250 лет назад, в марте 1774 года, хозяйка небольшого германского княжества объявила себя наследницей российского престола. В тот момент на европейской политической арене позиции авантюристки по имени Али-Эмете были необычайно сильны.
Самозванка или царевна?
Ее образ хорошо всем известен благодаря масштабному одноименному полотну Константина Флавицкого (1864), что пребывает в Третьяковке. Сердце сжимается при виде агонизирующей, прислонившейся к холодной тюремной стене девушки, а камеру вот-вот затопят бурные воды Невы, и крысы уже копошатся возле ее босых ног…
Но кем на самом деле была эта привлекательная «отроковица», поставившая на карту свое положение, богатство и даже юную жизнь в погоне за призрачным троном Российской Империи?
Старт был дан в Париже
Свою карьеру покорительницы мужских сердец и кошельков, эта 18-летняя девица начала в Париже. Неплохая стартовая площадка, согласитесь… Здесь для стремительного обогащения и скандальной известности достаточно было привлекательной внешности, очаровательной наглости и всегдашней готовности сдать себя напрокат влиятельным и состоятельным мужчинам. Этих качеств у смуглой персиянки Али-Эмете (как она сама себя называла) хватало с избытком.
Девушка тогда еще не додумалась называть себя княжной Таракановой и дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны. И о престоле российском красотка сия изначально даже не помышляла. Ей грезилась роль светской богини, обвешанной драгоценностями и страстными поклонниками. Беда в том, что эти банальные мечты «княжна» осуществила слишком легко и быстро, но натура авантюристки не могла на этом успокоиться. Азартная девица вплоть до своей гибели в 22-летнем возрасте упорно повышала и повышала ставки.
«Не хочу быть столбовою дворянкою!»
В октябре 1772 года Али-Эмете, она же – «княжна Владимирская», в сопровождении свиты поселилась в роскошной гостинице в самом центре французской столицы и зажила здесь на широкую ногу. Жадный до такого рода явлений, Париж хором заговорил о новоявленной звезде – как света, так и полусвета.
Владимирская открыла салон, рассылала приглашения, и на них охотно откликались люди из высшего общества – даже титулованные особы. Впрочем, приходили и банкиры, и крупные торговцы – княжна была им неизменно рада. А они, в свою очередь, были рады распахнуть перед нею свои кошельки. Ведь красотка Али-Эмете должна была вскоре унаследовать огромное состояние своего дяди, доживающего последние дни в Персии… Так что отдаст взятые «взаймы» денежки, непременно отдаст.
Вот как описывал Тараканову (будем для простоты называть ее так, хотя в Париже она еще не озвучила эту фамилию) польский граф Валишевский:
«Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, цвет глаз постоянно меняется — они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность, и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры - похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку - точнее, так называют ее многие, — племянницу знатного, богатого перса…»
А вот что говорил о ней 40-летний князь Александр Голицын, российский вице-канцлер:
«Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по-персидски и по-арабски».
Среди «гостей», наведывавшихся к княжне, были и те, кто по-настоящему влюбился в эту редкостную девушку и готов был отдать за нее все, что имел, вплоть до своей жизни. Такими безумцами стали граф де Рошфор, польский аристократ Доманский и, как венец успеха юной соблазнительницы – настоящий монарх, владетельный немецкий имперский князь Лимбург-Штирумский, властелин всамаделишного государства, хоть и крошечного.
Авантюристку представил князю Лимбургу его друг Рошфор, когда княжне и ее приближенным пришлось спешно скрыться из Парижа: кредиторы предъявили к оплате долговые векселя. Князь Лимбург сразу ополоумел от страсти, и с того дня его маленькая страна и ее казна были в полном распоряжении Таракановой. Более того: она милостиво согласилась стать супругой имперского князя и взять его титул. Тот ликовал от счастья.
Тут бы и угомониться юной сердцеедке, но нет! В марте 1774 года княжна «призналась» владетельному князю, что она - дочь русской императрицы Елизаветы Петровны и ее тайного супруга Алексея Разумовского, урожденная княжна Елизавета Тараканова; что ее, мол, сослали в Сибирь, потом похитили и увезли ко двору персидского шаха, после чего она наконец попала в Европу.
Князь Лимбург, ставший рабом своей любви, ни на миг не усомнился в словах возлюбленной. Он тут же поклялся, что будет всеми силами помогать внучке Петра Великого занять престол Российской империи вместо узурпаторши Екатерины II.
При чем тут поляки и французы?
Молодая невеста, любишая жить "на широкую ногу", весьма быстро сделала богатого жениха совсем не богатым. Однако, ослепленный страстью, Лимбург, на последние деньги (пости) купил в подарок своей возлюбленной соседнее с его княжеством государство Оберштейн со столицей в Пиннеберге (Городе Сосен). Теперь его предстоящий брак формально выглядел как «равный», а вовсе не как мезальянс: Али-Эмете стала владетельной княгиней с правом чеканить монеты со своим изображением.
Роковым событием в жизни Таракановой стало появление рядом с нею поляка Михаила Доманского – юного красавца и отважного рыцаря. Молодые люди влюбились друг в друга и практически не разлучались, поскольку Доманский занял должность в свите «государыни».
Любовь любовью, но шляхтич был еще и патриотом. Как раз в то время Екатерина II навязала Польше в качестве короля своего фаворита Станислава Понятовского, ненавидимого на своей родине за продажность и лживость. У власти Понятовский держался исключительно на русских штыках. Так, войска Александра Суворова громили польских повстанцев в течение трех лет – с 1769 по 1772 годы. В результате череды поражений деятели оппозиции во главе с князем Каролем Радзивиллом бежали из Польши.
Самозванка, претендующая на российский престол, была для польских патриотов последней надеждой на обретение свободы и независимости от России. Тараканова, наконец-то сама попавшая в безжалостные сети любви, заверила Доманского, что, взойдя на престол в Петербурге, дарует Варшаве полный суверенитет.
Доманский рассказал о новой и влиятельной союзнице Радзивиллу. После этого, как говорится, шутки кончились. В дело вступила большая политика.
Радзивилл пишет княгине Пиннебергской (этот титул стал для Таракановой официальным):
«Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую героиню».
Каково же было изумление Лимбурга, когда невеста сообщила ему, что едет в Венецию, где ее ожидает Радзивилл, а затем вместе с польским магнатом – в Константинополь, откуда они поведут турецкие армии на Россию. И показала жениху письмо, где король Людовик XV одобряет ее претензии на российский престол и обещает содействие (использование подложных писем, векселей и прочих документов стало обычным делом для Таракановой).
Невеста потребовала у Лимбурга средств на дорогу, и смиренный князь выдал ей «самые-самые» последние свои деньги плюс – несколько экипажей с лучшими лошадьми. В Венецию кортеж княгини Пиннебергской прибыл в середине мая 1774 года. «Русская принцесса» села в гондолу и поплыла не куда-нибудь, а в особняк французского посольства, где ее и поселили. Кароль Радзивилл, встречая «надежду всей Польши», нижайше поклонился ей как будущей русской императрице.
Почему самозванку поселили в резиденции посла Франции? Все шло к тому, что Париж признает Тараканову в качестве законной русской царицы. Французские вельможи ошибочно полагали, что власть Екатерины II была непрочной (на просторах Руси бушевала пугачевщина) и спешили посадить на престол в Петербурге своего ставленника (ставленницу), раз уж власть в России «так и так» скоро сменится.
И Елизавета Тараканова изо всех сил старалась соответствовать своей роли. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Однако вскоре Радзивиллу надоело оплачивать ее чудовищные кредиты.
Так что же, снова бежать от долгов? Ну, ей-то не привыкать…
Вместе с Радзивиллом и Доманским Тараканова приезжает в Рагузу (нынешний Дубровник), где, опять-таки, поселяется в резиденции французского консула. Здесь авантюристка начинает предъявлять фальшивое завещание царицы Елизаветы Петровны, в котором та закрепляет за своей дочерью, княжной Елизаветой Таракановой, все права на российский престол.
Узнав об этом, Екатерина II якобы заявила в гневе: «Ну всё, мое терпение кончилось!»
Ответный удар Империи
Было ли это простым совпадением, но Россия именно тогда заключила с Турцией мирный договор. Поляки были в шоке: поддерживая самозванку, они делали ставку на турок, которые, по уверениям девушки, обещали поддержать её претензии на российский престол. Позиции Таракановой начали стремительно слабеть.
Однажды ночью у ворот французской консульской резиденции в Рагузе нашли раненого человека - в него стрелял из ружья телохранитель Таракановой. Раненым оказался не кто иной, как Доманский – он то ли пробирался на свидание с княжной, то ли возвращался с него. Случился негромкий дипломатический скандал. Под этим предлогом Радзивилл покинул «внучку Петра Великого», и Тараканова осталась без своего основного источника финансирования.
Казалось бы, можно вернуться в Германию, княжить в своем Пиннеберге и не знать никаких забот. Но этот вариант авантюристка даже не рассматривала.
Уж не помрачилась ли девушка от успехов на поприще интриг? Увы, причина безрассудства Таракановой таилась совсем в другом. Врачи сообщили ей о неизлечимом заболевании – туберкулезе. В те времена его совершенно не умели лечить, и диагноз был по совместительству еще и приговором. Так что… С этого момента самозванке было нечего терять.
И поэтому, когда граф Алексей Орлов, чей флот стоял на рейде в Ливорно (Италия) предложил Таракановой содействие в ее восшествии на российский престол, княжна поспешно согласилась прибыть на русский корабль для знакомства со своими новыми верноподданными. Да, она слышала, что Орлов впал в немилость у Екатерины II и желает отомстить ей. Критическое мышление у претендентки на престол к тому моменту отсутствовало напрочь, ведь аж из самого Ватикана пришло известие, что папа римский вот-вот признает ее законной царицей всея Руси.
На самом деле граф Орлов действовал по прямому указанию Екатерины II. После пиршества и праздничного фейерверка, на созерцание которого собрались все жители Ливорно, замечтавшаяся Тараканова вдруг с удивлением обнаружила, что стоит на палубе в одиночестве. Орлов, его приятель де Рибас (будущий основатель Одессы) и другие офицеры, только что поднимавшие тосты за юную повелительницу, куда-то исчезли! И тут к девушке подошел вахтенный дежурный и объявил, что она арестована, а вместе с ней – излечившийся от раны Доманский и прочие люди свиты.
Праздничное пиршество оказалось одним из тех спектаклей, до которых был столь охоч граф Алексей Орлов.
Под громогласные изъявления «озабоченности» со стороны королевских домов Европы корабль с тяжелобольной узницей прибыл в Петербург – вокруг всей Европы, без малейших попыток «озабоченных» воспрепятствовать похищению европейской монархини (не забудем, что Тараканова была уже владетельной княгиней!). Тараканову заключили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Екатерина II, получившая несколько нот протеста из Европы, клятвенно обещала отпустить свою пленницу в ее княжество, если та скажет, кто же она на самом деле (отпустила же царица Михаила Доманского и других слуг самозванки). Русская разведка уже донесла императрице, что отец авантюристки – трактирщик из Праги, но требовалось формальное признание самой подследственной.
Вплоть до своей кончины 15 декабря 1775 года узница твердила, что она – урожденная княжна Елизавета Тараканова, дочь царицы Елизаветы Петровны и графа Алексея Разумовского. Остаться в памяти человечества фигурой загадочной (и, возможно, царских кровей) – вот что было единственным утешением для этой женщины на пороге смерти от чахотки.
Кстати, наводнение в Петропавловской крепости, изображенное на картине Флавицкого, случилось через полтора года после похорон Таракановой во дворике Алексеевского равелина.
Александр АННИН
Фото: из архива автора
© "Белорус и Я", 2024
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите канал, подпишитесь и поставьте лайк!