Сборник воспоминаний «Афганистан 1979-1982 Воспоминания связиста».
"Борись с трудностями умом, а с опасностями — опытом."
Русская народная пословица
В конце 70-х почти каждый из моих знакомых офицеров и прапорщиков мечтал поехать на работу за границу, где кроме того, что платили в несколько раз больше, еще была возможность купить любые, как тогда говорили, товары народно-хозяйственного назначения заграничного производства. То есть модную, современную одежду, радиоаппарату, часы, сервизы и тому подобные дефициты.
Попасть к «хорошую» страну, типа Германии, Польши или Чехословакии могли только очень «блатные», то есть имевшие высокопоставленных родственников, или как тогда говорили люди с «рукой». У нас в отделении телефонного центра 14 полевого узла связи Генерального штаба ребята даже шутили по этому поводу, называя себя «инвалидами», то есть людьми не имеющими такой «руки». То, что мы все служили в Москве, попав сюда сразу после окончания училища, могло бы вызвать у неискушенного читателя ухмылку.
Мол, лукавит, товарищ! Сам в Москве оказался сразу после училища, наверняка неспроста! Но дело в том, что многочисленные учения, постоянные полевые выезды на неделю за город, длительные командировки и высокая требовательность во всем со стороны многочисленного начальства, делали наш узел связи совсем не привлекательным для блатных. По сравнению, скажем, с такими местами, как предприятия промышленности, училища и академия (в них попало несколько выпускников и нашей группы), различные заказывающие управления и НИИ. Я попал служить в нашу часть видимо просто по ошибке кадровиков. В предписании явиться к месту прохождения дальнейшей службы были записаны лишь номер в/ч и адрес: г. Химки Московской области.
В нашей группе назначения в подмосковные города получили, наверное, больше половины её ребят. Так что ничего удивительного в том, что я тоже был направлен в Подмосковье, не было.
На самом же деле оказалось, что моя воинская часть находилась в районе г. Москвы, с одноименным названием Химки, или точнее Химки-Ховрино. Да, в момент своего создания это место было Подмосковьем, но Москва разрослась и оно оказалась уже в самом городе. Скорее всего кадровик этого не знал, считая, что как и всех , посылает меня в область. И когда я приехал в горвоенкомат указанного в предписании города, мне сообщили , что такой воинской части у них нет. И только случайно находившийся в это время там прапорщик вспомнил , что возможно она находиться напротив г.Химки, через канал и кольцевую дорогу, в самой Москве.
Валера Пустоутенко, из третьей группы нашего 20 курса тоже попал в это же отделение, что и я. Но только не сразу и не напрямую. Он появился в расположении подразделения почти через месяц после меня. У него в предписании было написано, что он обязан прибыть в распоряжение начальника связи Московского военного округа. В те времена округ занимал обширную территорию и служить Валера мог попасть в любое место, довольно далеко от Москвы и даже очень далеко от московской области. Поездив в течение месяца по разным воинским частям, он в конечном счете, оказался на такой же должности и в том же месте, что и я. Правда, как потом выяснилось, с одним существенным недостатком. Я был назначен на должность приказом Министра обороны и по существовавшему тогда положению, имел право на получение квартиры в Москве, а те, кто, как Валера, был назначен приказом начальника связи Вооруженных сил СССР, имели право только на квартиру в области. По иронии судьбы в Москве квартиры министерству обороны выделяли значительно чаще, чем в Подмосковье, где строительство тогда отчего-то велось вяло. В результате, если я получил свою первую жилплощадь менее, чем через год, Валера смог ее получить только намного позже и в городе Химки, в доме, в котором жили офицеры управлений войск связи центрального подчинения. Кто-то из них тогда как раз улучшил свои жилищные условия, выехав из однокомнатной квартиры, передав её Валере. Что интересно, в соседнем подъезде этого дома проживал и сам маршал войск связи Белов А.И
Обычный, не блатной офицер, или прапорщик в нашей части имел небольшие шансы попасть в спецкомандировку, как тогда говорили, только в какую-нибудь развивающуюся страну Африки или Азии. Туда, где уже были развернуты узлы связи главных военных советников, или где их собирались развертывать.
Мое желание попасть заграницу было связано еще и с тем, что в последнее время служба в нашей части стала меня несколько , мягко говоря, тяготить. Ближайших перспектив продвижения не было, а служить пятый год командиром взвода было уже не совсем интересно. Свободного времени фактически не было. Если мы не уезжали на месяц на учение и не нужно было идти в наряд, отдыхать удавалось только в лучшем случае один, часто неполный день в неделю. В субботу до обеда мы проводили парко-хозяйственный день, а уже вечером и в воскресенье кому-то нужно было оставаться в отделении ответственным. Если мне вдруг внезапно звонили друзья, знакомые или родственники, оказавшиеся проездом в Москве, я даже никак не мог договориться с ними о встрече, потому что распорядок отдыха и работы на выходные мне становился известным только в пятницу после 18 часов. Да и все планы могли измениться в любой момент в зависимости от текущей обстановки в подразделении и части, и пожеланий начальников. Например, как-то маршалу войск связи показалось, что где-то на соседней с его домом в Химках улице после ремонта коммуникаций оказалось много мусора и туда в субботу срочно отправили взвод нашего отделения во главе с мной, чтобы навести порядок.
Обычно на полевые занятия на неделю мы выезжали по тревоге в понедельник, часов в 4 – 5 утра. Но так как добраться до части можно было только общественным транспортом, который начинал ходить около шести утра, тем, кто жил не рядом, приходилось приезжать на службу к исходу дня в воскресенье и ночевать в казарме, точнее в канцелярии отделения.
Один – два, а то и три раза в год часть ездила на учения, которые длились, как правило, около месяца. А там мы трудились фактически вообще круглосуточно: дежурили в две смены, спали в лучшем случае по 4 часа в сутки, совершали длительные переезды в плацкартных вагонах с личным составом в воинских эшелонах с грузовой скоростью. Последнее означало, что переезд, скажем, от Москвы до Львова занимал 7 суток, при том, что пассажирский поезд шёл туда всего полдня. А в это время нужно было в вагонах ещё и проводить занятия по боевой и политической подготовке с подчиненными, нести службу в карауле по охране техники, которая располагалась на открытых платформах в этих же эшелонах.
Дважды в год завершались периоды обучения с обязательной проверкой, часто комиссией из управления начальника связи Минобороны. Между этими мероприятиями, постоянно шла, так называемая, повседневная учеба. Два раза в месяц выезжали на тактико-специальные занятия с воскресенья по пятницу в лес под Долгопрудный*, где все жили неделю в палатках или в аппаратных, а питались на подножном корму, т.к. на довольствие офицеров если и ставили, но за это из зарплаты вычитали большие деньги, а качество привозимой из солдатского котла части пищи оставляло желать лучшего.
Мы заготавливали картофель в закрома части на зиму, собирая её в полях с утра до вечера, участвовали в разного рода торжественных мероприятиях, посвященных многочисленным праздникам, несли службу в гарнизоне, в патрулях, хоронили на кладбищах умерших в Москве офицеров, выполняя воинские ритуалы, выполняли всевозможные хозяйственные работы в различных интересах, строили и оборудовали спортивные сооружения и учебные классы. Да чего только ни было! Рабочий день командира взвода длился в среднем по 12-14 часов в сутки, выходные бывали редко, а отгулы, положенные за работу в праздники и выходные дни, лишь накапливались и не использовались. Как-то раз ночью, сидя в аппаратной на учениях, я шутки ради, подсчитал, что если бы офицерам нашего отделения оплачивали все те часы, которые приходилось находится на службе в течение месяца, помимо официально положенных 8 часов в рабочий день, то моя зарплата должна была бы составлять вместо 220 руб. больше 1000 рублей в месяц.
Жену я видел фактически только по вечерам, перед сном, полностью измотанный дневными заботами. Живя в Москве, мы, естественно, никуда не ходили, ни с кем не встречались, просто потому, что спланировать что-то заранее было невозможно. О каких там театрах можно было говорить! Даже чтобы посмотреть вместе кино, нам с Аллой приходилось идти в кинотеатр вместе с солдатами днём в воскресенье, когда я водил наше отделение в культпоход, совмещая приятное с полезным. Я тогда год исполнял по совместительству обязанности замполита.
Угнетала постоянная нервотрепка по любому поводу и, главное, отсутствие перспективы в дальнейшей службе. Рассчитывать на занятие вышестоящей должности можно было только в случае перевода на другое место кого-то из непосредственных начальников, но и тут гарантии никто не давал, так как на освободившееся место скорее всего могли назначить кого-то со стороны.
Единственной надеждой как-то изменить такой однообразный и утомительный образ жизни, пожалуй, была бы как раз командировка за границу.
Летом 77 года несколько десятков офицеров нашего узла послали на усиление местных связистов в Хабаровск на крупные учения под руководством министра обороны. Летели мы туда и обратно на самолете. Жили в казарме одной из местных воинских частей, а питались очень скверно. Из съедобного давали только одну сайру в собственном соку, хлеб и компот. Остальное есть было совершенно невозможно. В помещении офицерской столовой всегда носилось столько мух, что если не прикрыть чем-то компот и суп, туда обязательно в течение минуты падало несколько почему-то очень жирных насекомых. На второе давали только сделанное из порошка картофельное пюре, грязно-серо-зеленого цвета, настолько жидкое, что его удобнее было не пытаться черпать ложкой, а пить из кружки. Жара и влажность стояли неимоверные. Все офицеры , изнемогая от одуревающего климата, ходили, как и было положено, в полушерстяном полевом обмундировании и в фуражках. Отчего-то, одеваться в пилотки и ХБ полевую офицерскую форму было не принято. Может быть потому что на складе нам выдавали её с уже пришитыми погонами рядовых? Не знаю. Но из всех офицеров узла в ней ходил только один наш старлей Гена Шевелёв.
В такой обстановке ни о какой еде и мысли не возникало. А постоянный неприятный запах испорченных продуктов вызывал непреодолимое желание как можно скорее покинуть столовую. Изредка, правда, удавалось покупать молоко и булочки в городском магазине. Но он находился довольно далеко от места нашего размещения и тут приходилось выбирать: булочки и молоко, или сон, так как время для него выделялось очень мало.
В этих условиях у меня очень сильно разболелся желудок. Местный доктор-майор прописал викалин, распространенное тогда средство для язвенников и гастритников. Но предупредил, чтобы я не откладывал и в самое ближайшее время проверился в своей поликлинике. И уже вернувшись в Москву и обратившись к врачу, я получил назначение на обследование в госпиталь в г. Калинин. Летом там, как мне объяснили, были свободные места, в отличие от зимы, когда из-за множества желающих, в основном пенсионеров, нужно было долго ждать своей очереди.
Через 2 недели у меня определили и успешно подлечили «гастрит». Очень неплохо отдохнув в госпитале, я так бы и забыл об этом происшествии, если бы не одно печальное обстоятельство.
Из разговора c начальником медслужбы нашей части капитаном А. И. Трутневым случайно удалось узнать, что с гастритом мне теперь съездить в загранкомандировку не удастся по крайней мере ближайшие десять лет, так как считается, что болезнь хроническая и может возобновиться в любое время. Хотя, теоретически если в течение всего этого времени я не буду обращаться в санчасть с жалобами по поводу желудка и кто-то из медиков возьмет на себя смелость дать разрешение на отправку меня в страну с жарким сухим, или тропическим климатом, то возможно мне и удастся поехать раньше. Ну, а так, нечего даже и мечтать.
Это заставило серьезно задуматься. В те годы срок в 10 лет для меня казался недостижимо далеким, к тому времени по моему мнению, я должен буду уже стать тридцатичетырехлетним стариком, возраст тех, кому за 30 казался мне тогда глубокой старостью. Кроме того, международная обстановка через 10 лет может быть так измениться, что уже отпадет и необходимость вообще куда-то ездить за границу. Успехи и положение нашей страны на международной арене были впечатляющи, капиталисты нас боялись и уважали.
Все офицеры нашего отделения в то время уже или успели побывать, или находились в спецкомандировках*. В 77-м по замене на Кубу поехал инженер отделения Анатолий Ломия. Когда обострилась политическая обстановка в Эфиопии и от нашей части срочно был сформирован небольшой узел связи, туда полетел старший лейтенант Коля Мельников, командир отличного 1 взвода.
А через год - полтора, ему на замену стали готовить Валеру Пустоутенко. Процесс подготовки за границу в плановую командировку был тогда длительным и занимал около года. У кандидата еще более тщательнее проверяли анкетные данные, состояние здоровья, посылали в академию связи в Ленинграде, на курсы подготовки специалистов для работы за границей.
В апреле 78 года после победы народной революции в Афганистане, туда был отправлен еще один узел связи, в который от нашего отделения послали командира 3 взвода, самого старого у нас старшего лейтенанта Толю Сорокина.
Сам наш начальник, капитан Сергей Петрик принимал участие в начале 70-х в боевых действиях в Сирии и был даже награжден сирийским орденом.
Таким образом, к середине 78 года из «старых» офицеров отделения, не считая старшего лейтенанта Валеры Пустоутенко, который уже, можно сказать, «сидел на чемоданах», не побывали в спецкомандировках только я и Гена Шевелёв, который по его словам, наоборот, не испытывал никакого желания куда-то ехать.
Летом 78 г. в части вдруг приступили к подготовке узла связи по «секретным» сведениям то ли в Мозамбик, то ли в Конго. Ребята долго готовились и тренировались, но потом вдруг международная ситуация изменилась, узел расформировали а людей отправили по своим частям и подразделениям. Естественно, у меня не было никаких сомнений, что поскольку движение человечества к коммунизму определяется объективными законами, то с каждым днем все больше развивающихся стран будет выбирать социалистический путь развития и значит необходимость оказания нами братской военной помощи кому-то в Азии, Африке или даже Латинской Америке может возникнуть в любое время. Мне же к этому моменту нужно быть уже готовым. А, следовательно, необходимо как можно скорее решить вопрос с моей хронической болезнью.
Поэтому при каждом удобном случае, будь то беседы с врачами, или с "пожилыми" офицерами в очередях в поликлинике при прохождении диспансеризации, я теперь всегда ненароком затрагивал актуальную тему, пытаясь выяснить, что и как тут можно сделать. И как-то раз в очереди к врачу, коснулся этого вопроса в разговоре с каким то «старым» капитаном. Он и подал хорошую идею, в шутку намекнув, что если запись о моем пребывании в госпитале исчезнет из книжки вместе с ней, то при очередной диспансеризации мне просто не нужно будет упоминать о болезни и тогда о ней никто и не узнает. А несколько позже, я случайно оказавшись в нашей санчасти, стал свидетелем интересного эпизода. В комнату, где сидел обычно дежурный врач, зашел прибывший к нам незадолго до этого для прохождения дальнейшей службы откуда-то из другой части офицер. Он собрался на очередную диспансеризацию и хотел взять с собой свою медкнижку. Ее должны были к тому времени уже переслать в нашу санчасть с его предыдущего места службы. Книжку после длительных поисков так и не нашли, видимо либо оттуда забыли прислать, либо она затерялась при пересылке. Не долго думая, врач тут же достал новую и, заполнив первые листы со слов офицера его физическими данными: рост, вес и т.п., выдал ему на руки .
Тут я и подумал, что если в санчасти к утере книжки относятся так спокойно, у меня есть неплохой шанс. Необходимо было сделать так, чтобы и моя медкнижка вдруг «случайно» где-то затерялась. Причем, разумеется, чтобы не вызвать лишних вопросов, не по моей вине. Хранились книжки в открытом шкафу в одном из помещений дежурного по медпункту. Другое дело, что попасть в это помещение или остаться в нем на короткое время одному было невозможно. Выдавали их офицерам на руки только перед поездкой в поликлинику по болезни или, как раз, для прохождения ежегодной диспансеризации. После этого их следовало обязательно сдавать обратно. В некоторых сложных случаях, когда больного отвозили в поликлинику на санитарке или его сопровождал прапорщик санчасти, книжки брали с собой медики. Конечно, можно было не сдать ее после прохождения диспансеризации, но это было рискованно. Кто-то мог бы при случае вспомнить, что она была перед пропажей у меня на руках.
В те времена в дежурную службу нашей части, заступавшую в наряд в составе, как правило, одного взвода от какого-либо отделения, наряду с дежурными по КПП и по автопарку, включали одного солдата для дежурства по медпункту. Он круглые сутки нёс службу в санчасти, выполняя указания сотрудников медслужбы.
Без ложной скромности скажу, что к тому времени я (отслужив командиром взвода почти 4 года), как уже «старый» старший лейтенант, пользовался определенным авторитетом и уважением среди солдат своего взвода. Это проявлялось прежде всего в том, что среди моих подчиненных было много ребят, пользовавшихся моим полным доверием и которые могли бы в случае необходимости выполнить мои деликатные просьбы, в том числе и личного характера.
Не вдаваясь в объяснения, я попросил одного из таких сообразительных и неболтливых ребят, заступавшего в наряд дежурным по медпункту, вечером незаметно найти и принести мне мою медкнижку. Он с большой радостью, без вопросов это и сделал.
Книжка была тут же уничтожена, а первая часть моего плана, следовательно, успешно завершена.
Вторая оказалось тоже несложной. Весной 79 года перед отъездом в поликлинику для прохождения диспансеризации, я как обычно зашел в санчасть и, как ни в чем не бывало, попросил прапорщика выдать мне медкнижку. Её он, естественно, не нашел и сам, как и следовало ожидать, предложил, не откладывая, выписать тут же новую. И даже пообещал, что в нее перенесут все записи, как только найдут утерянную. На что я, естественно, возражать не стал. Дальше было ещё проще. Проходя в поликлинике на диспансеризации заключительный осмотр у терапевта, на его вопрос есть ли у меня жалобы, ответил, что таковых не имеется. После чего в книжке появилась долгожданная запись «жалоб нет, здоров».
Ждать мне пришлось не долго. Уже в декабре этого же 79 года, в связи с событиями в Афганистане* в нашей части внезапно появилась необходимость срочно отравить туда для организации засекреченной связи еще одну станцию с экипажем и моя кандидатура оказалась весьма кстати.
Было весьма приятно осознавать, что принятые меры оказались очень эффективными, а главное, своевременными. При рассмотрении меня на должность начальника этой станции весьма представительной комиссией Начальника связи ВС СССР генерал-лейтенант, возглавлявший комиссию помимо всего прочего поинтересовался у присутствовавшего там начальника медслужбы А.И. Трутнева состоянием моего здоровья. Я заволновался. Запись в медкнижке, это конечно хорошо, но он ведь мог и вспомнить, что всего год назад я лежал в госпитале с хронической болезнью, с которой ехать в страны с жарким и сухим климатом противопоказано и проявить принципиальность. Но капитан, то ли забыл об этом, то ли не стал мне мешать, тем более, что тогда ему пришлось бы объяснять, куда делась запись о болезни в медкнижке, и сказал, что я здоров.
Моя кандидатура была успешно принята и на следующий день я полетел в Афганистан, где прослужил 2 года.
Но это уже другая история.
(продолжение см. « 8 декабря 1979-го. Дорога в Афганистан»).
___________________________________________
* - В Политбюро ЦК КПСС было принято решение о вводе в Демократическую республику Афганистан ограниченного контингента войск для оказания братской интернациональной помощи.
* - "Долгопрудный" - в те годы поселок рядом с московской кольцевой дорогой.