Великая миграция… (подробный фоторепортаж).
(книга «Больше, чем тире»)
И вот он начался – наш дальний поход. Начался ровно в шесть утра, когда всей системе оставалось ещё тревожно дремать аж целый час. Начался не с приятной томной побудки под звуки утреннего горна, а с громкого и взволнованного крика условного дневального:
- Рота! Подъём! Приготовиться к дальнему походу!
Почему условного?
Да потому что после возвращения из отпуска, с августа курсанты не получали из арсенала оружия – всё равно скоро убывать на морскую практику – а заступали на дневальство и дежурство по роте без оружия: без палашей и штык-ножей вот и ходили в «условные» дневальства и дежурства лишь с сине-бело-синими нарукавными повязками «рцы», да с боцманской дудкой, висящей на цепочке на груди дневального – два уцелевших символа власти в роте.
После радостного крика дневального все разом повскакивали со своих коек и помчались в умывальник натягивать на свои заспанные рожицы приличные курсантские лица! Условный дневальный уже испарился со своей баночки, и теперь слился с общей курсантской массой в неистовой подготовке к массовой миграции.
Путь к учебному кораблю «Смольный», ожидавшего нас у причальной стенки в Севастополе начинался с железнодорожного вокзала «Южный» в Калининграде и сулил нам необычное и весёлое путешествие на поезде в плацкартном вагоне из столицы янтарного края аж до самого Симферополя, с краткой пересадкой в Харькове. Из Симферополя до Севастополя мы должны были добираться на электричке. Путь неблизкий и совсем нескучный.
- Пожар в Бардаке во время потопа! – произнёс начальник курса капитан 2 ранга Расторопнов, зайдя в один из кубриков, где обнаружил вполне себе творческий беспорядок, царивший там, и неестественную курсантскую суету, грозившую перерасти в тихую панику.
На сверкающем паркетном полу, на заправленных койках, на баночках и прикроватных тумбочках – повсюду лежали снаряженные и туго набитые личными вещами рундуки, похожие на бурдюки со вкусным вином. К их бокам были принайтованы крепкими ремнями-постромками скрученные в скатку бушлаты по ту сторону и грубыми флотскими ботинками – по «сю» сторону.
Это уставное однообразие разбавляли готовые к походу портфели, дипломаты и даже цветастые авоськи с дорожным провиантом и сухпайком. Особый шарм всему беспорядку придавали разнокалиберные ящики с навигационным инструментом, принадлежностями и приборами.
- Роте построиться на центральном проходе для проверки личного состава.
Тут же кубрики опустели, чтобы после пятиминутной контрольной перепроверки вновь наполниться курсантами, уже навсегда забиравшими свои пожитки в поход. Вся курсантская братия, навьюченная вещами с муравьиным усердием потянулась прочь из роты на самое завершающее построение перед факультетом. В ротном помещении осталось лишь несколько курсантов, которые решились навсегда порвать с военно-морским флотом и теперь ожидали своего добровольного отчисления.
Как верно заметил старшина роты Иван Михайлович Полевода, весь этот бардак и раскардаш теперь плавно переместился на факультетский плац, где перед окончательным убытием курсантов на практику уже ожидал начальник факультета. Он с печальным видом следил за растущим курганом личных вещей второкурсников, который словно разноцветная бензиновая лужа медленно растекалась перед ступенями факультетского крыльца, постепенно заполняя свободное пространство перед спальным корпусом.
Пройдя по невысокому ущелью между зыбкими скалами оставленных вещей капитан 1 ранга Ларин встал перед второкурсниками, которые четырьмя взводными коробками уже молча стояли в ожидании главного отеческого напутствия.
- Сынки! – начальник факультета только в особых и экстраординарных случаях начинал свой спич с такого неуставного обращения, - впереди вас ждёт непростая, но очень интересная и нужная практика. Целый месяц вы будете находиться вдали от родных берегов. Вас ожидают и шторма, и ночные вахты, и масса впечатлений. Вам предстоит прочувствовать все прелести настоящей морской нелёгкой жизни. И экзамен вам всем придётся держать не только перед преподавателями, не только пере самими собой, но и перед настоящей стихией. А она не щадит никого и не прощает ошибок. Будьте терпеливы, мужественны и… осторожны! Главное – вернитесь обратно все живыми и здоровыми. Удачи! А теперь, начальник курса, командуйте!
- Тридцать третья рота! – прозвучал над притихшим плацом сухой голос командира, - забрать все свои вещи и построиться в походную колонну! Вольно! Разойдись!
И буквально за пару минут «бардак» перед факультетским крыльцом по мановению курсантских рук испарился, строй стал похож на разноцветную сороконожку-сколопендру, ощетинившуюся рундуками и разномастной ручной кладью.
- На выход из училища шагом марш!
И великая миграция началась.
М-да, не повезло местным калининградцам, мечтавшим в тот ранний час пятницы 3 октября 1989 года поскорее добраться до работы на трамвае второго маршрута. Трамвай с прицепным вагоном был беспощадно и цинично заполнен будущими мореходами. Временно несостоявшиеся пассажиры лишь молча наблюдали за вдумчивой и деловитой погрузкой курсантов. Трамвай слегка покачивался, кряхтел и в динамиках слышалось лишь недовольное сопение уважаемой вагоновожатой. Трамвай сочно закрыл двери, обречённо звякнул и не спеша покатил к Южному вокзалу, то и дело останавливаясь на переполненных остановках. Смущённо распахивались двери и взорам очередных пассажиров представала совсем безрадостная картина: заполненные курсантами под самую завязку оба вагона, даже на ступеньках места не было – всё заполнено рундуками, ящиками и прочим барахлом.
Ещё большую сумятицу курсанты внесли в озабоченную и без того суетливую атмосферу Южного вокзала, когда организованной толпой и поголовно все с деловыми лицами они почти без слов и стонов проследовали к перрону на свой поезд. А вот погрузка в вагоны прошла на удивление бодро и организованно, словно морские курсанты только тем и занимались, что в свободное от учёбы время они тренировались по погрузке в поезда дальнего следования. До сих пор остается страшной тайной, каких эмоциональных усилий стоило проводнице, чтобы обречённо и безропотно запустить в чрево своего плацкартного вагона такую ораву милитаристски настроенных пассажиров со всеми навигационными и музыкальными причиндалами.
Дорога до Харькова была лёгкой и неприхотливой. Курсантам только и приходилось в течение суток лишь есть, пить и спать. Высыпались впрок… Ах, да! Ещё и песни петь. В нашем вагоне ехал Саша Викторов, который буквально накануне возвратился с московского музыкального фестиваля военной песни. Кроме благодарностей и почётных грамот он вдобавок привёз богатый репертуар незнакомых песен - новых и остроумно переделанных на свой лад. Ну, как сказать – «пели»? Пел то Сашка, а мы всем купейным отсеком подвывали и покрикивали, путая ноты и сбиваясь с ритма.
Почему-то всем нравилось песню «Очи чёрные», причём особую эмоциональность они придавали словам: «Очи страстные», распевая экзальтированно «сА-тА-рА-стны-Я!»
В вагоне были и обыкновенные пассажиры, которым пришлась по душе другая песня - «Побудочная». Это песня барда Леонида Сергеева про Барбоса. В ней все слова надо исполнять нежно, ласково и главное – негромко. А вот первые две строчки припева надо орать как резанному:
Век не стрижен пес-Барбос
тя пу тя пу тя пу па
Шерсть чёрною зарос
тя пу тя пу тя пу па
В лужу чёрную глядит
тя пу тя пу тя пу па
Что за морда там сидит?
И тут весь вагон взрывался громким курсантским ором:
СТРАШНАЯ ЛОХМАТАЯ
МОРДА ВОЛОСАТАЯ
… и опять – тихо и нежно:
Не узнал себя Барбос
тя пу тя пу тя пу па
Вот, как сильно он зарос!
От курсантских воплей про лохматую морду попутчики приходили в неистовый восторг, а перепуганные проводники из соседних вагонов в панике прибегали к нам с тяжелыми предметами в руках, чтобы помочь своей несчастной коллеге, которая, сидя тут же рядом с нами, до слёз заливалась своим смехом, напоминавшим падающую мелочь на цементный пол.
Но, как повсеместно известно, музыканты – народ творческий и непременно с гипертрофированным чувством юмора. Поэтому в Сашином репертуаре было и несколько остроумно переделанных песен, которые он услышал на фестивале у своих коллег по музыкальному цеху. Особенно удачными были переделанные на русский манер песни группы «Beatles»: «Трое в лодке ели «Поморин», ели «Поморин», ели «Поморин» - это переделка с известной песни «Yellow Submarine». А песня про проблемы, которую известная Ливерпульская четвёрка опрометчиво назвала «Do You Want To Know A Secret», из уст Александра звучала хотя и совсем не оптимистично, но правдиво и комично:
– «Трабл, у, у, у. У меня большой есть трабл, у, у, у, мёрзнет трабл у меня, оуо, у»!
Но, когда пришёл черед исполнять известную по кинофильму «На войне, как на войне» песню со слегка переделанным текстом, и даже не текстом, а всего лишь с замененным слово «танкиста» на «курсанта», то в наше песнопение вмешался сам командир роты.
- И дорогая не узнает, каков курсанта был конец! – мы искренне надрывались в микрофон, встроенный в кассетник «Русь-205», который старательно записывал наши хоровые потуги.
- А, ну-ка прекратите подобные песни, - наш командир находился в соседнем купе и до этого мужественно терпел наши творческие экзерсисы, - а то не дай Бог ещё беду накличете.
На наше пение под магнитофон стоит немного отвлечься. Просто сидеть (или лежать) и в томной неге слушать песни Саши Викторова было интересно первые полчаса, но дальше перестук колёс и мерное покачивание вагона настроило всех слушателей на эксцентрично творческий лад. Кто-то стал постукивать ладонью по столешнице, кто-то шлёпал себе прямо по коленке. Кто-то стал потихонечку подвывать и вскоре гнусавило несколько купе. Вот тут-то и пришла замечательная идея зафиксировать наше дорожное акапельство и коллективный вокализ на магнитную ленту. Для этих целей как раз сгодилась кассета с песнями Каролины Катарины Мюллер, известной в мире как «C. C. Catch». Подумаешь, какая-то там попсовая буржуинка из Западной Европы может и потерпеть, когда курсантов просто распирало не только пропеть, но и проорать песни. Вот мы и орали в микрофон магнитофона, стараясь перекричать друг друга и нашего Саньку заодно с его гитарой.
Орали самозабвенно и искренне, бодая друг друга лбами, стараясь оттеснить оппонента от маленькой решёточки микрофона. Победителем считался тот, кто громче прокричит свою арию в ту самую пластмассовую решёточку встроенного в корпус микрофона. При этом никто не обращал внимания на стрелку индикатора уровня записи, которая навсегда уже прописалась в красном запредельном секторе и залипла там навсегда, в тщетной мечте, что батарейки в магнитофоне рано или поздно закончатся и муки аппарата на этом прекратятся. А автоматический регулятор уровня записи уже устал похрюкивать от запредельных децибелов, влетающих в него. И только творческое самообладание, замешанное на дрожжах терпимости к потугам сокурсников не позволили Викторову пустить в ход свою гитару в качестве ударного инструмента.
Пытаясь ретроспективно взглянуть на нашего командира, можно предположить, что в той поездке с нами у него не было особых проблем. Вот разве что приходилось тщательно отслеживать курсантов в период прохода по продольнику служителей местного вагона-ресторана, которые весьма часто сновали по всему составу с соблазнительными корзинами в руках. Кроме шоколада, пирожков и булочек с печеньем в корзинках дремала вяленая рыбка и грозными стволами торчали тёмно-зелёные горлышки поллитровок с пивом. В такие опасные минуты командир искренне советовал своим подчинённым воздержаться от горячительного и не поддаваться на провокации работников дорожного общепита. Не берусь судить, удалось ли кому-то из наших всё-таки попробовать запрещённого зелья, но в памяти, да и дневниках по этому поводу ничего не отразилось. Кстати, о дневниках. Дневниковые записи по дальнему походу я не вёл, и всё потому что пальмовую ветвь летописца решил перехватить мой лучший друг Владимир Стефаненко. К сожалению, после возвращения в Балтийск этого дневника никто не видел. А ведь он каждый день скрупулёзно записывал печатными буквами все события минувшего дня. Искренне надеюсь, что когда-нибудь этот дневник увидит свет и Вовкины воспоминания достойно дополнят эту повесть о нашем первом дальнем походе.
Но пришла ночь, батарейки капитально сели у всех – и у курсантов, и у пассажиров, и в магнитофоне тоже. По всему вагону наконец-то расползлось долгожданное замирение.
Утро в вагон пришло с огромными пробками возле обоих туалетов, обнаружив тем самым один недостаток гражданской жизни. В военной жизни всё делается по расписанию и по команде – все разом и единовременно, в том числе и посещение умывальных помещений. Так что с нагрузкой в добрую сотню курсантов оба туалета не справлялись, и поэтому приходилось совершать партизанские вылазки в другие вагоны состава, и поэтому помывка, на которую обычно в училище выделяется от 10 до 15 минут в железнодорожных условиях растянулась аж на час с лишним. За такими заботами время незаметно пролетело и наш поезд медленно вполз на харьковский вокзал.
Харьков встретил нас теплой, даже жаркой погодой. До вечернего поезда на Симферополь было ещё несколько часов, а покидать здание роскошного харьковского вокзала нам было строго настрого запрещено покидать. От скуки наша рота сделала месячную кассу и залу игровых автоматов, и видеосалону, и даже маленькому вокзальному террариуму, где в одном из застекленных загончиков лежал почти в двое сложенный полуживой и замученный стеснёнными жилищными условиями настоящий крокодильчик зеленовато-коричневого оттенка с грустными глазами.
Погрузку на симферопольский поезд в ночных условиях эффективно ускорил прощальный тропический ливень, и поэтому наш вагон до самого Крыма напоминал собой феодальный посёлок с повсюду развешенной насквозь промокшей одеждой.
Уже на пути в Симферополь наш одноклассник Эдмунд сделал один оптический эксперимент – определить расстояние до зеркала и до отражения в нём при помощи зеркального фотоаппарата «Зенит». Ничего сложного страшного и опасного в этом эксперименте не было, но он вызвал некоторый нездоровый интерес у некоторых пассажиров вагона, ибо зеркало находилось только в туалетной комнате вагона, а небольшое столпотворение курсантов, сопровождавшее это действо ехидными смешочками с прибауточками невольно привлекали к себе внимание. И ничего особенного в том не было, что расстояние до зеркала было всего метр, а визир на объективе указывал, что до отражения целых два метра – фотоаппарат игнорировал границы волшебного стекла и тупо указывал ощущаемое им виртуальное расстояние. Интересный был эксперимент.
В Симферополе мы всё той же дружной ватагой пересели на электричку, шедшую в Севастополь. Грядущая встреча с легендарным городом морской славы и великой историей навеяла на нас особые чувства и какую-то необъяснимую торжественность. Саша вновь взял в руки гитару и запел. Пел он так вдохновенно и пронзительно, что весь вагон в электричке затих и слушал розенбаумские песни про 38 узлов, про первый срок и прочее печально-волнительное «Нарисуйте мне дом» и «Утиная охота».
Даже вошедшие в вагон дежурные матросы севастопольской комендатуры, проверявшие документы пассажиров электрички (ведь в то время Севастополь был закрытым городом), не смогли по-серьёзному отвлечь пассажиров от Сашиных песен. Вот и Севастополь.
И вот мы сейчас всё тем же колючим ощетинившимся строем не спеша направляемся к причалу. Где-то там стоят наши учебные корабли. Нас погрузили на какую-то большую посудину и не спеша почапали мимо причалов с кранами, мимо кораблей, мимо дока, в котором дремлет дизельная подлодка, мимо стоящего на бочке крейсера-вертолетоносца «Москва».
А вот, кстати, и наши учебные корабли. Посудина прошла мимо них и встала аккурат между крейсером «Слава» и БПК 61-го проекта. Мы принялись десантироваться на широченную причальную стенку…
Продолжение следует.
© Алексей Сафронкин 2024
Понравилась история? Ставьте лайк и делитесь ссылкой с друзьями и знакомыми. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации. Их ещё есть у меня.
Отдельная благодарность мои друзьям-однокашникам, которые поделились своими воспоминаниями и фотографиями из личных архивов.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.