(Окончание. Начало здесь)
Незадолго до моего приезда папа понял, как раздобыть дополнительные деньги на кошек. Нужно просто объявить себя банкротом и перестать платить по шести кредитам. Тогда и деньги появятся, и все долги разом спишут. Кто-то во дворе дал ему умный совет. Он даже съездил в МФЦ, чтобы написать заявление на банкротство, которое, конечно, у него никто не принял. Жаль, что эта мысль пришла ему только после того, как он истратил на проценты все мои деньги. Больше он не платит банкам и не принимает звонки с незнакомых номеров. А я предвкушаю разборки с кредиторами. Никакого имущества у отца нет, все квартиры давно принадлежат мне. Описывать нечего. И в наследство мне вступать незачем, так что долги на меня не перейдут. Вроде бы опасности нет. Но всё-таки неприятно.
Почему у отца нет собственности? А всё из-за его изобретений. На свой первый замок он получил российский патент ещё в середине 2000-х, но для выхода на мировой рынок требовалось международное патентование, которое стоило десятки тысяч долларов. Под это дело он хотел было заложить банку свою квартиру, в которой мы с ним тогда жили. К счастью, банк её не принял, поскольку в ней числился один прописанный жилец - он сам. Прописаться к бабушке ума и воли ему не хватило. Тогда это меня спасло. А через некоторое время ушлые патентоведы из ведущей его дела конторы потребовали кучу денег, якобы они сами заплатили за него эту заоблачную сумму, так что теперь он им должен. Они блефовали, но отец на всякий случай заключил со мной договор дарения. Это спасает меня теперь.
По классификации Карло Чиполлы, дурак - это человек, поступки которого причиняют вред и ему самому, и окружающим.
В тот осенний приезд я больше ничего не смог сделать, а вот зимой уже пришлось браться за отца всерьёз. Продолжать и дальше "отпускать ситуацию" не получалось. Вся электрика давно пришла в негодность, сантехника держалась на соплях. В холодильнике работала только морозильная камера. Плита давно вышла из строя. Чтобы варить кошкам курицу с гречкой, отец покупал маленькие плитки за 999 рублей. Их едва хватало на месяц. У ноутбука, который я подарил ему полгода назад, был разбит экран. На один телефон он сел, другой постирал вместе со штанами, третий потерял в автобусе. Малоприятный опыт - когда звонишь близкому человеку и слышишь в трубке чужой голос.
В эту прОклятую квартиру я начал ходить чуть ли не ежедневно. С каждым новым визитом пугающий чёрный ящик становился всё более осмысленным и упорядоченным. Теперь я понимал, что требует моего вмешательства в первую очередь и куда двигаться дальше. План был составлен и реализован, но об этом я уже подробно писал. А ещё я кое-что понял об отце и вообще о людях.
Человек с возрастом не меняется. В старости и безумии он такой же, каким был смолоду. Только отдельные черты характера заостряются в своём предельном развитии. Всё малозаметное и терпимое прежде, гипертрофируется, доходя до абсурда, как под карандашом карикатуриста.
Отец всегда был неопрятным. Много лет он работал шофёром, я помню его с чёрными от масла заскорузлыми руками и стойким запахом бензина. Теперь на его одежде больше грязи и дыр, а неприятный запах усилился.
Он удивительно быстро разрушал всё, к чему прикасался: машины ржавели, стены и потолки покрывались грязью и раздавленными комарами, обои отваливались, у дверей отрывались ручки, а плитка зарастала плесенью. В считанные годы он изгадил квартиру, в которой я провёл детство и юность, и в восстановление которой много лет потом вкладывал все остатки доходов. Теперь он изгадил и квартиру своей матери, только грязи и насекомых развёл в те же сроки гораздо больше.
Против выбрасывания мусора у него всегда имелось чуть ли не религиозное предубеждение. По сути, в ведро в нашем доме шли только пищевые отходы. Любой кусок дерева, металла или пластика, всякая ткань - от изношенной одежды до самой распоследней тряпочки - каждая газета или журнал никогда не выбрасывались. А вдруг пригодится? Чтоб не покупать! Весь этот хлам до упора набивался в кладовку, на антресоли, в шкафы, наконец, просто складывался вдоль стен. Когда я начал жить один, то, к примеру, разгребая кладовку, выбросил оттуда не меньше пятнадцати отцовских джинсов с протёршимися между ног дырами. Он оставлял их "на заплатки".
На стене у нас висела политическая карта мира. Лет ей было чуть больше, чем мне. Выгоревшая под прямым солнцем, скукоженная от влаги, давно не отражающая современных реалий. Новую карту я купил, когда мне было 25 лет. Я уже жил один, но бабушка ещё не умерла и потому отец часто отдыхал у меня от своей каторги. Вместе мы повесили покупку. А через несколько лет, во время ремонта, разгребая антресоли, я наткнулся на аккуратно сложенную старую карту - отец заботливо сохранил её. На попытки выяснить, что двигало им в тот момент, он уклончиво отвечал:
- Ну, это от бедности.
И сейчас он поступает точно так же. Только мусор бросает прямо на пол, превратив всю квартиру в одни большие антресоли.
И неуживчивым, и нелюдимым он был смолоду, постоянно портя отношения со знакомыми и близкими. И каждый раз он выбирал себе кого-то беспомощного и беззащитного, кому можно навязать свою опеку. Так он чувствовал себя живым. Уж кому как не мне это знать.
Через неделю после избавления от кошек, уже из-за границы, мне пришлось сказать ему правду:
- С кошками всё хорошо, они в добрых руках, но ты их больше не увидишь.
- Но это же подлость, подлость, это такая подлость… - сказал он убитым голосом и положил трубку.