Моя Марья Пална говорит мне вчера, дескать, чего же ты, Кондратьич, людям не расскажешь про собаку и трамвай. Я даже сначала не понял, гляжу на нее, глазами лупцую, а она смеется, чаю мне подливает погорячее, мы как раз на веранде сидели, где у нас яблоня молодая рядом, в этом году завязь впервые дала, так что любо-дорого там чай пить да на молодые зеленые яблочки глядеть. Так вот, смеется, значит, она и подначивает меня, мол, а может, история та вовсе и брехня?
А я ведь люблю, когда она смеется, очень люблю. Глаза такие молодые делаются, и вся будто молодеет, хорошеет и аж светится. Поэтому и не обижаюсь никогда на ее подколки. Допреж иногда и специально веселил ее, ляпнув несуразицу или дурачком прикидываясь, а потом все смотрел на ее лучики вокруг глаз смеющихся. Да радовался потихоньку.
Однако чтобы меня совсем подколки ее не задевали, такого тоже нету. Поэтому говорю ей, вы, мол, Марья Пална, меня на враках не ловили, так что нечего и наводить всякие инсинуации. А ребятам, говорю, расскажу, конечно, историю про трамвай ваш, отчего ж не рассказать, с меня не убудет, а им, может, интересно станет.
Значит, было это много времени тому назад, десятки уж лет прошли, а надо же, вот как сейчас помню. Трудился я тогда на Трубочном заводе имени Микояна, трижды орденоносном, так называли для солидности. И в цеху нашем слесарь был Серега. Балагур, каких мало, ну и ходок, соответственно, и вообще любитель брать от жизни все, что дают, или если лежит плохо, тоже не против был, но речь не об этом. Был он мужчина в самом соку, но холостой, очень уж девок любил, что никак не мог ни на одной остановиться. Сейчас Марья Пална на меня будет косо смотреть, будто я тоже виноват в этом, но это не так, мы уже тогда с ней женаты были, и я с работ сразу домой бег в свои курмыши, а с Серегой только пива иногда попить на Волгу ходили летом, пока жара была, да в охотку.
Так вот, любил Серега тот байки травить пуще моего. Я в сравнении с ним — вообще молчун унылый. И байки все были про его самого, где когда работал, как в армии служил, куда ездил, да про житье-бытье. И была у Сереги собака. Овчарка. Найда ее звали, Найдена, потому что подобрал он ее где-то во время своих приключений. А поскольку жил наш Серега один, бобылем, то Найда ему тоску-печаль, как он сам говорил, скрашивала. Хотя откуда там тоска-печаль, праздник каждый день, человек-оркестр он был, а может, и сейчас есть, не знаю, лет-то уж не один десяток прошел. А вот что знаю, что Найдой он совсем не занимался, она у него и гуляла сама, и ела, когда покормит, а когда и через три дня домой явится, благо жил он в частном секторе в своем доме, и участок был у него, и огород, на котором непонятно откуда что росло. Вроде мать его пожилая приходила поливать, если я уже не путаю ничего.
Эту самую Найду Серега обучил всяким фокусам. Вот балбес он, конечно, был и кулема, но собака его, говорят, и команды знала, какие положено: сидеть, лежать. Фас, фу, голос и трюки разные: кувыркалась, прыгала через полено, змейку делала между ног, когда хозяин шел, но самое главное — обучена была оригинальным и полезным вещам. Серега дома частенько с похмелья по утрам отлеживался и голову от подушки отрывал с трудом, поэтому собаку научил на звонок от калитки выходить, открывать зубами щеколду и провожать гостя до дверей дома. Сам я такого не видал, в гостях у Сереги не был никогда, но мужики не раз рассказывали с восторгом. Еще собака его могла открывать и закрывать окно по команде, приносила обувь, включала и выключала в доме свет. Но самое забавное: овчарка была Серегой обучена ходить в магазин за хлебом и в пивной ларек за пивом. Да, представьте себе, мне многие наши общие знакомые этот факт подтверждали, так что сомневаться в Серегиных словах не приходится. Когда у него хлеб в доме заканчивался, он давал собаке в зубы авоську, и шла она в продуктовый местный лабаз, а если хозяину хотелось пива, Найде выдавался бидон, может, помните, в те годы у всех бидоны были трехлитровые — под молоко или квас — и отправлялась собака к пивному ларьку. Там совершенно без очереди Найда вставала передними лапами на прилавок и совала свою тару через окошечко прямо в руки продавцу.
Очередь народу, обыкновенная для тех времен в продуктовом, а уж тем паче в пивном ларьке, никогда на собаку не ругалась. Наоборот, люди с удовольствием наблюдали шоу практически циркового уровня, сейчас бы, наверное, на телефоны стали снимать, а тогда только шептались да посмеивались. Продавцы, конечно, все и самого Серегу, и собаку его знали, жил он в тех краях с самого своего рождения, поэтому отпускали продукты или пиво спокойно, а потом ставили перед собакой на пол, она аккуратно брала зубами авоську или бидон и тащила домой. В конце месяца, с получки, Серега неизменно заходил в магазины и расплачивался. А поскольку был он местный балагур и всегдашний душа компании, то сверху госцены продавцы с него никогда ничего не брали, только посмеивались, мол, пора тебе, Серый, собаку свою обучить считать сдачу да ходить еще в сберкассу за квартиру платить, тогда и жениться не обязательно.
Вот такая замечательная собака была у нашего Сереги, но это, не даст соврать мне Марья Пална, только предыстория, а сама история сейчас начинается.
В тот день возвращался я, как обычно, с утренней смены, которая была у нас с семи до пятнадцати тридцати, и, как обычно, по пути зашел во все магазины, посмотреть, не «выкинули» ли какой дефицит, а им тогда у нас было все: от колбасы до мыла хозяйственного, и, конечно, свежего хлеба купил — его в булочные в центре каждый день завозили, а в наши курмыши спальные как будто уже сразу трехсуточным привозили всегда, уж не знаю почему.
Так вот, значит, купил я хлеба, колбасы кусок вареной и варенца пару бутылок (был такой кисломолочный напиток типа ряженки, если кто не застал уже) и погрузился с этим добром в свой дорогой и любимый трамвай номер пять. Этот трамвай плюхал через весь город к нашей окраине, но других видов транспорта тогда было не много, маршрутки ходили только в аэропорт и назывались «маршрутное такси», автобуса ждать надо было час, а метро нам и сейчас только обещают к две тысячи …дцать какому-то году. Поэтому трамваем я исправно ездил каждый день, и весь маршрут надоел мне настолько, что если не удавалось прихватить в дорогу свежий номер «Советского спорта», глаза мои закрывались сами собою уже на пути к первой по счету остановке от завода, и я обычно кемарил себе всю дорогу, прижимая к груди сумку с продуктами.
Значит, еду я в трамвае, задремал уже практически, народу днем не много, в те времена все днем на работе были, не то что сейчас, за тунеядство могли статью пришить, а по кинотеатрам и паркам днем ходили андроповские патрули и отлавливали праздно шатающихся граждан с целю выяснения, почему в данный момент не заняты созидательным социалистическим трудом. Внезапно что-то заставило меня взбодриться, и сон улетучился одном мигом. Знаете, как бывает, когда засыпаешь и вдруг какой-то шорох, или скрип, или еще какой звук пробуждает в мгновение, и не громкостью, а тем, что необычен слуху.
Вот и тут, задремывая, периферийным зрением я увидел нечто необычное, то, что моментально пробудило утомленное мое сознание.
Это была, представьте себе, собака. Крупная немецкая или восточно-европейская, тут я не знаю, овчарка вдруг зашла в вагон трамвая, неся в зубах, как сейчас помню, обвернутый красной холщовой тканью пакет довольно большого размера. Народ на задней площадке завошкался и быренько так расступился, собака подошла к задней стенке вагона, аккуратно положила пакет на пол и улеглась рядом. Я еще подумал, хорошо, дело днем было, в час пик даже не знаю, к чему бы собачье явление могло привести.
Трамвай тронулся, народ шептался, я в полглаза поглядывал на собаку. Крупная такая, очень лохматая, немножко слюни капают с языка, глаза умненькие, дышит часто — жарко, видать.
В те годы кондукторов никаких в трамваях не водилось, и кассы, в которые сами пассажиры кидали монетки (как сейчас помню, трамвай — три копейки за билет, автобус — шесть, троллейбус — пять), уже давно полностью везде демонтировали, а платили все так: покупался на остановке талончик и компостировался в вагоне. У каждого вагона свои компостеры, так что контролер любой при проверке по рисунку дырочек понимал, где билет пробили. Детишки, помню, талоны эти собирали, в воде мочили да утюгом потом проглаживали. Если дырок бывало не очень много, то дешевая волокнистая бумага становилась как будто бы снова целая. И ехать можно было еще раз. Но у собаки, понятное дело, талона с собой не было, да и вряд ли бы ее какой контролер решился бы остановить и проверить плату за проезд.
Тем временем трамвай проехал пару остановок. Новые пассажиры ломились напрямки к задней площадке, но, увидев там нежданный сюрприз, заворачивали оглобли обратно, потому уже немного наполнившийся вагон сзади оставался совершенно пуст, туда я и переместился, потому как собак совершенно никогда не боялся, да ли любопытно было, что собака дальше делать будет, а ехать мне все одно до самого кольца.
Еще несколько остановок спустя собака стала немного волноваться, и каждый раз, когда двери открывались, она подходила и выглядывала наружу, но, видать, убедившись, что остановка не ее, сразу возвращалась обратно к пакету под одобрительные высказывания зевак-пассажиров, которым, как и мне, делать в дороге было нечего, поэтому собаку уже обсуждали в вагоне все кому не лень.
В середине маршрута трамвай встал надолго, вагоновожатый вылез со своего места и побежал отмечаться в маршрутном листе, а трамвай застыл, и даже звук электродвигателей стих: было лето, и чего зря тратить государственную электроэнергию-то. Овчарка подскочила и заметалась на месте, возбужденно поскуливая. Бабушки, что сидели на местах неподалеку, принялись ее успокаивать, мол, ничего, милая, не переживай, поедем чичас, потерпи маленечка. Но собака никак не хотела улечься и скакала от двери к пакету и обратно снова и снова, мне тогда показалось, что она напряженно решает, выходить ли ей из «неправильного» трамвая или подождать еще. А я-то что, я даже и не знаю, куда лохматая едет, даже и не скажу, пора ей на выход или подождать еще нужно.
В итоге тронулись мы дальше, собака снова проверять остановки бегает, народ шушукается, а я посмеиваюсь и вдруг вспоминаю, что через пару остановок та самая, на которой Серега живет, а значит, и овчарка-то, видимо, и есть его Найда. А что, если она по магазинам и пивным шастает, то чего бы ей и в трамваях не кататься, правильно? Я ее тихонечко позвал: «Найда! Найда!» — и языком поцокал, она морду на меня повернула, потом на бок склонила, слушает. Ну точно, она, надо же! А ведь умница какая! Самостоятельно едет в транспорте, да еще и везет чего-то Сереге, не иначе, от родни посылка-подарочек или что-то в этом духе.
Тут уж как раз трамвай доковылял до Серегиной остановки, я говорю, мол, Найда, выходи, приехала ты. И собака, правда, к дверям подходит, да вдруг как хвостом завиляет и давай вокруг себя крутиться радостно, как юла. Двери открылись, овчарка — прыг наружу и к мужику какому-то бегом. Я подумал, Серега сам встречает собаку свою, но нет, посторонний какой-то дядя, постарше, с сединой уже. А собака перед ним и ластится, и уши прижимает, и хвостом метет, да в руку все лизнуть норовит. Мужик смеется в голос, да от жары отдувается. Наклонился и собаку треплет.
Тут двери трамвая закрылись, а пакет-то внутрях остался. И собака как будто вспомнила о нем, обратно к двери резко метнулась. Тут уж бабки соседские заголосили громко во все голоса свои русские народные, да остальные граждане почти что хором подхватили, мол, дорогой товарищ кондуктор, не лишайте животное имущества евоного, откройте двери обратно, как были. Вагоновожатый — мужчина хоть и молодой был, но понимающий, не стал трогать трамвай с места, а наоборот, двери снова раскрыл, и овчарка влетела мигом в вагон, сверток свой схватила и сразу шасть наружу обратно к мужику, счастливая. Тот ее по холке потрепал, сказал что-то ласковое, и пошли они в сторону частного массива: мужик налегке, а овчарка рядом со свертком в зубах. Ну а мы, понятное дело, дальше поехали все радостные. Такое шоу удивительное и по телевизору тогда не показывали, да и слова «шоу», кстати, и знать не знали.
Через пару дней встречаю я в цеху Серегу и говорю ему, мол, видел надысь твою собаку, удивительно умное существо, а я ведь даже не особо и верил в твои байки-то, каюсь. Да ладно, не верит Серега, где это ты умудрился, спрашивает. Ну я ему про поездку в трамвае рассказываю, и про сверток, и про остановки, и, говорю, странно, думал, я тебя, Серега, лично на остановке лицезреть, но вот мужик какой-то посторонний собачку твою встретил, неужель, ты опять загулял бессовестно. А Серега вдруг заржал, как лошадь Пржевальского, путешественника, и отвечает через гогот, мол, Кондратьич, ты скажи своей Марьи Палне, чтоб настойки моей тебе больше двух рюмок за обедом не разрешала пить (Серега настойкой своей медово-перцовой из технического спирта тогда весь наш цех исправно снабжал). Сказывается, мол, на твоих умственных способностях и внимании настойка эта. Я на Серегу даже не обиделся, такой уж он человек, вроде гадости говорит, но душевно так и по-доброму.
Что ж, спрашиваю, не так с моими способностями стало? А то, отвечает Серега, что собака эта вовсе и не моя, а соседа моего, дяди Бориса, и, конечно, не глупая, но до Найды далеко, как студенту до профессора, да и внешне совсем не походит на нее, и вообще, говорит, Кондратьич, ты ж в собаках, говорил, хорошо разбираешься, а это ж, понятное дело, был натуральный кобель! Тут я и вспомнил, что смутил меня тогда подспудно моментик один: собака-то, соскакивая из вагона, среди своих меховых трусов чем-то подозрительным как будто бы и засветила, пожалуй, если бы приглядеться, зело похожим на мужское собачье достоинство. Но уж больно я был под эмоциональным впечатлением, внимания и не обратил. Да дурак, еще ей все «Найда, Найда» говорил да радовался, что отзывается, а пес-то, поди, и думал: «Что за мужик странный пристал ко мне с Найдой своей, чего ему надо вообще?» И смех и грех.
Что ж, бывает, и вожак следы перепутает, как говорит моя Марья Пална, а у нее отец знатный охотник был, она разбирается. Ну а с Найдой Серегиной мне так познакомиться и не сложилось, но историй про нее я слыхал еще много, как, впрочем, много могу рассказать вам и о других собачках, но это уже опять-таки в следующем разе. Будьте здоровы и не болейте, а Бог даст, еще свидимся как-нибудь.
(с) Александр Елисеев, 2022, из сборника рассказов "Шницель Грей"
#eliseevbooks_story