Тем же летом (1999 год *прим. редактора) случился неприятный инцидент с Бобиным здоровьем. Выведя его как-то на прогулку, я заметил кровь в собачьих «пописах». Хорошо, хватило ума сразу найти телефон и позвонить в ветклинику, там велели срочно хватать пса в охапку и привозить к врачу, где взяли анализы, и нашли у Бобы пироплазмоз. Если кто не в теме, это такая инфекционная болезнь собак, передаваемая зараженными клещами. Проблема этой гадости, насколько я помню, в том, что она поражает кровяные клетки, и если вовремя не оказать помощь и поддержку организму, вероятен самый печальный исход. У собаки бледнеет кожа на брыльях и сильно светлеют десны, она заметно и быстро слабеет. Боба болезнь переносил тяжело, помимо уколов, лекарств и капельниц, я кормил его говяжьей вырезкой и добавлял яблоки в пищу, а также железо в виде препаратов, именно оно ему требовалось. Он печально лежал, и не рвался даже на прогулки. Очень тяжело видеть стаффа, способного переносить боль и разного рода лишения с улыбкой на мордахе, в беспомощном состоянии. В те дни мы всей семьей очень переживали. Папа звонил и присылал сообщения мне на пейджер, отрываясь от своей сверх занятости на работе, мама что-то советовала по Бобиному меню и поддержке организма. Я возил его в клинику, мотался на рынок за его продуктами, и надеялся на лучшее.
В итоге Боба, к нашему счастью, оклемался и через неделю пошел на поправку.
Самое печальное, что той осенью он, будучи обрызганным от клещей, подхватит еще одного, уже в конце октября, когда в Самаре совсем холодно, в газоне около подъезда, вытоптанном прохожими настолько, что там не росло ни одного кустика, ни одной травинки. На этот раз я буду на чеку, и сразу обращусь за помощью, болезнь пройдет быстро и несложно. Но, вот что плохо, я по-прежнему не буду знать о слабости печени амстаффов, и меня никто из врачей не предупредит о необходимости поддержки ее во время курса против инфекционных препаратов, и именно тогда его печени был нанесен серьезный урон, который потом скажется не один раз.
Подоспевший двухтысячный год запомнился многими событиями, но на последующую жизнь наибольшим образом повлияло два из них: я закончил учебу, защитил диплом, и познакомился со своей будущей женой. Осень девяносто девятого прошла в глубоком погружении в учебный процесс, потом сессия, потом госэкзамены, потом диплом. Загруженность была настолько плотной, что телевизор я смотрел по расписанию, свел к минимуму общение с друзьями, и всякие развлечения, все свободное время читал научную и учебную литературу, в итоге погрузился в процесс подготовки настолько, что однажды даже пришел за машиной в гараж, обутый в туфлю на одной ноге и спортивный кроссовок на другой. Если что, идти до гаража мне было два километра по оживленным улицам.
Боба все это время жил постоянно у родителей, а летом, когда после защиты диплома я на месяц пустился во все тяжкие, Боб тусовался на даче. Я видел его только, когда мы всей родней жарили шашлыки в честь моего окончания учебы, он тогда выглядел здоровым, был полон дачного оптимизма и получал свое неизменное собачье удовольствие от общения с гостями.
Осенью меня приняли на работу на кафедру, которую заканчивал, так что, по сути, в моем расписании переменилась только сторона баррикад. Туда же на мой факультет пришла учиться на первый курс моя будущая жена, и как не сложно догадаться, там и состоялось наше знакомство. Это очень крутая и романтическая история, но я не стану ее здесь рассказывать, поскольку она не попадает в формат воспоминаний про Бобу, впрочем, возможно когда-нибудь опишу ее отдельно, если решу, что это может быть интересно читателю, и определюсь с форматом.
Моя будущая жена была не в курсе, что у меня есть Боба, а я был не в курсе, что она заядлая собачница, у которой волею обстоятельств не было своего пса. Первое время, когда мы начали встречаться, Бобчинский жил у родителей, поэтому она была очень удивлена, когда однажды перед свиданием я сообщил, что мне нужно погулять с собакой. Мы заехали ко мне во двор, я поднялся домой, и через пару минут из подъезда, натянув поводок, вынесся Боба, впихнул свою «тыкву» в приоткрытую дверь моей «девятки», нимало не смущаясь запрыгнул в ноги и уткнулся своим массивным лбом моей будущей жене в колени, а потом радостно огляделся, и разинув пасть, вывалил язык, явно собираясь куда-то ехать. Когда первый шок прошел, будущая жена была в полном восторге.
Она сразу (ну или это мне так показалось) полюбила Бобу всем сердцем, и именно она начала воздвигать тот пьедестал, на котором Боба потом возлежал всю свою жизнь, и, возможно, благодаря которому, сейчас я пишу эти, как полагаю, теплые воспоминания.
Ее родителей почему-то смущало, что дочь – первокурсница практически сначала учебы стала встречаться с преподавателем, и вообще они были довольно строгих нравов, поэтому нам не разрешали жить вместе, и ее даже не отпускали ко мне ночевать, как следствие, Боба по-прежнему львиную долю времени проживал у родителей, а я разрывался между своими занятиями и последним годом стажировки, а еще у нас с другом был небольшой пивной барчик, где подавали свежее жигулевское пиво, вкуснейшие «тётьюлины» (в честь повара – тёти моего друга) беляши в спартанской обстановке, простой, но полной молодого энтузиазма, шума, и надежд на авось. Бар, правда, просуществовал недолго, сложно совмещать коммерцию и любимое увлечение, а также слишком много появляется друзей, когда у тебя свой бар.
Однажды туда заглянул папа с приятелями, вернувшись из командировки, и они внесли свой достойный вклад в нашу кассу, после чего папа потребовал прогулки с Бобой, которого должен был по идее в тот вечер забрать. Я жил неподалеку, быстро привел пса, о чем почти сразу же пожалел. То ли усталость от поездки, то ли финансовый вклад в бар, сделали папу веселым и агрессивным. Он носился за Бобой по улицам, уверяя некоторых встречных собачников, которые ему чем-то не понравились, что его собака (Бобий) круче всех, и, если надо, он (Бобий) любому наваляет. Я, испытывая легкий испанский стыд, носился за папой, пытался Бобу у него отобрать, но папа проявлял чудеса ловкости и изобретательности, и минут десять умудрялся меня избегать. Бобе эта игра нравилась, и он охотно помогал папе, разгоняя его на прямых участках, и вводя в занос на поворотах.
Наконец проказников я изловил, Бобу отобрал и привез его папе только на следующий день. Вообще папа у меня добрый, сдержанный и веселый, но как говорится, с кем не бывает.
Как я уже говорил, теплые дружеские отношения между Бобой и моей женой задались с самого начала. Несмотря на ее в те времена субтильное телосложение, она вполне справлялась с тянущим во все стороны разом псом на прогулках. Жена окружила Бобу заботой и любовью и к моменту, когда мы поженились, Боба был уже полноправным участником нашей молодой ячейки общества, предметом любви и гордости, объектом художественной лепки и рисунков, а его портрет в натуральную величину был сотворен женой на стене коридора нашей хрущевки.
Боба также изображался на поздравительных открытках, компьютерных картинках и просто попадавшихся под руку листках. А мною была сочинена история, что Боба в детстве был розового цвета, а потом его немного закоптили и он стал темным. Эта история была изображена женой в виде комикса, и где-то долго хранилась в семейном архиве, как минимум, вплоть до нашего переезда в Москву.
Понятно, что сам Боба к этому никак не относился, питался все той же гречкой с котлетками, валялся на кресле, грыз бутылочки и палочки, но жить у нас дома он стал чаще, и, как будто с большим удовольствием.
Летом на даче Боб приобрел себе новую забаву, он с большим удовольствием пугал лошадей. Происходило это так. По утрам окрестные селяне грузили в телеги кто молоко, творог сметану, а кто мясо, картошку и огурцы, и отправлялись в дачный массив, где неспешно ползли по улицам, громогласно предлагая свой товар, чем, кстати, сильно отравляли жизнь отдыхающих после трудовой недели и вечерних возлияний дачников, потому что делали это часов в девять утра – небывалую рань для выходного дня горожанина, и вполне себе позднее время для быта обитателя деревни.
Обыкновенно крики эти приближались издалека, вместе с усиливающимся скрипом телеги, и вот, наконец, громко и отчетливо информировали об ассортименте товаров дачников нашей улицы, приближаясь к нашему роковому забору, куда уже подкрадывался Боба. Сетчатый забор обыкновенно летом густо зарастал зеленью, и полосатого хулигана не было видно с улиц. Когда телега ровнялась с нашим участком, Боб выпрыгивал на стенку забора с суровым лаем, после чего обычно слышалось истошное ржание, и бодрый скрип улепетывающей телеги. Затем можно было спокойно засыпать снова, или возвращаться к дачным делам, поскольку Боба моментально успокаивался и отправлялся куда-нибудь под тенек жевать очередную палочку, или бутылочку.
Почему-то Боб никогда не ел ягод, или яблок, как это потом делали другие наши собаки, предпочитая суровую гречку, или рис с все теми же неизменными мамиными котлетами. Надо сказать, что образ его жизни по сегодняшним меркам просто спартанский: редкие и недолговечные игрушки, отдельное кресло или подстилка, скромный и однообразный рацион. Глядя на сегодняшних наших рафинированных и избалованных питомцев, привыкших спать в ногах, а то и на голове, капризничающих в питании, и тому подобное, я не могу не отдать должное Бобе, как стойкому и простому в быту домашнему любимцу, который честно выполнял свои собачьи обязанности, никогда не грыз ни мебели, ни вещей, а туалетные «аварии», случившиеся с ним за всю его жизнь, наверное, можно пересчитать на пальцах одной руки.
Единственное, в чем можно было бы, наверное, если не упрекнуть его, то хотя бы отметить, это то, что с возрастом он как-то стал еще более «нелюдимее», точнее говоря «несобачее», то есть практически не переносил на дух чужих кобелей всех мастей и видов, и приходилось максимально далеко обходить попадавшихся нам на даче парней собачьей породы. При этом он почему-то почти не реагировал на приблудных дачных шавок, что кормились по дачам и жили при будке охранника. Боба совершенно наплевав на их чувства, игнорировал дальние и ближние облаивания, даже не поворачивая головы в их сторону.
В общем, Боб караулил лошадок у забора, валялся на креслах или под навесом у стола, обожал купаться с годами еще больше, о чем еще расскажу чуть позднее, и в целом блаженствовал в начале нулевых в этой дачной идиллии.
Продолжение следует
(с) Александр Елисеев, 2019
#eliseevbooks_пробобу