Из «Заметок о Маяковском» Игоря Северянина:
«Я не помню, как мы познакомились с Маяковским; не то кто-то привёл его ко мне, не то мы встретились на одном из бесчисленных вечеров-диспутов в Санкт-Петербурге.... В.И. Сидоров (Вадим Баян) — купец из Симферополя, выпустивший книжку (основательно заплатив «за марку»), предложил мне турне по Крыму. Я дал согласие под условием выступления Маяковского, Бурлюка и Игнатьева. Сидоров человек добрый, мягкий, глупый, смешливый, мнящий. Выступал на наших крымских вечерах во фраке с голубой муаровой лентой через сорочку («от плеча к аппендициту»). У него имелась мамаша, некрасивая сестра и «муж при жене». Все они, угощая, говорили: «Получайте»... Он мне рассказывал, что ликвидировав однажды любовницу, отнял у неё каракулевый сак, им купленный: «Не стану же покупать другого следующей...».
До Симферополя из Москвы мы ехали с Володей вдвоём. Сидели большей частью в вагоне-ресторане и бесконечно беседовали за стаканом красного вина. Остановились вначале у Сидорова, потом перекочевали в отель, счета в котором оплачивал купчик. Жили в одном номере — я и Володя. Он любил спать нагим под одеялом. По утрам я требовал в номер самовар, булочки, масло. Володя меня сразу же «пристыдил»: «Чего ты стесняешься? Требуй заморозить бутылку, требуй коньяк, икру и проч. Помни, что не мы разоряем Сидорова, а он нас: мы ему даём своими именами значительно больше, чем он нам своими купецкими деньгами». Я слушал В.В., с ним согласный. Однажды всё же купчик не выдержал взятой на себя роли мецената и, стесняясь и краснея, робко указал нам на крупный счёт. И тогда Володю прорвало: чего только он не наговорил Сидорову!... «Всякий труд должен быть, милейший, оплачен, а разве не труд — тянуть за уши в литературу людей бездарных? Вы же, голубчик, скажем открыто, талантом не сияете. И кроме того — мы разрешали Вам выступать вместе с нами, а это чего-нибудь да стоит. У нас с Вами не дружба, а сделка. Вы наняли нас Вас выдвинуть, мы выполняем заказ. Предельной платы Вы нам не назначили, ограничившись расплывчатым: «Дорожные расходы, содержание в отеле, развлечения и проч.» Так вот и потрудитесь оплачивать счета в отеле и вечерами в шантане, какие мы найдём нужным сделать. Мы принимаем в себя только потребное нам, впрок запасов не делаем. Вообще выдвиг бездарности уже некий компромисс с совестью. Но мы Вас, заметьте, не рекламируем, не рекомендуем — мы даём Вам лишь место около себя на эстраде. И это место мы ценим чрезвычайно дорого. И поэтому одно из двух: или Вы, осознав, отбросьте Вашу мелкобуржуазную жадность, или убирайтесь ко всем чертям».
Почти ежевечерне мы пили шампанское в «Бристоле». Наши вечера скрашивали некая гречанка Людмила Керем, интеллигентная маленькая шатенка, и кафешантанная певица Британова, милая и приличная. Пили обыкновенно по шести бутылок, закусывая жжённым миндалём с солью. Владимир пил очень мало: иногда несколько рюмок, большей частью вина, любил же шампанское марки... Однажды мы предприняли поездку в Ялту. Когда уселись в машину, захотели на дорогу выпить коньяку. Сидоров распорядился, и нам в машину подали на подносе просимое. Дверцы машина были распахнуты, и прохожие с удивлением наблюдали, как футуристы угощались перед путём.
Маяковский «пробовал» женщин: если «вульгарились», бывал беспощаден; в случае «осаждения» доискивался причин; если не «позировали на добродетель», с уважением сникал. Когда мы с Володей жили в Симферополе, Валентина Ивановна Гадзевич (поэтесса Валентина Солнцева), служащая Петербургского медицинского института, прислала мне из Тамбова телеграмму, что родители согласны на наш брак. Я был увлечен и готов «осупружиться». Маяковский долго тщетно отговаривал меня. Наконец, он признался, что девица завлекла и его и даже обнажалась пред ним. Я верил его каждому слову и потому порвал с нею. Володя был верным другом.
Софья Сергеевна Шамардина («Сонка»), минчанка, слушательница высших Бестужевских курсов, нравилась и мне и Маяковскому. О связи с ним я узнал от неё самой впоследствии... Мы вернулись из Одессы в Питер. С вокзала я увёз её, полубольную, к себе на Среднюю Подъяческую, где она сразу же слегла, попросив к ней вызвать Руманова. Когда он приехал, переговорив с ней наедине, она после визита присланного им врача была отправлена в лечебницу на Вознесенском проспекте. Официальное название болезни — воспаление почек. Выписавшись из больницы, Сонка пришла ко мне и чистосердечно призналась, что у неё должен был быть ребёнок от Маяковского. Этим она объяснила все неясности...
Мы никогда почему-то не говорили с Володей о революции, хотя оба таили её в душах, и выступления наши — даже порознь — носили явно революционный характер.
Маяковский и Бурлюк обещали мне выступать всюду в обыкновенном костюме и лица не раскрашивать. Однако в Керчи не выдержали. Маяковский облачился в оранжевую кофту, а Бурлюк в вишнёвый фрак при зелёной бархатной жилетке. Это явилось для меня полной неожиданностью. Я вспылил, меня с трудом уговорили выступить, сразу после вечера я укатил в Питер.»