ПРЕДИСЛОВИЕ
Это сейчас я живу в Тихорецке, в моем благодатном южном городке, вернувшись в родные места через двадцать шесть лет военно-морской службы на Дальнем Востоке. Мои друзья – сослуживцы, разъехались кто куда, некоторые нашлись благодаря Интернету и пишут мне письма, но о многих я ничего не знаю.
И все-таки Дальний Восток, Тихий океан, живут в моей душе и дают о себе знать даже во снах. Наверно, щемящее чувство ностальгии приходит и к моим сослуживцам по Тихоокеанскому флоту. А они везде – в Москве, Питере, Киеве, Минске, во всех больших и малых городах, селах и станицах нашей огромной страны. И в Тихорецке тоже. Привет вам, друзья!
Сейчас моя семья живет в благоустроенной квартире со всеми удобствами в тепле, с газовой плитой, водопроводом и канализацией. Раньше все было не так.
Начиналась моя военная служба с бухты Большой Улисс, с бригады ракетных и торпедных катеров.
Большой Улисс – это и бухта, и небольшой военный поселок на окраине Владивостока. Обшитые доской, утеплённые рубероидом шлакоблочные двухэтажные дома 30-50 годов постройки, разбросанные в два ряда по сопке. Нет воды и газа, отопление печное – экстремальные условия выживания для военных семей.
Квартир, как таковых у нас не было, а были комнаты в секциях. Секция – это квартира в нашем теперешнем понимании с отдельным входом с лестничной площадки, но поделенная на несколько семей военнослужащих. Наша двухкомнатная секция располагалась на первом этаже и имела 9-метровую и 16-метровую комнаты, общую кухню и две печки на каждую комнату.
Воду завозили водовозкой, а из неё жители таскали ведрами к себе в жилье. На каждой кухне стояли баки для воды из списанных аккумуляторных батарей подводных лодок – по одной на семью.
Зимой по обледенелому склону сопки водовозка не поднималась, и приходилось носить воду от нижнего дома, скользя и падая на льду. Печки топились дровами и углем, которые надо было заготавливать по осени. Почти все эти домашние хлопоты выпадали женам, потому что военная служба не имеет интервала от 8 до 17. Выходы в море, организационные периоды, различные комиссии по проверке боевой готовности отбирали у их мужей то время, которое можно было посвятить благоустройству семьи.
И все - таки мы были молоды, здоровья было – хоть отбавляй, энергия била через край, поэтому «стойко переносили все тяготы и лишения военной службы», как того требовал Устав.
Находилось время на походы в лес за грибами, на пляж, на морскую рыбалку, и на застолья с соседями. Времена были застойные, хорошая закуска и выпивка собиралась на стол вскладчину, застолья были продолжительные, а соседи по поселку были все интересные и самобытные. Жизнь заставляла держаться и не унывать.
СОСЕДИ ПО СЕКЦИИ - ВАЛЕРА И АЛЛА КУНИЦЫНЫ
Мой сосед старший лейтенант Куницын занимал в секции большую комнату, а мы с женой и маленькой дочкой ютились в 9-метровой комнатушке, где целый метр, вдобавок, воровала выступающая часть печки. Валера был механиком на торпедном катере и большим любителем выпить. Жена его Алла – симпатичная блондинка по части пития от него никогда не отставала.
- Алка, сучка такая, опять выжрала всю мою водку с подругами, - жаловался Валера мне, - лежит, болеет, на работу не пошла.
Алла работала стоматологом в медчасти береговой базы катеров. Начальником у неё был врач, сорокалетний, старший лейтенант Анатолий Иванович Петров. Военная карьера ему не грозила - срок службы старшего лейтенанта до сорока лет, а потом увольнение в запас. Очередных воинских званий ему не давали из-за вечной нетрезвости, хотя Петров был прекрасным универсальным врачом – и хирургом, и терапевтом. Если надо было рвать зубы морякам – он и тут мог помочь.
- Анатолий Иванович! Возьмите молоток, помогите, мне сложный зуб попался, - звала Алла, - никак не могу вытащить.
Алла Николаевна с утра была слаба после вечернего застолья. Её бессильные пальцы не держали тонких инструментов, и она брала зубило. Алла направляла зубило на зуб, а доктор Петров бил молотком, пока зуб не крошился. Потом можно было доставать его по частям.
- Это, какое то гестапо, а не медпункт - сплевывая кровь, стонали жертвы Аллы Куницыной.
- Я вам выписываю три дня освобождения от службы, - нежным голосом радовала моряка Алла Николаевна, - вот записка от меня командиру, полежите в кубрике, пока заживет.
Моряк плелся с запиской к командиру катера.
- Какое еще освобождение? – удивлялся такой откровенной наглости командир. - А ну, боцман, выдай больному швабру, пусть драит палубу, на свежем воздухе быстрее выздоровеет!
Валера Куницын, худой, конопатый, невзрачный, жутко ревновал свою красавицу ко всем мужикам. В гневе он был страшен и не контролировал своих действий. Правда, потом жалел о содеянном.
Как- то просыпаюсь от дикого грохота – пьяный Валера ломает дверь в свою комнату.
Дверь заперта изнутри, и Алла еще подпирает её всем телом с другой стороны и кричит.
- Валера, ты чего? - спрашиваю я.
- Убью стерву! Мне сказали, что она встречается втихаря с Саней Клопневым! – Валера ногами выломал из двери доску, просунул руку и схватил Аллу за юбку.
Вполне реально. Ракетчик Саня Клопнев – известный бербазовский ловелас. Да еще при деньгах и при машине. Саня недавно приехал из Ирака, где обучал братский арабский народ стрельбе из советских ракет. Купил себе «Жигули» и катает красоток. Может, и Аллу покатал.
Куницын, сосредоточенно сопя, вытягивал юбку из дырки в двери. Алла продолжала верещать. Наконец, сосед вытащил юбку, но к его пьяному тупому удивлению, Аллы в ней не оказалось. От этого еще более разозлившись, Валера, снова начал бить ногами в дверь.
- Угомонись, - говорю ему, - завтра будешь ремонтировать.
- Ни за что!
Валера провел ночь на кухне, а утром долго восстанавливал свою дверь. Алла, как ни в чем, ни бывало, весело щебетала и варила ему кофе.
СОСЕДИ СВЕРХУ - КОЛЯ И ЛЮБА КАЗАЧЕНКО
Теплый летний вечер. Я сижу на кухне с соседями Аллой и Валерой, играем в лото. Тишина во всем доме, только слышно, как в помойном ведре скребется крыса. Дело привычное, вышла перекусить, чем её крысиный бог послал. На флоте крыса – извечный спутник моряка, что на корабле, что на берегу.
- Десять... кочерга... пять... дед... – выкрикивает Алла, вытаскивая из мешочка бочонки.
В верхней секции возникает какой то шум, слышна ругань. Перед нашим окном падает чугунная сковорода.
- Пойду подниму, Люба, наверно, уронила, - Алла сбегала за сковородой и мы стали играть дальше.
- Семнадцать...туда-сюда... три.
С треском падает телевизор, потом пылесос, а затем холодильник. Из холодильника сыпятся какие то банки, круг колбасы и кусок сыра. Слышен шум передвигаемой мебели.
- Опять Казаченко бушует, сейчас шифоньер скинет, - уверенно сказал Валера.
Но вместо шифоньера на кучу домашней утвари упал сам мичман Казаченко и, потирая ушибленные места, снова побежал наверх. Не смог одолеть тяжелую мебель, вывалился из окна.
К нам прибежала прятаться от мужа Люба Казаченко.
- Пора вязать Казачка, - говорю я, - иначе он все выбросит и переломает.
Мы с Валерой поднялись в верхнюю секцию. Видим: Коля готовит к полету книжный шкаф, двигая его к раскрытому окну. На диване сидит друг семьи, мичман Рыжов, успокаивает Колю, чем и провоцирует его на дальнейшие разрушительные действия.
- Ну-ка, разом! - даю команду, - и мы с Куницыным навалились на беспокойного соседа. Замотали его в одеяло, несмотря на дикое сопротивление. Наконец Коля притих, и можно было выяснить причину его помешательства.
Ну, конечно, вы угадали. Опять - же банальная ревность. Люба была завмагом и по долгу службы ежедневно ездила из Большого на Малый Улисс за товаром. Дорога шла вдоль леса. Расстояние - два километра, что для военторговского грузовика – несколько минут пути. Подозрительный Казаченко решил проверить верность жены, поехал на её склад, попросил кладовщицу позвонить и спросить, когда выехала завмаг.
- Любовь Павловна уехала с водителем уже давно, полтора часа назад, - ответила трубка.
Закипела дурная кровь. Взволнованный Коля помчался на поиски своей любезной напрямую, через лес. Обнаружил на поляне пустой грузовик. Пока Казаченко вил петли по лесу в поисках парочки, грузовик уехал. Когда Коля добрался домой, то ничего не подозревающая Люба, варила борщ.
Она даже не знала, что он её искал и весь исстрадался от ревности. Удрала к соседям она своевременно, иначе тоже бы парила над Улиссом, как холодильник.
Ничего, все можно пережить. «Всё проходит» - сказал царь Соломон.
- Ну, как холодильник? – ехидничали соседи, - работает?
- Раньше гремел, а теперь стал работать бесшумно, - неизменно отвечал Коля, - а телевизор все равно старый был, мы с Любой новый купили.
Банька
В наших домах ванны и душевые не были предусмотрены изначально. Какие ванны, если в доме нет водопровода? Хорошо, что у мужиков была возможность помыться на военных кораблях, а члены семьи ездили в баню в центр Владивостока. Это было очень далеко, добираться надо было двумя автобусами и трамваем.
Поэтому я задался целью построить рядом с домом у леса небольшую баньку – сауну. Благо подвернулся случай – на берегу ломали большой старинный пакгауз, и можно было набрать досок. За две бутылки спирта в судоремонтной мастерской работяги сварили мне печку – каменку, а с дубовыми веничками проблемы вовсе не было. Мой дом стоял у подножия сопки сплошь покрытой дубравой.
Соорудил полок, сверху на печь уложил камни. Поставил бочку для холодной воды и заготовил два десятка веников.
Одним словом банька получилась замечательная, раскалял я её так, что уже на входе от жара начинали трещать волосы. Строил сам, соседи мои отговаривались занятостью.
- Бездельники, - ругал их я, - проситься будете купаться, не пущу.
Перед банькой разбил небольшой огородик для зелени, ну там лучок, укропчик, моя любимая кинза. Напаришься, бывало, выйдешь на крылечко и вдыхаешь весь этот аромат. Или пивко после купания попиваешь с вяленой корюшкой.
Через некоторое время подошел ко мне мичман Бабкин – сосед сверху, живущий в одной секции с Николаем Казаченко.
- Юра, пусти попариться.
- Да, ладно, парься, жалко, что - ли? - отвечаю ему. В общем, попарился Бабкин, потом попросился попариться мичман Казаченко. Понравилось, и загорелись соседи по секции желанием построить вскладчину финскую баню. Два мичмана на флоте – это великая добывающая сила. На службе мичманы до обеда находчивые, а после обеда выносливые.
Верхние соседи до обеда находили, что вынести, а после обеда выносили всё, что нашли. Вынесли и построили баню прямо на заглядение. Ну, просто игрушечка! Месяц ходили по очереди с семьями париться. Потом начали ссориться – кто-то после себя плохо вымыл пол, кто-то не набрал воду в бак. Общее владение собственностью до добра не доводит. Недаром рухнул социализм с его колхозным строем.
Ругались соседи, ругались, и в одну из ночей банька их заполыхала. Сгорела дотла. Так никто и не узнал, по халатности возник пожар или умышленно, кто-то из них совершил поджог.
Зато в верхней секции наступил мир и покой.
МИЧМАН БАБКИН И ЯДЕРНЫЙ АПОКАЛИПСИС
Василий Иванович Бабкин, коренастый пожилой сосед был начальником продовольственного склада. Я всегда уважительно к нему относился. Он был весь такой хозяйственный, основательный и предприимчивый.
- Учись жить у Василия Ивановича, - наставляла меня супруга.
Мы, молодые жили одним днем, а он всегда думал о будущем. Хотя жили они вдвоем с женой Валентиной, к зиме мичман Бабкин делал крупные запасы продовольствия – тушенка, сгущенка, овощи, соки, соль и сахар.
- Василий Иванович, - интересовались его соседи, - зачем вам столько?
- А вдруг случится ядерная война, что кушать будете? – резонно спрашивал он у них.
Шел 1976 год. Америка махала ядерной дубиной над всем миром. Советский Союз наращивал ядерный потенциал для ответного удара по агрессору. На политических занятиях от ужасных пророчеств замполитов слабонервные матросы падали в обморок. Такие занятия проводились по понедельникам и с мичманами. Василию Ивановичу они пошли на пользу. Он из них сделал выводы.
Чтобы спасти себя и своих близких от поражающих факторов ядерного оружия, мичман Бабкин рядом со своим сараем начал под видом погреба рыть бомбоубежище.
Сначала копал вручную, потом нанял экскаватор. Горы выкопанного грунта заполнили весь наш двор.
- Ещё метра три и хватит, - заглядывая в яму, говорил Бабкин.
Потом полгода Василий Иванович вывозил грунт, укреплял и штукатурил стены своего подземелья.
Когда все было готово, он пригласил меня, как специалиста по ядерному и химическому оружию в убежище на экскурсию.
- Юра, посмотри, все ли я предусмотрел.
Мы спустились на три метра в его подвал. Бабкин зажег свет. Я увидел ящики с картошкой, морковью и свеклой, бочка с квашеной капустой, какие то мешки с мукой, крупами, солью и сахаром. На полках рядами стояли банки с тушенкой и рыбными консервами. В отдельном ящике хранились парафиновые свечи и коробки со спичками. Несколько ящиков с минеральной водой. Баки из нержавейки с простой водой. Стратегический запас на несколько лет автономного проживания.
- А теперь пошли дальше, - позвал меня Василий Иванович.
Он открыл незаметный люк в полу подвала, взял фонарь, и мы стали спускаться куда-то вниз.
На глубине около пяти метров мичман открыл какую-то небольшую дверку и мы пригнувшись вошли в квадратную жилую комнату четыре на четыре метра. Бабкин зажег свечи стоящие на столе в подсвечнике.
- Когда разразится ядерная война, электричества не будет, - сказал мичман Бабкин, - нам об этом сказали на политзанятиях.
В свете свечей я рассмотрел помещение, куда планировал разместить себя и свою жену в случае войны предусмотрительный Василий Иванович.
Кроме стола здесь находились две застеленные кровати с панцирной сеткой. Точно такие стояли в матросском кубрике нашей береговой базы.
Шкаф с одеждой, в том числе полушубками, два стула. Еще какие-то ящики с продуктами и посудой. В углу находился фильтро - вентиляционный агрегат с ручным приводом, явно утащенный с моего химического склада.
- А это где вы взяли? – подозрительно спросил я.
- Карл Карлович дал, сказал, что он списанный.
Карл Карлович Штумф был начальником химсклада и моим подчиненным. Ну, думаю, побеседуем, Карлыч!
Я покрутил ручку агрегата. Воздух исправно шел через фильтр.
- Ну, что же замечаний, как у специалиста у меня нет, - одобрил
мичмана я.
Мы выбрались на свежий воздух. Ярко светило солнышко, лес чуть тронутый осенней позолотой, приветственно покачивал ветвями. В лазурную бухту Патрокл заходил какой-то сухогруз. Щебетали птицы и по двору бегали маленькие смешные малыши. Всё предвещало мир на земле многие годы. Ядерной войны, слава богу, не случилось, а мичман Бабкин навсегда получил кличку «Крот».
ТОЛИК ЗУБОВ
Толик Зубов слыл на Улиссе чудаком и оригиналом. Он не злоупотреблял спиртным, только изредка пил пиво.
- Старший лейтенант флота Расейского, - важно представлялся он всем, в том числе и своим прямым начальникам.
Толик был корабельным офицером, помощником командира, но потом за шалости был списан на берег. А их за ним накопилось, хоть отбавляй.
На береговой базе ему не давали на дежурство пистолет, потому что он производил подъем матросов, стреляя в стену. Чуть не потравил их учебным ядовитым веществом – хлорпикрином, сыграв химическую тревогу ничему не подозревающему спящему личному составу.
Весь такой неугомонный невысокий крепыш Толик Зубов, проживал в соседнем доме. О его чудачествах шептались соседки по Улиссу.
- Сижу это я на кухне, - рассказывала соседка Зубова по секции, - вдруг мимо меня промелькнула в туалет голая задница. Я подумала, что мне показалось. Ничего подобного. Из туалета вышел совершенно голый Зубов и зашел попить воды на кухню. Он пьет, а я таращу глаза на него. «Ты, чо, Катя, мужика первый раз видишь?» – спрашивает Зубов. А я, дура, и не знаю, что говорят в таких случаях.
- Не домогался? - у соседок разгорались и округлялись глаза.
- В том-то и дело, что нет, - смущалась и краснела Катерина,- выпил, козел, кружку воды и пошел в свою комнату.
Под ним на первом этаже проживал мичман Соломиенко. Зубов был его прямым начальником и дисциплинированный мичман не мог возражать Толику ни в чём. Как я уже говорил, в домах наших воды не было, тем более, ванных и душевых.
Толя построил простейшую душевую кабинку прямо у себя в туалете. Просверлил в полу дыру, вверху подвесил бак для воды. Воду он нагревал кипятильником и купался. Вода лилась через дырку в туалет нижним соседям.
Толик, купаясь, громко напевал песни. В такие банные дни мичман Соломиенко с супругой одевали дождевики и подставляли внизу тазики.
- А где же мне купаться? – невинно спрашивал Толя у соседей, - ведь удобств у нас нет.
Однажды Зубов познакомился с молодой дамой в ресторане «Зеркальный». Наврал ей, что он не женат, дал ей свой домашний адрес и пригласил на следующий день в гости.
- Приходи вечерком, я пока приберу свою холостяцкую квартиру, - сказал Толя.
На службе Толик задержался, а когда зашел домой, то застал там двух женщин – свою законную и даму из ресторана. Знакомая дама кинулась к нему выяснять, что делает «эта зараза» в его комнате.
Толина жена задыхалась от ярости и крыла пришелицу последними словами.
Толя Зубов постоял, в дверях, постоял, послушал и сказал:
- Ну, ладно, вы тут сами, разберитесь без меня, а мне надо к Гошке зайти, просил помочь мотороллер починить.
Отсиделся Толик у соседа, пока за ним не пришла жена и не увела своё сокровище кормить ужином...
СУДОСТРОИТЕЛЬ ГОША БОГАТОВ
Несмотря на неблагоустроенный быт, Большой Улисс давал большое преимущество его жителям перед сослуживцами, живущими в городе. Наш поселок находился в трехстах метрах от бригады катеров и её береговой базы, где мы служили. Офицеры и мичманы могли в свободное время навестить семьи, даже вместе пообедать, что-то сделать по дому.
И вот жил в соседнем доме мой сослуживец по береговой базе старший лейтенант Гоша Богатов.
Как только я поселился на Большом Улиссе, Гоша пришел поздравить с новосельем и конкретным предложением.
- Юра, давай построим с тобой моторную лодку, - Гоша развернул передо мной журнал «Катера и яхты», - вот чертежи, она называется «Радуга».
- Зачем? – спросил я.
- Как зачем? Будем на ней ходить в море, ловить рыбу, креветок, трепангов и кальмаров. Или просто на морскую прогулку!
Гоша сулил мне такие радужные перспективы, столько неподдельного восторга было в его речах, столько убежденности, что я согласился.
- А где же мы её будем строить?
- Я придумал уже где. В твоем химическом классе, - ответил Гоша, - освободим от столов часть помещения, отгородим его и заложим лодку на стапель.
- А где возьмем материалы? – я посмотрел на чертеж, - тут нужна целая куча всего.
- Без вопросов! Будем добывать на судостроительном заводе на Малом Улиссе, - сказал Богатов, - а на мотор «Вихрь» подкопим денег и купим.
При штабе бригады ракетных катеров имелось большое помещение для обучения моряков защите от оружия массового поражения. Ключ от химкласса был только у меня и моего подчиненного мичмана Штумфа. Времена были застойные и почти бесконтрольные. Никто нам не мешал строительству моторки. Вначале по чертежам изготовили шпангоуты, благо материал для них – брус – нашелся на складах береговой базы. Затем дело остановилось. Нужно было добыть четыре листа многослойной фанеры, десять метров стеклоткани, два ведра эпоксидной смолы.
- Юра, надо проникнуть на завод и договориться с рабочими насчет материалов, - озабоченно сказал мне Гоша.
Проникать не пришлось, потому, что меня включили в государственную комиссию по приёмке торпедного катера от завода.
Теперь на вполне законных основаниях я бродил по территории предприятия и договаривался с заводчанами о поставке всего недостающего для нашей моторной лодки.
При приемке моей части – противохимического вооружения и дозиметрической аппаратуры я закрыл глаза на мелочи: там прибор повесили вместо правого на левый борт, там отклонились от проекта при прокладке системы водяной защиты... То есть особо не придирался, как другие специалисты. Зато, наш ветеран, доктор Петров, бродил по катерным закоулкам и не знал, где бы сделать замечание, чтобы ему налили спирта.
Старый пьяница Анатолий Иванович, пил только неразведенный спирт, а добыть зелье для утреннего декокта никак не мог. Вся медицина на принимаемом катере сияла никелем и была в полном комплекте. Душевые и туалеты, входившие в докторскую часть приёмки, были безукоризненны.
Оба на! А это, что? Ха-ха! Доктор Петров замер от счастья. Душа его воспарила, а желудок выделил сок в предвкушении спиртового орошении.
Анатолий Иванович, наконец, нашел безобразие.
- Товарищ военпред! - доктор возмущенно тыкал заскорузлым пальцем в открытую дверь матросского гальюна, - почему здесь установлены другие унитазы? По проекту должен стоять унитазы типа «Генуя».
- Да какая разница, Анатолий Иванович, во что матросу какать? – военный представитель завода развел руки, - проектных не смогли достать, поставили эти.
- Ничего не знаю, ищите и переустанавливайте, - уперся Анатолий Иванович.
- Сколько? – сокрушенно спросил военпред.
- Литру! – лаконично ответил док ,– и желательно прямо к обеду.
На погонах военные врачи носят эмблему: змея обвивающая чашу в виде бокала. Отсюда и поговорка – «мудрый как змей и выпить не дурак».
Месяц назад у пьяного доктора Петрова кто-то снял эмблемы со всех погон и спилил мудрых змеев, оставив только рюмки. Ходил он так неделю не замечая, пока ему не остановил комбриг Пискунов.
- И..я...я...я, Петров, вы уже и мудрость свою пропили, так старлеем и умрете, забытый всеми, где - нибудь в трюме баржи - дермовозки.
Я не пил спирта, и мне за мою лояльность дали и фанеру, и стеклоткань, и эпоксидку. Заводское начальство даже выделило в мое распоряжение буксир «Марс». Доставил все это богатство прямо на пирс бригады катеров, где уже меня ждал Гоша.
Через три месяца корпус лодки был построен. Остались отделочные работы – наклеить стеклоткань, покрасить и купить мотор, чтобы спустить её на воду и бороздить просторы Японского моря.
Мы с Гошей перевезли «Радугу» на Большой Улисс, и прямо во дворе занялись отделочными работами.
В мае меня отправили в командировку на целину и, что было дальше, я не видел.
Зато видел весь личный состав бригады ракетных катеров, как желтый Гошин ватник постоянно мелькал у его дома – поселок Большой Улисс хорошо просматривался снизу.
- Опять Богатов дома в рабочее время лодку облизывает, - ругался командир береговой базы капитан 3 ранга Плужник, - а ну, дежурный, приведи его ко мне.
Но никакие командирские втыки Гоше не помогали. Он увлеченно завершал строительство лодки. Его беременная жена Любаша носила горячий обед Гоше прямо во двор. Гоша одной рукой с ложкой хлебал борщ, а другой с малярной кистью красил борт «Радуги».
Когда через полгода поздней осенью я вернулся с целины, то самым непостижимым образом пропали с Большого Улисса и Гоша Богатов с семьей, и наша красавица «Радуга».
От соседей выяснилось, что совсем Гоша - то не пропал, а перевели его, бедолагу, служить из Владивостока в глухую точку с ракетным комплексом, а на лодке «Радуга» катается военный комендант Владивостока подполковник Баязитов.
Дело было так. Летом Гошину жену Любашу отвезли в роддом, где она благополучно родила сына.
Гоша отмечал это событие пять дней. В день рождения первенца он свалился на своем мотороллере прямо у стены родильного дома. Гоша был мертвецки пьян, он уже наотмечался со своими сослуживцами Петей Гузином и Саней Клопневым, но все же добрался посмотреть на сына. В правой руке у спящего под окнами роддома папаши был крепко зажат букет роз.
- Явление святого Георгия Победоносца! - смеялись санитарки и медсестры. Они уже знали, как зовут мужа их пациентки.
На следующий день Гоша приехал трезвый, но с синяком под правым глазом. В руке у него снова был букет роз, купленных по дороге.
- Любаша! Поздравляю тебя! Я очень рад, - прокричал жене Гоша, улыбаясь во весь рот.
- Ой, Гоша, откуда у тебя синяк? И зуба впереди нет! – Любаша испуганно смотрела сверху.
- Ничо, Любаш, все заживет! И зуб вставлю! Я только что вернулся с ракетных стрельб, поэтому вчера не смог приехать.
Гоша начисто забыл, что он вчера здесь уже был.
В три последующих дня Гоша с сослуживцами выпил всю месячную норму спирта, полученного им накануне для своих ракет. Куролесил и дебоширил по всему Владивостоку и, наконец, при полном морском параде, с кортиком и … огромного размера черных женских босоножках на ногах, попался военному коменданту в ресторане «Зеркальный».
Гоша по дороге в кабак где-то в гостях надел женские босоножки на низком каблуке вместо своих туфлей и поехал в ресторан. Если бы босоножки были на шпильках, он бы и двух метров не прошел. А так, ничего, он бы и сам не заметил, что там у него на ногах, если бы не комендатура.
Богатов должен был сесть на офицерскую гауптвахту на десять суток, не встретив Любашу из роддома, не подержав сынишку на руках. Как не просил Гоша коменданта Баязитова сжалиться над ним и отпустить с богом, как ни пытался откупиться остатками невыпитого спирта, водкой, корабельным пайком тот на компромисс не шел. Уж слишком наследил везде неугомонный родитель.
И тогда Богатов решился на крайний шаг и предложил коменданту только что построенную лодку. Баязитов остался удовлетворенным осмотром лодки и в тот же день, прямо перед выпиской Любаши из роддома увез нашу «Радугу» к себе в лодочный гараж. Мотор он купил себе сам.
Но Гошу комендант Баязитов не забыл. Написал ходатайство командующему Тихоокеанского флота о переводе старшего лейтенанта Богатова за безобразное поведение на службу в самую глухую точку Приморского края.
Так я и не покатался с Гошей Богатовым на нашей быстроходной «Радуге».
И потом уже никогда его не видел. Где ты Гоша? Вставил ли недостающий зуб? Или остальные уже подрастерял? Ведь так много лет уже прошло...
НОЧНОЙ ПОПУТЧИК
А это жуткое приключение произошло уже со мной в сентябре 1974 года. Не прошло и месяца, после того, как я поселился на Большом Улиссе, меня отправили старшим над группой военных матросов береговой базы катеров на разгрузку какого – то судна. Это был сухогруз с военным имуществом и продовольствием и причалил он в бухте Тихая. Если посмотреть на карту Владивостока, то вы увидите этот полуостров – на севере он омывается бухтой Тихой, а на юге бухтой Улисс. Напрямую по лесной дороге от поселка Большой Улисс до бухты Тихая не более пяти километров, а вокруг по шоссейке через город – около двадцати.
- Лейтенант! Как только разгрузишь, позвонишь мне, - сказал мой командир Плужник, - я отправлю за вами машину.
- А как с питанием, брать сухой паек? – спросил я.
- Не надо, вас там, на сухогрузе покормят! – уверенно ответил Плужник.
Неприятности начались с того, что сухогруз еще болтался на рейде, и нам пришлось более трех часов ждать, пока он отдаст чалки.
Через час после начала разгрузки наступило обеденное время. Обед для моих матросов предусмотрен, конечно, не был. Всё ведь у нас через это самое. «Нам никто ничего насчет обеда не говори...и...л». Разодрали буханку хлеба на двенадцать человек и запили водой.
Команда судна, сытно отрыгиваясь флотским борщом, завалилась на койки. Адмиральский час – святое на флоте время даже для гражданских моряков. Положения устава Петра Первого и поныне действуют, и обязательны к исполнению. Но без судовых разгрузочных устройств из трюма что-либо выгружать на береговую стенку невозможно.
- Раньше трёх не начнем, - категорично ответила команда на мои призывы к совести.
Я заглянул в трюм. Работы было дня на два- три и к вечеру, с такой организацией судовой службы, мы никак не укладывались. В три часа дня разгрузка продолжилась, а в семь вечера команда дружно пошла на ужин. Разодрали мы еще одну буханку хлеба и запили водичкой. После этого я пошел звонить Плужнику.
- Товарищ командир! – сказал я в трубку – Присылайте машину!
- Что, уже разгрузили?
- Нет, тут еще работать и работать, - ответил я Плужнику.
- Вот и работайте, лейтенант! - прохрипела трубка и упала на том конце на рычажки.
Я попытался объяснить командиру бербазы, что моих подчиненных даже не покормили и они голодные весь день, но Плужник даже не выслушал меня.
- Хрен вам! Хрен вам, а не машину! – вопил он, - Пришлю, как только разгрузите!
Пока я мило беседовал с командиром по телефону, стемнело. Мои двенадцать голодных матросиков ушли самостоятельно, пешком, послав подальше всех начальников. Да я бы и сам на их месте ушел. Доложил об этом командиру.
- Верни матросов! – завизжала трубка голосом Плужника, - Лейтенант, ты будешь наказан, готовься ... к суду чести! До пенсии... лейтенантом ...
Он долго еще ругался и плевал в микрофон ядовитой слюной..
Минут через десять, не дослушав, я тихонько положил трубку на место. Надо было выбираться из бухты Тихой на Улисс. В какой он стороне я не представлял, потому, что еще плохо знал Владивосток и его окрестности. Расспросил дорогу у боцмана сухогруза. Тот махнул рукой куда-то в ночь.
- Иди по этой тропе метров двести, там дорога через лес, по ней выйдешь через пять километров к Улиссу.
Я пошел по тропе, но никакой дороги не нашел. Бухта Тихая во Владивостоке известна еще под названием «Гнилой угол». Вот и теперь начал накрапывать мелкий противный дождь. Теперь, когда луна скрылась за тучами видимость уменьшилась до нуля. Тропа, вначале довольно широкая, стала постепенно сужаться и завиляла по кустам.
Наконец, в конце тропинки, я наткнулся на какое-то бетонное изваяние. Зажег спичку. Передо мной стоял крест. Приглядевшись, я увидел множество могил с крестами, пирамидками и другой похоронной атрибутикой. Я не трус, но ситуация довольно-таки жуткая. Стою неизвестно где, куда идти не знаю, непроглядная ночь, дождь, кладбище. Тогда я решил вернуться назад, на причал, где так уютно покачивался неразгруженный нами пароходик.
Не тут то было. Меня окружили кресты. Они цеплялись за мой суконный китель, брюки, а флотскую фуражку я снял и нес в руке, чтобы не потерять в темноте. Я шел, уже просто напролом, по могилам, надеясь все же выйти на дорогу.
В полной тишине вместе с хрустом мокрых веток, шелестом траурных венков под моими ногами, ясно слышались позади чьи-то шаги. Когда я останавливался, то сзади тоже останавливались. На всякий случай я выломал из старой могильной оградки ржавую трубу. Оружие не ахти какое, но я осмелел.
- Иди сюда, чего ты там прячешься, - крикнул я в темноту.
Никто не ответил, но стоило мне начать движение, как шаги возобновлялись. Кто-то преследовал меня, и это было не животное, звук шагов был явно человеческий. «А может мертвец?», подумал я. Мокрые от дождя волосы потихоньку стали сами - собой шевелиться на голове. Никогда не верил, что такое бывает, а тут сам испытал.
Я понял, где нахожусь. Огромное могильное пространство, в самый центр которого я попал, называлось Морским кладбищем Владивостока. Здесь хоронили людей почти сто лет и лишь недавно обустроили новое кладбище за городом. Здесь лежали тысячи моряков и солдат, погибших в русско-японскую и гражданскую войны. Я читал также, что где то здесь хоронили умерших от холеры. У кладбища были поэтому разные названия. Оно называлось в своё время и «Солдатским» и «Холерным»...
- Мужик, иди сюда, - сказал я, снова остановившись. Мне опротивело его тихое преследование. Он молча стоял в темноте и прерывисто дышал. Тогда я сжал в руке трубу и двинулся к нему. Будь, что будет! Я шел к нему, протискиваясь между узких межмогильных проходов, проваливаясь в ямы с водой, весь такой решительный и суровый. Никого и нигде не было.
Это потом уже мне сказали, что в экстремальных ситуациях у человека могут возникать слуховые галлюцинации. И шаги, и дыхание были моими, но мною они воспринимались, как чужие.
Наконец, я сообразил, что надо подняться, как можно выше на эту могильную сопку и оттуда осмотреть окрестности. Наверх я продирался через кладбище еще часа три, но был вознаграждён. Как на ладони передо мной лежала бухта Большой Улисс и поселок с одноименным названием и звали меня такими ласковыми, такими добрыми огоньками кораблей у пирсов и домов на берегу.
*
... Большой Улисс, двухэтажный деревянный, бедный и неустроенный поселок моей молодости. Мы там жили, безмятежно шутили и смеялись, закалялись в невзгодах, растили своих детей.
Там прошла моя лейтенантская юность, оттуда начался для меня Российский Флот. А поселок Большой Улисс и сейчас стоит. Его латаным – перелатаным деревянным домам уже больше семидесяти лет. Наверно, в наших «секциях» живут новые племена молодых лейтенантов и мичманов и борются за выживаемость. На флоте говорят – «борьба за живучесть». Жизнь продолжается.
Может быть я когда - нибудь с тобой встречусь, Большой Улисс?
