Ничего не страшило ее более, чем мысль рассказать обо всем, что творилось в ее душе. В такие минуты ее будто парализовало, не видимая рука сжимала ее горло и нельзя было сказать ни одного слова. Она просто молчала, но как о многом кричали ее глаза.Она думала о чем написать, перебирала в голове все слова, красивые фразы, картинками мелькали образы, но начать никак не удавалась. Допивала уже вторую кружку кофе со сливками. Она любила непременно половину кружки заливать сливками, это даже было не кофе со сливками, а сливки с кофе. Было приятно ощущать нежность сливочного вкуса, с нотками, звучащего кофе. Быть может, и в жизни было бы все намного красочнее, если б можно было ее разбавить на свой вкус сливками. Большая часть всегда - сливки.Голова начинала побаливать от напряжения ,той самой тяжелой тупой болью и по телу разливалось тягостное ощущение скованности, как если бы тебя поместили без движения в клетку где нет возможности пошевелиться. Но у нее была такая возможность и она решила непременно ей воспользоваться. Она набросила на плечи легкое пальто бордового цвета и повязала шею шифоновым зеленым шарфом. Сегодня было пасмурно и хотелось ярких красок. Да и зеленый идеально подчеркивал красоту ее медных тяжелых волос. Была поздняя осень, но погода еще металась в неопределенности и снежные дни сменялись дождливыми. Небо чаще было окрашено в блеклый серый цвет и воздух пропах свежей сыростью. Сегодня снег таял, было тепло, голые ветви деревьев придавали особую осеннюю стать городским улицам, хотелось грустить. Она решила прогуляться по любимой аллее, что тянулась через всю центральную улицу города.Как бы не пыталась отогнать она от себя любые слухи о насилии, они все же настигали ее: в разговорах проходящих людей, в новостной ленте. И чем упорнее были ее попытки не видеть и не слышать об этом, тем скорее она узнавала все подробности творившегося беззакония над слабыми. Это вызывало неприятное давящее ощущение во всем теле. Сколько себя она помнила, непременно ей приходилось быть свидетелем насилия. И в один миг она решила наконец заглянуть на задворки чулана подсознания. Это как глубокая старая рано: вроде все затянулось и даже со временем приобрело оттенок кожи, но порой начинало давить ноющей болью, напоминая о былом. Все ее детство было пропитано насилием над слабыми. Это было систематически, безнаказанно и неизбежно. А самое страшное в этом было понимание – защиты нет и не будет. Удивительно, а ведь для любого живого существа родитель является источником защиты: медведь ли, курица, а каждый малый знает -мама спрячет. Но она знала наверняка одно –не спрячет никто. Первое яркое воспоминание – это изнуряющая жара: солнце припекало безжалостно оставленное в коляске дитя. В этот миг она впервые ощутила себя собой, и это осознание было невыносимо ощущением смерти. Ребенок задыхался в тугих пеленках, но спасения не было. Другой яркой вспышкой был отец. Он приказывал подойти к нему: угрожающе. И она понимала, что он убьет ее, как много раз убивал на ее глазах собак, котят и другую мелкую живность. Ведь ему ничего не стоило со смехом затолкать живую кошку в топку печи.Перед ее глазами постоянно всплывали картины маленьких поросят с пропоротыми брюшками; пса, в шею которого вкрутилась железная проволока и шерсть вокруг нее была грязной и мокрой от крови; мертвые глаза овцы, залитые кровоподтеками; капли крови на холодном полу, что оставались после воспитания ее брата. Так было всегда: страшно. Со страхом она родилась и жила. Люди, не имеющие никакой защиты всегда становятся жертвами, ведь от них веет страхом за много километров. Страх – он как кровь, ее запах всегда ощущается. Страх въедается глубоко в кожу, он пропитывает жилье своего обладателя, от него невозможно избавиться, как ни старайся.Все что было усвоено с детства непременно переносится во взрослую жизнь. Хоть она и выросла, а стопы ее везде оставляли следы ужаса и незащищенности. Один страх сменяет другой: на смену отцу пришел муж. Он был из семейства гиен. Каждый хищник имеет принадлежность к какой-то стае. Его отличительной чертой была подлость. Он непременно ждал, когда она ослабеет. Она ждала первенца. И с этого момента он впервые ударил ее. Первый раз всегда волнительно. Но все случилось, как и должно было быть: она посчитала, что это заслуженно. Далее это начало принимать регулярный характер и могло принимать характер импровизации: как карты лягут. Особенно он вошел во вкус, когда родился ребенок, ведь в этот момент самка наиболее уязвима. Ее могли даже поднять среди ночи под каким-то предлогом, чтобы лишний раз убедиться в своей силе, авторитете, и полном контроле. Через десять лет регулярных истязаний глаза ее приобрели бесцветный оттенок рыбьих глаз. Она всегда думала «отчего же их называют рыбьими?», а сейчас глядя на себя в зеркало поняла: они были пусты, как если смотреть на голубую стекляшку. Ничего в них не было: не было ни жизни, ни радости, ни желания. Глаза -это зеркало души, а ее в ней не осталось. Волосы ее изрядно поредели и стала она как загнанная лань – боязлива и дика. В один из вечеров он вошел во вкус и залил весь дом ее кровью. В этот момент ее глаза встретились с глазами ее дочери, наполненными ужаса. И в ту же секунду она будто вновь очутилась в коляске, ее безжалостно сжигало солнце и никого не было вокруг. Она пыталась выпутаться из туго сжимающих ее тело пеленок и в этот миг из ее горла вырвался крик! Впервые за все время, она услышала свой голос. И она начала кричать, до этого времени она чувствовала себя безмолвной коровой, к горлу которой поднесли лезвия ножа. И лишь из глаз ее бездонных капали тяжелые слезы. И тогда в ней умерла та малышка, что сгорела на солнце. Она кричала, и ночная тишина треснула и разбилась, как и цепи, что были обвиты вокруг ее горла, рук и ног. В ту ночь, немая она -умерла навсегда.
Ничего не страшило ее более, чем мысль рассказать обо всем, что творилось в ее душе. В такие минуты ее будто парализовало, не видимая рука сжимала ее горло и нельзя было сказать ни одного слова. Она просто молчала, но как о многом кричали ее глаза.Она думала о чем написать, перебирала в голове все слова, красивые фразы, картинками мелькали образы, но начать никак не удавалась. Допивала уже вторую кружку кофе со сливками. Она любила непременно половину кружки заливать сливками, это даже было не кофе со сливками, а сливки с кофе. Было приятно ощущать нежность сливочного вкуса, с нотками, звучащего кофе. Быть может, и в жизни было бы все намного красочнее, если б можно было ее разбавить на свой вкус сливками. Большая часть всегда - сливки.Голова начинала побаливать от напряжения ,той самой тяжелой тупой болью и по телу разливалось тягостное ощущение скованности, как если бы тебя поместили без движения в клетку где нет возможности пошевелиться. Но у нее была такая возможность и она решила непременно ей воспользоваться. Она набросила на плечи легкое пальто бордового цвета и повязала шею шифоновым зеленым шарфом. Сегодня было пасмурно и хотелось ярких красок. Да и зеленый идеально подчеркивал красоту ее медных тяжелых волос. Была поздняя осень, но погода еще металась в неопределенности и снежные дни сменялись дождливыми. Небо чаще было окрашено в блеклый серый цвет и воздух пропах свежей сыростью. Сегодня снег таял, было тепло, голые ветви деревьев придавали особую осеннюю стать городским улицам, хотелось грустить. Она решила прогуляться по любимой аллее, что тянулась через всю центральную улицу города.Как бы не пыталась отогнать она от себя любые слухи о насилии, они все же настигали ее: в разговорах проходящих людей, в новостной ленте. И чем упорнее были ее попытки не видеть и не слышать об этом, тем скорее она узнавала все подробности творившегося беззакония над слабыми. Это вызывало неприятное давящее ощущение во всем теле. Сколько себя она помнила, непременно ей приходилось быть свидетелем насилия. И в один миг она решила наконец заглянуть на задворки чулана подсознания. Это как глубокая старая рано: вроде все затянулось и даже со временем приобрело оттенок кожи, но порой начинало давить ноющей болью, напоминая о былом. Все ее детство было пропитано насилием над слабыми. Это было систематически, безнаказанно и неизбежно. А самое страшное в этом было понимание – защиты нет и не будет. Удивительно, а ведь для любого живого существа родитель является источником защиты: медведь ли, курица, а каждый малый знает -мама спрячет. Но она знала наверняка одно –не спрячет никто. Первое яркое воспоминание – это изнуряющая жара: солнце припекало безжалостно оставленное в коляске дитя. В этот миг она впервые ощутила себя собой, и это осознание было невыносимо ощущением смерти. Ребенок задыхался в тугих пеленках, но спасения не было. Другой яркой вспышкой был отец. Он приказывал подойти к нему: угрожающе. И она понимала, что он убьет ее, как много раз убивал на ее глазах собак, котят и другую мелкую живность. Ведь ему ничего не стоило со смехом затолкать живую кошку в топку печи.Перед ее глазами постоянно всплывали картины маленьких поросят с пропоротыми брюшками; пса, в шею которого вкрутилась железная проволока и шерсть вокруг нее была грязной и мокрой от крови; мертвые глаза овцы, залитые кровоподтеками; капли крови на холодном полу, что оставались после воспитания ее брата. Так было всегда: страшно. Со страхом она родилась и жила. Люди, не имеющие никакой защиты всегда становятся жертвами, ведь от них веет страхом за много километров. Страх – он как кровь, ее запах всегда ощущается. Страх въедается глубоко в кожу, он пропитывает жилье своего обладателя, от него невозможно избавиться, как ни старайся.Все что было усвоено с детства непременно переносится во взрослую жизнь. Хоть она и выросла, а стопы ее везде оставляли следы ужаса и незащищенности. Один страх сменяет другой: на смену отцу пришел муж. Он был из семейства гиен. Каждый хищник имеет принадлежность к какой-то стае. Его отличительной чертой была подлость. Он непременно ждал, когда она ослабеет. Она ждала первенца. И с этого момента он впервые ударил ее. Первый раз всегда волнительно. Но все случилось, как и должно было быть: она посчитала, что это заслуженно. Далее это начало принимать регулярный характер и могло принимать характер импровизации: как карты лягут. Особенно он вошел во вкус, когда родился ребенок, ведь в этот момент самка наиболее уязвима. Ее могли даже поднять среди ночи под каким-то предлогом, чтобы лишний раз убедиться в своей силе, авторитете, и полном контроле. Через десять лет регулярных истязаний глаза ее приобрели бесцветный оттенок рыбьих глаз. Она всегда думала «отчего же их называют рыбьими?», а сейчас глядя на себя в зеркало поняла: они были пусты, как если смотреть на голубую стекляшку. Ничего в них не было: не было ни жизни, ни радости, ни желания. Глаза -это зеркало души, а ее в ней не осталось. Волосы ее изрядно поредели и стала она как загнанная лань – боязлива и дика. В один из вечеров он вошел во вкус и залил весь дом ее кровью. В этот момент ее глаза встретились с глазами ее дочери, наполненными ужаса. И в ту же секунду она будто вновь очутилась в коляске, ее безжалостно сжигало солнце и никого не было вокруг. Она пыталась выпутаться из туго сжимающих ее тело пеленок и в этот миг из ее горла вырвался крик! Впервые за все время, она услышала свой голос. И она начала кричать, до этого времени она чувствовала себя безмолвной коровой, к горлу которой поднесли лезвия ножа. И лишь из глаз ее бездонных капали тяжелые слезы. И тогда в ней умерла та малышка, что сгорела на солнце. Она кричала, и ночная тишина треснула и разбилась, как и цепи, что были обвиты вокруг ее горла, рук и ног. В ту ночь, немая она -умерла навсегда.
