В преддверии Дня памяти жертв радиационных аварий и катастроф мы поговорили с жителем Выборгского района, который принимал участие в ликвидации на Чернобыльской АС.
Александру Савватиевичу Щепину в июле исполнится 93 года. Он счастливый муж, отец трех дочерей, дед семи внуков и даже уже единожды прадед, а еще он настоящий герой. В 1986 году он принимал участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции. С момента катастрофы прошло уже 38 лет, но воспоминания о страшных событиях до сих пор свежи в памяти Александра Савватиевича.
– Александр Савватиевич, откуда вы родом?
– Я родился в Забайкалье, в 1931 году, в селе Кабанск, одном из районных центров Бурятии. Потом наша семья переехала в Иркутск. Там я учился в школе, затем – в авиационном техникуме. Два года трудился в конструкторском бюро, поступил в Политехнический институт на отделение контрольно-измерительных приборов. Почти всю жизнь – с 1959 по 1991 год – я проработал на Ангарском электролизно-химическом комбинате. Я был инженеромдозиметристом – специалистом в области измерения и оценки уровня радиации. Всегда имел дело с невидимым излучением и, в отличие от большинства советских граждан, прекрасно знал и понимал, что это такое. Именно поэтому я и оказался в Чернобыле.
– Когда и как вы узнали об этой катастрофе?
– Авария произошла 26 апреля 1986 года. Мы с коллегами узнали об этом на первомайской демонстрации. Конечно, масштабов происшествия тогда никто не понимал – это было намного страшнее, чем Хиросима и Нагасаки. У нас на комбинате были охраняемые помещения с повышенной активностью. Но по сравнению с Чернобылем там ночевать было можно. Конечно, всех специалистов, которые разбирались в этой отрасли, отправили на место чрезвычайной ситуации для ликвидации последствий.
– И вас в том числе?
– Я поехал не сразу: сначала командировали более молодых коллег. Но долго работать в зоне аварии было нельзя. Взрыв выбросил в воздух большое количество летучих радиоактивных веществ. Люди получали предельно допустимую дозу облучения – 25 бэр – и уезжали. Требовались все новые и новые рабочие руки. Руководство вызвало меня в начале августа. Мог отказаться, конечно: мне на тот момент было уже 55 лет. Но мы были не так воспитаны. Мой старший брат, танкист, погиб на войне – рядом с Кировоградом. В семье жены тоже есть погибшие герои. А я спрячусь? Даже мысли такой не было. Если Родине нужны мои знания, я готов служить.
– Какое впечатление произвела на вас территория?
– Нас поселили в бывшем пионерском лагере, в месте с удивительной природой. В городе все еще жили люди. Видимых разрушений не было. Но стояла какая-то неестественная тишина. Потом мы поняли: не слышно детей. Их почти сразу эвакуировали. Сам город показался современным, уютным. Средний возраст жителей – 26 лет. Сотрудникам АЭС платили хорошие зарплаты, обеспечивали жильем. Молодежь стремилась здесь работать. И вдруг все кончилось: люди даже вещей с собой почти не взяли, потому что им сказали: «Вы скоро вернетесь». По улицам бродили брошенные животные. Печально.
– Чем вы занимались?
– Вокруг АЭС была 30-километровая зона отчуждения. Мне выдали пропуск, в котором было написано «Всюду» – я мог по необходимости посещать даже и саму станцию. Там велись работы по сооружению саркофагов: надо было «спрятать» источник излучения. Никакие работы, ни на улице, ни в помещении, не начинались, пока мы, дозиметристы, не обследуем обстановку – только после этого на участок заходили военные. По результатам наших замеров определялось, сколько можно работать в той или иной зоне. Специалисты выходили чистить дороги, аллеи. Но все, конечно, очистить было невозможно. И по сей день эта территория опасна.
– Как складывался ваш день?
– Мы вставали в пять утра, принимали душ, на улице. Через 15 минут завтрак – кормили отлично. Кстати, сотрудники общепита и многие другие работники были людьми простыми. Однажды я увидел ведро яблок, которые девушки собрали на улице, и пришел в ужас. Опустил туда дозиметр, он запищал. А они просто вытирали их об халатики, будто фрукты просто запылились, собирались есть. Уговорил выбросить. Приходилось многое объяснять. Много там было соблазнов для обывателей. Вещи, одежда. Хранилище с одеждой даже солдат поставили сторожить, чтобы не растаскивали – все новое, красивое, но облученное до предела, носить нельзя.
– Помните, что было самым тяжелым в этой работе?
– Заходишь в дом, а там игрушки, куклы, тетрадки. Невыносимо. Однажды ко мне подошел сержант и говорит: «Там стоит женщина с ребенком, просит проверить прибором». У меня слов нет – откуда девочка в зоне отчуждения? Всех должны были вывезти. Ответа на этот вопрос не было. Пошел измерять. Мама стоит, улыбается, не понимая всей серьезности ситуации. И мне стало так обидно: в нашей стране мы проверяем ребенка на загрязненность радиацией? Как такое возможно? Я же сам отец. Ушел в сторону, чтобы слез моих не видел никто. Справился с нервами, и снова работать. Иначе никак.
– Как долго длилась ваша командировка?
– Почти три месяца, с 8 августа по 27 октября. Потом меня уговаривали остаться, предлагали жилье в Киеве. Позвонил жене Светлане Георгиевне. Кстати, это был единственный наш разговор за все время моего пребывания в зоне аварии. Супруга ответила: «У меня три дочери. Я не хочу остаться вдовой в шикарной квартире». И я вернулся домой, чему рад. Хотя нахватался, конечно. Проблемы со здоровьем были потом. Но живем. Супруга меня бережет.
– Вас как-то наградили за этот опасный труд?
– У меня немало благодарностей, почетных грамот, памятных знаков «За самоотверженные действия по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС». До сих пор храню часы с памятной гравировкой от руководства Ангарского электролизно-химического комбината. А в 2000 году меня представили к ордену Мужества – в удостоверении, которое я бережно храню, стоит подпись Владимира Путина, который тогда был исполняющим обязанности президента. Это высокая честь.