...Ко времени его назначения место священника в Больше-Бобровской церкви пустовало четыре месяца, да оно и понятно: кому охота рисковать жизнью, когда из каждой щели ползут слухи о гонениях на Церковь, а факты зверских убийств священнослужителей превращаются в повседневность? Отец Николай не побоялся принять запущенный приход, уже тогда засвидетельствовав свою веру и верность. Он стал последним настоятелем этого храма.
__________________________________________________________________________________
«Мама-мамочка, кто это?» Как часто еще в нежном детстве звучал из уст моих этот вопрос, когда, открывая семейный альбом, с непонятным мне благоговением глядела я на старинный, 1909 года, фотоснимок красивой супружеской четы. И неизменно, не вдаваясь в подробности, мама отвечала: «Так это же батюшка наш со своей матушкой». Много вопросов теперь, по прошествии десятилетий, роится в пытливом мозгу, и не дает покоя душе неуемная жажда ответов, но некому утолить ее – слишком далеко, по ту сторону бытия, и дарители, и получатели, и хранители семейной реликвии. Как нередко это случается, пока живы были они, слушала я их воспоминания вполуха, а теперь бы внимала в оба, да кто же расскажет?
И все же почему уже тогда, когда душа спала в безмятежном неведении, неизменно пробуждалась она при взгляде на привычное изображение? Почему по сто раз на дню задавала я один и тот же вопрос, загодя, наизусть зная, что мне скажут? Надеялась услышать подробности? Почему так скупы и односложны были родительские ответы? И при чем здесь батюшка? Свои-то кровные бабушки с дедушками на дореволюционных фотографиях – редкость великая, а тут чужой, можно сказать, человек, да еще так бережно хранимый. С какой стати? Оказалось, не такой уж и чужой…
Понадобились многие годы поисков, похожих на детективное расследование, чтобы дознаться: на фотографии изображен не родной, но все же брат моей бабушки – священник села Больше-Боброво Курской области отец Николай Фролов, расстрелянный за веру в 1937 году, с матушкой Любовью Ильиничной. Не иначе как Промыслом Божиим припасался редкий снимок к назначенному Господом часу.
Запутанный клубок не спешил разматываться, но постепенно, милостью Божией, приоткрывалось житие этого удивительного человека, красивого в своей чистоте и твердой вере и, к сожалению, еще не прославленного.
Село, где служил отец Николай в последние годы и откуда началось его восхождение на личную Голгофу, до революции входило в состав Орловской губернии; после Октябрьского переворота в результате административной чехарды оно оказалось в Курской области – явление не такое уж редкое, краеведы и зубры генеалогии знают.
Полетели письма в орловский и курский архивы. У исследователей и составителей семейных летописей и то, и другое хранилище исторических документов на хорошем счету, но в данном случае надежды на них не оправдались: по иронии судьбы земля моих предков, угодив в эпицентр Великой Отечественной (кто не слыхал о Курской дуге?), расплатилась за это не только колоссальными человеческими потерями, но и сгоревшими документами.
Завесу тайны приоткрыло общение со старожилами, помнившими довоенное село, и переписка с известным краеведом Сергеем Сургучевым, который был признан «Человеком года» после издания своего уникального четырехтомника об истории родного края и на областном конкурсе «Курская антоновка» награжден молодильным яблоком из бронзы. Ветхие телом, но крепкие памятью бабульки, землячки батюшки, признали в юной паре, изображенной на снимке, иерея Николая Фролова, некогда их крестившего, и матушку Любовь.
Спустя некоторое время нашлась информация о том, что священник был репрессирован. «Фролов Николай Иванович. Родился в 1885 г., Курская обл., Михайловский р-н, с. Боброво; б/п; работал бухгалтером артели "Красный гончар". Проживал: Калужская обл., Думиничский р-н, д. Хлуднево. Приговорен: Тройка при УНКВД Смоленской обл. 20 ноября 1937 г., обв.: по ст. 58 пп. 10, 11 УК РСФСР. Приговор: ВМН. Расстрелян 30 ноября 1937 г.», – свидетельствовала «Книга памяти Калужской области».
Так потянулась ниточка: обращение с запросами в УФСБ, томительное ожидание, долгожданный ответ... Здесь тоже пришлось подстилать соломку, посылая письма сразу в несколько региональных отделений Службы безопасности: проживал-то батюшка после закрытия храма под Калугой, а жизни его лишила «тройка» в Смоленской области.
Однажды, незадолго уже до смерти, мама, когда я и не чаяла услышать что-нибудь новое, вдруг стала делиться своими воспоминаниями о священнике: что ее родители, прислуживая в храме, дружили с ним; что он часто бывал у них в гостях; был интеллигентен и хорошо образован, любил прихожан, жил по евангельским заповедям; служба и повседневная жизнь были для него нераздельны. Детей держал в строгости, не распускал, радел об их воспитании.
– Что с ним стало после закрытия церкви? – поинтересовалась я, на что мама пожала плечами.
– Может, его расстреляли? – задала я наводящий вопрос.
– Что ты, что ты! Разве батюшек расстреливают? – испугалась она. – Наверное, просто выслали как устаревшего…
Теперь многое в поведении мамы стало понятно: девочка, шокированная событиями, которые не укладываются в сознании нормального человека, намертво заблокировала в памяти ужасающие эпизоды. А может, и впрямь не ведала о безвестно сгинувшем дяде: об «устаревших» принято было молчать, да и родители, скорее всего, не заикались о трагедии, щадя психику ребенка, которому тогда не исполнилось и десяти.
Большим подспорьем в составлении батюшкиной биографии стало изучение «Орловских епархиальных ведомостей»: основные вехи его учебы и священнического служения сложились в более-менее целостную картину.
Больше-Боброво – некогда процветающий волостной центр Орловской губернии со славным историческим прошлым, вотчина Кантемиров и Трубецких, а ныне полуумирающая деревня Курской области. Здесь 27 октября 1885 года в семье волостного писаря Ивана Фролова родился сын Николай.
Для неграмотного крестьянина и сельский-то писарь был человеком уважаемым, незаменимым даже: кому прошение составить, кому жалобу написать, кому законы мудреные растолковать… А волостной так уж и подавно. Должность востребованная, ничего не скажешь, без нее никуда. Однако Иван Фролов, «малозаметный, но весьма важный винтик в государственной машине», состоялся в первую очередь как отец, подаривший миру достойных детей: Иван, окончив Сорбонну, служил ветеринаром в селе Долбенкино – орловской вотчине Великого князя Сергея Романова и его святой супруги Елисаветы Феодоровны, где разводили ценную породу знаменитых арденских лошадей; дочери избрали учительскую стезю; Николай стал мучеником за веру.
Первое Орловское духовное училище, духовный вертоград, где он обучался в 1899–1903 годах, выгодно отличалось от второго училища не только по численности, но и по уровню преподавания.
По окончании 2-го класса будущий батюшка показал отличные результаты по Священной истории, греческому, латыни, арифметике, чистописанию и поведению. Картину в табеле портят две четверки – по русскому языку и пению. Списки переведенных в следующий класс учеников, регулярно публиковавшиеся в «Орловских епархиальных ведомостях», составлялись по степени успешности. Среди учеников, признанных достойными перевода в 3-й класс по I разряду, отрок Николай назван вторым, то есть он был вторым учеником в самом сильном классе. По I разряду в числе всего шести учеников он переводится в 4-й класс и в числе девяти выпускников признается окончившим училищный курс по I разряду. Началось восхождение к новым вершинам.
Центр Орла, шумные улицы и оживленная площадь... Даже не верится, что, пройдя всего несколько кварталов, можно попасть в глухое провинциальное захолустье, где живая история укрылась от разрушительных стихий века сего и покосившиеся деревянные домики застенчиво прячутся в тенистой паутине сквера, похожего на девственный лес. И вдруг из среды редких изб-инвалидов глаз выхватывает великолепное трехэтажное здание с величественными колоннами – семинарию, старейшее учебное заведение города и одну из лучших духовных школ своего времени, обязанную своим становлением святителю Тихону Задонскому, чудотворцу. Сюда в 1903 году поступил выпускник духовного училища Николай Фролов.
25–27 августа ему пришлось немало поволноваться, сдавая экзамены по катехизису, латинскому и русскому языку. В тот год в 1-й класс орловской семинарии было принято 100 человек, и он оказался в числе счастливчиков.
Семинария принимала выпускников средних учебных заведений и «людей среднего возраста, чувствующих расположение посвятить себя духовному служению, по удостоверении в их церковной начитанности».
В основе общего образования лежало изучение математики, греческого и латыни, знакомство с церковной литературой I–IX веков. Углубленно преподавалось Священное Писание, литургика, гомилетика, практическое руководство для священнослужителей, история и обличение раскола, обличительное, основное, догматическое и нравственное богословие. Помимо этого, изучались логика, философия, психология, литература, поэзия, география, церковная и гражданская история, немецкий или французский язык. Преподавали и «медицинскую науку». Лекции по основам грамматики всех языков читали обычно старшеклассники, а практические занятия проводили педагоги; немалое внимание уделялось сочинениям. В 1907 году был введен новый предмет – астрономия, увеличилось число часов по математике и физике за счет древних языков и богословских наук.
Факультативно изучались основы изобразительного искусства. Самые одаренные ученики писали иконы и картины религиозного содержания.
Были в семинарии свои учебные лаборатории, струнный и духовой оркестры. Большой популярностью пользовались уроки гимнастики.
Публичные испытания облекались в увлекательные формы: ученики читали оды и речи собственного сочинения, вели философские диспуты; семинарский хор исполнял духовные и патриотические песнопения.
Переэкзаменовки для семинаристов были делом обычным: у многих из них новый учебный год начинался в последней декаде августа. Неуспешные ученики ожидали этих дней, как приговора, определяющего их дальнейшую участь, и таких было немало.
Во 2-й класс Николай Фролов был переведен из III отделения по II разряду – неплохие успехи, учитывая значительный ежегодный отсев, высокий уровень преподавания, сложность изучаемых предметов и количество случавшихся переэкзаменовок. Но очень быстро юноша вновь вышел в число первых. В списке учеников, окончивших 4-й класс по I отделению, он числится шестым по успеваемости и переводится в 5-й класс в I разряде.
Жизнь семинаристов была до предела заполнена содержательным досугом. Древлехранилище при семинарии, где были собраны ценнейшие и редчайшие памятники церковной старины, как вещественные, так и письменные, славилось на весь Орел. В семинарской библиотеке ежедневно устраивались вечерние чтения, посвященные культуре и истории; в столовой проводились воскресные чтения в трех отделениях. Лекторами выступали ученики 4–5-х классов. Никогда не пустовала ученическая читальня.
Епархиальное начальство, уделявшее много внимания борьбе с пьянством среди крестьянства, к пропаганде трезвого образа жизни привлекало семинаристов. Немало сделали ученики и для спасения гибнувших в сектантстве и расколе душ. Под наблюдением преподавателей они дискутировали с раскольниками в Михаило-Архангельской церкви Орла, выезжали в отдаленные уголки епархии, где прочно обосновались старообрядческие приходы и сектантские общины, и обычно их проповеднические труды венчались успехом.
Милосердие, внимание к своему нравственному состоянию, забота о нуждах ближнего, честность и аскетизм, верный спутник духовного подвижничества, целенаправленно формировались всем строем семинарской жизни. «В каждой квартире висели на стене законы, – краткие, но ясные и полные… – вспоминал впоследствии С. Е. Раич. – В первый год они казались нам, своевольным детям природы, полудикарям, тяжелыми, неудобоисполнимыми; но мало-помалу мы свыклись с ними». Для развития сострадательности семинаристов приучали ухаживать за больными товарищами в лазарете, собирать для аптеки врачебные растения, заготовлять для больничных постелей войлок.
Выпускников Орловской духовной семинарии считали своеобразным эталоном священства в губернском Орле как по внешнему виду, так и по моральному облику.
Преподавали в семинарии люди даровитые, неравнодушные, в их числе будущие светила Православной Церкви. В годы учебы Николая Фролова главное учебное заведение епархии возглавлял магистр богословия протоиерей Владимир Сахаров.
В 1902–1903 годах здесь преподавал будущий священномученик архимандрит Петр (Зверев), тогда еще иеромонах. Читая житие этого изумительного человека, ничуть не сомневаешься в том благотворном влиянии, которое он в свое время оказал на воспитанников Орловской духовной семинарии, в числе которых, вполне возможно, был и Николай Фролов. Смерть настигла священномученика Петра в тифозном бараке в 1929 году. Именно в это время начал восхождение на свою Голгофу и отец Николай. Совпадение?
В 1909 году Николай Фролов в числе 13 лучших учеников, окончивших I отделение 6-го класса, был выпущен из семинарии со званием студента. Это из ста поступивших! Следует заметить, что студентами называли лучших выпускников и это звание указывалось впоследствии в клировых ведомостях, если избиралась священническая стезя.
В первых числах декабря 1909 года началось служение Николая Ивановича на ниве Христовой. В качестве практиканта его назначают священником к Никольской церкви села Обратеево Дмитровского уезда на место отчисленного за штат священника, прослужившего там всего три месяца. Добровольцев служить в этом селе искали подолгу. Даже в далеких 1707–1711 годах, когда перевод священнослужителей с прихода на приход считался случаем экстраординарным, настоятель обратеевской церкви просил перевести его из села. В начале XIX века место диакона при сельской церкви пустовало почти постоянно; порой батюшка служил без помощника по несколько лет кряду (один из вакантных периодов, к примеру, длился три с половиной года).
Во время служения отца Николая приходскому совету приходилось бороться с распространением революционной пропаганды среди местного населения, препятствовать таким порокам, как пьянство, сквернословие, воровство.
Деревянная однопрестольная церковь, построенная в 1729 году, к тому времени пустовала. Богослужения проходили в просторном каменном храме с одним престолом во имя святителя Николая Чудотворца, небесного покровителя батюшки. Изящный, красивый и прочный, этот храм был построен на пожертвования прихожан и освящен 3 ноября 1903 года.
В начале февраля 1910 года начинающего пастыря переводят в село Редькино – на родину схиархимандрита Илия, духовника нашего Патриарха. Там, в храме во имя Архангела Михаила, Николай Иванович служит до апреля 1911 года.
Церковь в селе Редькино упоминается уже в ведомости 1734 года, но ее история, овеянная легендами, значительно древнее. Стояла она в центре городища XIII–XIV веков, в настоящее время занятого кладбищем. Археологи считают городище остатками древнерусской феодальной усадьбы-замка. Краеведы утверждают, что в начале XVII века здесь была крепость Кудеяра, окруженная с двух сторон обрывом, а с третьей – густыми дубовыми лесами, в которых прятались разбойники. Они-то, дескать, и построили церковь, которую передали в дар крестьянам в 1625 году. Об этом свидетельствовала надпись на камне, найденном в 1930-х годах, когда рушили храм. Церковь назвали в честь иконы Архангела Михаила, которую обрели в конце XVI века в колодце под валом, окружавшим крепость.
***
Одна из трещин, расколовших жизнь орловских жителей на «до» и «после», прошла через Никольское-Лопухино – сельское поселение, которое, обнищав, будто сказочный принц, донашивает ветхие обноски советской эпохи. Осколочек разбитой жизни, в котором, как в зеркале, отразилась судьба изнасилованной большевизмом России.
«Никольское – село в Свердловском районе Орловской области. Административный центр Никольского сельского поселения. В селе родился Герой Советского Союза Алексей Филатов», – вот и все, что сохранилось от живой и славной многовековой истории; вот и все, что равнодушно, сводя скулы зевотой, гласит Википедия. Впрочем, нет. Оказывается, это Россия. Оказывается, субъект федерации. Любопытный пользователь, если это прибавит ему счастья, может узнать цифровые координаты, почтовый индекс, автомобильный код и код ОКАТО некогда процветавшего богатого села, а ныне «административного центра». Да и то верно: разве стоит село без церкви?
А всего сто лет назад она еще радовала, ласкала взор, красивая, изящная, – любая европейская столица позавидует: «Церковь каменная, в два етажа новой архитектурии. По наружной фасаде дорическаго ордена с пидисталами во имя: в верхнем етаже Успения Пресвятой Богородицы, а в нижнем свитителя Николая чудотворца. Внутри украшенная иконостасом коринфическаго ордена с колоннами высокой италианской живописи с бронзою, а по стенам лепною штикатурною работою и поркетными полами». Остается лишь горько сожалеть о том, что в память об этом прекрасном сооружении, нарядном и, по всей видимости, не лишенном новаторских деталей, сохранилось только немногословное свидетельство, именуемое «Кратким экономическим примечанием». Камня на камне не осталось от былого великолепия.
С селом Никольское-Лопухино связана значительная часть жизни иерея Николая Фролова. Здесь в Никольской церкви он служил в 1911–1917 годах. Здесь у них с матушкой родилось двое детей, сын и дочь. Само название храма и села говорит о том, что оказался там отец Николай промыслительно.
В 1911 году его в торжественной обстановке рукополагают в диакона, а уже на следующий день – в священника, о чем сообщают «Орловские епархиальные ведомости»: «13 ноября, в воскресенье, Преосвященнейший Григорий совершил литургию в кафедральном соборе. За литургиею был рукоположен в сан диакона назначенный на священническое место к церкви с. Никольскаго-Лопухина Орловского у. студент семинарии Николай Фролов. <…> 14 ноября, в день рождения Ея Императорскаго Величества, Государыни Императрицы Марии Феодоровны, Преосвященнейший Григорий совместно с епископом Митрофаном Елецким совершил в кафедральном соборе литургию, за которой были рукоположены в сан священника к Николаевской церкви с. Никольскаго-Лопухина Орловского у. новорукоположенный диакон Николай Фролов <…> По окончании литургии обоими епископами при участии всего градскаго духовенства был отслужен благодарственный молебен с возглашением многолетия царствующему Дому». На службу собрался весь цвет губернского общества и масса народа.
Пастырскую деятельность отец Николай совмещал с преподаванием: при Никольской церкви имелась церковно-приходская школа.
В 1912 году фамилия священника стоит в списках настоятелей церквей, которые имели право участвовать в предварительных съездах, посвященных выборам в Государственную Думу. С 1913 по 1917 год он по распоряжению епархиального начальства регулярно произносит проповеди для священно- и церковнослужителей Орла и Орловского уезда.
В 1915 и 1916 годах ко дню Святой Пасхи отца Николая награждают набедренником.
30 марта 1917 года батюшка получает приход в родном селе Больше-Боброво при церкви во имя Святой Живоначальной Троицы, предположительно построенной в первом десятилетии XVIII века и впервые упомянутой в 1734 году в «Ведомости церквей города Кром и его уезда».
Ко времени его назначения место священника в Больше-Бобровской церкви пустовало четыре месяца, да оно и понятно: кому охота рисковать жизнью, когда из каждой щели ползут слухи о гонениях на Церковь, а факты зверских убийств священнослужителей превращаются в повседневность? Отец Николай не побоялся принять запущенный приход, уже тогда засвидетельствовав свою веру и верность. Он стал последним настоятелем этого храма.
Весной 1919 года в селе Больше-Боброво и окрестных деревнях вспыхнул антисоветский мятеж. Восставшие крестьяне, вернув в волостное правление иконы, выброшенные коммунистами, заставили пленников петь «Отче наш». Бунтовщики горели желанием расправиться с арестантами. «Батюшка, скажите им, что это грех!» – в свою очередь, умоляли безбожники. Непререкаемый авторитет священника спас им жизнь. Уж не за это ли новая власть лишила его с матушкой избирательных прав в 1922 году? Но все же могло быть и хуже: священника церкви святого Архангела Михаила в слободе Михайловка, который пытался примирить враждующие стороны, и вовсе под горячую руку утопили в реке Свапе вместе с женой.
Среди помилованных по настоянию отца Николая заложников была школьная учительница Ольга Ивановна Козлова из деревни Тишимля, взятая им на поруки; осенью того же года батюшка не раз прятал ее в своем доме, спасая уже от белогвардейцев.
Чего только не случилось за двенадцать лет настоятельства! Приход достался небогатый. Священнослужители, едва сводя концы с концами, вынуждены были в результате сократить должность диакона. Церковь официально грабили под лозунгом экспроприации церковных ценностей; молодежь, подавшись в комсомол, забыла дорогу к храму, и он заметно опустел. Руки у кого угодно опустятся. Священник, однако, не бросил паству, не сошел с креста.
После национализации земель и отделения Церкви от государства за участки, занимаемые храмами, предстояло платить налоги, но и это не все. Не хочешь, чтобы церковь закрыли? Не хочешь, чтобы ее деятельность считалась незаконной? – Создавай религиозную общину, оформляй документы. Больше-Бобровская религиозная община, состоявшая из 50 человек, зарегистрировала свой устав 19 сентября 1923 года. Но будь ты хоть трижды законопослушным, разве умилосердишь этим бесноватую толпу?
В 1929 году коммунисты сбросили колокол (деньги на него, кстати, собирали всем миром). Иконы рубили и расстреливали. Церковь превратили в клуб, о чем писала газета «Ленинский путь», издававшаяся Льговским окрисполкомом: «В Михайловском районе развертывается широкая антирелигиозная кампания, которая захватывает все больше и больше сел и деревень. Население выносит приговоры о закрытии церквей и снятии колоколов. В большинстве случаев общественные приговоры немедленно приводятся в жизнь. Так, в селе Боброво 20 октября была закрыта церковь, сняты колокола и установлено радио. Здание церкви будет переделано под клуб...»
Прихожане сопротивлялись безбожной вакханалии как могли: требовали открытия храма, писали возмущенные протесты. Рассмотрев жалобу, бюро Михайловского райкома вынесло решение: «В самый кратчайший срок проверить закрытие церквей, как и при каких обстоятельствах, оно происходило. Есть случаи административных перегибов в отношении закрытия церквей. В особенности обратить внимание на методы закрытия церквей в селах Волково, Лужки, Больше-Боброво и Погорельцево. Всем партийным ячейкам этих сельских советов в трехдневный срок произвести расследование и дать надлежащие разъяснения всем гражданам. Секретарь райкома ВКП(б) Артемьев». «Гладко было на бумаге…» Постановление исполнили с точностью до наоборот, а вскоре последовал арест батюшки. Крестьяне, уважавшие своего пастыря, горой встали на его защиту, но кто их слушал?
Николай Иванович, обвиненный в невыполнении хлебозаготовок, был осужден и выслан на пять лет. Отныне священника ожидала судьба скитальца: два года в Надеждинске (Серов) на Урале, два месяца в городе Черни, затем в Жиздре, Козельске, Думиничском районе. Более того, его заведомо обрекли на голодное существование: ссыльному духовенству запрещалось совершать службы и требы – иными словами, зарабатывать на хлеб.
В 1935 году его судили повторно, приговорив к трем годам лишения свободы. Отбыв один год наказания, Николай Иванович был освобожден досрочно и устроился бухгалтером в артели «Красный гончар», что в деревне Хлуднево Калужской области. По непроверенным данным, артель представляла собой общину православных верующих.
На свободе отец Николай пробыл недолго: 28 октября 1937 года Думиничское РО УНКВД арестовало его вновь вместе с младшим сыном Львом, родившимся уже в Боброво. На допросах Фроловы держались благородно и достойно, вину свою отрицали, но это не помешало следователю Мухину одного жизни лишить, а другому ее поломать.
Обвинение Николаю Ивановичу предъявили классическое: «Являлся участником контрреволюционной группы <…> проводил контрреволюционную агитацию, предсказывал скорую войну и свержение сов. власти, высказывал террористические настроения по отношению вождя народов и коммунистов». Тройкой при УНКВД Смоленской области 20 ноября 1937 года Николай Фролов был обвинен по статье 58, пункты 10, 11 УК РСФСР, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян 30 ноября 1937 года.
Его сына, обвиненного по той же статье, приговорили к 10 годам ИТЛ и выслали в Ивдельлаг, откуда живыми не возвращались.
Постановлением президиума Калужского областного суда от 23 января 1956 года решение тройки отменено; отец с сыном реабилитированы; дело прекращено за отсутствием состава преступления.