К юбилею В.А. Архипова
Страницы автобиографии писателя
Когда началась Великая Отечественная, мне было всего полтора годика. И вполне справедливо мне напоминают, что я принадлежу к самому удивительному роду-племени, которое сейчас называют – «Дети войны». Сегодня, накануне самого главного праздника – 75-летия Великой Победы – меня попросили написать воспоминания о детстве, о родителях, о родных местах.
Мои родители – отец Афанасий Дмитриевич и мама Ефросинья Николаевна Архиповы – одногодки – оба родились в 1908 году в деревне Коршуны Зуевского района Кировской области (бывшей тогда Вятской губернии). Нетрудно подсчитать: нынче, в 2019 году, им исполнилось бы по 111 лет. Красивая дата, не правда ли? Самое время взять в руки перо и окунуться в светлые воды незабываемого, непреходящего детства...
«Счастлива будешь, Ефросинья!..»
Мама часто вспоминала, как провожала отца на фронт. Жили мы тогда в лесной деревеньке вятской глубинки. До станции Зуевка, где находился райвоенкомат, ровно тридцать километров. В те годы люди передвигались только на телегах. Так вот, на фронт папа отправился 30 августа 1941 года. Накануне он вернулся из Кирова, куда был командирован на строительство военного аэродрома. Дома его уже ждала повестка на фронт. Папа успел помыться в баньке. Рано утром запряг колхозную лошадку, взял гармонь и отправился на телеге в ближайшее село Мухино, а оттуда в Зуевку. Провожали его мама и старший шестилетний брат Ваня. Я, кроха, с бабушкой Аксиньей Васильевной остался дома.
- В Зуевку приехали вовремя, - рассказывала мама. – Афанасий пошёл отметиться в райвоенкомат, а мы присели на скамеечку. Вернулся он с бутылочкой красного вина. Он выпил, а я отказалась. Я была как во сне, всё внутри окаменело: остаюсь с двумя малыми детьми и третий ожидается. Сомневалась: сказать или нет о беременности? Вот уже и эшелон подали. Афанасий взял на руки сына и спросил: «Что тебе прислать с фронта, Ванюшка?»
- «Пришли мне будёновку!» - попросил Ваня. Уже перед самой посадкой шепнула Афанасию, что беременна. Он вдруг повеселел, взглянул на меня и радостно сказал на прощание: «Счастлива будешь, Ефросинья!..»
До сих пор не могу понять, как мой отец, простой солдат, стрелок-лыжник Афанасий Дмитриевич Архипов, смог достать на фронте будёновку. Но он выполнил просьбу сына Ванюшки – уже первой военной осенью прислал шлём с огромной красной звездой. Мы с братом с этим подарком ни днём, ни ночью не расставались – даже спали в нём поочередно. Позднее я любил, нахлобучив будёновку, громко петь военные песни. Мама говорила: «Пой, Вова, пой. Папа услышит и скорей вернётся с фронта…»
Военное лихолетье разлучило родителей на четыре с лишним года – до ноября 1945-го. Отец участвовал во многих фронтовых мясорубках. И всё время на передовой. Первый раз его ранило в битве под Москвой. Но особенно тяжёлым было ранение под Оршей – его буквально прошило осколками. Долго лечился в госпитале в Казани. Вынашивал мысль о встрече с мамой, часто ей писал. Даже сумел точно сообщить, когда его повезут снова на фронт через Зуевку и попросил приготовить домашнего табачку-самосаду. Но мама опоздала всего на час. Эшелон ушёл. Горестно побрела она к однодеревенцу Спире, который жил недалеко от вокзала, возле колхозного рынка. А Спиря вдруг сообщает, что отец успел заскочить к нему и разбогатеть его самосадом. Мама, конечно, отдала свой и отправилась в обратный тридцатикилометровый путь… После выздоровления и непродолжительной учебы старшего сержанта А. Д. Архипова назначили в артиллерийский расчет гаубичного орудия, грозного, сокрушающего всё на своём пути. С гаубицей отец освобождал Варшаву, крушил берлинские стены и встретил долгожданную победу. Со своим боевым расчетом он сфотографировался на фоне побеждённого рейхстага…
С отвагой и любовью
Может ли уживаться в человеке удивительная храбрость и поражающая воображение скромность? Может! Мой отец - тому яркое подтверждение.
Летом прошлого года я побывал в Зуевском райвоенкомате на улице Южной. Очень милая девушка, сотрудница военкомата, отыскала учетную карточку отца и сняла для меня копию.
Сухие статистические данные оказались для меня волнительней любого стихотворения. Пришел мне ответ о наградах отца и из архива Министерства обороны.
Медалей у отца было несколько, а вот орден один – Красной Звезды. Я помню, как он дорожил этой наградой. На всех праздниках он был с этим лучезарным орденом.
Приведу полностью строки из наградного документа:
«Архипов Афанасий Дмитриевич (1908 г.р.) призван в ряды РККА 30 августа 1941 года Зуевским РВК Кировской области. Направлен служить стрелком-лыжником в стрелковый полк, вошедший в состав дивизий, находящихся на Калининском фронте. В составе частей Калининского фронта участвовал в Московской оборонительной и наступательной операциях. Был ранен. Откуда отправлен в госпиталь г. Казань.
После выздоровления был переведен в сформированный 876 гаубичный артиллерийский полк (ГАП). Служил орудийным номером в расчете гаубичной артиллерии. В апреле 1943 года 876 гаубичный полк вошёл в состав 13 армии Центрального фронта и в последствии участвовал в боях на Курской дуге. Гаубичный полк поддерживал огнём оборону 13 армии на северном фасе Курской дуги в районе сёл Ольховатка, Гнилец, Малоархангельск. 5 июля 1943 года полк выдвинул свои орудия для стрельбы прямой наводкой и уничтожил 25 немецких танков.
В июле-августе 1944 года в составе 1-го Белорусского фронта А.Д. Архипов участвовал в операции «Багратион» по освобождению Белоруссии (освобождал г. Борисов). В дальнейшем участвовал в форсировании реки Западный Буг в ходе Люблин-Брестской операции (18 июля - 2 августа) и участвовал в освобождении Люблина (24 июля).
В 1945 году войска армии участвовали в Варшавско-Познанской (14 января - 3 февраля), Восточно-Померанской стратегической (10 февраля - 4 апреля) и Берлинской стратегической (16 апреля - 8 мая) наступательных операциях.
Архипов А. Д. был награждён орденом Красной Звезды за подвиг в боях по ликвидации плацдарма немецкой армии в районе г. Штеттин (Восточно-Померанская стратегическая наступательная операция) в апреле 1945 г. При взятии станции Клютц, под сильным обстрелом противника тов. Архипов вынес с поля боя трёх тяжело раненых артиллеристов, сам же вернулся к орудию и продолжал вести огонь по противнику, выполняя работу трёх номеров – подносчика, установщика и заряжающего.
Огнём орудия было уничтожено три пулеметных дота противника и подбит паровоз, который противник пытался увести со станции Клютц...»
Поистине геройские дела! Я всегда знал и помнил, что мой отец отчаянный храбрец и смельчак. Я понимаю: всем храбрецам звание Героя не присвоишь – Золотых Звёзд не хватит. Вот почему отец дорожил и гордился орденом Красной Звезды. Он и в послевоенные годы в колхозе имени Дзержинского был всегда в первых рядах трудового фронта. Плотник, печник, кузнец, знаток всех сельхозмашин, даже мастер портняжного дела - он вызывал у всего населения искреннее уважение. Отец дважды был тяжело ранен. Эти раны сказались на его здоровье – он умер в декабре 1967 года в возрасте пятидесяти девяти с половиной лет. Его фронтовая гармошка стоит на видном месте в сельском музее...
Отцу я посвятил несколько стихотворений, а одно из них – «Русский солдат» – включено в школьные хрестоматии по литературе.
А недавно я написал стихотворение «Афонин сын»:
Среди снегов, среди равнин
Я рос и рос, Афонин сын.
Отец мой - пахарь и солдат.
Он не выпячивал наград.
Простой солдат... Он был удал!
Ему сам Жуков руку жал!
Однажды был горячий бой,
Он дот взорвал, затем другой.
Чтоб немец ноги не унёс –
Пустил он поезд под откос.
Потом он сам, как паровоз,
Сельхозартель достойно вёз.
Отцу дивлюсь, отцом горжусь, -
Каких людей рождает Русь!
Я вырос, дожил до седин,
Но всё равно - Афонин сын!
Вышли мы все из народа…
Есть такая песенная строка – «Вышли мы все из народа…» Так вот, мои родители вышли из глубокого простонародья. Семьи трудолюбивые, многолюдные. Интересно, что после замужества мама не меняла фамилию: её девичья фамилия была Архипова. Впрочем, всё население вятских деревень жило с одинаковыми фамилиями: в деревне Вахруши – Вахрушевы, Ходыри – Ходырёвы, Микрюки – Микрюковы, Бердники – Бердниковы и т.д. и только в Коршунах жили одни Архиповы. Они зарегистрировали брак 14 марта 1930 года в Бармёнском сельсовете. Вскоре дед по матери Николай Николаевич Архипов посоветовал молодым отправляться на постоянное житьё в недалёкую деревню Бердники, где весной от простуды умер его душевный друг Конон Елисеевич, служивший в Мухинской церкви и бывший бездетным. Его жена Аксинья Васильевна, сестра маминой мамы, не могла управляться в одиночку с большим хозяйством. Мама вспоминала: «Отправились пешком, налегке. Сначала шли по межевице к Талице. А там и до Бердников недалеко. Было это 14 мая 1930 года…».
С той поры почти тридцать лет мои родители были связаны с этой живописной деревенькой – вплоть до переезда в Мухино в 1959 году.
Но вернёмся к военному лихолетью. 25 марта 1942 года родился наш третий братик. Бабушка подивилась его крупному белому тельцу, хлопнула ладошкой по одному месту и сказала: «Большой – как богатырь Александр Невский! Пусть будет Александром…» Бездетная бабушка Аксинья Васильевна была нашей няней, хранительницей и спасительницей. Благодаря ей, мы и выжили в войну. Меня она называла почему-то Кузёмой. Было ей тогда далеко за восемьдесят. Обожала нашего красивого папу, но не дождалась его прихода с фронта. Свирепым февралём 1945 года простудилась и скончалась. Когда лежала в гробу на лавке под иконой, я подходил и трогал её за нос: «Вставай, бабушка…» Потом залезал на полати и долго смотрел оттуда на неё, не понимая, что происходит. Сейчас, когда я прихожу на Мухинское кладбище, обязательно кладу на её могилку букетик полевых цветов.
Что помогло матери выстоять, выжить в военные годы? Перенести эти нечеловеческие страдания? Прежде всего – работоспособность до изнеможения. Она умела управляться с плугом, топором, косой, могла укротить самого строптивого коня. Видя её безотказность, назначали на самые тяжёлые работы. Мама никогда не теряла присутствия духа.
И лишь однажды, по её признанию, несгибаемый характер дал сбой. В марте 1942 года, через три дня после рождения Александра, председатель назначил её в извоз в далёкий Уржум получить стратегический груз со спиртового завода. Председатель так и сказал: «Если не поедешь, доведу куда следует, что ты ругаешь Сталина. Тебя посадят в тюрьму, а детей сдадут в детский дом…». Это был поклёп, шантаж. Трёхдневный малыш без материнского молока столько дней не выживет. От переживаний разум застилал туман. Мама очнулась среди ночи почему-то над открытым сундуком, где лежал молитвенник. Постепенно взяла себя в руки – сказался жизнестойкий стержень. В Уржум ехала на лошади через Богородск, ночевала в татарских деревнях. Позднее признавалась: страшновато было.
Но в Уржуме, чтобы получить этот груз, заставили её привезти тяжёлые брёвна из заснеженного леса. Вот тут- то мама и надорвалась, открылась грыжа. Вернулась через неделю еле живая. Малыша всё-таки спасла бабушка, выходила Александра, да и нас тоже. Но мама уже ничего тяжелого не могла поднимать. Знающие люди посоветовали сходить в соседнее Высоково к старцу-лекарю Дмитрию. Дважды по весне мама ходила к нему на правку. И народный целитель помог. К лету она снова впряглась в колхозные оглобли.
Святые люди – мои родители
Меня всегда поражала одержимость, неустрашимость мамы в работе. Она успевала управиться с делами в колхозе и дома. А в домашнем хозяйстве всегда были корова, телёнок, овцы и разная мелкота. И откуда брались силы? Ночью ненадолго прикорнёт на подушке - и опять на ходу. И нам, сыновьям, с малолетства прохлаждаться не давала. Устанешь, присядешь на брёвнышко, на пенёк и сразу непременно услышишь: «Владимир, вперёд!».
В прошлом году, разбирая бумаги, я обнаружил «Трудовую книжку колхозника», выданную мне аж в 1952 году. И было тогда Владимиру Архипову всего 12 лет! В музее с радостью приняли такой уникальный экспонат!
В молодые годы мама отличалась какой-то особенной северной красотой. Позднее непосильная изнуряющая работа и горькие думы заострили черты. Лицо стало казаться суровым. Но я-то знал: в душе у неё родник доброты и нежности. (Я и поэму о маме назвал - «Суровая нежность»). Её лицо озаряла какая-то достойная коренная красота, что сходит на лица добрых людей на закате жизни.
Мой папа Афанасий Дмитриевич был мастером на все руки. Он даже слыл лучшим портным на всю округу. Портняжному и всем другим ремёслам его научил отец, с которым он с детства в зимнее время отправлялся выполнять заказы в окрестных деревнях. Теперь-то я думаю: эх, если бы мне хоть чуточку его талантов... Учение в школе ему давалось легко, даже весело, но вот эта зимняя работа вдали от дома помешала после начальной школы учиться дальше. А вот старший брат отца Евдоким даже стал учителем (погиб в начале войны на Калининском фронте).
Если мама в детстве только рассказывала нам сказки, то отец читал вслух разные книжки. Выписывал в обязательном порядке районную газету «Заветы Ильича», областную «Кировскую правду», потом прибавилась
«Пионерская правда». В нашей деревеньке отец был самым грамотным человеком с красивым «министерским» почерком. Когда, будучи пятиклассником, я начал вести дневничок и писать стихи, отец с лукавым видом сказал: «Пиши, пиши. Только учти: наша фамилия начинается с буквы «А», значит, ты всегда должен быть впереди».
Отец был спокойным, уравновешенным человеком. Никогда не повышал голоса, не слышал от него и бранных слов. Однажды я, шестиклассник, увлекшись чтением «Двух капитанов» В. Каверина, кипятил самовар, забыв в него залить воду. Самоварная труба в конце концов отпаялась и накренилась. В общем, главное богатство деревенской избы - самовар - вышел из строя, превратился в металлолом. С замиранием сердца я ждал прихода с работы родителей, неминуемую взбучку. Отец сразу оценил ситуацию, нашел в себе силы рассмеяться... С красивыми, утонченными чертами лица Афанасий Дмитриевич мало походил на местных жителей. К слову, из четырех сыновей – трое лицом удались в отца. И только я больше похож на маму.
К отцу прислушивались, шли за советом даже из окрестных деревень. Выпивал он мало, но с удовольствием поддерживал компанию на общих праздниках, пел песни и даже танцевал. Всегда и во всем у него был гвардейский порядок. В колхозе ему поручали самые ответственные работы - на жатках, лобогрейках, косилках. Отец старался не показывать, как его мучают фронтовые раны. И все-таки он успел подержать на руках внучку, мою дочку Настеньку, порадоваться продолжению жизни.
Впервые от отца я, будучи в третьем классе, услышал фамилию Васнецовых, нашиx знаменитых земляков, братьев-художников. С этим связана очень памятная поездка с отцом на мельницу в деревню Вахруши, что рядом с селом Рябово. Дело в том, что мельником там был двоюродный брат мамы, и именно туда отец направлялся на помол, водрузив на телегу и меня. Пока мельница была загружена, он повел меня к полуразрушенной Рябовской церкви и домику художников. Так состоялось моё первое знакомство с родными местами знаменитой семьи Васнецовых. До сих пор вижу мельничный пруд с огромными кувшинками и слышу шум падающей воды.
Однажды в 1965 году отец вернулся домой необычайно оживленным, весёленьким. Мама насторожилась: денег у него на выпивку не имелось, с финансами в семье всегда было туговато. А тут... Отец с торжествующим видом поведал о том, что на почте получил перевод - гонорар за статью в областной газете «Кировская правда». Действительно, накануне 20-летия Победы я по рассказам отца подготовил статью о его фронтовом пути от Москвы до Берлина, а мой друг, молодой писатель Борис Филев, работающий в этой газете, её опубликовал. Отец так и сказал матери: «Получил от Вовы гонорар ..»
Но самое увлекательное было в другом. Отец, никогда не отличавшийся особым пристрастием к выпивке, встретил на сельской почте двух друзей - тоже фронтовиков - уважаемых всеми учителей Никифора Александровича Сунцова и Серафима Вениаминовича Вахрушева и пригласил их отметить это событие. По дороге в местную столовую они прихватили еще несколько бывших фронтовиков (их тогда в селе было немало), чтобы поднять боевые сто грамм. На вопрос матери, где остальные деньги, радостный отец показал ей только корешок почтового перевода...
Известный писатель Владимир Крупин, тоже вятский уроженец, неоднократно отмечал в земляках такую черту характера, как поразительное простодушие, доверчивость, открытость души. Мол, последний кусок хлеба отдаст, последнюю рубаху снимет, но поможет ближнему. Так-то оно так, но я тут усматриваю историческое обоснование, глубинную генетическую закономерность.
Несколько столетий назад, заселяя и обживая наш суровый край, предкам приходилось сообща корчевать лес, рубить избы, распахивать поля. Общинность, духовная (почти семейная) спайка помогала предкам переносить неподъемные в одиночку тяготы, выживать. И это передалось их потомкам. Моя детская память сохранила картины редких, но веселых массовых деревенских праздников. Помню и дружные помочи. Когда у соседа Егора Ивановича Бердникова сгорела изба, все однодеревенцы пришли ему на помощь и в короткий срок подняли новый дом. Вот уж воистину - если встанем всем миром...
Здесь к месту рассказать вот о чем. Тогда, при отправке на фронт при прощании на станции, перед самым отходом эшелона отец дал маме еще один наказ: «Будешь вывозить дрова из леса – первый воз вези Мусихиным. Мама знала, что дрова на зиму отец готовил вместе с Алешей Мусихиным. Сам Алеша уже ушел на фронт. Заготовленные брёвна остались в лесу. Семья многодетная, хозяйка слаба здоровьем, вот отец и вспомнил о ней даже в такое прощальное мгновение…
Снится белая рубашка…
После войны победитель, старший сержант Афанасий Дмитриевич Архипов среди других подарков привез из Берлина парашют из белоснежного немецкого шёлка. Знал, чуял мастер, в чём больше всего нуждается колхозный народ! И собственноручно всем деревенским мужикам и детям сшил из шёлка рубахи (швейную машинку мама сохранила). Даже я, малолеток, помню, как ребятишки и мужики годами щеголяли в ослепительных рубахах...
Очень горестно, что жизнь человеческая до удивления коротка. В народе говорят: жизнь короткая - в птичий посвист. В 1958 году началось сселение так называемых неперспективных деревень. Наш колхоз «Солнце» предстояло гасить одним из первых. Показать пример оперативного переезда в село Мухино, на новое место жительства, председатель колхоза фронтовик А. X. Кормщиков попросил другого фронтовика – А. Д. Архипова. В короткий срок мы с отцом нарубили в Обрезном лесу стройных деревьев на новую избу, вывезли их на опушку и застучали топорами, вырезая пазы и углы. Так что у нашей избушки в Мухино нынче тоже юбилей – 60 лет…
К отцу председатель относился с уважением, поручал работу, требующую упорства и смекалки. А однажды попросил организовать в селе большую посадку молодых сосенок. Я в то время был на студенческих каникулах и с удовольствием помогал отцу. (Сейчас при въезде в село вас встречает могучий сосновый бор с птичьими гнездами). Председатель иногда заходил к отцу на чаёк, на огонёк. Фронтовикам было о чем поговорить. Помню, как он удивлялся количеству боевых грамот и благодарностей, вручённых отцу за ратные подвиги и подписанных лично маршалом Г. К. Жуковым. А одна грамота, выданная в Берлине в честь Победы, поражала воображение своим размером – напоминала большую картину. «И как ты поместил её в чемодан?» – изумлялся гость. А однажды, когда я учился в Москве, председатель зашёл к отцу с совершенно неожиданной просьбой – посодействовать, чтобы его сын (то есть я) написал песню о селе Мухино. Я выполнил эту просьбу, написал песню о моей любимой вятской земле.
Фронтовая храбрость отца, награды никак не повлияли на его природную скромность. Он ничем не выделялся среди своих односельчан, наоборот, даже старался быть менее заметным. Бывало, председатель на общем собрании колхозников пригласит его в президиум, а он, застеснявшись, махнёт рукой и останется сидеть рядом со своим простым великим народом...
Я очень опасался за здоровье родителей в самый страшный для семьи 1956 год. В начале зимы из армии инвалидом вернулся старший брат Иван. Наш девятилетний братик Виталий, наш любимец, который уже учился в третьем классе и до упоения зачитывался детскими книжками, простудился в жестокий мороз по дороге домой из школы, заболел и умер в Косинской больнице. Такие удары не под силу и железному характеру...
8 октября 1988 года у мамы Ефросиньи Николаевны отмечали 80-летие. Накануне я прилетел самолётом из Краснодара. Приехали из Свердловска ее младшая сестра Мария Николаевна, племянники и племянницы. В Мухино стояла солнечная золотая осень. Мама выглядела помолодевшей. Только сетовала, что не смог приехать сын Александр с семьёй из Тирасполя. Пришли поздравить и близкие маме мухинцы. Любимые учителя – фронтовик Иван Филиппович Андреев с женой Валентиной Семёновной принесли баян. В этот день были спеты самые любимые мамины песни. Она и сама много пела и, как обычно, много шутила. Мама вообще была мастерицей острой шутки и образного слова. Племянница Лина, завороженная ее простонародной речью, ходила за ней хвостиком и всё время записывала в блокнот меткие сочные выражения.
В эти дни в областной газете «Кировская правда» был опубликован большой очерк Леонида Костина «Судьба матери», в котором он рассказывал о простой русской женщине Ефросинье Николаевне Архиповой.
Наша зелёная колыбель
В свои детские деревенские годы я был довольно любознательным и мечтательным. Я мог долго и не отрываясь наблюдать за тем, как муравьи спешат по своей еле видимой тропинке, следить за крохотной птичкой, сидящей на ветке, или изумляться свечению капельки росы в лучах восходящего солнца.
В пятом классе я начал вести свой наивный дневничок, куда заносил всё то, что меня удивило в течение дня. А ещё то и дело просил родителей разъяснить значение некоторых слов. Например, почему село, куда мы ходим в школу, называется так странно - Мухино? (А где тучи мух?). Неужели соседняя деревня Высоково действительно самая высокая? Родители, затюканные вечной работой в колхозе, отмахивались от меня, как от назойливой мухи.
Мне нравилось село Мухино, расположенное на живописном берегу реки Косы. Однажды я, обуреваемый словесными изысканиями, начал объяснять своему сверстнику, такому же деревенскому карапузу, что Косинские луга, находящиеся сразу за селом, берут название от реки Косы. Мама Ефросинья Николаевна, услышав такое «открытие», решительно прервала мои измышления:
- Остановись, грамотей! Эти луга раньше были приписаны к деревне Косинцы, а жили в ней люди по фамилии Койсины. По деревне и название - Косинские луга. Потом деревня вошла в состав села Мухино. И твои мухи тут ни при чём. Здесь когда-то торговал купец по фамилии Мухин. Село-то наше будет постарше Зуевки и даже Ленинграда...
Я слушал маму, раскрыв рот. Она так просто приоткрывала то, что, казалось бы, лежит на поверхности...
Ещё одно воспоминание. Оно связано с папой Афанасием Дмитриевичем и крепко запавшее в детскую головку. В солнечный летний день купаемся со сверстниками в омутке нашей небольшой речушки. Рядом заросшая ольховником земляная насыпь - дамба с разрушенным мостиком - только деревянные сваи, как оглобли, торчат. Подошёл с сенокоса папа, чтобы набрать свежей родниковой водички. Мы вылезли из речки, присели рядом. И вдруг он начал рассказывать о том, что раньше здесь проходила дорога из Рябово в Мухино, путники обязательно останавливали свои тарантасы, утоляли жажду. Будущие рябовские знаменитости - братья-художники Васнецовы - часто в детские годы ездили в гости к мухинской родне и освежались в нашей речушке. Может, даже купались в этом же омутке?! Здешняя природа им нравилась. Не зря Аполлинарий Васнецов неоднократно рисовал мухинские пейзажи.
Подобное открытие не прошло для нас бесследно. Мы со сверстником-карапузом возомнили себя художниками и тоже начали рисовать...
Я хорошо помню всех своих учителей в начальной школе – Агнию Васильевну Рудину, Людмилу Вениаминовну Вахрушеву, Веру Петровну Мальцеву. Каждая из них приоткрывала мне мир знаний. Спасибо им! Но сейчас, с вершины прожитых лет, прихожу к выводу: самыми главными учителями для меня были мои родители!
Умывались вместе с солнышком
Может ли речка быть полноправным членом семьи? Может! У нас она текла возле баньки, в низине, по окраине огорода. Утром мы вместе с солнышком умывались её родниковой водой...
Наша речка-речушка – одно из самых светлых воспоминаний детства. Вода в ней была поистине живительной, кристальной, так как её истоком служил родник, расположенный всего в километре от нас, под Высоковским косогором – увалом. Её питали десятки и других родничков, бьющих в невысоких бережках, образуя таинственные омутки, в которых мы бултыхались, как лягушата. Местами речушку можно было перепрыгнуть. Её русло скрывалось в густых зарослях ивняка, ольховника и осоки. Зимой она пряталась под завалами снега и лишь кое-где приглушённым журчанием напоминала о себе.
Мама называла её речкой-спасительницей. Вода в ней была такой же вкусной, как коровье молоко, но холодной до озноба, до ломоты в зубах. Летними вечерами, установив на бережке таганку с чугунком, мы варили уху или картошку. Рыбы крупной тут не было, изредка попадались налимы. А шустрые рыбки-мальки пулями пролетали между ног.
Эту родную речку-речушку я до сих пор вижу часто во сне - как моих братьев и родителей. Понимаю сейчас по-особому, как тосковал по ней отец все четыре года войны. В письмах с фронта иногда он делал приписку: «Поклонитесь нашей речке Архипке...»
Теперь-то я понимаю: души моих родителей были так же светлы, как родниковые воды речки моего детства...
Звёзды в соломе
Есть философские трактаты на тему «Наука побеждать». Но гораздо важней и жизненно необходимей, на мой взгляд, другая тема - наука прощать, которая не афишируется и которая по плечу натурам действительно сильным и мудрым. К ним я отношу и маму Ефросинью Николаевну. Именно она заронила в мою душу на заре туманного детства первые обнадеживающие ростки жизнестойкости.
... Весной 1945 года мой папа, старший сержант Афанасий Дмитриевич Архипов прислал из поверженной Германии небольшую посылочку. А в ней был подарок нам, троим сыновьям фронтовика - губная немецкая гармошка. И вот с этим музыкальным чудом я отправился на другой конец деревни к своему сверстнику, тоже пятилетнему сорванцу. Его отец в годы войны находился в Казани, в неведомой нам трудармии, и никаких боевых трофеев, естественно, не посылал. А мы, трое братьев-богатырей, поочередно носили будёновку и пилотку. И даже спали, не снимая их с головы.
Играть на губной гармошке пошли в низину, к кузнице, где шумело весеннее половодье. Наша речушка вышла из берегов, несла коряги и разный мусор. Остановились на старой дамбе-запруде. Мой сверстник благосклонно принял гармошку, поиграл немного и неожиданно бросил её в мутный водоворот...
Я взревел во весь голос и бросился домой, к маме. Она вытирала потоки слёз и успокаивала:
- Не реви, парень, не реви. Простим его. Вот скоро папа с фронта придёт и принесёт вам большой баян. Я напишу ему...
Папа пришёл с фронта через полгода, в ноябре 1945-го. Он привёз из Берлина не баян, а красавец-аккордеон и патефон с пластинками. Но аккордеон пришлось скоро продать - время было голодное. Патефон служил верно и долго, а потом он стал экспонатом сельского музея.
...В первые послевоенные годы было не до праздников. Дичайшая засуха, неурожай поразили колхозные поля. Как будто природа и после войны испытывала народ на прочность.
Но изредка на скромные застолья люди всё-таки собирались, старались отметить праздники. Как-то после осенних работ к нам пришли гости - родственники из деревни Коршуны. Так случилось, что нам, пострелятам, места за столом не хватило. Не знаю почему, но меня захлестнула глубокая обида, и я потихоньку ушёл в поле за деревню, забрался на вершину соломенной скирды с потаенной мыслью: пусть поищут. И... заснул.
Проснулся я от маминого плача. Была уже полночь, звёзды светили над скирдой и моей головой. Мама в поисках меня проходила лесом по краю поля. Она уже не плакала, а стонала: «Вова, Вова...» Меня словно подбросило, я мигом скатился со скирды и побежал на её голос: «Я здесь, я здесь...»
Мама провела тяжёлый день на колхозной работе, хлопотала по домашнему хозяйству. А тут я пропал... Сколько времени она искала меня - не знаю, но голос сорвала. Увидев меня, она только и сказала:
- Больше так не делай... Не обижайся. На обиженных воду возят...
И, обессиленная, опустилась в темноте прямо на землю.
Как я ненавидел себя за тот глупый поступок!
Искры из глаз
Написал этот заголовок, и рука с пером непроизвольно остановилась: может, не стоит писать об этом неприятном для меня случае? Но я же дал себе слово поведать всё как есть - без прикрас, без утайки. Значит, вперёд!
Сразу скажу: меня в детстве родители особо сильно не наказывали, не били ремнём, вицей или ещё чем-нибудь. Кроме одного раза, который я вспоминаю до сих пор. После этого происшествия в моём дневничке появилась всего одна фраза - «Искры из глаз...» Сейчас я её расшифрую.
Было начало сентября. Я начинал учёбу в шестом классе. В деревне самый разгар уборочной страды. У нас спешили убрать рожь на поле возле Обрезного леса. В начале пятидесятых годов прошлого века в колхозе ещё не было комбайнов, только стрекотали жатки-лобогрейки. Женщинам приходилось вязать снопы и составлять из них бабки-суслоны. Я любил эти золотистые сооружения, напоминающие мне на поле праздничный деревенский хоровод с женщинами, одетыми в широкие сарафаны.
Вернувшись из школы, я, по обыкновению, сразу же решил идти на поле к маме. Наполнил папин фронтовой котелок водой из родника, на полянке у Большого лога набрал стаканчик душистой малины и заявился к маме с такими подарками. Она обрадовалась, похвалила и попросила помочь - готовить для снопов пояски. Я поначалу энергично брал длинные ржаные стебли, скручивал их в плотный поясок-ремешок и расстилал его рядом с будущим снопом. Но постепенно стал уставать. Наверно, давал знать неблизкий путь в школу и обратно, вдобавок стерня колола босые ноги, пот заливал глаза. И я вслух выругался. Нехорошо выругался. И в тот же момент из глаз посыпались искры, и я сунулся носом в землю. Сначала я не понял, что произошло. Но мамин голос вернул меня к реальности:
- Ну что? Получил по кумполу? Больше никогда не ругайся. А то ещё раз огрею граблями. Теперь на всю жизнь запомнишь...
Да, это был большой и больной урок от моей матери-труженицы. С тех пор я многое повидал на своем веку, перетерпел - перестрадал, был в безвыходных ситуациях, душа, казалось, замирала, но внутренний голос твердил:
«Я слышу тебя, мама!» Больше я никогда не произносил ни одного бранного слова. А когда слышу бранные слова от других, меня словно кипятком окатывает - грех-то какой! Как же человек с таким грехом будет дальше жить и любить? И мне становится нестерпимо горько...
Шла по улице сорока...
Однажды мы с мамой приехали из села в районный городок по неотложным хозяйственным делам. А говоря точнее - «бить овечью шерсть». Мама всегда поджидала моего приезда на каникулы или в отпуск, чтобы вместе съездить в Зуевку и обработать в быткомбинате «овечью продукцию». Пообедать пошли в столовую, которая расположена недалеко от вокзала. Вот тут-то она впервые увидела девушку, одетую (вернее, раздетую) по новой, «полуобнажённой моде» - в брючках, с открытым животиком и блестящей звездочкой в пупке.
- Такую и в баню водить не надо, - неожиданно сказала мама - Всё видно, как на картине...
Подождав, пока модница пройдет мимо, стала рассказывать о том, что раньше перед свадьбой свахи приглашали невесту в баню, чтобы разглядеть её достоинства: не корява ли, нет ли какого изъяна... Ничего подобного я раньше не слышал и даже не читал. И посему весело и благодарно улыбнулся маме. А она, ещё раз хмыкнув, сделала свой вывод: «А в штанах-то удобнее работать. Только что блестит у этой сороки на животе?..»
Несмотря на свои восемьдесят с гаком, мама удивляла проницательностью, практичностью и, я бы сказал даже, современным подходом к явлениям быстротекущей жизни. И эту новую брючную моду для женщин она оценила исходя из своего житейского опыта. В военные годы, да и позже, в наших местах зимы были не просто морозными, а по-настоящему трескучими и многоснежными. А колхоз часто посылал маму, как самую выносливую и безотказную труженицу, в недельные командировки на лесозаготовки. Там мама и воевала с деревьями с топором в руках и по пояс в снегу.
На днях посмотрел по телевидению документальный фильм «Лесоповал», посвящённый узникам ГУЛАГа, видел, как узники-каторжане тоже валили заснеженные деревья. Но все работяги были в стеганых штанах. А командировочным колхозницам ни стеганых, ни простых штанов не выдавали. В отличие от колхозниц, рабов ГУЛАГа даже кормили... Да и другие работы в колхозе не отличались комфортностью для женского здоровья. Представьте годы труда в навозе на фермах и в силосных ямах! Для меня просто загадка: как мама смогла до конца жизни остаться добросердечной, смиренной, на удивление жизнерадостной и даже с ровным незлобивым юмором...
Вспомнил и её шутейное изречение, которое мама выдала после той встречи с «обнажёнкой в брюках»: «О мужиках говорят - бегают за каждой юбкой. А теперь как? Бегают за каждой штаниной?..»
Добрый взгляд
В нашем селе один молодой человек женился на женщине, имеющей репутацию легкомысленной, легкодоступной. Рассказывала мама об этом с нескрываемым осуждением и наставляла меня: «Не бери девушку из браку...»
Тогда по телевизору ещё не показывали Ксюшу Собчак и пресловутый «Дом» со стадным совокуплением. Интересно, из кого сегодня современному молодому человеку выбирать жену, если пошёл сплошной «брак»...
А ещё мама часто повторяла: «Не мотайся по свету. На одном месте и камешек обрастает...» Но как последуешь её совету, если журналистские дороги уводили меня то в Казахстан, то на Дальний Восток, то в Якутию...
Особенно часто мама повторяла для сыновей слова, ставшие для нас незыблемыми, крылатыми - «Ты приезжаешь в отпуск не отдыхать, а работать!» И даже сейчас, после ухода мамы, я порой вздрагиваю, когда чувствую, что ничего существенного за день не сделано. Святая обязанность сыновей - заготовка сена для коровы и овечек, рубка дров на зиму. Хорошо помню, как радовалась мама, когда нам выделили участок для сенокоса на лугах за Борком, за Коршуновским мостом. Она вся светилась, как будто заново родилась. Мама вместе со взрослыми сыновьями взялась за литовку и косила до тех пор, пока вся трава на 40 сотках не легла в валки...
Самый мастеровитый из нас - младший брат Александр - часто приезжал в гости с семьёй из Тирасполя. Мама всегда хвалила его умелые руки. Вот и сын его, Вячеслав, полюбивший бабушку и деревенский труд стал превосходным мастером в своём телеоператорском деле (работает в Останкино на Первом канале). Нет, не зря пишут: гены сказываются, гены... Но всё-таки самым большим мастером на все руки был папа Афанасий Дмитриевич…
Часто вспоминаю, как мама учила доить корову мою маленькую дочку Настеньку, приехавшую к бабушке в гости из города. Я даже сделал на память фотографию об этой прелюбопытной процедуре. Дочка выросла, окончила факультет журналистики Ленинградского университета. Слава Богу, вроде трудолюбивая. Скоро моей внучке Вареньке стукнет десять лет. Кто её будет учить доить корову? Коровы Зорьки больше нет, нет и бабушки Ефросиньи Николаевны...
Мама была глубоко убеждена, что человек должен жить в непрестанном труде - «Устанешь, запнёшься, упадёшь - тогда и отдыхай». Сама она согласилась идти на колхозную пенсию только в 70 лет. А по домашнему хозяйству крутилась до последнего. В больницах не лежала. Увидев по телевизору толпы отдыхающих на морском берегу, спросила меня вполне серьезно: «А чем они болеют?» Сама в краткосрочном колхозном отпуске была лишь однажды - ездила в Свердловск на похороны своего отца, нашего дедушки Николая Николаевича. Он называл маму «великой труженицей» и дал наказ не хоронить его до приезда дочери Ефросиньи...
Всех старушек мама ласково называла «молодушками». Однажды пришли с ней в сельский магазин. Увидев маму, старушки, к моему немалому удивлению, расступились, предлагая ей сделать покупку без очереди: «Проходи, Николаевна, ведь у тебя гости приехали». Мама озорно блеснула глазами и сказала:
- Спасибо, молодушки. Я уж вместе с вами постою. Заметив в очереди одну из пожилых колхозниц, обратилась к ней:
- Здравствуй, Микитьевна! Слышала, что ты болеешь. Не залеживайся, Микитьевна, не залеживайся...
Песня не умирает
Мама любила слушать песни в исполнении великой народной певицы Людмилы Зыкиной. Я и сам любил её завораживающий голос! Особенно она обожала песню в её исполнении - «Оренбургский пуховый платок». Когда я маме рассказал, что слова этой песни написал мой преподаватель из Литературного института поэт Виктор Фёдорович Боков, она не поверила. Она думала, что слова песни народные.
Когда отмечали 85-летие Ефросиньи Николаевны, моя добрая знакомая из Зуевки, корреспондент Любовь Ивановна Пасынкова прочитала по районному радио мою поэму, посвященную маме, а потом прозвучали сразу две её любимые песни - про рябинушку и оренбургский пуховый платок... Мама и сама хорошо пела, как и её родители, братья и сёстры.
Мама боготворила своих родителей. Её отец Николай Николаевич в родных Коршунах считался самым работящим и башковитым. В начале 30-х годов прошлого века его раскулаченная семья была вынуждена уехать на Урал. Лишь старший сын Дмитрий каким-то чудом прорвался в Москву, где окончил знаменитый авиационный институт, стал учёным. Из всей большой семьи осталась «сторожить родную Вятку» лишь моя мама Ефросинья в возрасте 22-х лет.
Вятский человек необычайно талантлив. Мой хороший товарищ, мудрый писатель Владимир Крупин утверждает: если изъять из Москвы талантливых вятских, то столица опустеет. Писатель из вятского роду-племени знает, что говорит. А вятские уроженцы о своих способностях порой и не подозревают.
Мне довелось общаться с родителями Владимира Крупина – Николаем Яковлевичем и Варварой Фёдоровной. Однажды я даже ночевал под их гостеприимным кровом. У них, как и у всех вятских, своя особинка - простота в обращении, природное благородство и какое-то неизъяснимое душевное обаяние. Наутро я уехал радостным – как будто со своими родителями повидался.
У моих родителей всего-то по три-четыре класса Мухинской церковно-приходской школы. Размышляя об их судьбе, прихожу к выводу: при удачно сложившихся обстоятельствах они могли стать видными людьми в любой сфере деятельности. Жизнь их испытывала на такой излом, так кромсала, что диву даёшься. Это была не просто жизнь рядовых тружеников, это был ещё и большой нравственный подвиг, вызывающий уважение и восхищение. Мой друг из Мухино Валентин Васильевич Пупков, ровесник и замечательный гармонист, рассказывал о своей покойной матушке всегда в настоящем времени – «матушка говорит», «матушка не велит...»
С некоторых пор и я стал замечать за собой, что говорю о покойной маме так, как будто она живая, только осталась дома и поджидает меня...
Жива, жива моя матушка Ефросинья Николаевна - она всегда рядом, она - в моём сердце!
«Я ещё вернусь...»
Мама давно мечтала сходить в деревеньку Бердники, в которой мои родители прожили тридцать лет, где и мы вырастали с братьями. Сей лесной деревеньки давно уже нет под родимым вятским небушком. Вроде и недалеко от села Мухино - всего-то пять километров, да всё было недосуг. А тут и «ноги начали отказывать». Но летом 1993 года, дождавшись моего приезда в отпуск, мама решительно заявила: «Пойдем, Владимир, пойдем. А то Бердники заждались...»
Последние тридцать пять лет мама прожила в своём домике в Мухино на улице Комсомольской. Ей здесь всё нравилось: рядом Дом культуры, магазины, люди... Но больше всего она радовалась детским голосам, доносящимся из детского садика, расположенного наискосок от нашей избушки.
А свою деревеньку вспоминала часто, спрашивала: как там наши черемухи, липы, берёзы... В том, девяносто третьем, маме исполнялось 85 лет и откладывать путешествие было нельзя.
Я знал, что мама - невероятно решительный и мужественный человек. Но и тут в очередной раз она поразила меня. Тихим шагом, без передышки, преодолела два поля, два лога, два лесных массива, заросшую речушку и, лишь поднявшись по третьему оврагу, присела на бугорок - как раз перед тем местом, где раньше стоял наш дом. Я обязательно напишу подробней о том материнском походе к родным местам. А пока расскажу о самом сокровенном. Перекусив и умывшись родниковой водичкой, мама шла по родимой опустевшей одворице, поглаживала березы, которые уже стали высоченными, гладила рукой июльское разнотравье, даже репейник... В моем горле стоял непреходящий комок. Я понимал: мама прощалась... В моем мозгу стучало и крепло открытие: а ведь мама самый большой поэт на земле!
- А теперь пойдем в Обрезной лес, - неожиданно объявила она. - Может, малина на вырубках поспела. Да и поле ржаное хочу посмотреть - как колос наливается...
Шагать до Обрезного леса – это ещё полтора километра. При её недомогании просто немыслимо! Но мы шли и шли к лесу по полю, а мама продолжала гладить колоски ржи. В маминых глазах не было и тени усталости, наоборот, они лучились живительным огоньком, интересом. С какой радостью она глядела на дальние леса, зеленые увалы, на зеленую стену молодой ржи. И вдруг сказала: «А земля такая зелёная! Умирать не хочется...»
Спелой малины в лесу мы не нашли. Ягоды ещё не созрели. Мама нисколько не огорчилась, а уходя - низко поклонилась: «Спасибо за всё, лес-батюшка. Больше не приду. - А потом, словно спохватившись, добавила: - Извини, не то сказала. Я ещё вернусь. Осенью. Когда рыжики пойдут...»
Мама Ефросинья Николаевна умерла глубокой осенью 1994 года. Ей шёл 87-й год…
В прошлом году жители села Мухино отметили 110-летие папы и мамы. Спасибо вам, дорогие земляки, за добрую память о моих родителях!
ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ
Гладила мама ржаной колосок.
Рожь наливалась, качалась стеною.
«Похорони меня выше, сынок,
Чтобы я видела поле ржаное...»
Встал косогор над родимой землёй –
Место, открытое ветру и зною.
Глажу и глажу могилку рукой,
Глажу и глажу –
Как поле ржаное.
Владимир АРХИПОВ
Великолепная пятёрка вятских писателей на съезде Союза писателей России в Орле (2004 год): слева направо – Владимир Архипов, Анатолий Гребнев, Владимир Крупин, Владимир Ситников и Альберт Лиханов
Владимир Архипов – всегда в пути, всегда с людьми!