- Стаффорды никогда не лают, - уверенно говорю я, вкусно затягиваясь сигаретой. Тогда было модно вкусно курить.
- Что, прям, совсем никогда? – удивляются пацаны.
Мы сидим на лавочке во дворе, Боба развалился под скамейкой в теньке, вытянув лапы, и лениво поглядывает на копошащихся в луже воробьев. Утром прошел короткий и сильный дождь, в воздухе висит влага, которая к полудню окончательно выпариться предстоящей летней жарой. А пока свежо, и мы с пацанами курим на лавочке, обсуждая вчерашний ночной загул. Мы молоды, даже голова с утра не болит, хотя спали часа по три. Я на каникулах, отосплюсь в обед, наша квартира на теневой стороне, и солнце появляется там только ближе к закату.
Хочется квасу, но идти до бочки лень. Бобе вообще все лень, он прикрыл глаза и дремлет.
- Ну иногда, наверное, лают, но Бой, я вот не помню, чтобы лаял вообще, - заверяю я, отправляя щелчком окурок в кусты, мусорных урн нет. -Ладно, пацаны, я домой пошел. Вечером мож выйду.
Встаю с лавочки, и, не прощаясь, шаркаю сланцами в сторону своего подъезда. Боба подскочил и уже бежит впереди меня, тянет пес такой. Всегда он тянет.
Около подъезда никого нет, время бабушек еще не настало, они выползут после всех дневных сериалов, и будут неодобрительно поглядывать на проходящих в подъезд, или выходящих, а некоторых счастливчиков даже подробно обсуждать, как полагается бабушкам.
Мы проходим в подъезд, через вечно роящихся в «предбаннике» за распахнутой дверью мелких мушек – обитателей нашего извечно сырого подвала. Навстречу идет соседка, Боба приветливо машет ей хвостом, но она жмется к стенке, и мы быстро проходим мимо нее в лифт. Нажимаю истертую кнопку этажа. Лифт дребезжа ползет. Боба сидит на полу, потряхиваемый лифтом, серьёзен, нос задран вверх. На этаже важно и неторопливо выходит.
У нас две железные двери, одна общая с соседями, за которой захламленный еще с момента, как мы переехали сюда в семьдесят седьмом году, коридор. Там какие-то деревянные сундуки, разнообразные полки, старые тумбочки, гардины, доски, банки, лыжи и еще непонятно что. Бобе там тесно, но он все же находит немного пространства и плюхается на попу, пока я открываю дверь в нашу квартиру.
Мы заходим домой. Мне лень вытирать ему лапы, и я делаю это очень небрежно, парой движений. Я читал, что мыть собаку вредно, и почему-то легко поверил в это, поэтому, наверное, и лапы протираю плохо.
Боба плюхается посреди гостиной, которую мы по провинциальной привычке еще называем: «зал». Я включаю телевизор, иду на кухню и наливаю чай. Чай еще в чайнике, никаких вам пакетиков. Стою в раздумьях, что мне положить: сахар в чай, или варенье в блюдечко.
Вдруг раздается громкий суровый рык, а потом басовитый заливистый лай. Вот это номер! Стаффорды ж не лают. От неожиданности чай проливается на клеенку. Я бегу в «зал», где вижу Бобу, который стоит на задних лапах у подоконника, прижав к нему штору передними лапами, и свирепо лает на окно.
Беру его за подмышки, и снимаю лапища с подоконника. Отдергиваю штору. Там за приоткрытым окном болтается люлька с двумя малярами, которые судорожно вцепились в ее металлический бортик, смотрят на меня во все глаза. Лица максимально испуганные, просто в панике. Люлька немного раскачивается в полной тишине.
Я начинаю смеяться, задергиваю штору, зову Бобу на кухню. Боб весело семенит за мной, явно довольный собственной выходкой.
Наверное, я себе все же положу варенья, а тебе что дать, Боба, мой молчаливый стаффорд?
(с) Александр Елисеев, 2019
#eliseevbooks_пробобу