Первый год своей жизни Паша провел очень странно.
Он быстро научился не кричать, зовя мать. Тихо лежал в кроватке, ожидая редких кормлений, и пялился в потолок. Единственное, что Ирина выполняла исправно по отношению к сыну – мыла его. Рывком, тычком, без всяких уси-пуси, целования детских пяточек и прочего. Просто Ира не терпела запаха грязных пеленок и потому приводила сына в порядок. При этом, покормить его иногда забывала. Но и тогда Павлик не кричал. Потом он узнает, что так ведут себя дети-отказники в доме малютки. Нет смысла рыдать, если тебя все равно никто не захочет услышать. Еще ничего не соображая, он уже тогда каким-то, только младенцам да ангелам ведомым чувством, понимал, что пользы от крика все равно никакого не будет, а вот получить можно как следует. Особенно, когда у Ирины плохое настроение.
А плохим оно было почти всегда. И даже деньги, которые отец Валерия аккуратно переводил ей для ребенка, не спасали ситуацию.
Деньги Ирина любила. Сына – нет. Ей нравилась свобода, а Павел связал ее по рукам и ногам, не давая развернуться в полную силу.
Мать Ирины, бабушка Павла, внуком занималась нехотя.
- Ирка, когда это уже кончится? Это твой сын, а не мой! Я своих вырастила и хватит! Не хочешь сама воспитывать – отдай в детдом! Там он хоть сыт будет.
- Нет! – Ирина не собиралась расставаться с ежемесячным пособием от отца Валерия.
Внуком тот интересовался поскольку-постольку, уйдя с головой в работу и стараясь не вспоминать о том, что случилось. Потеря сына наотмашь ударила по нему, в прах разметав и гордыню, и заносчивость, и уверенность в том, что его мнение единственно правильное. Он даже попросил прощения у бывшей жены, матери Валерия. Та в ответ на его откровения лишь раз подняла голову, смотрела долго-долго, а потом молвила:
- Бог тебе судья!
И больше не проронила ни слова. Простила она бывшего мужа или нет – так и осталось загадкой. Теперь они изредка встречались «у сына», кивали друг другу и расходились в разные стороны. Опустошенные, потерявшие самое дорогое, что было в их жизни, и, может быть, только теперь понимающие, насколько все было глупо и зря. Ведь исправить можно все. И вернуть что угодно. Но только до шага дорогого человека за тот порог, из-за которого возврата уже не будет.
Мать Валерия замаливала одной ей известные грехи по монастырям, а отец пытался уйти от опостылевшей действительности в рабочие вопросы, поставив себе такую планку для развития бизнеса, что даже в его компании сотрудники недоумевали:
- Зачем? С собой же не унесешь?
А когда Павлу исполнилось два года, в жизни его деда появилась новая любовь. Он встретил женщину, которая закрыла глаза на его недостатки и решила связать с ним свою жизнь. Один за другим на свет у нее появились два сына, дав отцу Валерия новую жизнь и новую надежду.
А о Павлике просто забыли.
Бухгалтерия компании, которой руководил его дедушка, исправно перечисляла Ирине положенную сумму, даже индексируя ее, с учетом инфляции, но о том, жив ли мальчик и что с ним происходит, никто и не думал интересоваться. Павел оказался никому не нужен. В том числе, и собственной матери.
Бабушка Павлика болела, жаловалась, что не может ухаживать за мальчишкой, а потом собралась, да и уехала к сыну.
- Доживать буду там! А вы тут сами. Ирка, возьмись за ум! Совсем себя потеряла!
Дверь хлопнула, и Павлик обернулся к матери.
- Что смотришь?! Потеряйся! – мать явно была не в настроении, и потому мальчик сделал единственное, что помогало хоть как-то защититься от ее гнева.
Спрятался.
В комнате бабушки, где царил кавардак после отъезда, все так же стоял старый шкаф с отломанной задней фанерной стенкой. В щель, которая там образовалась, так удобно было прятать хлеб и печенье, которое удавалось иногда стащить со стола. Забравшись в шкаф, и прикрыв за собой дверцу, Павел оставлял узкую щелочку, через которую пробивался свет. А потом долго-долго сидел, любуясь на эту тонкую золотую полоску, в которой танцевали пылинки. Их танец был таким завораживающим, что Павлу казалось, будто он слышит музыку, под которую они кружатся.
Мать вытаскивала его из шкафа, ругаясь, и прогоняла спать. Но даже засыпая, Павлик слышал ту мелодию, которая чудилась ему, и пытался тихонько подпевать ей.
- Перестань выть! – окрик матери заставлял его крепче зажмурить глаза, и музыка пропадала, затихая на время, чтобы вернуться утром.
Когда Павлику исполнилось пять – его дед перестал давать деньги Ирине. В ответ на ее возмущение он ответил:
- Пацану счет открою. Личный. А ты – как знаешь. Пора самостоятельной становиться. А будешь жаловаться – накажу. Поняла?
Возразить Ирине было попросту нечего. Она сорвала свою злость на Павлике, отлупив его хорошенько, а потом заявила:
- Пойдешь работать!
С этого дня в детский сад Павлик больше не ходил. Мать отвозила его к церкви, которая находилась на другом конце города, и оставляла там, под присмотром Семеновны.
Эта неуклюжая, замотанная в лохмотья, женщина была профессиональной попрошайкой. С Ириной она договорилась быстро.
- Смазливый мальчонка. Хорошо подавать будут. Пятьдесят на пятьдесят - вот мои условия! Видишь, я по-божески с тобой! Докука ведь! Возись тут с сопливым!
- Согласна!
- А, хочешь, и вовсе оставь его у меня. Будешь за денежкой раз в неделю приезжать. А мальчишка пусть у меня живет.
- Посмотрим!
Как-то само-собой получилось, что Павел перекочевал на постоянное место жительства к Семеновне.
А у нее было даже уютно. В маленьком домике с палисадником, в котором цвели розы, жили две собаки и кот. Готовила Семеновна редко, но чем накормить ребенка всегда находила.
- Иди, Павлушка, молочка налью тебе! Бери булочку! Да, бери-бери, не стесняйся! У меня по-простому все, милый! Эх, жаль моя! Что ж мамка-то у тебя такая непутевая?
- Не знаю!
- Вот и я не знаю! Это ж надо удумать – собственное дитя, да на паперть! Кукушка, прости Господи!
- Она не умеет говорить «ку-ку».
- Ох, миленький, какой же ты еще… Умеет она! Очень хорошо умеет! Только забыла главный закон лесной.
- Какой?
- Как аукнется – так и откликнется! Пусть потом не жалуется! А ты – ешь, ешь дюжей, мой хороший! Худенький такой! Одни глаза торчат!
Павлика уговаривать долго было ни к чему. Он ел так, что даже упитанный кот Семеновны пристраивался рядом и с интересом наблюдал за мальчиком, заглядывая ему в рот.
Куда столько влезает?! Маленький-маленький, а ест, как не в себя! Этак и без молочка остаться можно! Все этот лопоухий выдует!
Кота Павлик гладил и подкармливал, пока Семеновна не видела. Та ругалась, если животным давали еды больше положенного.
- Жаль мне их! Болеть будут и уйдут рано. А я как же? Нет уж! Пусть живут подольше! Не давай ему ничего, Павлуша! И так толстый!
В этом доме Павлик чувствовал себя на своем месте. Ему было здесь тепло так, как не было нигде и никогда. Семеновна быстро смекнула, что он немного отстает в развитии, и принялась учить Павлика читать и писать.
- Нечего неучем расти! В школу пристрою тебя. У меня соседка завучем работает – пособит! Только, ты должен стараться, Павлуша! Если она поймет, что ты умный, то поможет! Понимаешь?
- Да!
- Вот и старайся!
- А мама разрешит?
- А мы у нее и спрашивать не будем! Ей главное что?
- Что?
- Денежку вовремя получить. Но это уж мое дело! Разберемся! А ты налегай на учебу-то! С неба, миленький мой, ничего не падает! Просто так даже птичка не поет. Все трудом зарабатывается!
- А ты же не работаешь!
- Ах ты, пострел! – сердилась для виду Семеновна. – Как это не работаю?! Еще как работаю! Ты же видел! Я не просто так на паперти стою и денежку прошу. Носочки вяжу да рукавички. Кто подаст хорошо – подарю ему.
- Это не работа.
- А что же? Ты постой на морозе да под дождем! Я на тебя погляжу! Ишь, разговорчивый какой! – Семеновна хмурилась, но недолго.
Подбирала подол юбки, и стучала по протезу кулаком:
- Видал! Я ж как та Баба-Яга! И нога у меня, пусть и не костяная, но почти такая же! Эх, Павлик, я бы и рада где-то в другом месте работать, да не берут меня. Кому я нужна – старая да больная?
- Ты не старая! – возмущался Павлик, и за это Семеновна готова была ему простить все, что угодно.
Правдами и неправдами, но Семеновна умудрилась выпросить у матери Павла доверенность на свое имя и обещание свое исполнила. В школу Павлик пошел в срок и как положено – в белой рубашке и с пышным букетом.
Но на этом его везение и закончилось.
Когда он учился во втором классе, Семеновна попала в больницу. Поскользнулась у ворот храма, и упала. Да так неудачно, что встать уже не смогла. В больницу к ней Павлика, конечно не пустили, и он несколько дней просидел тише мыши в доме Семеновны, в обнимку с котом и собаками, тихо поскуливая вместе с ними и гадая, что же будет дальше…
В школе были каникулы, и потому Павлика никто не хватился.
Ирина же приехала за сыном далеко не сразу. Несколько дней подряд она искала Семеновну на привычном месте, но узнав, что старушки больше нет, все-таки догадалась расспросить настоятеля храма и уже от него узнала нужный адрес.
- Пашка! Ты где? Выходи! Я за тобой приехала! – голосила во дворе Ирина, а Павлик прощался со своими друзьями.
Он уже понял, что Семеновна не вернется. В противном случае, мать здесь не появилась бы. А потому, открыв дверь черного хода, он выпустил собак и кота, помахав им напоследок:
- Простите… Не могу я вас к себе забрать… Пусть все у вас хорошо будет!
За этим занятием и застала его Ирина, которая решила обойти дом и посмотреть, нет ли во дворе мальчишки.
Рассердившись, она пнула кота, и ухватила сына за ухо:
- Я тебя зову-зову, а ты делаешь вид, что не слышишь?!
И впервые Павлик не смолчал. Вывернулся из рук матери, да так, что ухо чуть не осталось в ее цепких пальцах, а потом изо всех сил пнул ее в ответ, мстя за друга:
- Не смей! Ему же больно!
Он кричал так громко и так яростно, что Ирина невольно попятилась, а потом усмехнулась.
- Хорош! Вырос, говоришь? Ну, ладно! Поехали!
Развернулась, и даже не глядя, идет ли за ней сын, пошла к калитке.
Что оставалось делать Павлу? Пришлось подчиниться.
Следующие два года он мыл машины, помогал торговцам на маленьком рынке неподалеку от дома, и старался не унывать, помня главный завет Семеновны:
- Уныние, миленький мой, это грех! Самый большой и самый страшный! Пусти его к себе, дай малюсенькое местечко в душе, и он приведет к тебе столько нехороших своих приятелей, что отбиваться от них замучаешься!
- Как это приведет? – смеялся Павлик. – За ручку, что ли?
- Именно так! Зря хохочешь! Вот раз попробуешь, и как бы плакать не пришлось потом. Пустишь, вот так-то, уныние, а глядь – с ним рядышком уже и тоска пристроилась, и печаль, и обида с завистью. Сидят да ноют о том, что у других, мол, все хорошо, а у тебя – плохо! А дальше – больше! Так голову заморочат, что человеку совсем невмоготу станет.
- А как их прогнать?
- О! Это вопрос хороший! Сложный, конечно, и не каждому ответ на него по зубам. Но простой совсем ответ-то.
- Какой же?
- Надо добро искать! Но иногда не получается его увидеть. Бывает так, что если совсем плохо человеку, то и света белого не видать. Тогда, надо самому что-то хорошее сделать! Поможешь человеку, пособишь зверюшке какой, и, глядь, уже полегче стало! Чуточку, а все-таки хорошо! Гости эти, конечно, противные. Будут до последнего сидеть и страдать почем зря. Но и таких взашей выгнать можно, если очень захотеть! Понял меня?
- Да!
Вот и вспоминал Павлик о таких разговорах, твердя себе вечерами:
- Я помню, Семеновна! Помню! Все сделаю!
С матерью Павел почти не виделся. Он приходил вечерами домой как можно позже, пробирался в бабушкину комнату и залезал в шкаф. Там у него давно был припрятан фонарик и всегда было что-нибудь съестное. Кое-как выучив уроки, если не приходилось писать слишком много, ведь на коленке делать это было очень неудобно, и Павел приспособил для такого случая небольшую дощечку, которую нашел на свалке, мальчишка вылезал из шкафа, прислушиваясь к голосам, несущимся из кухни, где праздновала очередной красный день календаря мать, и забирался под одеяло. Ирина заглядывала в комнату и сердито ворчала:
- Спит, злыдень! Умаялся он, видите ли! Ничего! Я с тобой потом разберусь!
Ее угрозы так и оставались лишь угрозами, ведь утром Павлик тихонько умывался и выбирался из дома и удирал до того, как мать проснется. Как и тогда, когда он был еще младенцем, Ирину волновало только одно – чтобы он был чистым. За грязные уши или руки она могла накостылять так, что Павел потом ерзал на стуле весь урок, потому, что проще было стоять, чем терпеть боль. Одежда его всегда была чистой, уши отмыты до скрипа, а грязь из-под ногтей вычищена. И потому в школе учителям даже в голову не приходило, что у мальчика какие-то проблемы дома. Он был в меру вежлив с учителями и одноклассниками, а на уроках сидел смирно, памятуя о той науке, которую вдолбила ему голову Семеновна, умоляя помнить о том, что их сосуществование зависит от правильного поведения Павла. Завтракал он обычно в школьной столовой или во дворе своего дома, где делил бутерброд с котом Семеновны, которого нашел-таки, спустя несколько недель после того, как Ирина забрала его. Выждав некоторое время и дав матери успокоиться, он впервые сбежал из дома, пешком прошел через весь город, так как боялся, что кто-то его остановит и вернет к матери, и долго слонялся у заколоченного домика Семеновны, зовя своего друга.
И чудо случилось!
Кот, услышав знакомый голос, пришел. Худой, грязный, совсем не похожий на того упитанного красавца, каким был когда-то, он терся о ноги Павлика, мурча так оглушительно громко, что тот не выдержал и рассмеялся сквозь слезы, обнимая кота:
- Тут я! Тут! Вместе мы теперь! Не бойся!
Затолкав кота под куртку, он долго еще бродил по окрестностям, зовя собак, но так и не нашел их.
Домой в тот день Павел вернулся около полуночи. Пристроил кота во дворе, в старой коробке, извиняясь, что не может взять его с собой домой, а потом поднялся в квартиру.©
Автор: Людмила Лаврова
©Лаврова Л.Л. 2024
Все текстовые материалы канала Lara's Stories являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.
Друзья, подписывайтесь, пожалуйста, на мой канал в Телеграм