем состоянии, стояла  закрытой и отключенной от каналов связи . Ключи от нее были  у меня.  В случае крайней необходимости, если что-то случилось бы с нашим коммутатором,  старую станцию можно было  использовать в качестве резерва, в ней тоже был коммутатор.  Я решил дать команду, чтобы ее на всякий случай подключили к нашей  станции.   
- Саша, организуй прокладку соединительных кабелей на 41-ю* и подключите ее питание.  Мало ли что -               
 дал я ему команду лейтенанту Русолу,   а сам заменил за коммутатором дежурного телефониста. 

   Где то в 18 часов вдруг где-то недалеко в центре города  ухнул сильный взрыв.  Как выяснилось намного позже, это наши спецназовцы взорвали кабельный колодец, сразу отключив во всем Кабуле местную телефонную связь. Вокруг началась интенсивная стрельба из всех видов  оружия, в том числе и орудий.    Особенно громко она слышалась со стороны здания через дорогу. Как потом оказалось, это разведрота наших десантников осуществляла захват «Радио Афганистана».      

   Вдруг резко увеличилась телефонная  нагрузка.

  По строгим требованиям по безопасности связи,  засекреченные переговоры гарантированной стойкости проводились только  из переговорной кабины, которая находилась в одной из комнат рядом с рабочим местом оперативного дежурного по аппарату Главного военного советника в главном здании клуба «Аскари».  Это была звуконепроницаемая, экранированная  будка, в которой стоял только маленький столик с телефонным аппаратом и стул. Телефон подключался к нашему коммутатору только при плотно закрытой двери.  Доступ  в переговорную  кабину имел только Главный военный советник и сотрудники его аппарата с разрешения оперативного дежурного. Поэтому в обычные дни  интенсивность переговоров  была не  высока. А тут вызовы уже следовали фактически один за другим.   

  Изменился и уровень абонентов, теперь по каналу уже  звонили  начальник Генерального штаба и его заместили.  В Москве со мной  стал постоянно работать  дежурный офицер  по спецкоммутатору,  капитан, который на «Рубине»  лично обеспечивал  контроль соединения  абонентов высшего руководства.   По соединительной линии стали часто выходить ребята со станции правительственной связи,  которым связь  нужна была для работников комитета госбезопасности.   Все срочно требовали канал и,  как обычно, не обошлось  без проблем.  Во время разговора заместителя начальника Генерального штаба загорелась вызывная лампа от станции правительственной связи.  Майор Н.  потребовал срочно «Рубин» .
 – Не могу, у меня генерал армии  Ахромеев  по нему разговаривает!
 - Разъедини!  срочно нужен канал!
- Да,  ты что?   Он же зам начальника Генерального штаба, я  не имею права! Ты, что хочешь, чтобы меня служебное несоответствие объявили?
 - Разъединяй быстрее, …. выругался он,  - это очень срочно! Да, тебя,  если не разъединишь,  завтра из армии вообще выкинут и под суд отдадут за срыв боевой задачи!  Слышишь, что вокруг твориться ! 
- Вот дела! Что же делать? Судя по всему,  в любом случае хорошего не жди  -  подумал я , - безвыходное положение.
- Ну, подожди немного! Может быть,  он сейчас уже закончит!
В ответ майор перешел на крик и угрозы.
 - Ну , хорошо, а для кого нужен канал?  - спросил я, думая, о том, как мне сообщить генералу  ради кого я его хочу его разъединить.
 - товарищу Иванову.
Я было подумал, что майор глупо шутит, назвав народную фамилию,  хотя время для шуток было явно не подходящее. 
- Да кто такой этот твой Иванов?
- заместитель Андропова.
- Андропов -  председатель КГБ, но в тоже  же время,  член Политбюро, а его зам, следовательно, заместитель члена Политбюро, - соображал я,  придумывая обоснования своим дальнейшим действиям,
 -  Ахромеев только заместитель начальника Генерального штаба. Значит по идее  ниже его по положению, возможно, по крайней мере, равный.

    Мгновенно я  соединился с дежурным офицером по спецкоммутатору  ГШ и спросил,  что делать в такой необычной ситуации. Тот тоже оказался в недоумении и отключился, чтобы выяснить все  у своего руководства. 
- Время идет, пока он там будет наводить справки, уже ничего и не понадобиться. А… будь, что будет!       
 - Хорошо, сейчас, жди, сказал  я майору,  -  Эх, была, не была!
И я нажал на тумблер.

- Товарищ генерал армии, канал срочно просит товарищ Иванов, разрешите вас разъединить? 
Последовала небольшая пауза.
 - Да? Хорошо, разъединяйте….   
В то время мне еще не было известно,   что от КГБ у нас в комнате оперативного дежурного находился генерал-лейтенант Иванов ( с марта 1979 г. руководитель оперативной группы КГБ в ДРА) , который руководил действиями представителей  КГБ в Афганистане и в Кабуле в частности. А уж о том, что в это время происходили такие  важные события,  как взятие дворца Амина, мне даже в голову прийти не могло.   
           -  Ну , слава богу, вроде бы все нормально!   - решил я.

     Хотя то, что Ахромеев не проявил раздражения,  или недовольства, ни о чем не говорило.  Он мог тут же,  как это обычно и происходило,  когда у генералов возникали претензии по качеству связи,  попросить по телефону маршала Белова ( маршал войск связи А. Белов в то время руководил войсками связи ВС СССР ), или генерала Драгуна  ( генерал-лейтенант А.А. Драгун  был начальником управления действующей связи ВС СССР, то есть отвечал за связь с военными советниками в  тех странах, где они были).
     Но, как показали дальнейшие события, к моему большому удовлетворению,  претензий и разбора  не последовало. 

   К этому времени неприятный запах в коммутаторном отсеке усилился. Стало понятно, что дело тут не в росте нагрузки. Но, что происходит с коммутатором и как долго удастся на нём проработать, было совершенно непонятно.

        В отсек стал чаще заходить  Назаров. Он  интересовался,  как проходят переговоры,  и я  доложил , что нагрузка сумасшедшая,  по каналу постоянно разговаривает высшее руководство вооруженных сил включая министра обороны, начальника Генерального штаба, его заместителей и  представители комитета госбезопасности.  Как не хотел я расстраивать полковника лишний раз, но все же необходимо было поставить его в известность, что  коммутатор может в любую минуту   выйти из строя.   
- Товарищ полковник, я вам уже говорил, что коммутатор, как  и станция в целом, находится на гарантии, так как пришла к нам в часть с завода,  буквально за пару недель  перед отправкой сюда. Но, судя по всему, несмотря на это,   он может  в ближайшее время выйти из строя. Чувствуете запах? В нем что-то горит.  Не знаю,  сколько он еще продержится.

      Положение было очень неприятное. Ремонтом этого коммутатора раньше мне заниматься не приходилось.  К тому же у нас  не было  его электрической схемы, а в ЗИПе,  возможно не было запасного модуля  или блока, на замену вышедшему из строя.  Кроме того, чтобы найти неисправность, точнее то место,  откуда  шел запах гари, нужно было разобрать коммутатор, а сделать это в ограниченном пространстве отсека было бы очень трудно. И, главное, нужно было еще, если все получиться, соединить все соединительные кабели обратно со своими разъемами, ничего не перепутав. Ошибка могла привести к еще большим неприятностям. Я попросил Назарова прислать мне Володю Москаленко, парень хорошо соображает, а вдвоем нам будет легче разобраться, что делать.

    По существующим тогда правилам даже вход в станцию ЗАС был запрещен для всех без исключения офицеров, прапорщиков и солдат узла связи, не имевшим допуска к работе с секретными документами по 1 форме (высшая степень) ( то есть для всех,  кроме экипажа станции и начальника узла, обычно на тыльной стороне двери, или рядом с ней висел и список  допущенных в станцию военнослужащих). Хотя кроме меня в тот момент на узле связи специалистов имевших навыки в ремонте ЗАС аппаратуры Т222 (тем более без электрической схемы) все равно не было. А это значит, что для устранения неисправности Назаров мог рассчитывать только на меня. Я хорошо понимал его состояние*. Ведь за любое нарушение засекреченной связи гарантированной стойкости в самый ответственный момент проведения операции контролируемой высшим военным руководством страны, когда наверняка глубоко ночью в Москве не спят и следят за тем, чем всё закончиться многие высшие партийные и государственные деятели Советского Союза, он мог получить огромные неприятности. 

       Между тем стрельба  в городе  продолжалась, рядом по-прежнему были слышны громкие взрывы.   По приказу Назарова все  наши непосредственно не обслуживающие технику  солдаты и офицеры для обороны узла залегли с автоматами   за мешками с окаменевшим цементом , разбросанными на верхних трибунах стадиона по его периметру со стороны американского посольства и Радио Афганистана.   Цемент  в свое время привезли из Союза для оборудования  узла связи, но мешки попали  под дождь,  затвердели и теперь вот  пригодились для организации укрытий.   Наибольшую активность, как потом рассказывали ребята, проявил командир роты связи капитан Старчиенко,  открыв  огонь очередями из ручного пулемета в сторону американского посольства, откуда по его словам кто-то под  шумок стрелял  в нашу сторону. 

     Узел связи располагался на поле стадиона, окруженный невысокими трибунами и покрытый по периметру и сверху   маскировочными сетями. В качестве опор для масксетей использовались высокие полые  металлические  трубы. Наша станция  была самой высокой среди  аппаратных узла,  а    коммутаторный отсек  вообще сильно возвышался над всеми  станциями. Дверь  в него находился от земли на расстоянии 1,7 метра. Для входа   использовалась   специальная приставная металлическая лестница.   

      За работой я не сразу обратил внимания на странные звуки. Как будто кто-то с силой швыряет камни в корпус станции, или металлический столб, стоявший вплотную к ее борту. Попросил  зашедшего в это время Володю Москаленко разобраться, кто там еще в такое время валяет дурака.  Оказалось,  звуки издавали   шальные пули, попадавшие в металлические столбы.   Судя по частоте попаданий, интенсивность и плотность стрельбы в нашу сторону была довольно велика.  Открытая  дверь отсека  выходила  как раз на посольство  США и радио Афганистана. Чтобы  пули случайно не залетели в нее и не попали в меня, пришлось на всякий случай наглухо закрыть дверь,  надеясь, что с той стороны никому в голову не придет вести по стадиону огонь из крупнокалиберного оружия , или гранатометов.  Ощущение же работы  на возвышении,  под летящими над головой пулями было, мягко говоря,  малоприятным.  Стараясь об этом не думать, я сосредоточился  на коммутаторе. Как оказалось  много времени спустя,  шальные пули могли тоже принести серьезные неприятности.  Через два года, уже в январе 82-го,  меньше чем за неделю до моего отъезда в Союз,  я был дежурным по узлу связи «Алмаз», который располагался  у здания  Министерства обороны ДРА. Часа в два ночи раздался звонок по полевому телефону  с одного из постов, располагавшихся по периметру Узла связи. Одному  из наших  часовых  шальная пуля попала в горло. Он  все же сумел сообщить мне о возможном  нападении и обстреле узла связи.  Я  успел поднять в ружье дежурную смену  и десантников, охранявших  здание афганского Министерства обороны и узел связи и все закончилось благополучно.    

       Ну,  а 27 декабря  79-го.   напор наших бойцов, был видимо столь стремителен, что у оборонявшихся  у «Радио Афганистана»   афганцев,  идеи непосредственного обстрела нашего узла связи из тяжелого оружия не возникло.   

       К неприятному запаху сгоревшей изоляции постепенно добавился легкий беловатый дым. Стало заметно, что он просачивается с одного из нижних блоков коммутатора.  Мы обсудили с Володей ситуацию и  решили,  что если аппаратура все-таки выйдет из строя,  придется рисковать и сразу же заняться ее ремонтом.  Когда в очередной раз на станции появился Назаров, я сообщил ему:
- Товарищ полковник,  вот дым уже,  видите?  Нужно  доложить дежурному офицеру по спецкоммутатору Генштаба.  Если пропадет связь, мы сможем говорить с Москвой, но только с комплектов аппаратуры из самой станции. Пока не перейдем на резервный коммутатор, тот, что в маленькой. А это займет какое-то время.
   Назаров помрачнел, нарушение  связи в такой ответственный момент,  когда в городе шла операция, контролируемая из министерства обороны, и по каналу постоянно разговаривали высшие руководители Вооруженных сил и государства,  было бы для нас  катастрофой.  Он все еще не имел права сказать мне, что происходит в городе на самом деле, но было и так ясно, что обстановка очень  серьезная. Перерывы или сбои засекреченной связи Москвы с Кабулом  в такой ситуации   могли  иметь явно нежелательные последствия.   
- Может быть можно отремонтировать коммутатор, кто это может сделать? Вы можете?  - спросил он меня.
- Пока ничего не могу сказать.  Разумеется, кроме меня у нас тут специалистов по «Булаве» нет. Но я до этого ремонтировал только саму аппаратуру, а коммутатором никогда раньше заниматься не приходилось. Это техника  вообще новая и у нас здесь нет его электрических схем*. Мы их вообще  из Союза не захватили.  Кроме того неизвестно, есть ли вышедший из строя модуль  в ЗИП*е. Если нет, то боюсь придется ждать пока его нам пришлют из Союза, - опять не к месту пошутил я.
-  Нужно будет  для начала отключить коммутатор и разобрать его. Возможно,  как-то внешне можно будет определить неисправность.  Но разобрать его очень трудно, вы посмотрите,  как плотно он стоит к стене. В такой тесноте вообще  непонятно как это всё делать. Подобраться к нижнему блоку можно только, сняв все верхние, - показал я Назарову штук пять верхних блоков.
 -Может быть,  это удастся сделать сразу, а может быть понадобиться больше часа. Тут на задней стенке очень много соединительных кабелей, а у меня нет схемы их подключения. Придется фиксировать  на бумаге, куда,  что подключено, чтобы  потом не напутать. Представляете сколько для этого нужно времени? 

       Назаров  молчал, да и что он мог предложить?  Оставалось только  ждать и надеяться, чтобы коммутатор проработал еще пару часов, возможно нагрузка к тому времени немного спадет. 
- Хорошо, доложите дежурному офицеру «Рубина», но только,  когда уже неисправность будет очевидна,    -  сказал он  и вышел.

      Где-то  после полуночи  нагрузка постепенно пошла на убыль. В отсеке уже просто  плавал белый дым, дышать было нечем, но и дверь открывать я тоже не рисковал, стрельба вокруг все еще продолжалась. Вдруг в телефонной трубке при вызове «Рубина» стал постепенно затухать голос телефонистки, став почти не слышным. Пришлось  сообщить о наших проблемах дежурному офицеру по спецкоммутатору.    Он был буквально потрясен, больше чем я понимая,  какую реакцию на эту новость следует ожидать от своих начальников.  По рангу звонивших абонентов, по интенсивности нагрузки, он тоже понимал, что у нас происходил что-то важное и что потерять в это время связь, было бы для всех нас  трагедией.  И уже  буквально через пару  минут на меня вышел генерал Драгун, который,  несмотря на глубокую  ночь,  видимо тоже находился на рабочем месте.
- Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, Вас как зовут?, мягким доброжелательным тоном спросил он. 
- Александр Петрович.
- Доложите, что происходит у вас с коммутатором и что вы собираетесь делать? У вас есть какие-нибудь соображения ?   
Я рассказал о видимо сгоревшем узле,   резервной станции и   необходимости  попробовать отремонтировать коммутатор.
- А сможете, Александр Петрович?  Вы какое училище заканчивали.
- Киевское инженерное, товарищ генерал. 

     Оно было тогда единственным в стране ВУЗом, готовившим военных инженеров связи. При его перепрофилировании в 1965 году  из военного командного в инженерное, в   Киев из ленинградской академии перевезли даже необходимые  учебники, по которым мы занимались. Перевели и   многих преподавателей,  серьезно укрепив   профессорско-преподавательский коллектив.  И уже в  конце 70-х годов наше училище было известно  в  войсках  связи  хорошим уровнем подготовки военных инженеров.      
- Хорошо,  только давайте так. Как только аппаратура окончательно выйдет из строя,  перед тем как приступать к ремонту,  вы немедленно  сообщите мне лично об этом.  Сколько вам может понадобиться времени на переключение на коммутатор резервной станции?
-    Полагаю до 20 минут, товарищ генерал, - сказал я, с тоской подумав  о том, что будет, если ничего не получиться. Любая ошибка при переключении могла привести к перерыву связи на  неопределенное время. 
- Хорошо, действуйте!

     Уже минут через 5 после нашего разговора,  слышимость в трубке коммутатора прекратилась совсем.  Не оставалось ничего другого как начать перевод каналов на резервный коммутатор маленькой станции Т222.  Но сразу этого сделать не удалось, лейтенант Русол либо забыл,  находясь в обороне  под постоянным обстрелом,  выполнить мое указание, либо допустил ошибку при подключении. Хорошо, что к этому времени абонентская нагрузка сильно упала.  Я послал туда разбираться Володю,   а сам приступил к разборке, развинчивая винты крепления блоков и отсоединяя разъемы.   Через некоторое время подошел и Москаленко.  Вместе мы,  наконец,  добрались до самого последнего блока. Как всегда, неисправным оказался модуль именно в нем. Он был черным  и издавал сильный запах сгоревшей изоляции. В ЗИПе   на наше счастье  оказался один  запасной.

      Минут через 10,  уже соединив все блоки, и подключившись к каналу,  я попросил телефонистку на «Рубине»  соединить меня с генералом Драгун.
- Товарищи генерал, неисправность в коммутаторе  устранена, он готов к работе и подключен к переговорной кабине!
- Как, Александр Петрович? А почему же вы мне не доложили об  отключении коммутатора и переходе на резервный?
- Товарищ генерал, связь внезапно оборвалась, пришлось срочно заняться устранением неисправности.  А чтобы до вас дозвониться, пришлось бы потерять несколько минут. 
- Хорошо, молодцы,  спасибо , хорошо поработали - поблагодарил генерал.
То, что все закончилось  благополучно и,   не смотря  на выход коммутатора из строя,   в течение  всей   операции по занятию ключевых объектов в Афганистане  не было ни одного нарекания или жалобы на качество связи и оперативность  предоставления каналов  со стороны высшего руководства Вооруженными силами,   видимо произвело на него хорошее впечатление.  Возможно поэтому через несколько дней в ночь на 1 января 1980 г. он позвонил мне на станцию и поздравил  экипаж с Новым годом, пожелав новых успехов в "боевой и политической подготовке".          

       Только когда уже расцвело,  смог я наконец  выйти на свежий воздух. Стрельба вокруг стихла.  Во дворе клуба «Аскари» стояли, курили и прохаживались  какие-то люди с автоматами в разношерстной военной форме без погон и эмблем, видимо спецназовцы. А недалеко от входа в центральное здание клуба,  возле арыка,  почему то прямо  на земле  лежали в один   ряд человек 12  каких-то людей  в  защитного цвета куртках  и  ватниках,
Я не спал уже двое суток, голова соображала плохо и, тупо уставившись на них, некоторое время совершенно  не мог понять,  для  чего им понадобилось тут так лежать в этом месте.  И только когда обратил внимание,  что их головы были покрыты  солдатскими плащ-палатками, с горечью наконец понял, что это  погибшие этой ночью в бою наши десантники и спецназовцы! А еще несколько мгновений спустя до меня дошло, что ведь если бы что-нибудь пошло не так, то и я бы мог вот так  лежать сейчас в этом месте. 

    У лестницы, в отдельно стоящей в стороне небольшой группе военнослужащих, обращал  на себя внимание  невысокого роста смуглый человек с широким, восточного вида лицом. Он отчего-то  был одет в длинную  до пят нашу  простую солдатскую   шинель без знаков различия.    Позже оказалось, что это был новый руководитель Афганистана  Бабрак  Кармаль,  которого привезли ночью в расположение пункта управления и поместили в находящееся под бассейном помещение сауны.  По нашей 140-й*   радиостанции он обратился  к своим гражданам  с речью,  сообщив о  смены  власти в стране. Позже она была передана уже по «Радио Афганистана» в записи. Ужин ему отнес начальник нашей солдатской столовой, прапорщик, который обычно носил  чай в кабинет главному военному советнику. Несколько дней спустя, меня позабавило, что прапорщика представили  к медали «За боевые заслуги».  Формулировка обоснования,  прочитанная мной в представлении,  гласила, что-то вроде «… проявил мужество при  обеспечении горячим питанием личного состава узла связи,  находящегося в обороне».  Хотя, насколько мне было известно,  нашим  солдатам  и офицерам,  лежавшим в   всю ночь за мешками с цементом, никто горячий чай не приносил, и уж  никто из   непосредственно занимавших  оборону, как и из  обеспечивавших связь,  к наградам  представлен не был.

      В главном зале рядом с комнатой оперативного дежурного все еще работали несколько человек  - заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант  Гуськов, который руководил действиями десантников в операции и офицеры его оперативной группы.  С их прибытием  на пункт управления  накануне,  в комнате соседней с помещением оперативного дежурного, бывшим  танцевальным залом, в котором    сохранилась от былых времен даже барная стойка, поставили несколько десятков кроватей, с простынями, подушками   и солдатскими обычными синими одеялами.  По ночам было уже довольно холодно, температура  на улице опускалась до минус десяти и в зале поставили несколько армейских печек на солярке.  Там ночевали офицеры-десантники,  дежурные переводчики и  оперативные дежурные. Так как было много и свободных коек, офицерам узла связи,  по той, или иной причине  находившимся ночью на службе, при необходимости  разрешалось также  использовать это место для ночевки.   Как-то уже через несколько дней,  глубокой ночью я пришел туда поспать пару часов. Открыв  дверь, закашлялся и чуть не  задохнулся от угарного газа.  Помещение было заполнено  белым,  как молоко дымом из печек.   Дышать было совершенно нечем.  Срочно открыв  окна, тщательно проветрил комнату. Несмотря на то, что в помещение проник морозный  воздух с улицы, никто из спящих офицеров на это не обратил никакого внимания.   С ужасом подумал, а чтобы было, если бы я не пошел ночевать в это место,  а  остался бы в аппаратной, или даже просто задержался у себя на станции еще минут на 30.   Думаю, последствия были бы очень печальные – утром многих,  если не всех офицеров группы генерала Гуськова,   мы  не досчитались бы.

        Отопители на солярке  в те годы входили в  комплектацию  всех аппаратных связи. В то же время в нашей  части  ими   категорически  запрещалось пользоваться вообще. При работе они выделяли большое  количество угарного газа и нужно было тщательно   периодически проветривать помещения. Несмотря на сильнейшие морозы,   у себя во взводе я всегда тщательно выполнял этот приказ.  Даже когда в конце декабря 1977 года    на тактико-специальных занятиях в лесу под Коломной  температура опустилась до минус  45 градусов   разрешал пользоваться  только электрическими обогревателями.  В то время в войсках  было  много случаев гибели людей из-за того, что они  засыпали в аппаратных при включенных отопителях на солярке. Помню,  в одной из частей связи в Уральске  незадолго до моей туда командировки  в радиостанции  задохнулся весь  экипаж, несколько человек.   

    Возможно, тот,  кто устанавливал  печи  на солярке  в помещении танцевального зала,   не знал, что за ними нужно было постоянно следить, в том числе в ночное время?  Но только благодаря счастливой случайности удалось избежать в ту ночь массовой  потери людей.    

      Несколько дней спустя проходя мимо комнаты оперативного дежурного,  я  обратил внимание на необычную тишину. Заглянул в помещение,  где работала группа генерала  Гуськова.  Комната была пуста.  На полу только мусор и в углу валялась  пачка каких-то отпечатанных на машинке заполненных бланков. Оказалось,   расписки офицеров в том, что они обязуются никогда  не разглашать   ставшими им известными сведения  о событиях  27  декабря 1979г., в которых  принимали участие.  Это показалось довольно  странным. То, что о  ночных событиях  желательно было не распространятся, было понятно.  Но отчего обязательства были  просто брошены в углу?  В тоже время с нас, офицеров узла связи  подписок никто не брал. Может быть считалось, что мы ничего не видели и не знали?
- Впрочем, - подумал я,- ничего удивительного, все,  как всегда. О связистах ведь вспоминают только когда нет связи!    
      Моя служба в Афганистане только начиналась. Впереди было еще 2 года  и много  интересного.  Но об этом в следующий раз.

__________________
*- "его задушили подушкой люди Амина" - после ввода в ДРА Советских войск и свержения клики Амина, по радио (в каждой квартире имелся приемник радиовещания) постоянно передавали на русском языке ход расследования (в том числе допросы обвиняемых) и подробности убийства вождя афганской революции Тараки людьми Амина.
* - АКМС- автомат Калашникова модернизированный с металлическим складывающимся прикладом. Ими были вооружены войска связи центрального подчинения в СССР. Офицерам нашего узла вязи в ДРА автоматы выдавали в качестве личного оружия, помимо пистолетов.
*= "дуканами" - дукан - небольшая торговая лавка, магазинчик.
* - "Шурави"- афг. советский, советские - так называли местные жители всех специалистов СССР (военных и гражданских)
* "Микрорайон" - офицерам и прапорщикам Узла связи Главного военного советника (ГВС)  разрешалось посещать вне службы так называемый Советский микрорайон, где был расположен Штаб ГВС, для закупки продуктов и товаров (одежды), которые мы покупали сами за свои деньги и решения каких-то вопросов в штабе аппарата Главного военного советника.  Там же был и клуб для советских специалистов, где за плату показывали советские художественные (самые последние) кинофильмы, библиотека.
*- Цинк патронный - герметично закрытая в заводских условиях металлическая коробка для хранения и транспортировки патронов к стрелковому оружию. Изначально изготовлялась из цинка или, позднее, из оцинкованной или из неоцинкованной стали. К каждому патронному цинку прилагается нож для вскрытия (по типу консервного ножа).
* - "нет его электрических схем" - комплект электрических схем самой аппаратуры Т222 я привез собой из Союза и он с целью безопасности находился на хранении в нашем посольстве, т.к. имел гриф "сов. секретно". Схему коммутатора не взял, потому что он считался надежным и никогда раньше не выходил из строя.
*- "Я хорошо понимал его состояние" - как позже оказалось,  Назаров был серьезно болен и через два месяца после описываемых событий убыл в Союз, где некоторое время спустя, умер.

* - "ЗИП" - сокращение от «запасные части, инструменты и принадлежности», в войсках связи в виде отдельных комплектов поставлялись на все виды военной техники для обеспечения замены (восстановления) отказавших, поврежденных и выработавших срок службы составных частей изделий (агрегатов, систем) техники связи и выполнения её технического обслуживания в процессе эксплуатации.
*  - Р140  - автомобильная КВ радиостанция средней мощности фронтовых и армейских радиосетей в 70-х годах прошлого века, на шасси как правило ЗИЛ157.