Эта выдержка из серии книг Великая Россия. Географические, этнографические и культурно-бытовые очерки современной России, которая была издана 112 лет назад. На мой взгляд текст не перегружен лишними деталями, но весьма доступно описывает очень насыщенную историю данной территории. Иллюстрации также взяты из книги.
Поволжье. С.А. Королев. 1912 г. Ссылка на оригинальное издание.
О древнейших поселениях человека мы можем судить лишь по тем вещественным следам его жизни, которые сохранились в виде орудий, оружия, украшений, иногда могил с содержащимися в них скелетами – это область археологии, но не точной истории. Следов древнейшего, палеолитического человека, едва научившегося делать из камня грубые орудия домашнего обихода, до сих пор нигде в нашей области не найдено. Археология застает здесь человека уже на более поздней ступени развития, когда искусство обработки камня достигло уже большего совершенства и подчас изящества. Стоянки и поселения этой неолитической эпохи каменного века найдены преимущественно на лесном севере области, в Казанской губернии, но отдельные экземпляры орудий попадаются и южнее – в Самарской и Саратовской губерниях. Судя по распределению этих остатков, можно думать, что и в то время уже человек селился преимущественно по берегам реки, а по их характеру – среди них попадаются стрелы, копья, разные орудия. Домашнего и может быть даже сельского хозяйства, кости диких животных и рыб, наконец и кости домашних животных, - можно догадываться о преобладании тогда охотничьего быта, быть может переходившего местами в земледельческий. О расовом и племенном составе этого человека мы ничего не знаем.
Следующая ступень в развитии человеческой культуры – так называемый бронзовый век – также оставил следы в нашей области и также преимущественно в северной (особенно в северо-восточной) ее части. Все заставляет думать, что центром и источником распространения здесь «бронзовой» культуры было Приуралье – да это и понятно в виду богатства Урала медными рудами; в более ранних поселениях и могилах бронзовые изделия попадаются наряду с каменными, и впоследствии к ним начинают примешиваться и копирующие их форму железные вещи; так незаметно «бронзовый» век сменился «железным». Нередко в нашей области и сочетание бронзовых изделий с костяными (стрелки, крючки для удочек), характерными для так называемых «костеносных городищ», напр. близ впадений реки Вятки в Каму, у д. Грохан, Казанской губ. Здесь найдены даже остатки вала из камней и земли, а за валом сохранились следы печей и могила со скелетом. Особенно характерны символические изображения (религиозные символы) этой эпохи, именно медные изображения летящих птиц, которые проф. Д.Н. Анучин тесно связывает с областью распространения Приуральской Чуди или, другими словами, приуральских финнов; это дает основание думать , что именно финские племена были здесь носителями древнейшей культуры и основой всех дальнейших этнических наслоений.
Несомненно, что эти финские племена уже тогда вышли из состояния первобытной дикости и занимались не только охотой и рыбной ловлей, но и были хорошо знакомы с земледелием и скотоводством. По некоторым историческим свидетельствам, - правда очень неясным и относящимся к более позднему времени, - финские племена не чужды были и довольно прочной государственности и не без успеха отстаивали свою независимость от пришельцев завоевателей; а их прошло здесь не мало. Быть может, полуисторические скифы были первой волной, захлестнувшей отчасти и нашу область, по крайней мере ее южную, степную часть. За 200 лет до Р.Х. господство скифов на юге России сменяется господством сарматов – принадлежавших, впрочем, как и скифы, к белой расе и иранской ее ветви. За ними последовали волны тюркских и монгольских племен, создавшие в Европе эпоху «Великого переселения народов», но еще больше отразившаяся на судьбах России. Волна за волною вливаясь через естественные ворота между Уралом и Каспием, дикие орды кочевников, овладели южным концом нашей области; на северную, лесистую ее половину их влияние распространялось лишь с течением времени. Первые – в IV века до Р.Х. – пришли сюда грозные гунны, дальнейшее движение которых на запад и послужило толчком великому переселению. Уже с V века остатки разбитых под Каталауном гуннских орд, а может быть и следовавшие за ними кочевые орды тюрков – делают попытки прочно обосноваться на промежуточных этапах своего пути. Одно за другим возникают сначала (в V веке) Болгарское царство в среднем Поволжье, потом – в VII веке – его могущественный соперник – царство Хазарское, занявшее низовья Волги и побережье Каспия. Осевшие здесь тюрки, смешиваясь с коренным оседлым населением, сами вскоре стали покидать кочевой быт и обращаться к мирным промыслам – земледелию и торговле. Так возникли довольно сильные государства, распространявшие свое влияние далеко на запад, в пределы возникшей уже Киевской руси. Столицей Болгарского царства был город Болгары (или Булгар), развалины которого и до сих пор сохранились близ Волги, в Спасском уезде Казанской губернии; его крепкие каменные стены говорят о богатстве и высокой культуре этого народа; о том же свидетельствуют и многочисленные остатки других «городищ», рассеянных всюду по среднему Поволжью. Особенного могущества достигло Болгарское царство в X веке, после ослабления хазарской гегемонии. У хазар столицей был Итиль или Атиль, развалины которого можно видеть верстах в 12 выше Астрахани. Захватив устье Волги, хазары некоторое время распространяли свое влияние и на более северную часть области, но находясь на пути народных волн, продолжавших переливаться из Азии, они не могли устоять перед их напором. Уже в XI веке на месте их царства кочуют лишь орды половцев.
В истории этих двух тюркских царств, чуть не с самого их возникновения, вплетаются и первые шаги наших предков славян по территории Среднего и Нижнего Поволжья. Уже с VII века, когда возникло Хазарское царство, подчинившее себе отчасти и соседние славянские племена, последние все более и более втягиваются в обширную торговлю, для которой Волга и тогда служила главной столбовой дорогой. К этому времени относится и распространение в области влияния арабов, явившихся сюда не с мечом и полумесяцем, и не ради прославления имени Пророка, но ради мирных целей торговли, в которой они, наравне с евреями, играли тогда роль одного из главных посредников. Естественно, что волжский путь, связывающий при посредстве Каспия лесную глушь севера, богатую мехами и медом, с центрами арабской культуры, уже тогда привлек к себе значительную часть мировой торговли, в лице ее наиболее деятельных носителей; а возникшие под влиянием этой торговли хазарская столица при начале пути, и болгарская при ее конце, на краю дремучих лесов, сделались вскоре обширными разноязычными торжищами, в которых переплетались всевозможные влияния. Достаточно сказать, что, например, высшее сословие хазар исповедывало иудейскую религию, представляя народной массе оставаться язычниками, магометанами или даже христианами. Но особенно сильно было влияние арабов, в конце концов сильно распространивших здесь даже ислам (особенно среди болгар); материальными же памятниками этого влияния являются здесь многочисленные находки арабских монет, а также и произведения восточной промышленности и искусств, особенно так называемой эпохи Сассанидов, когда очевидно арабская торговля в Поволжье достигла высшей степени процветания; в мотивах «чудскаго» орнамента все более и более вплетаются следы причудливой фантазии Востока, в виде всевозможных чудовищ, драконов, змей и т.д.
Однако и этой культуре, по-видимому, начавшей здесь пускать глубокие корни, не суждено было продолжать спокойно свое развитие. Новые волны азиатских кочевников продолжали набегать с востока, то бесследно смывая прежние наслоения, то пытаясь построить из них новое прочное здание оседлости и государственности. Уже в X веке Хазарское царство было полуразрушено печенегами, а в XI веке окончательно пало под ударами половцев. Болгарская культура, благодаря своему положению в стороне от проходной дороги кочевых орд, просуществовала дольше, но и она не устояла, когда в 13 веке из глубины Центральной Азии надвинулась грозная волна татар, состоявшая в массе из родственных болгарам тюрков, прикрытых тонким слоем монгольской военной аристократии. С этого времени Нижнее, а затем и Среднее Поволжье становятся центром татарской власти, господствовавшей отсюда над всей Россией. В отношении племенного состава татарское нашествие не внесло здесь существенных изменений; только еще более усилился тюркский элемент, насчет древних финских народностей, которые однако и при татарах сохранили значительную долю своей самобытности. В культурном же отношении завоеватели татары сами вскоре подчинились покоренному ими населению, заимствовав их быт, а затем и магометанскую религию. Уже Батый, основатель Золотой Орды, покровительствовал возрождению разрушенного татарами древнего Болгара, а основанная им столица Сарай – близ теперешняго г. Царева, в Астраханской губ., на берегу Ахтубы – была построена под руководством болгарских архитекторов. Возникшие в Золотой Орде внутренние раздоры повели к ее дроблению – и вот во XV веке мы видим как-бы возрождение на ее развалинах обоих древних волжских царств: возникает татарская Казань на краю лесов недалеко от болгарского центра, а за нею Астрахань – у берегов Каспия, почти на месте древней хазарской столицы. Но уже близок был конец татарского владычества; уже с запада подымалась волна окрепшей русской государственности и выросшего под защитой лесов русского народа. В половине XVI века гибнут под ударами Ивана Грозного сначала Казань, а через несколько лет и Астрахань – гибнут как центры татарских царств, чтобы тотчас же возродиться в качестве опорных пунктов русской власти и русской колонизации.
С этого момента – и даже несколько ранее – этот новый этнический элемент все более и более широкими и быстрыми струями наводняет Среднее и Нижнее Поволжье, то заполняя простор незанятых земель, то просачиваясь в поры среди скоплений коренного оседлого населения. Этот поток русской колонизации направляется сюда различными способами. С одной стороны московское правительство, заботясь об укреплении в новой окраине русской власти, строило одну за другой линии укрепленных городов и населяло их служилыми людьми, которым раздавало вокруг поместья и вотчины с тысячным крестьянским населением из коренных русских областей. До покорения Казани в пределах Поволжья был один только русский город – Курмыш на Суре, на границе между Казанским царством и Московской областью. В XVI веке к нему присоединяются Свияжск, Лаишев, Чебоксары, Царевококшайск, Тетюши, Козмодемьянск и Цывильск – в пределах теперешней Казанской губернии, затем Алатырь – в Симбирской, и, наконец, цепь городов по берегам Волги, связывавшая казанский центр с астраханским, - это Самара, Саратов, Царицын. Во второй половине XVII в. возникают линии: Симбирская – на западе от Волги, Закамская – от Сенгилея на северо-восток к реке Каме, Сызранская – от реки Суры в глубину Заволжья; наконец, в XVIII веке была выдвинута Оренбургская линия, соединившая реку Урал в Волгой по реке Самаре. Тогда же возник ряд городов в низовьях Волги (Черный яр, Красный яр). Так шла официальная, государственная колонизация, а в связи с ней и под ее защитой происходило и добровольное заселение края свободными земледельцами и торговыми людьми, привлекаемыми сюда различными льготами. С другой стороны, совершенно независимо от государственной власти и даже, можно сказать, вопреки ей разливалась по Поволжью другая волна вольных переселенцев. Широкий простор земель, занятых только кочевниками, привлекал сюда массу гонимого и угнетенного люда, спасавшегося от притеснений и поборов со стороны помещиков и правителей. Начавшиеся впоследствии жестокие гонения против последователей «старой» веры заставили и раскольников искать приюта на диких берегах Волги, вдали от центров власти. Наконец, сама Волга, как путь богатых торговых караванов, служила приманкой для многочисленного тогда бродячего люда, променявшего мирную жизнь всеми угнетаемых крестьян-земледельцев на опасный, но прибыльный промысел воинственных авантюристов-разбойников. Так образовалась «понизовая вольница» или «воровское» казачество, вписавшее несколько грозных страниц в бурную историю этого края. Обижая купцов и враждуя с правительством, по отношению к массе мирного земледельческого населения понизовая вольница играла роль фермента, объединявшего все недовольные его элементы, увлекая их на путь открытых восстаний. То обстоятельство, что в ее рядах было немало представителей гонимой «сферой» веры, временами сплачивало вокруг нее многочисленный здесь слой старообрядчества; с другой стороны, понизовая вольница принимала косвенное участие в восстаниях инородцев, не хотевших добровольно отказаться от вольной кочевой жизни (ряд башкирских бунтов в первой половине XVIII в.); наконец, она же образовала ядро грозных народных движений, возникавших на социальной почве и заливавших пожаром всю область от Казани до Астрахани (бунты Стеньки Разина и Пугачева). Объединяя в движениях масс самые разнородные элементы населения, понизовая вольница тем самым невольно содействовала быстрой русификации этой окраины.
Главная струя русского населения вливалась сюда с севера и северо-запада, из центра великорусской народности. Но с конца XVII века и малорусская ветвь приняла участие в колонизации Поволжья, преимущественно его южной половины. Кроме того, в поток русской колонизации от времени до времени вплетались и иные, чуждые ему струи. Так, во второй половине XVIII века Екатерина II привлекла сюда с далекого запада значительное число немцев, образовавших со временем сплошную область поселений в губерниях Саратовской и Самарской.
Наконец, навстречу господствующему за это время течению с запада, успела добежать сюда – уже в XVII в. – и еще одна волна с востока, из далеких приалтайских степей. Она принесла в Поволжье значительную массу монгольской народности – в лице калмыков, занимающих и в наше время всю правобережную степь Астраханской губ.
Первое время Калмыцкая орда, подобно своим предшественникам тюркам, своими набегами тревожила все Нижнее и отчасти Среднее Поволжье, до самого Симбирска. Но протянувшиеся во всех направлениях сторожевые линии городов все более и более стесняли движения кочевников, и, наконец, когда с 1771 года русские военные поселения начали проникать в самое сердце их степей, калмыки почувствовали, что их вольной жизни пришел конец, и бросились назад в родную Монголию. Только небольшая их часть (несколько тысяч семей), задержанная разливом Волги, не могла присоединиться к бежавшей массе и осталась навсегда в пределах России. А оставшееся свободным пространство левобережных степей было вскоре занято киргизами, придвинувшимися сюда из-за Урала.
В результате всех этих народных движений – то бурных и стремительных, то спокойных и медленных – и образовался тот причудливый племенной узор, в котором на общем фоне широко разлившейся великорусской народности и до сих пор еще выступают довольно яркие, непокрытые ею пятна. Все говорит еще об изменчивых судьбах этой страны, об ее исторической молодости. Последовательные встречи и наслоения народных волн, как и везде, сопровождались здесь глубоким, хотя и медленным процессом взаимной переработки встретившихся народностей. И как везде, господствующая в тот или иной момент народность, видимо поглощая и перерабатывая по своему образцу подчиненные ей элементы, и сама не остается без влияния с их стороны. Эта сложная сеть взаимных влияний опутывает всю историю Поволжского края, не прекращаясь и до настоящего времени. И, конечно, судьбу своих предшественников испытала и русская народность: успев ассимилировать значительную массу коренного инородческого населения, она и сама в большей части или меньшей окрасилась в его цвет, восприняв некоторые черты его расы, а быть может, отчасти и культуры. Вот почему не приходится искать здесь каких-нибудь чистых расовых типов; и если мы еще говорим о финнах, тюрках и монголах, то имеем в виду не столько их физический тип, сколько сумму этнографических признаков, и больше всего язык.
